***
Санса Старк окликнула его, когда он шёл по коридору. Невеста короля сидела в оконном проёме, залитая ярким солнечным светом. Лёгкое жёлтое платье подчёркивало каждый изгиб нежной девичьей фигуры и удивительно подходило как к её бледной коже, так и к толстой рыжей косе, спадавшей на плечо. Осмунд поклонился юной северянке. — Миледи. Чем обязан честью? — Честью? Я… — она смутилась, очаровательно покраснела и опустила глаза, — Я хотела поблагодарить вас, сир. Вы спасли меня. Тогда. Вы и… та женщина. По выражению лица девушки Осмунд догадался, что в её голове это должно было звучать куда лучше, и сейчас она сама на себя досадовала за тот словесный кисель, который ей удалось выдавить из себя. — Бактана, — учтиво подсказал он, нарочно выбрав самый мягкий и благожелательный тон голоса, на который был способен. Его глаза меж тем с интересом разглядывали тонкую белую девичью шею. «Осмунд», шептал кто-то внутри его головы, «Ну не наглей. Ну в самом деле!». Он не отводил взгляда. — Бактана, — повторила она, быстро подняла на него глаза и так же быстро опустила, — Мне так жаль, сир. Что с ней случилось. Они её… — глаза маленькой леди расширились, она поднесла ладошку ко рту. Осмунд угрюмо кивнул. — Да, миледи. Это ужасно. Но я рад, что нам удалось уберечь вас, — учтиво улыбаясь, он перевёл взгляд на её грудь. Совсем созрела королевская невеста. И такому уроду достанется! Может статься, если бы Осмунд не вытащил маленького паршивца… Хотя, с другой стороны, королева Серсея… Его голова заболела от чрезмерного мысленного усилия, и он заставил себя перестать думать. Леди Санса ничего этого не замечала, так как её очаровательная рыжая головка была всё так же смущённо опущена. Осмунд протянул руку, бережно взял девушку за подбородок и поднял её лицо. — Если вам что-то будет нужно, вы всегда можете обратиться ко мне. Я буду счастлив помочь вам. Она кивнула, несколько затравленно, но в её глазах и уголках её рта затеплилась робкая улыбка. «Милое дитя», подумал Осмунд. «Милое и глупое».***
Осмунд постучался. Не дождавшись ответа, вошёл внутрь, и запах немытого человеческого тела тут же ударил ему в нос. Обитатель этой комнаты не мылся ни разу с тех пор, как… Осмунд приложил усилия, чтоб не поморщиться. Женщина не двинулась с места. Она сидела за тем же столом, будто приросла к нему. Волосы — чёрные, грязные, спутанные, всклокоченные — падали на её лицо и сутулые плечи. Стройные ряды бутылок стояли на поверхности стола и под ним, катались по полу от лёгкого пинка. — Бактана, — позвал Осмунд. Женщина затравленно дёрнулась, обернулась. Убрала волосы с лица, чтоб лучше рассмотреть вторгнувшегося в её комнату человека. — А, это ты, — её голос скрипел, как несмазанная калитка. За прошедшее время уже успели пройти синяки и ссадины, превратившие её лицо в жуткое месиво в тот злополучный день, но некоторые раны никогда не затянутся. Во рту у женщины уцелело самое большее десять зубов, широкий нос был сворочен набок, на месте звезды из рубинов, украшавшей щёку, зиял уродливый шрам, но самое жуткое… глаза. Они глядели тускло, равнодушно, всегда избегали смотреть прямо. Два пепелища на месте костров, некогда горевших столь ярко. Осмунд сел напротив Бактаны. — Как ты? — спросил он мягко, глядя ей в лицо. — Хуёво. Осмунд кивнул. Некоторое время он просто сидел, не зная, что сказать. Его собеседница не собиралась ему помогать. Рядом с ней стоял полупустой бокал с вином, видимо, занимавший женщину перед его приходом. Винные пятна усыпали простые рубаху и штаны из некрашенной ткани. Бактана носила этот наряд с тех пор, как его натянули на неё, сменив изорванную, запачканную парадную одежду, в которой её нашли за мастерской дубильщика после бунта. — Знаешь, это пройдёт, — сказал он наконец, — Тебе станет лучше. Зелёное пламя над Ройной. Бактана равнодушно пожала плечами. Её взгляд скользил по комнате, старательно обходя