***
Волнения прошли, но грёзы не отпускали. Она была разорившимся булочником, выкрикивающим проклятия властителям города. Она была испуганным стражником, принимающим удар толпы на свою безволосую грудь. Она была Лоллис Стокворт, ревущей от страха, пока десятки жадных рук цепляются за неё и тащат куда-то, не понимающей, что происходит, и что от неё хотят. Следующий миг — она увидела перед собой лицо Осмунда Кэттлблэка. В её руке был нож, и её голова была наполнена желанием перерезать ему горло. Нет! Нет! Она проснулась от собственного крика. Ари лежала на плоской каменной крыше. Холодной. Вечерняя тьма ласкала её кожу. Её сердце колотилось. Тихо. Тихо. Тихо. Осмунд во дворце, он жив. Ты жива. Всё же в порядке, правда? — Нет. Она испуганно дёрнулась, повернула голову. Она узнала их сразу. Обе фигуры были кроваво-красными пятнами, на которых едва читались черты лица, очертания тела, брони. Они будто состояли из текучей крови, эти фигуры. Тот, что стоял поодаль, носил львиный шлем. Гвардеец не удосужился снять его. Ближайший держал львиную морду под мышкой. Его лицо было красивым, но жестоким и злым. Его волосы спадали на широкие плечи. Он был так же молод, как тогда. «Эй, Раффорд! Смотри, что я нашёл!». — Так-так-так. Кто тут у нас? — Маленький кролик, — отозвался тот, что был в шлеме. Тигетт. Его звали Тигетт. — Я помню тебя, — улыбнулся Раффорд, — Ты помнишь нас? — Уходите, — процедила она сквозь слёзы. — Ты помнишь нас. — Мы были твоими первыми, — сказал Тигетт. — И единственными, — Раффорд уселся на корточки, — Такое не забывается. — Не забывается, — прошептала она. Её трясло. — Как поживаешь, малышка? — спросил Раффорд. — Уходите. — Экая ты! — Пожалуйста, уходите. Оба рассмеялись. Искренне, беззлобно, как над самой смешной шуткой. Ари испустила жалобный стон. В её голове теснилась кучка крыс. Они ворочались, пищали, хотели наружу. — Уйти? Как мы можем уйти, малышка? Стены. Она ставила стены, одну за другой, одну за другой. — Мы не можем уйти, — покачал головой Тигетт. — Мы всегда будем частью тебя. Стены. Она отвернулась лицом к каменной кладке, зажмурила глаза и разрыдалась. Мир пузырился жестоким мужским смехом. Она не помнила, как провалилась во тьму.***
Видения преследовали её весь день. После дикого, кровожадного восторга вчерашней бури, когда мир снаружи рвал и метал, пришло горькое послевкусие, отлив, оставляющий неудачливых рыбок умирать на берегу. Она не покидала своего убежища на крыше. Её голова гудела, разрывалась безумными вспышками света, картинками, чужими воспоминаниями, видениями ещё не бывшего. Она ворочалась на холодном камне, стонала, плакала. Красные тени ушли, но другие приходили и уходили. Иногда она выныривала в мир вещей, в мир запахов и боли. Её голова была налита такой невыносимой тяжестью! Она вжимала горячий лоб в жестокий, но ледяной камень. Вот бы разбить, разломать, разорвать голову, вылить всё это варево! Казалось, голова была готова лопнуть, но она не лопалась, и не лопалась, и не лопалась… Снова тьма. На этот раз Ари была не одна. Кто-то. Она чувствовала… кого-то. — Я наблюдала за тобой. Сердце ушло в пятки, когда Ари увидела красный силуэт. Нет, это… это не красная тень. Что-то другое. Кто-то другой. Алый шёлк струился по округлостям женской фигуры, стоящей к ней спиной. Фигуры того типа, что нравится мужчинам. Длинные волосы незнакомки во тьме отливали медью. — Признаться, тебя было очень трудно заметить. Умеешь ты прятаться, маленькая белка, но от пламени Владыки Света