***
Глеб ощутил, как нарастает паника. Паника вокруг, а не в нём самом. Демонов начали оттеснять по всем фронтам, и, возвращаясь к Разрыву, они неумолимо пёрли на маленькую, приютившуюся в самом эпицентре разразившейся бури группу. — Мы больше не можем прорываться в направлении поселения. — Юлий смотрел, нахмурившись. Тихон сжимал пальцы на рукояти своего пистолета. — Они же не работают равномерно? Бойцы роптали, но сквозь завывание и гул слышались не слова, а лишь голоса. Тревожные, испуганные. — Если не в сторону поселения, мы не будем знать, где проходит граница щита. Мы не знаем, какой новый… — …мы снова теряем время! — Глеб закричал, врываясь в разговор руководителей. Перенимая на себя чужие эмоции, Глеб начал и сам наконец-то паниковать. — Мы должны двигаться в любом направлении. В любом. А не продолжать сидеть на месте! Тихон свёл брови к переносице. Мысли всех присутствующих снова озвучил Юлий: — Куда, Малиновский, в лес? Который зачищается в последнюю очередь? Обоймы не бесконечные. Даже если мы сможем выбраться за границы щита… любое направление, кроме поселения — это нулевые шансы! — А вы вообще уверены, в какой стороне поселение? — Глеб обвёл взглядом творящееся вокруг. Компас на наручных часах выплясывал нечто зажигательное. — У нас есть живой компас. Светик. — Которого ты собирался застрелить. — Я не собирался! — Я конечно дико извиняюсь, — вклинился в разговор приблизившийся Сапсан, — но нам нужно двигаться. Иначе мы просто не оторвёмся. — Куда двигаться? Тихон молчал несколько секунд. Его жуткие глаза медленно обводили присутствующих. Рука наконец опустилась на плечо Глебу. Вторая коснулась Юлия. — Успокойся, Юль. Нам всем не помешает успокоиться. — И красноречиво всмотрелся в Глеба. Это был не приказ, но намёк. До прозрачности очевидный. — Идём к Припяти. Что бы ни было, мы можем укрыться в старых лабораториях. — В старых лабораториях? Да это самоубийство! — Подземная часть — это железный бункер. Она не перекроется щитом. Мы сможем воспользоваться катакомбами. Если дойдём. — Вслушиваясь в голос Наставника, Глеб медленно погружался в дар. Чужие эмоции захлёстывали волнами, и каждое слово доносилось издалека. — Прежде чем двинемся, только один вопрос. Как тебя Ник на ответственный пост, такого впечатлительного, Юлька, вообще поставил?***
— Ты. — Незнакомец прожигал Николая широко распахнутыми глазами. — Ты. — Он смотрел изумлённо и даже как будто слегка испуганно. Однако же в руки себя взял стремительно. — Ты — Николай? Кивнул напряжённо. — Да. Незнакомец что-то обдумывал. Его присутствие давило, но почему, как ни пытался, понять Николай не мог. Рядом Мстислав переминался с ноги на ногу. — Борис, наш уговор в силе? Значит незнакомец — Борис. Но зачем Мстислав притащил его? Зачем притащил? Испуганный возглас сбоку. Возглас — и выстрел! — Демон! Мстислав чертыхнулся, черноглазый Борис и незнакомая девушка синхронно припали к земле. Вскинув руку, Николай осадил молоденького парнишку из разведчиков. Трясясь, как осиновый лист, парнишка сжимал пистолет, направляя вниз. — Демон, — повторил белыми губами. — Демон. — Базовая способность — Николай вспомнил личное дело этого пацана. — Демон. — Не стрелять! — Между пацаном и Борисом возник Мстислав. — Опустить пистолет. Опустить, кому сказал! Переводя взгляд с одного участника сцены на другого, Николай поднял своё оружие. Заслышав крики, отовсюду сбегались люди. Думать и действовать требовалось стремительно, и Николай поднял голос: — Не стрелять! Опустить оружие. — Тотчас зашипел: — ты кого притащил, Мстислав? Кот глядел исподлобья тем самым упёртым и