Кэттлблэка. — Душевные раны со временем проходят, — продолжал он, — И от них не остаётся ничего, кроме едва заметных шрамов. Запах горелого мяса. На её лице появилась гримаса, как будто Бактана хотела выразить какую-то эмоцию. Может, согласие или несогласие. Нерождённая эмоция распалась на куски, будто неспособная сложиться во что-то цельное. Женщина неловко схватила бокал вина криво сросшимися, торчащими в разные стороны пальцами, и осушила его. Её руки видимо дрожали. — Ты снова будешь в порядке, — пообещал Осмунд Кэттлблэк. Это сделал ты. Осмунд почувствовал, как к горлу подкатывает комок. Он взглянул в лицо Бактаны. В уголках её глаз пряталась боль, и само её скуластое восточное лицо временами судорожно дёргалось, словно в ответ на вспышки тревоги, пробивавшиеся из глубин её разума. Это сделал ты это сделал ты это сделал ты. Он тряхнул головой, отгоняя накатывающуюся дурноту, резко встал и быстрым шагом подошёл к окну. Светило солнце, и воины упражнялись во дворе замка, как и прежде. Будто ничего не произошло. Будто женщина, искалеченная душой и телом, не сидела прямо сейчас за его спиной. Он вспомнил, как Бактану принесли к нему. Её было не узнать. Её лицо было одним большим синяком, распухшим и уродливым. Одежда была разорвана и запачкана всеми сортами дряни. Железные кольца были вырваны из сосков вместе с мясом. Два грозных аракха куда-то пропали. Золотые плащи передали Бактану Осмунду, и она разрыдалась в его объятиях, сотрясаясь от перенесённого ужаса, непрестанно, путая порядок слов, бормоча «Пожалуйста, не делайте мне больно! Пожалуйста, не делайте мне больно!». «Ты в безопасности», сказал ей Осмунд, но она не слушала. Или не слышала. — Кэттлблэк. Осмунд обернулся. Бактана сидела на прежнем месте. Не поднимая взгляда, она кивнула на стул напротив себя. Когда он сел, мотнула головой на пустой бокал. Осмунд наполнил его. Бактана бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела его в сторону. — Баясабад, — её голос звучал глухо и хрипло, — Про слышал что него? Осмунд пожал плечами. — Ничего, — честно ответил он. Женщина судорожно сглотнула. — Город, женщины правят всем где. Мужчинам оставлена прислуги бесправной роль где, большинство оскопляют рождении при где, — она замолчала, затем налила себе ещё вина. — Звучит… жутковато, — заполнил неловкую паузу наёмник. Бактана поставила опустевший бокал на стол. — Пиздёж. Осмунд поднял бровь. Бактана горько рассмеялась, являя щербатый рот. Багровые винные брызги запачкали поверхность стола и её одежду. Впрочем, ни то, ни другое и так не отличалось чистотой, поэтому потеря была невелика. — Великие Отцы городом правят, избранная группа небольшая мужчин. Все они решают вопросы, войны мира и. Кому размножаться можно, можно стать Великим Отцом кому, матерью можно стать кому, решают они. Прочих мужчин всех оскопляют, прислуживать заставляют их. Женщин… женщины подчиняются им во всём, детей рожают, детей воспитывают и воюют… война… знаешь ты такое война что, Кэттлблэк. Он серьёзно кивнул. — Да. Её лицо исказилось несчастливыми воспоминаниями. Вне сомнения, грязь, болезни, гангрена, дерьмовая еда… потеря боевых подруг — полный набор каждого военного похода. И воспоминания, конечно. Воспоминания, которые заставляют тебя просыпаться с криком ночью и биться головой о стену днём многие годы после того, как война окончится. Да. Осмунд Кэттлблэк знал. — Город гордых воительниц, же как, — сплюнула Бактана, — Пиздёж. Наглый большой пиздёж. Мы его поддерживаем и, чтоб возвысить других глазах себя в. Казаться больше мы есть чтоб, чем. А правда… нужна правда кому… Некоторое время помолчав, она скосила глаза на опустевший бокал Осмунда и мотнула плечом. Кэттлблэк послушно наполнил его. — Твоё здоровье, — его голос звучал угрюмо и серьёзно. Вместо ответа Бактана перегнулась через плечо и сплюнула на пол. Осмунд даже не поморщился. Бокал вновь опустел. — Итак? Бактана