никому не укрыться. Ари нахмурилась. — Кто ты? — Слуга высших сил, не более. Гораздо важнее, кто ты. И какой силой ты обладаешь. — Какой силой? — Ты не понимаешь, да? Ты — сосуд, который несёт больше, чем может вместить. Я знаю о тебе всё, — женщина усмехнулась, — Ты должна была умереть в том пламени. Пламя. Ари почувствовала, как в голове начинает бить барабан. Маленькие кулачки сжались так сильно, что ногти до крови впились в ладони. — Пошла ты! — Твоё существование противоестественно, — продолжала женщина, ничуть не смутившись, — Само твоё присутствие меняет задуманный Владыкой ход вещей. Ты не должна существовать! Мерзость! Ари почувствовала, как её глаза набухают слезами, горячими, как крысиный укус, горькими, как незаслуженная ненависть. Слёзы жгли её лицо, капали с подбородка и исчезали во тьме под её ногами. Мерзость! Так её даже самые злые люди не называли! — Сама ты мерзость! — закричала Ари. Всё её маленькое существо тряслось, будто готово было развалиться на куски. Женщина расхохоталась. — Я? Нет. Я была очищена в пламени Владыки Света. А ты сбежала от очищаюшего огня, в котором должна была сгинуть. — Сама сдохни! Сдохни! Сдохни! Сдохни! — её голос был похож на бульканье, будто вода из трубы падает в реку с большой высоты ровным живым столбом. Ари закрыла уши руками, но спокойный голос женщины словно проникал сквозь кожу и плоть её жалких ладошек. — Впрочем, Владыке Света виднее. Я знаю, что, каким бы уродливым порождением тьмы ты не была, ты ещё послужишь его делу. — Заткнись! Вместо ответа женщина повернулась, и Ари чуть не подавилась слезами насмерть. Словно заворожённая, она вперила взгляд в лицо женщины… вот только там не было лица. Лишь тьма, истинная, беспросветная тьма, рядом с которой окружающий мрак был лишь сумерками, дымком. Ари заорала от ужаса, отшатнулась и ударилась головой о каменную кладку. Она лежала на своём обычном месте, на плоской крыше. Солнце уже перешло половину дня. Она отлежала спину, её плечи болели, а её живот скрутило от голода. Ари села, потёрла руками плоское ноющее брюшко, принюхалась. В воздухе пахло убийством, и гарью, и её собственной мочой. Ари подняла глаза к небу. — Привет, солнце, — сердито буркнула она.***
Луковая похлёбка оказалась миской мутной водицы, в которой болталось несколько кусочков лука. На больше её жалких грошей не хватило, да и за куда большие деньги в городе было трудно найти что-нибудь получше. Тем не менее, это была еда, а кушать хотелось. Ари была сонной и вялой, будто всё тело было налито тяжестью. Хотелось заснуть прямо на грязной обшарпанной лавке, под смех и разговоры вокруг. Она бросила очередной тяжёлый взгляд в миску, грустно вздохнула и запустила туда ложку. Арья Старк. Ей нужно найти Арью Старк. Мысли ворочались сонными слепыми щенками. Спать она хотела, а не Арью Старк. Или лежать на крыше и смотреть на небо, на дома, на море. Но нельзя. Маленький человек поручил ей дело. Надо выполнить дело. Ари поднесла ложку ко рту и замерла. Недавние видения всплыли из глубин её памяти. Осмунд. Там был Осмунд! Она чуть не убила его. Но… ещё. Было что-то ещё. Полная ложка выскользнула из её неловких пальцев, расплёскивая похлёбку на штаны. Она вспомнила. Теперь она вспомнила. Боль. Страдания. Картинки проносились перед её глазами. Осмунд и его братья. Она видела, как их хватают, тащат в темницу. Она видела самого младшего, Осни, подвешенного в тёмной комнате, истекающего кровью, молящего о пощаде своих безжалостных палачей. Она видела Осмунда… нет! Нет! Ари