жёстким фамильным взглядом. — Ты обещал доверять мне. Так доверяй! — Позволю себе вмешаться, вы уже закончили, или мне ещё полежать? — Незнакомец Борис поднял лицо от земли. — Так и будете мне грозить или пообщаемся? Как странно звучали слова. Будто знакомые и незнакомые одновременно. Русского в таком исполнении прежде Николай ещё никогда не слышал. Или однажды всё-таки слышал? Или однажды… в пентакле? — Кто ты? — Джинн. К вашим услугам. Медленно поднявшись, Борис театрально поклонился. Палец дрожал на крючке. — Не стрелять. Разойтись. Заниматься своей работой. В левой руке продолжала шипеть вынутая рация. — Если они не станут меня дырявить, я помогу зачистить периметр малой кровью. — Риск. — Николай обернулся к Бакулину. Так на него не похоже — притащить демона. Так на него не похоже. — Ты обещал. Доверять. — Девушка останется у нас. Если хотя бы что-то пойдёт не так… Смешок. — Отводи людей. Стиснув зубы и пальцы, Николай поднёс рацию к губам. Николай знал, что высказанная угроза являлась всего-то блефом. Но он доверял Мстиславу. И собственной интуиции. Было и ещё кое-что. Стоя на смотровой площадке, Николай оценивал шансы. Николай наблюдал, чем дальше, тем больше осознавал — подавление этого прорыва не отошедшую от прошлых катастроф армию практически обескровит. Николай доверял Мстиславу. У Николая не оставалось выбора. Помощь извне или чудо — вот и всё, что ребят Николая могло бы сейчас спасти.***
— Чем я могу тебе помочь? — Китти ломала пальцы. Она уже предприняла попытку убедить меня в своей полезности, но сдалась под напором железной аргументации Николая. — Человеку сквозь щит не пройти, — он сделал упор на первое слово. Зыркнул на меня совершенно недобро. А взгляд у него тяжёлый. Такому человеку я бы дорогу переходить не стал совершенно точно (сожрал бы просто заранее. Прежде, чем придётся взаимодействовать. Эх… мечты). — Когда щит замкнётся, вытащи меня. — Уповая на то, что и этот — немножко «медик», к Китти обращался я на упрощённой Латыни. — И демону не пройти. — Видимо «медик». Понял. — Я джинн. То ли он (нервный такой), напомнил мне, что всё ещё вооружён, то ли пистолетом махнул в приступе бессмысленной агрессивной жестикуляции. Чем бы это ни было, я предпочёл отступить. И вскинул ладони: — Ну ладно-ладно. Демон. Исключительно для тебя. Если уж так захочешь. — Вас. Захотите. Ух, если бы мог, уже бы застрелил меня своими желтовато-коричневыми глазами. А глаза у Николая такие… запоминающиеся. Видал я когда-то какой-то подобный цвет — нечто сродни то ли протухшей устрице, то ли давно не стиранной занавеске. И далось вообще выканье этим малороссам? Я вот для него, дело неслыханное, на демона согласился. А он… раздвоение личности что ли? Или ещё недобрый какой недуг? Бедный Николаша… Тяжко-то жить, признаю — что так, что так. Однако же внимание я предпочёл особо не заострять. Отвернувшись от неблагодарного Николая, всмотрелся в Китти. Аура её вспыхивала неподдельной тревогой, и это, чего уж греха таить, отчасти меня согрело. Здесь, на чужой территории, где каждый источал неприкрытую враждебность, смердел розмарином и обилием серебра, присутствие старой знакомой, почти боевого товарища, вселяло иллюзию спокойствия. — Я оставляю тебе её. Если хотя бы волосок… И я замолчал. Николай в нетерпении снова изобразил нечто усреднённое между повелительным жестом и вялой угрозой своим опасно поблёскивающим пистолетом. (Вот ведь раздали игрушки неуравновешенным. Что с них теперь возьмёшь?) — Удачи тебе, Бартимеус. — Африт её дери. Китти, а язык за зубами тебя никогда держать не учил никто? Даже притом, что