поёрзала на стуле. Её рот несколько раз открылся и закрылся, досадливо искривился. Женщина неловко стиснула одно запястье в скрюченных пальцах, и Осмунд заметил, что её руки дрожат. Наконец, Бактана смогла заставить себя продолжить. — Много натворила дерьма я Баясабаде в. Попала решётку за. Сгноить в хотели тюрьме меня, но… один Великих Отцов из камеру пришёл в. На заменить изгнание предлагал тюрьму. Цена… — она стиснула остатки зубов, её лицо окаменело, — Догадайся сам. Её глаз дёрнулся. Осмунд понимающе кивнул, наливая себе ещё вина. Затем налил ей. — Этого после… болталась и сям, там. Служила, наймёт кто. Всё пыталась место себя найти для. Не куском буду мяса я где. Плевать не будет меня на где. Нашла… — она горько усмехнулась, — Одну на ночь. Осмунд обнаружил, что не может заставить себя взглянуть ей в лицо. Это сделал ты. Если бы он тогда не удрал… Трус, жалкий трус! Он не знал, чем может помочь Бактане теперь. Хотел бы обнять её, утешить, но понимал, что любое прикосновение сейчас привело бы её в ужас. Он повидал немало женщин в её… состоянии. Ему вспомнилась Ари, с её нелепыми ужимками и кривляниями. Осмунд подумал о том, что ещё можно было бы сказать, но в голову ничего не пришло. Чувствуя себя неловко, он молча встал и направился к двери. — Осмунд Кэттлблэк. Он остановился, развернулся. — Да? Поднявшись со стула, Бактана подошла к нему. Она слегка шаталась, заметно хромала, и разило от неё изрядно. Осмунд ничем не выдал, что замечал это. В конце концов, в иные вечера он выглядел и пах едва ли лучше, когда от души надирался в дешёвом кабаке. Бактана встала вровень с ним, так, что её лицо оказалось напротив его груди. Её глаза бегали, изредка скользя по его лицу. — Сказать я хотела… э-э-э-э… Ты кому единственный мире в меня не плевать на. Осмунд не без труда переварил эту словесную конструкцию. — В конце концов, ты мой боевой товарищ, — пожал плечами он, — Я твой командир. Я несу за тебя ответственность. Женщина покачалась на пятках взад-вперёд, видимо, пытаясь что-то сказать, но не неходя в себе сил. Смуглый лоб морщился в пьяном усилии переварить какую-то мысль. Осмунд терпеливо ждал, пока Бактана наконец изрыгнёт свои неловкие слова благодарности, чтоб он мог пойти наконец вздремнуть перед ужином. Вместо этого она опустилась на корточки. Осмунд чуть не отшатнулся от неожиданности. — Словами умею благодарить я не, — её пальцы сжали его плоть через штаны, — Хоть отблагодарю так… — Бактана! — Осмунд удержал её руку, — Какого… эй! Прекрати! Женщина горько ухмыльнулась щербатым ртом, наконец-то взглянув прямо ему в глаза, снизу вверх. — Пятьдесят мужиков во побывали мне один день за. Одним больше, изменит что? Плевать. Крайней мере по, не ты как те твари… Осмунд одним рывком поднял Бактану на ноги, ухватил за узкие плечи, принялся трясти. Она была совсем лёгкой в его руках, словно кукла. Женщина удивлённо уставилась на него, отшатнулась. И Осмунд отвесил ей пощёчину. Бактана вскрикнула, тонко и жалобно, словно маленькая девочка — то ли от боли, то ли от неожиданности. Её голова дёрнулась в сторону. Маленькая ладонь взлетела к её лицу, ощупывая место удара. — Вспомни, кто ты, Бактана из Баясабада, — злобно прошипел Осмунд, — Ты воин, а не шлюха из подворотни! И он ударил её по другой щеке. Эта пощёчина была ещё сильнее. Женщина отлетела на пару шагов, покачнулась, но не упала. Наёмник увидел её искажённое болью лицо и запоздало осознал, что врезал по уродливому шраму на месте рубиновой звезды. «Хорошо». Осмунд напрягся, ожидая, что она бросится на него с кулаками. Его глаза внимательно наблюдали за ее застывшей неподвижно фигурой. Сейчас? Бактана подняла глаза. В них не было ни гнева, ни обиды, ни злобы. В них не читалось готовности отомстить обидчику, стереть его с лица земли, которое он так часто видел в них во время тренировочных боёв. В них не было ничего. Заметив выражение его лица, женщина горько улыбнулась, словно говоря ему, «Видишь, да?». Затем она развернулась, доковыляла до стула и тяжело уселась на него, спиной к двери. Точно так же, как сидела она до появления Осмунда. Будто ей было плевать, кто может придти, и с какими намерениями. Кэттблэк стоял в замешательстве, пытаясь понять, что сейчас следует делать. Бактана налила себе вина. — Вали, — глухо сказала она. Он ушёл.***