чувствовала, что дрожит. Ей стало дурно. Она поставила острые локти на стол, положила на них голову. Некоторое время она просто сидела так, неспособная пошевелиться. Потом дрожь ушла, страх ушёл, боль ушла, и пришла злость. Дура! Глупая дура! Она заставила себя есть, глотая ложку за ложкой. По вкусу похлёбка мало чем отличалась от дождевой воды, а куски лука — от мокриц. Плевать. Она должна спасти их. Нужно сделать… что-то. Пока её пальцы двигали ложку, а горло глотало, её голова перебирала те обрывки, что мелькали перед ней во время долгого лежания на крыше. Вот. Она кивнула самой себе. Отложила ложку, сцепила пальцы перед собой в замок. Она знала, что нужно сделать. Она знала, кто ей нужен. Ари сидела и думала, когда разговор на соседней лавке отвлёк её. — Ну и вот, затащили её за лавку дубильщика, и давай приходовать! Много хорошего народу эта сука положила, да и что ж, мы ей показали, каково с нашим братом связываться! Мужику передо мной она чуть хер не откусила, дак он ей так вмазал, что куски зубов во все стороны полетели! Я когда дошёл, она даже не дёргалась… Ари птицей выскочила на улицу. Едва забежала за угол, как её желудок вывернуло наизнанку. Будто огромные когти выцарапали ей нутро. Казалось, вместе со скромным обедом из неё вышли все потроха, оставляя во рту мерзкий вкус, заглушающий всё. Нити слюны, свисавшие с её губ, были горькими и вонючими. Ари рухнула на колени, сквозь пелену слёз уставилась на несколько кусочков лука, плавающих в мутной рвоте. Её трясло. Зубы клацали друг о друга, а в голове бил барабан. Нет. Нет. Череп свело болью. Она выдохнула. Вдохнула. Выдохнула. Гадкий день. Гадкий. Нет. Она больше не пойдёт в этот трактир. Не вернётся. Она потратила все деньги, что у неё были, на жалкую похлёбку. Что ж, останется голодной. Ари стиснула зубы, заставила себя подняться на ноги, убрала волосы с лица. Ничего. Ей нужно идти. Ей нужно спасти Осмунда.***
Крыса был одним из доверенных лиц Маленького человека в городе. У него были большие, выступающие вперёд передние зубы, и взгляд его был гадким и насмешливым. Он удивился, увидев её в своей гостиной. — А, козявка! Как всегда, приходишь внезапно. Как твоя жизнь? — он принюхался, — от тебя пахнет, будто на тебя нассали! Назови мне имя того дурака, что нассал на агента лорда Бейлиша, и он ответит за это, — Крыса уселся в богато украшенное кресло и заложил ногу на ногу. — Я сменила штаны… — только и смогла пролепетать Ари. Слишком много она вынесла за день, чтоб это задело её сильно. — Тебе не рассказывали, что в этом случае следует ещё и мыться? Впрочем, ты не за этим пришла, — он взял со стола чернильницу, перо и несколько листов бумаги, — Опять в моих вещах копалась… — Крыса поднялся и пошёл убирать письменные принадлежности в шкаф, — Так чего хотела-то? Картинка возникла у неё перед глазами. Огни, вспыхивающие в разных концах города одновременно. Ари подняла глаза на Крысу и хитро улыбнулась. — Эти пожары… наверное, трудно устроить что-то подобное. Мужчина усмехнулся. — Ты даже не представляешь, козявка! — он поставил украшенную серебром чернильницу на полку шкафа из красивого чёрного дерева, — Пожары-то херня. Заплатить паре пьянчуг, да они и сами рады что поджечь. Расставить вот людей на крышах, да в толпе, да предусмотреть все возможные маршруты и сценарии… Больше всего головной боли доставила дурацкая старуха. Где эту умалишённую откопали, ума не приложу. На репетиции она постоянно роняла этого дурацкого младенца, так что в итоге