Английского, на котором обратилась ко мне девчонка, тут, вероятно, не знают, вычленить имя для них не составит никакого труда. Да и откуда мне знать, с каким Николя сюрпризом? — Скорее приятного аппетита. Прежде, чем рассыпаться и склеиться в новый облик, я успел заметить расширившиеся плошками глаза Николаши. Кажется, вычленил. И, кажется, имя моё ему хорошо известно. Вот ведь паршивый гад. Только закончу… и я поболтаю с ним. В конце концов после того, что я увидел на высших планах, к Николаю, который обязательно на «вы» и видимо ещё шёпотом, у меня имеется немало вопросов. И я бы хотел на них получить ответ.***
Дальнейшее запомнилось смазанными пятнами — гулом в ушах, стрельбой, отрывистыми приказами. Двигался и выполнял Глеб автоматически. Навык выживания был вложен и вбит настолько глубоко, что тело действовало на уровне рефлексов, отдельно от беспокойного разума. Раскрывшись навстречу каждому из бойцов и одновременно отрешившись от них, насколько такое было вообще возможно, Глеб перетягивал панику, неуверенность и страх. Медленно, осторожно, чтобы не навредить, вкладывал взамен уверенное спокойствие. Это спокойствие отыскал в глубинах памяти — в кажущихся сейчас каким-то волшебным сном дерзких «снежках» с Николаем, в так до конца и не пройденной эстафете, в тренировках и упражнениях, в том моменте, когда цель ощущается близкой, что не промажешь, и остаётся всего-то нажать крючок. Глеб продолжал идти. Укрытый вместе с раненными в центре группы, Глеб будто окутывал бойцов незримым щитом. Страх ранит глубже пули. Паника в бою — не советчик. Глеб отдавался дару. «Ты должен контролировать ситуацию, Тараканчик. Универсальных эмоций для каждого не бывает, — вынырнуло из тумана улыбающееся лицо Тихона. Припав на одно колено, Наставник деловито отстреливался. Это он что же, шаманит и воюет одновременно? — Не без твоей поддержки. — И Глеба ещё наставляет? Глеб отряхнулся. Едва не утратив концентрацию, заставил себя осмотреться. Всё казалось медленным и гулким. Словно из-под воды. — Возвращайся, Глеб. На Макса смотри». На Макса смотреть. Ресницы впивались в кожу. Глеб впервые почувствовал, что такое вообще бывает, и это странное, прежде никогда не возникавшее ощущение позволило сосредоточиться на реальности. На Макса смотреть. А Где в этой какофонии звуков, цветов и движений почти незнакомый Макс? «Вправо. Вот тот дебил. Он далеко. Я не докричусь. Шугани». И точно. Один из волшебников оторвался от группы. Окрылённый внушённым Глебом, рвался в неравный бой. Если сейчас ничего не сделать, его окружат и волшебник будет потерян. Глеб отрезал его от излучаемых успокаивающих эмоций. Вздрогнув и споткнувшись, волшебник оглянулся, метнулся назад, почти оглушённый нахлынувшим резко страхом. Вовремя среагировавший Юлий прикрыл отход. Тут же с другой стороны из-под контроля практически вышел другой волшебник. Эмоции с его стороны зашкаливали, и Глеб обратился глазами. Там, будто подкошенное, падало здоровенное дерево. По всей видимости мощный ствол перерубил пронёсшийся мимо сгусток. Основная часть группы находилась вне опасности, но вот идущие в арьергарде оказались на пути хищной на вид, наверняка тяжеленной кроны. Глеб реагировал даже быстрее мысли. Мысли проносились стремительно. Эмоции излучал волшебник Андрей. Пользователь воздуха, волшебник отчаянно вскинул глаза и руки. Глеб потянулся к нему. Уверенность и спокойствие. Спокойствие и уверенность. А вот остальных подстегнуть. Быстрее. Дерево обрушилось бесшумно. Нет, его падение наверняка сопровождалось треском и грохотом, однако эти звуки сливались с бурей. И снова