У дверей в покои королевы нёс стражу королевский гвардеец с мёртвыми глазами и пустым лицом. Осмунд улыбнулся ему, но улыбка осталась безответной. — Как служба, сир Мендон? Это осталось безответным тоже. Осмунд покачал головой и притворно-горестно вздохнул. — Неужели мы не можем быть друзьями, будущий брат по оружию? Нас ведь связывает такое количество общих знакомых… Сир Мендон не изменился в лице. Осмунд сдался. — Ладно, острослов, пропусти меня к королеве. Меня вызывали. И тут рыцарь внезапно обрёл дар речи. — Сир Варден, — проскрежетал он, будто его горло отвыкло от извлечения звуков, — Это правда? — Ах, сир Варден? Да, к сожалению, он больше не с нами. Наш общий друг передавал, что леди Лиза крайне опечалена этой потерей и жаждет мщения. Белый плащ едва различимо кивнул и отступил в сторону от дверей. Осмунд снова нацепил улыбку и прошёл внутрь. Королева Серсея стояла у окна, как во время первого его визита в её покои. На ней было роскошное платье небесно-голубого цвета, украшенное мирийскими кружевами и крупным белым жемчугом. Длинные волосы спадали на спину и оголённые плечи золотым водопадом. Услышав шаги, она обернулась. В глазах женщины был страх. Нет, даже не страх. Прекрасное лицо королевы Серсеи было ещё бледнее обычного, и животный ужас искажал его черты. — Ваше… — Станнис разбил Тиреллов у Горького Моста! — оборвала она. Осмунд заметил, что её длинные холёные пальцы судорожно комкают кусок бумаги. Он сделал шаг к ней, поднял руки ладонями вперёд в умиротворяющем жесте. — Ваше Величество, прошу, успокойтесь. Станнис не грозит вам прямо сейчас. Пожалуйста, расскажите мне подробно, что произошло? Она опустила взгляд к скомканному письму, нахмурилась. будто только сейчас осознав, что она с ним сделала, развернула. Её глаза вперились в мятую бумажку, будто она должна была содержать что-то, что развеет это ужасное недоразумение, какой-то ключ к решению проблемы. Её лицо приняло выражение ребёнка, готового расплакаться. О, мало кто видел величественную львиную королеву такой, это ясно как день! Обычно твёрдая и надменная, в этот момент она была на грани отчаяния, броня слезла, обнажив уязвимую плоть. Уже во второй раз она позволяла Осмунду видеть себя такой. Если это о чём-либо и говорит, то… Прикинув шансы, Осмунд сделал ещё один осторожный шаг и мягко, но уверенно заключил королеву Серсею в свои обьятия. И тут она сломалась. Оголённые плечи женщины тряслись, когда она рыдала в грудь наёмнику. Рядом с огромной фигурой Кэттлблэка королева Серсея казалась совсем маленькой, совсем беззащитной и слабой. У Осмунда было достаточно мозгов, чтоб понимать, что ни слабой, ни беззащитной она не была. Должно быть, многие поплатились головой, совершив эту ошибку, и Осмунду их было ничуть не жаль. Но даже у самой сильной женщины есть потребность в моментах слабости, потребность в доверии, в понимании, в мужском плече, в которое можно выплакаться. И Осмунд, кажется, сделал всё, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время. — А теперь, Ваше Величество, — сказал он, когда рыдания утихли, — Расскажите мне всё в деталях. Боюсь, я не смогу прочитать это письмо самостоятельно из-за… — он улыбнулся, — препятствий непреодолимого характера. В её глазах, обращённых на него снизу вверх, сквозь слёзы проступила ответная улыбка. «Хорошо, что король не взял себе в жёны сира Мендона», пришла ему в голову дурацкая мысль, и он улыбнулся ещё шире, пытаясь не рассмеяться. Королева восприняла