пришлось покупать нового в той же мясной лавке в Блошином конце, а ей всунули мешок с мукой, для тренировки, значит, — Он покачал головой, — Где юродивых берут? Сначала ты, потом та дура… Ари хихикнула в ладошку. — Я не должна была этого знать… Крыса резко повернул голову в её сторону, побледнел. — Так… козявка. Ты же не проговоришься лорду Бейлишу, что я тебе это рассказал? Если он узнает… он мне башку открутит! Ари наклонила голову набок, внимательно посмотрела на него. Её сердце колотилось, и ей стоило больших усилий сохранять внешнее спокойствие. Но это нужно. Ради Осмунда. Так надо. Крыса вздохнул и снова уселся в кресло. — Так, козявка. Такого я от тебя не ожидал. Я тебя слушаю, — он сцепил длинные костлявые пальцы в замок. — Оленьи люди, — отчеканила она. — Оленьи люди что? — Мне нужны Оленьи люди. Он нахмурился. — Нахера тебе Оленьи люди? Ари улыбнулась. Её глаз дёрнулся. Крыса снова вздохнул. — Понятно. Ты ебанутая. Что ж, счастливо свернуть себе шею. Помнишь Саллореона? Ты следила за ним как-то. Мастер Саллореон. Богатый заморский оружейник. Она кивнула. Крыса кивнул в ответ. — Он. Дальше сама. Ещё что-то? — Нет, — Ари вскочила с кресла, — Спасибо! Вот так всё просто. Ей стоило таких трудов сохранять спокойствие во время этой маленькой игры! Ей хотелось спрятаться, улечься на крыше, свернуться калачиком и разрыдаться. Такой гадкий день! Хоть что-то пошло так, как надо. — Мерри Коттон, — произнёс тихий голос у неё за спиной. Ари замерла. Медленно развернулась, взглянула на мужчину. — Нет… — едва слышно произнесла она. — Тебя звали Мерри Коттон*, — сказал он в полный голос. Его длинные пальцы освобождали от кожуры сочный оранжевый апельсин, — Ты жила на Древесной улице с любящими родителями, братьями и сёстрами. Ты была самой младшей, отрадой всей семьи. — Не надо, — её голос был хрупким, как весенний ледок. — Тебе было пять лет, когда в Королевскую Гавань пришли Ланнистеры. Твоя семья была убита. Двое гвардейцев лорда Тайвина изнасиловали тебя и бросили подыхать. После этого ты повредилась в уме. — Пожалуйста, прекрати, — простонала она. Её губы дрожали. Нет, только не снова. Только не здесь. Крыса торжествующе улыбнулся, обнажив свои огромные резцы. — Твои родители любили тебя, Мерри. Мир треснул. Она думала, что исчерпала до дна источник своих слёз. Она ошиблась. Ари разрыдалась так горько, как не рыдала уже давно. Её лицо исказилось мукой, покраснело, слёзы хлынули, как кровь из распоротой артерии. Она верещала, как кошка в течке, громко, уродливо, и не могла это остановить. — Ты выглядишь голодной. На, — всё так же ухмыляясь, Крыса бросил очищенный апельсин в пыль у её босых ног, — Бери и убирайся. Увижу тебя ещё раз, — его лицо исказилось животной ненавистью, — Башку откручу!***
Красная черепица крыши была холодной под ней. Ари поёжилась. Гость мастера Саллореона никуда не торопился, а показываться двоим сразу ей не хотелось. Молчаливая луна обливавала серебристым сиянием смутные очертания города. Зубастое чудовище Красного Замка высилось на холме, тёмное и уродливое. Как там сейчас Осмунд? Ари вздохнула и прислушалась к голосу хозяина дома, доносившемуся из распахнутого окна под её голыми пятками. — Голодранцы пришли к соседям. Стучались, говорили, мол, они укрывают у себя западноземельцев, пусть откроют, а у самих рожи такие, что смотреть тошно. Никаких западников, ясное дело, у соседей нет, зато есть дочка пятнадцати лет. Впустить этих уродов в дом… — Саллореон на несколько мгновений умолк, и