мучительный путь. Выстрелы, падения. Откуда-то — Боль. Что там? Глеба подташнивало. Он никогда не контролировал стольких людей разом. Никогда — каждого в отдельности, никогда — в такой ситуации. Это изматывало. Вспомнился тот волшебник, который не рассчитал силы. Если и Глеб не рассчитает, сердце не выдержит. Но было ли право у Глеба себя беречь? Было ли сейчас, когда он поддерживал группу, когда от него зависело, хватит ли людям сил? Отягощённая раненными, группа не могла двигаться очень быстро. А демонов теснили. Вопящие на все голоса, демоны устремлялись в противоположном направлении. И демоны нагоняли. Когда промчавшаяся мимо крохотная тварь рассекла Тихону плечо, когда Юлий, запнувшись, упал и сразу не смог подняться, смертельное отчаянье накрыло и Глеба тоже. Он перетягивал боль, он подстёгивал и подталкивал, но собственные ноги отказывались идти. А буря стихала. Им наконец удалось прорваться из эпицентра. Только имело ли это значение, если впереди — река? Если до моста придётся проделать огромный крюк, а демоны дышат в спину?***
Я не доверял ни Мстиславу, ни Николаю — доверял Нату. Нат говорил, что я нуждаюсь в этом стальном мужике с патлами цвета издохшей крысы и, встретившись с Николаем, всмотревшись в его необыкновенную ауру, в понятный только мне и таким, как я оставшийся в ней навсегда отпечаток Иного места, я убедился в том, что даже в посмертии Нат оказался прав. Я действительно нуждался в Николае. Как бы, после непродолжительного знакомства, этот мужик меня раздражать не начал, я должен заслужить хотя бы небольшую крупицу его доверия. Я должен иметь возможность изучить то, что увидел. Для этого мне придётся доказать полезность и дружелюбность. Но, щупальца покойного Факварла мне в зад, едва воспарив над лесом, я осознал, что это — задачка минимум для африта. Мне ж одному столько ни в жизнь не сожрать. Да за что ж вы так? Облик я долго не выбирал. Мне было необходимо нечто достаточно манёвренное, боеспособное, летучее и главное — обременённое повышенной поглощательной способностью, а значит — более, чем одной широко распахивающейся пастью. Всем этим требованием идеально соответствовал мифологический персонаж, встреченный мною однажды в славянском фольклоре. С угрожающим рёвом над ёлками на распростёртых крыльях в солнечном свете замер крылатый змей. За прототип я выбрал Горыныча — ту его редко используемую версию, которая о длинном хвосте и о двенадцати головах. Впрочем, первым результатом ставки на прожорливость стало то, что я катастрофически запутался в дюжине тонких шей. Да что же ты будешь делать? Горыныч окидывал происходящее внизу во все свои двадцать четыре глаза. Если сейчас какой-нибудь идиот в меня пальнёт. Если. Сейчас. Немного запоздало я всё-таки предпочёл израсходовать небольшое количество сил на полог невидимости. Пусть лучше не знают, куда целиться. Даже, если Николаша всё-таки прикажет сложить оружие, мало ли пугливых среди людишек. Пальнут ещё. А пули у них — не свинец. Забыли? Уменьшившись настолько, чтобы иметь возможность приземляться даже в густом лесу, я прочёсывал головами периметр, очерченный Николаем на карте. Походу метал заклинания в мельтешащие тут и там сгустки. Видя, что я и впрямь выполняю свою работу, бойцы отступали. Оттаскивая раненых и убитых, они уходили прочь с моего пути. Ну ведь молодцы. Прям молодцы такие… Ай, идиоты. Кто-то всё-таки пальнул. К счастью, промазал. Но значит способны видеть. — Ещё раз — и в глаз. Количество поглощенных разом бесов и прочей мелочи бодрило и даже пьянило. Развернувшись в сторону предполагаемого стрелявшего, мой компактный змей