это на свой счёт и приободрилась. Оторвавшись от широкой груди наёмника, она села на мягкий диван и жестом пригласила его присоединиться. «Кажется, утешение расстроенных женщин превращается в мою профессию», подумал Осмунд, когда королева налила им обоим вина и отпила половину бокала разом, «Главное, всерьёз не спиться». Пять дней назад он терпеливо выслушивал пьяные откровения Бактаны, теперь его пыталась споить королева, и это всё не считая возлияний, которым он сам подвергал себя ежедневно, будь то с Сенеллой, с братьями или в одиночку, «Впрочем, если этого требует должность в Красном замке…». — Станнис внезапно напал на расстроенное смертью Ренли войско Тиреллов, расположенное лагерем у замка Горький Мост. Я не понимаю! — внезапно вскричала она, визгливо и отчаянно, — Он должен был осаждать Штормовой Предел, долбиться об него носом, пока… Вы слышали о лорде Петире Бейлише? — Конечно, Ваше Величество. Кто же не слышал о лорде Мизинце? На её губах снова появилась слабая улыбка. — Мы послали его заключить союз с Тиреллами. Он должен был… По-видимому, он был в лагере во время атаки. Можно только гадать, смог ли он выбраться. Станнис оставил пехоту у Штормового Предела, а его конница быстро покрыла расстояние до Горького Моста и напала, когда никто не ожидал опасности. Армия Тиреллов разгромлена, Рыцарь Цветов погиб, сам лорд Хайгардена в плену, а остатки их войска либо перешли на сторону Станниса прямо во время боя, либо отступили к Хайгардену под началом сира Гарлана Галантного, его среднего сына. Вы понимаете, сир Осмунд? Войско Станниса стало ещё больше, а нам неоткуда ждать поддержки! Мой отец застрял в Речных землях, воюя с этим мальчишкой Роббом Старком. Сир Осмунд… — в её глазах снова блестели слёзы, — мы обречены. Королева не сопротивлялась, когда Осмунд снова обнял её. Едва уловимых аромат бешено дорогих духов щекотал его ноздри. Её голова упала ему на плечо, рассыпав золотые локоны, пока он размеренным голосом шептал слова утешения. Город славно приготовлен к обороне, его стены и ворота крепки и обязательно выстоят, а сама королева и её брат, каким бы скотом он ни был, хорошо потрудились над защитой столицы. Когда Станнис придёт, его ждёт горячий приём. Они убьют столько предателей под стенами, что оставшиеся в ужасе откажутся идти на штурм. В этом он, сир Осмунд Кэттлблэк, клянётся ей! — Вы не покинете меня? — прошептала Серсея, и крепкий винный дух в её дыхании ударил прямо ему в лицо. — Обещаю, Ваше Величество. — Мой брат тоже так говорил. Но он угодил в плен, так глупо, и сидит там именно сейчас, когда он мне так нужен! — теперь её голос звучал жалобно. Как там говорила Бернадетта? Она трахает своего братца? Что ж. — Вы доверили мне честь стать рыцарем Королевской гвардии, — хрипло проговорил он, — Значит, я буду защищать вас в его отсутствие. Я буду заменять вам вашего брата. Она посмотрела на него долгим, внимательным, слегка затуманенным из-за вина взглядом. В её глазах больше не было страха. — Да, пожалуй, — очень тихо произнесла она, — Пожалуй, вы можете заменить моего брата. Осознанно или нет, её губы были томно полураскрыты для поцелуя. Сделав короткое резкое движение головой, Осмунд уверенно впился в них ртом. Королева тонко пискнула для приличия, но он держал её голову рукой сзади, не давая отвернуться. У неё осталось лишь два выхода: начать яростно кричать, вырываться — или сдаться, покорившись его хладнокровному и безжалостному напору. Она покорилась. Казалось, прошли эпохи. Голова Осмунда кружилась от запаха её духов, от запаха её волос, от его собственной наглости. Королева приникла к нему, как к единственному источнику в пустыне, единственному спасению от жары, иссушающей её душу. Он ощутил этот жар, пылающий внутри неё, яростно мечущийся в хрупкой женской плоти, рвущийся наружу… Рвущийся наружу, чтобы спалить мир дотла. Да, понял он, эта женщина способна на