Ари представила, как он сокрушённо качает головой, — Я вышел из дома с вот этим вот молотом, говорю, «А ну пошли отсюда!». Разбежались, как крысы. Оба мужчины рассмеялись, но как-то невесело. — До чего уроды довели город! — проворчал второй мужчина, смотритель замковой темницы. Ари видела его мельком вчера утром, когда была в крепости, — Голодные бунты, насилие, коррупция! В тронном зале люди режут друг дружку, как в кабаке, десницу короля потрошат на ступенях святой септы! Немыслимо! Только труп короля успел остыть! — А мы тем временем вынуждены лизать задницу шлюхе-кровосмесительнице и пьяному карлику! — ответил Саллореон, — Ничего, ничего. Его Величество Станнис придёт и снова наведёт порядок. А мы сделаем всё, чтобы ему это удалось. — Всё, — глухо повторил тюремщик, — Что ж, достопочтенный мастер. Спасибо за хлеб и вино. Смена моя наступает. — Ты мне теперь милей родного брата. Мой дом всегда открыт для тебя, — Их голоса стали тише, удаляясь к прихожей, — Удачи тебе! Человек в тёмном плаще вышел из дверей дома и, оглядываясь, потопал прочь по каменной мостовой. Ари затолкала в рот последнюю, уже засохшую, дольку апельсина. Ей было страшно. «За Осмунда», решительно подумала она. В начале было имя. Перегнувшись через край, она заглянула внутрь. Её свесившиеся вниз волосы блестели в свете луны. Мастер Саллореон увидел девушку и застыл посреди комнаты, стоя вниз головой. Его глаза округлились. — Шла бы ты отсюда, дитя, — выдавил он наконец. Ари криво ухмыльнулась. — У меня письмо… для короля Станниса, — она забралась внутрь и хотела было крутануть колесо, но из-за слабости лишь грохнулась на пол. Саллореон помог ей подняться. Он был крупным, сильным мужчиной с чёрной бородой и серьёзными глазами. Мастер склонился над ней, уперев руки в колени. В его взгляде читалось такое недоумение, что Ари едва сдержалась, чтоб не засмеяться. Она сразу поняла, что этого человека бояться не стоит. Он не обидит того, кто не может обидеть сам. — Так что ты говорила про короля? Ари сделала серьёзное лицо и достала из кармана смятый лист бумаги. Когда Саллореон прочитал написанное на нём, его лицо просветлело. — Если это правда… — он взглянул поверх письма на девушку, — Но откуда..? — Не стоит знать, — Ари взглянула ему прямо в глаза. Стражники ведут его, связанного и обнажённого, к огромному деревянному орудию, созданному для убийства и разрушения. Мастер гадит под себя от страха. Он летит в ночное небо, озарённое зелёными и рыжими всполохами. Холодный ветер разрывает ему лёгкие. Он кричит, захлёбываясь в собственной крови, но никто не слышит. На чудовищной скорости он ударяется об землю и лопается багровыми брыгами. Ари моргнула, — Время не ждёт. — Да… Да, — мастер закивал. На его широком лбу выступили капельки пота. Твоё существование противоестественно. — Я сейчас же пошлю гонца. Подкуплю стражу, чтоб пропустили через ворота. Время не ждёт, — он взглянул на Ари, — Давай я накормлю тебя, дитя. Ты выглядишь голодной. Тебе не помешает порядочный ужин. И ты заслужила награду. Само твоё присутствие меняет задуманный Владыкой ход вещей. От такого нежданного проявления доброты у Ари снова выступили слёзы. Вся сила вышла из неё, и будто тяжёлая рука отпустила её горло. Она смогла лишь кивнуть. Ты не должна существовать. Саллореон пошёл на кухню. Неожиданно огонёк дикой, необузданной радости вспыхнул внутри Ари, пробился сквозь боль, усталость и горечь. Она хитро, по-лисьи улыбнулась в спину уходящему мужчине, не видимая никем. Мерзость.