недовольно взревел. Кажется, стрелявший слегка обоср… испугался. И по делом. Снизившись и прочёсывая местность, я заприметил что-то интересное на противоположном конце леса, ближе к заброшенному городу и реке, практически на самом краю магической бури, в которую бы и я соваться не стал ни за какие посулы. Этим интересным оказалась группка людей. Практически окружённые бесами, среди которых затесался даже один зачуханный фолиот. Что это за люди? Судя по их одежде — воины Николая. Судя по потасканному виду — не лучшие воины. Впрочем, чего с них взять? С одними пистолетами даже на мелких бесов — это для людей неплохо, и даже очень. Но что мне с ними делать? Мысленно сверился с картой. Если продолжат прогуливаться там, рискуют остаться в щите. И как с ними поступить потом — сожрать из милосердия? Или сейчас из того же милосердия сожрать? Впрочем, пожалуй не стоит. Мы тут как-никак доверие зарабатываем, и вряд ли Николаше понравится, что я пожираю его бравых воинов. Даже, если на воинов эта братия походит в последнюю очередь. Тем более, вы уж меня извините, на бравых воинов. И куда их девать? Может притвориться, что я не видел да и не распылять внимание? Или вытащить? Сколько там у меня лап? Четыре? Обидно. Наскоро сосчитал людишек «двена… тринна, шестна… тьфу ты, уже пятнадцать. Или уже четырнадцать? Да лааадно». Горыныч вошёл в пике, в последний момент вырывая незадачливого вояку из окружения. Всё-таки пятнадцать. Ещё одного, уж извините, сожрали. Но я отомстил. В проглоченном фолиоте продолжал ощущаться привкус чего-то посеребрённого — что за дрянь? Как он вообще позарился на такое? Меня замутило. Видимо потому, заходя на очередной вираж, я соприкоснулся хвостом с поднявшимся в небеса тёмно-пурпурным смерчем. Смерч извивался и выл, закручиваясь. Как же жаль, что Горыныч — не ящерица. Это уже стало совсем невесело. Вдобавок кто-то из группы бойцов-бомжей оказался обременён способностью видеть духов, и, пока я боролся с засасывающей магической аномалией, на моего Горыныча направился сразу десяток дул. Блин, ну кого я вообще спасал? Вы благодарность свою при рождении в утробе оставили? Ведомый жаждой жить, я наконец оторвался от смерча примерно с таким звуком, с каким разъединяются мощный пылесос и пушистый ковёр (или особо присосавшиеся друг к другу любовники. Характерный такой чпок получился, в общем). Взмывая от агрессивных людишек куда подальше, походя смёл часть окруживших их бесов первым подвернувшимся заклинанием. Люди заорали, бесы — завизжали, испепеляясь. И кто-то неблагодарный выстрелил мне вдогонку. Да чтоб ты сто лет жил! И дети твои, и внуки, и правнуки! Я же уже устал!***
— Юль, не стрелять! Не стрелять! Вперёд! — Тихон матерился, подталкивая соратника. Юлий сверлил небо широко распахнутыми глазами и, как ни пытался, совладать с его эмоциями смертельно усталый Глеб не мог. — Чем бы оно ни было, это выиграло нам время. Давай! Вперёд! Наставник ударил. В лицо. Без замаха. Хлёстко, чтобы отрезвить и чтобы вернуть назад. Огромный, потащил вперёд, как котёнка. Это стоило Тихону колоссальных усилий. Хоть Глеб и приглушал боль, Тихон тяжело припадал на раненную в окружении ногу. Рассечённое до этого плечо пропитало серую ткань куртки, и белый единорог превратился в алого. Юлий обмяк, чем задачу не облегчал, и пошатывающийся Глеб подставил руки. Всем приходилось туго. Тяжело раненных тащили едва не волоком. Царапин и лёгких ранений даже не замечали. Главное — чтобы не гуль, главное — чтоб без яда. Старый деревянный мост гулко отзывался под ботинками. Переставляя пудовые ноги, Глеб отмечал, как нечётко