такое. И он, Осмунд Кэттлблэк, мошенник и перевёртыш, оказавшийся наверху для того лишь, чтоб прислуживать за столом богов и подбирать объедки с пола — он держал этот пламень в своих руках! О да, теперь она была не просто женщиной в беде — она вспомнила своё место. Она была львицей из Дома Ланнистер, смертоносной и прекрасной. И она намеревалась взять то, что считала своим. Она впилась в его губы с такой силой, будто хотела оторвать ему голову. Её тонкие руки обвили его шею. Когда ей стало мало небольшого дивана, она резко поднялась, увлекая мужчину за собой в центр комнаты, прильнула к нему снова. Его плоть натягивала ткань штанов, упираясь в её бедро. Видимо, это не осталось незамеченным, потому что королева обхватила его через штаны, с силой сжала, воспламенив ещё больше. Кэттлблэк накрыл маленькую руку Серсеи своей, направил её себе в штаны. Их головы сливались в поцелуе, пока пальцы королевы скользили по всей длине его члена. Вверх-вниз, вверх-вниз. Рука Осмунда скользнула под подол королевы, меж её бёдер, и Осмунд понял, что она уже готова. Он стал тянуть её подол выше, чтоб вытряхнуть Её Величество из платья, но то ли дурацкая навороченная штука запуталась в чём-то, то ли он слишком торопился. Раздражённо рыкнув, Осмунд рванул платье, потом рванул ещё раз, раздирая ткань. Бесценные мирийские кружева, асшайский бархат, огромные белые жемчужины из чёрти-откуда — всё это осело на полу бесформенным тряпьём, брызнуло по ковру. Мелкий лорд из Долины отдал бы свой замок и все земли вокруг, чтоб его жена могла щеголять в таком платье. Теперь в нём никто не будет щеголять — остатки монаршего наряда, скорей всего, сожгут. Осмунд ни капли не был расстроен. Королеву этот его ход застал врасплох, удивление явно читалось в её глазах. Он воспользовался этим, чтобы снова перехватить инициативу. Освободив королеву от последних остатков одежды и стыда, он схватил её за плечи и вытянул на длину руки от себя, чтоб получше рассмотреть. Словно вещь, которая полностью принадлежала ему. Теперь Серсея признала его превосходство — а может, её просто забавляла игра в подчинение. Королева напоминала ему статую какой-то богини, которую он видел в Волантисе. Или в Лисе. Честно говоря, все статуи обнажённых богинь выглядели для него одинаково. Белая кожа, точёная шея, большие упругие груди. Он провёл рукой по её плоскому, несмотря на троих детей, животу, задержался внизу. Она не препятствовала. Налюбовавшись на неё спереди, Осмунд крутанул королеву, открыв своему взгляду точёный изгиб её спины, безупречную пару пухлых ягодиц. Он с силой шлёпнул Серсею по заднице, затем притянул обратно к себе. Его член, всё ещё стеснённый штанами, уместился в ложбинку между её ягодицами, а Осмунд снова принялся целовать её шею. Золотые кудри ласкали его лицо лёгкими прикосновениями. Его рука сползла по её бедру, и его палец проник в неё. Другая рука задержалась на её груди. Их стоны были едва слышны за стуком их сердец. Он не мог сказать, сколько это продолжалось. Он забыл, что такое время. Наконец Осмунд смог оторвать свои губы от королевы Семи Королевств и оглядеть монаршие покои. Его взгляд остановился на тяжёлом столе из тёмного дерева, заваленном всевозможными бумагами. Он схватил голову Серсеи и повернул в нужную сторону. — Этот стол, — прохрипел он, — Я возьму тебя на нём. Она смела на пол всё. Документы, от которых зависели жизни тысяч людей, планы оборонительных сооружений столицы, бюст плешивого мужчины со строгой физиономией, который, по всей видимости, был её отцом. Глаза Осмунда невольно задержались на тяжёлой штуковине. «Этим ты убила своего мужа?», хотел спросить он, но промолчал. У него в штанах стояла шестая башня Харренхола, и ему было плевать на всех дохлых королей мира. Серсея привлекла его к себе. Его одежда полетела на пол, последними ушли штаны, наконец-то выпуская его плоть на свободу. Развернувшись, Серсея встала на цыпочки, снова прильнула к его губам. Её рука ласкала его мужское достоинство, пока другая шарила по рельефу его груди. Его руки тискали его зад. Пальцы Серсеи играли с его стеблем, призывая к действиям, требуя… умоляя. Осмунд не торопился. Он выждал достаточно, чтоб дать королеве понять: решает здесь он… и лишь после этого дал себе волю. Схватив тонкую белую руку, которой женщина орудовала у него между ног, Кэттлблэк грубо заломил её Серсее за спину, развернул ту к столу, вжал её лицом в чёрное дерево, прижав её руку к спине. Пригвоздил королеву Семи Королевств к столу, словно он был скучающим молодым аристократом, возжелавшим взять служанку прямо во время завтрака. Его член резко вошёл меж белых ягодиц королевы, словно меч в тело побеждённого врага. Стол скрипел и шатался, когда Осмунд трахал её. Он входил сначала медленно и размешисто, а затем всё быстрее и быстрее. В какой-то момент королева дёрнулась, попыталась высвободиться, но он грубым толчком вернул её на место, прижал так, что она не могла пошевелиться. — Лежать! — рявкнул он тоном командира в разгар битвы. Королева подчинилась и затихла. Он продолжал мерно двигать бёдрами, вколачивая податливое тело в стол, словно тяжёлый кузнечный молот. Наслаждался своей властью над властительницей судеб, упивался терпким блаженством женского тела под собой, упивался тем пламенем, которое рождается трением бёдер о бёдра и пронизывает от макушки до пят. Затем ему пришла в голову новая затея. Он резко выдернул член, пару раз шлёпнул им по ягодицам королевы, добавил ладонью, оставляя на них красные отметины. Покончив с этим, Кэттлблэк схватил Серсею за оба локтя и одним рывком поставил её на ноги. — Я возьму тебя, как лев берёт львицу. Вставай на четвереньки. Серсея осоловело кивнула. Уперевшись коленями и ладонями в бесценный ковёр, она тряхнула золотой гривой, будто тонкая человеческая оболочка слезла с неё и давно была забыта. «Человек это животное…», с усмешкой припомнил он, возобновляя ритм. Как там дальше? Неважно. Он забыл. И он забылся — настолько, что осознал приближение конца лишь за пару мгновений до его наступления. Судорожно оторвавшись от своей законной добычи, он с облегчением полюбовался на то, как его семя несколькими толчками хлынуло на спину и ягодицы женщины. Всегда приятное зрелище, даром что привычное для гордого носителя фамилии Кэттлблэк. Серсея подняла корпус, потянулась как кошка, запрокинув голову. Она томно проползла по ковру несколько шагов, затем встала и побрела к столику с вином. — Это всё, на что вы способны, сир? — протягула она, опорожняя графин. — Дайте мне… немного времени, — прохрипел он. Заморский ковёр щекотал его голую задницу. Серсея подняла бровь. — Немного? Нет. — Я не… Она расхохоталась. — Держите, сир Осмунд, да не расплескайте. За вами второй раунд. Справитесь плохо — срублю вашу голову. Виденное ли дело — разврат с вдовствующей королевой? Под её разливистый смех он запоздало подумал о Муре, скучающем прямо за дверью. Мизинец узнает об этом маленьком успехе Осмунда быстрее, чем тому хотелось бы. Иногда Осмунд Кэттлблэк думал, что с большей охотой работал бы на кого-нибудь победнее, но потупее. Кого-нибудь, кого ты не боишься обнаружить под кроватью, когда ты трахаешь королеву. Он нервно убрал с глаза длинную чёрную прядь, пригубил вино, искоса взглягул на Серсею. Она явно была слишком пьяна, чтоб беспокоиться. Когда-нибудь её неосторожность её и сгубит. Хочет ли Осмунд быть рядом с ней, когда это случится? Определённо, нет. Королева уселась на ковёр напротив него, подобрав под себя ноги. Неверный свет лампы золотил её красивое лицо с прямыми скулами, выступающие вперёд груди, торчащие вверх колени. Она отпила из бокала, не спуская с Осмунда пристального взгляда. Зелёные глаза блестели, будто два изумрудных огонька. Зелёное пла.... Он мотнул головой, прогоняя неуместную мысль. Хорошо, что