и как нестройно звучат шаги, и как пошатывается аварийный, давным-давно не использующийся настил. По этому мосту запретили ходить давно. Кое-где доски прогнили, а кое-где поблёскивали тёмной глубиной внушительные провалы. Но даже такая переправа была спасением. Воздушник Андрей поддерживал хлипкую конструкцию и Глеб видел, как от усилий сначала краснеет, а позже бледнеет его привлекательное прежде лицо. Главное — добежать. Главное — добраться. Далеко впереди уже просматривались очертания города. В городе — убежище и спасение. Глаза нестерпимо жгло. Глеб ведь уже не чаял увидеть эти поглощаемые природой стены, кое-где обвалившиеся, кое-где слившиеся с природой некогда монументальные, величественные строения — жилые многоэтажки, памятники, кинотеатр, спортзал… Глеб помнил, как приходил сюда с экскурсией. Тогда впечатлили брошенные вещи, потерянные игрушки, продукты, испортившиеся на столах и в холодильниках. Припять оставляли в спешке. Тогда магический фон был повышен настолько, что даже за ценными вещами вернуться ни для кого возможности не представилось. Возвращались только военные и волшебники, чем рисковали сильно. В первые годы, Глеб знал, Припять была так же опасна, как красная зона сейчас. Когда Разрыв расширится в достаточной степени, покинутый город снова превратится в смертельно-опасное место. Когда-нибудь Припять отрежут щитом целиком. Пока же она была спасением для маленькой, потрёпанной группы. Где проведут новую черту? Достаточно ли они пробежали, или всё ещё рискуют остаться в границах щита, который без особой на то нужды никто никогда не снимет, который изнутри никому, ни за что не снять? Тихон шагал тяжело. Несмотря на всё ещё преследовавших демонов, двигались осторожно. Опасности могли подстерегать на каждом шагу. Вот мелкий бес, слившийся с обломком бетонной плиты, которыми когда-то была вымощена улочка, едва не оттяпал ногу одного из «сапсанов». Вот Юлий вскинул руку, указывая обойти невидимый магический старый сгусток. Сюда доносились лишь отголоски бури, и тишина, разбавляемая хрустом природного мусора под ногами, давила на уши просто невыносимо. Редкие выстрелы оглушали. «Патроны заканчиваются», — сообщение пришло по цепочке из арьергарда. Собственные карманы раненные, Глеб и все те, кто активно пистолеты не применял, вывернули давным-давно. Теперь передали и последнее. Глеб вынул наполовину пустую обойму. В ледяную ладонь вложил, не глядя. Отчего-то подумалось: а если они не справятся? Как это будет обидно, насколько глупо — погибнуть в каком-то шаге от старых лабораторий. Выбравшись из пекла, остаться на съедение бесам тут. «Не дрейфь, Тараканчик. — Ментальный голос не говорил, а устало шептал, с трудом пробиваясь сквозь вязкость собственных безрадостных мыслей Глеба. — Ник продумал этот путь для волшебников. На самый последний случай. Поршнями шевели. Закончатся патроны, достанем клинки. Как ты там сказал? С кормушкой моей возиться не станешь, да?» Если бы мог ответить, Глеб бы пообещал, что конечно станет. Но, если в глаза не смотреть, Тихон ответ не поймает. И это жаль. Двигались в молчании. Адреналин схлынул, силы закончились, и группу окутала тяжёлая, вяжущая усталость. Создавалось ощущение, будто они не идут, а медленно, словно в кошмарном сне раздвигают безвольными руками толщу ледяной воды. Корпуса приближались. И демоны приближались. — Патроны закончились! Ну вот. Хорошо. Приплыли. Стало смешно и грустно. Ведь Николай продумал путь к спасению. Путь, которым никто, ни разу не воспользовался. Слишком уж трудный для всех оказался путь. Склонившись на ходу, Глеб медленно вынул последнее оружие, и тонкий кусочек неба насмешливо отразился в остром его клинке.***