она не заметила. — Я помню вас во время бунта. Я была вне себя от ужаса. И тогда вы решительно направили коня в толпу. Ни крохи сомнения в сердце! В моей памяти отпечаталось, как ваша рослая фигура возвышается над толпой, чёрные волосы прилепила к голове чужая кровь, глаза пылают огнём, меч в руке, мой сын на плече… О, это зрелище я не забуду никогда, сир Осмунд! — она испустила восхищённый вздох, столь сильно напоминающий стон возбуждения, что Осмунд почувствовал, как напрягается вновь его мужское естество. Королева тоже заметила это в полутьме и наградила его лучезарной улыбкой. Она потянулась к нему, её лицо застыло в паре волосков от него. Глаза Серсеи были томно полуприкрыты, — Мой рыцарь… «Осмунд… Что ты натворил…», пронёсся сдавленный старческий хрип у него в голове, но миг спустя губы королевы вытеснили из него все опасения, все сомнения… весь стыд. Когда он опомнился, Серсея затаскивала его на роскошную кровать под высоким балдахином. «Мой муж умер на ней», шептали её губы, «Она дарует мне сладкие сны». Заметив удивление в его глазах. она мелодично рассмеялась. — Его убил кабан, — королева пожала узкими плечиками, пока Осмунд пристраивался к ней. Кэттлблэк не стал уточнять, что делал кабан в кровати королевы. Может быть, то же, что делал сейчас он. Ему было плевать. Его голова была занята другим. Задрав ногу Серсеи вбок, он вошёл. Пламя охватило их. Они кричали, стонали, пыхтели, ничего не стесняясь. Вот её ноги обхватили его, сомкнулись на его спине. Её голова запрокинута на пуховую подушку, груди колыхаются в такт их движениям, упругие и податливые под его рукой. И вот она сверху. Его руки шарили по её телу, скользкому от пота, как и его собственное. Осмунд снова привлёк королеву ближе и поцеловал, в то время как их бёдра двигались навстречу друг другу, сходились и расходились, сходились и расходились. Казалось, он не мог двигаться быстрее, но каким-то чудом он нашёл в себе силы, и королева ответила, насаживаясь на него ещё резче, ещё яростней. Она оторвалась от его губ, подняла голову, задрала её. Осмунд сжал груди Серсеи обеими руками. Её стоны перешли в резкий крик, и она обмякла, рухнула на покрытую чёрными волосами грудь наёмника. Осмунд обнял её рукой, прижал теснее. «Готова», подумал он. — Теперь я, — прошептал Осмунд королеве на ухо и поднялся, отодвигая её в сторону. Наёмник встал на колени на кровати. Королева лежала на спине, тяжело дыша. Кеттлблэк положил её ладонь на свою плоть, сомкнул вокруг себя тонкие королевские пальцы. Она сразу поняла, что надо делать. Сжав член Осмунда так, словно она хотела его оторвать, Серсея Ланнистер умело задвигала рукой вверх и вниз, вверх и вниз, теперь уже не лаская его, а вытрясывая всё содержимое. Не прошло много времени, прежде чем семя Кеттлблэка брызнуло наружу, прямо на её живот и грудь. Осмунд закрыл глаза от блаженства, позволил себе отдаться этому чувству. Он медленно выдохнул, открыл их снова. Серсея лежала, тяжело дыша. Её грудь мерно вздымалась, крупные капли пота блестели на её коже в свете лампы. Золотые волосы рассыпались по подушке, обрамляя правильное лицо, узкие плечи, тонкие белые руки, выпуклые куполы грудей, плоский живот. Его взгляд жадно вбирал её всю. Королева Серсея лежала рядом с ним, обессиленная, покрытая засыхающими пятнами его семени, прекрасная как богиня. Его голова шла кругом. Он рухнул рядом с ней. Мягкая подушка нежно поцеловала его щёку. Кэттлблэк не помнил, сколько пролежал так, но, приоткрыв один глаз, он увидел бледную фигуру Серсеи, стоящую у окна. Он отлепил своё тело от кровати, подошёл к ней. Прижался к её ягодицам и обхватил руками её бёдра. Она сдержанно отстранилась. — На сегодня всё, сир Осмунд, — прохрипела королева, не глядя на него, — Одевайтесь и выметайтесь. Ухмыльнувшись, Кэттлблэк отошёл на почтительное расстояние и, всё ещё голый, отвесил шутовской поклон. — Я живу, чтобы служить!