Только сейчас, отрезвлённый болью и ветром в крыльях, я наконец осознал, как же сильно мне этого не хватало. Возможность сражаться, совершать пусть даже мелкие, но всё-таки подвиги и рисковать, конечно же, рисковать — это для меня означало — жить. Жить, без оглядки на будущее и прошлое. Как и полагалось для джинна — действовать и жить исключительно в настоящем. Тем не менее силы мои были не бесконечны. Я кое-как держался на поглощённых бесах, но непосильная для одного единственного джинна работа брала своё. Движения мои замедлялись, заклинания утратили точность, а крылья — твёрдость. Я начал ошибаться. Ну где там твои волшебники, Николаша? Горыныч взревел над лесом. Увидел знакомую шевелюру цвета помойной крысы. И прочих людишек Горыныч увидел тоже. Мелкие, они копошились, как муравьи на масштабной стройке. Мои двадцать четыре глаза метались между ними. Волшебники зафиксировали круг. Подняли руки. Эй, вы, а быстрее можно? Правой передней лапой я метнул «тёмный узел». Заклинание ударило в землю аккурат перед носом у Николаши, и тот покачнулся. Да ну, Николя, не дрейфь. «Инферно», сорвавшись с передней левой, прочертило изогнутую полосу, усеяв её жаренными гулями и попутно испепелив паре волшебников несколько нервных клеток. Если продолжу стрессировать, эти дохляки сподобятся хоть на что-то? Сподобились. К моему величайшему изумлению. Я наблюдал, как на высших планах их силы объединяются, как, вырастая как будто бы из земли, местами искривлённый под особенности ландшафта, видимый пока что даже на первом плане, медленно воздвигается мощный (ну это они так думают), опасно пульсирующий тёмно-бардовым щит. Увидел я и ещё кое что — то, что заметил и раньше у Николая. Сейчас Николя сосредоточенно колдовал со всеми и, сперва подивившийся их коллективной мощи, я вдруг заметил Ниточки энергии. Да чтоб ему пусто было. Ты хоть понимаешь, откуда берёшь, дебил? Вряд ли понимал. И вряд ли замечал паутину силы, которой сейчас окутал своих людей. Наблюдая с высоты своего полёта, я вдруг понял, что не стану и не смогу при следующем разговоре сразу задавать Николаю вопросы в лоб. Если он осознаёт, что творит, даже вопреки достаточно приятной, хоть и потрёпанной, ауре, этот человек для меня и для всех опасен. А если не понимает… В первую очередь в этом следует разобраться мне. И только потом — предъявить, как козырь из рукава. Щит воздвигался. Я бы мог взлететь высоко, так высоко, как ему не замкнуться. Но я устал. Тяжело взмахивая крыльями над разноцветным лесом, я ожидал. Дальше волшебники справятся без меня. Но лучше ещё присмотреть. Ведь это же люди, да? Я обводил глазами Разрыв, и лес, реку и город за ней. Копошение на окраине. Надо же. Группа неблагодарных бомжей со скоростью черепахи ползла по заросшей улице. Даже, если пнуть в правильном направлении, добраться до щита и преодолеть его люди уже не успеют — увы и ах. Так что же, сожрать? Или предупредить о них Николя потом? Кружа над людьми, я взвешивал так и эдак. Выглядели люди уж слишком неаппетитно. Я протянул к земле все четыре лапы — и сбросил от невиданной щедрости лёгкий сферический щит. Пусть уж дойдут, бедолаги, куда там они стремятся. Пусть доползут, черепашки. А я Николя скажу. Купол замкнулся, мигнул — и медленно растворился с первого по четвёртый. В последний раз окинув группку бомжей внимательным, цепким взглядом, Горыныч ощутил притяжение. Что же, по-моему всё хорошо закончилось. Я свою часть уговора выполнил. Дальше твоя, Николаша. Просто оставь, для начала, меня в живых.