***
Она видела его насквозь так же ясно, как если бы он был стеклянным. Ужас внезапной атаки, хаос смерти вокруг, боль. Поиски людей, на которых он мог бы положиться, долгий и опасный путь через ожидающие войны земли, недоверие к встречным. Кошмары ночью и мучительный пеший поход днём, и страх, страх, страх. Новые шрамы легли на его тело и душу, и они не скоро заживут, если заживут вообще. От Маленького человека пахло усталостью, и болью, и раздражением. Это сделала ты. — У тебя было несколько месяцев на то, чтобы найти хотя бы след Арьи Старк, и ты не нашла ничего! — кричал на неё Маленький человек. Тут же он болезненно скорчился и схватился за правое бедро. Рядом с его креслом стояла трость. Теперь он хромал. Это сделала ты. Ари замотала головой. — Ничегошеньки, милорд, — она почувствовала, что краснеет. Врать Маленькому Человеку было очень неприятно, — Я очень виновата… — Да уж, ты охуеть как виновата! — его лицо тоже было красным, но от гнева. Куда подевался тот сдержанный, улыбчивый, остроумный человек? Она знала ответ: он умер под Горьким Мостом. — Что случилось с вашей ногой, милорд? — спросила она с самым смиренным и невинным видом, чтоб перевести разговор в другое русло. Конечно, она знала всё, что он описал ей после этого. Конница Станниса напала внезапно, часть знаменосцев Простора повернулась против семейства Роз. Шатёр Маленького человека растоптали тяжёлые лошади, одетые в железо, и он лишь чудом избежал попадания в плен. Добрался до столицы пешком при помощи двух человек, которых теперь собирался хорошенько вознаградить. Всё это она читала, лишь поглядев на него. Значение имело то, как он держался, когда говорил. Маленький человек постоянно дёргался всем телом, дёргался его глаз, его голос то взвизгивал, то трещал, то срывался, будто расстроенный инструмент. Он был тощим как палка, щёки покрывала клочковатая борода. Новая одежда, в которую он успел приодеться, висела на нём мешком. Он сутулился, периодически испуганно вскидывал голову и оглядывался, будто ожидая атаки. В конце он разрыдался, и тут же вскинул на Ари злобный взгляд, ненавидя её за то, что она стала свидетелем его слабости. На мгновение она испугалась, что он знал. Это сделала ты. Маленький человек поднялся с кресла, взял трость. Медленно доковылял до окна, припадая на правую ногу. — Бесполезная маленькая дрянь. Ты меня разочаровала. Будешь наблюдать за торговой площадью, если ни на что больше не способна, — его голос был глухим и ломким, будто бумага, — А теперь убирайся. Не желаю тебя видеть.***
Лик чардрева напоминал разгневанную физиономию помешанного старика. Ветви деревьев, белые и бурые, перекрещивались в ночном небе, качались на ветру, будто обладали своей волей. Осмунд поёжился. — Почему здесь? Фигура у чардрева развернулась. Бейлиш опирался на богато украшенную трость. Бледное лицо исказилось спазмом боли, затем разгладилось. — Это единственное место в замке, где чужие соглядатаи не могут нас подслушать. — Милорд… — Осмунд изобразил озабоченный тон, — Что с вами..? Мизинец отмахнулся. — Потом. Пицель сказал… А, неважно, что он сказал. Пошёл он в сраку. Пошли они все в сраку. Я хочу выслушать твой рапорт о событиях прошедших месяцев. Мизинец слушал его, присев на пень. Временами лицо его искажалось болью, делаясь похожим на резной лик белого дерева. — Ну Осмунд, ну Кэттлблэк. Залез под юбку к королеве-регенту. Не зря я отправил тебя набираться уму-разуму в Эссос, — он хмыкнул, — Ты меня порадовал. Не то, что некоторые. Однако же, я должен напомнить тебе об осторожности. Если тебя найдут в постели Серсеи, ты мертвец. А пока… я увеличиваю твоё жалование втрое. Хороший пёс должен хорошо питаться. Осмунд помог ему подняться с пня. Бейлиш кивнул самому себе. — И да, ты нужен мне, чтоб собирать сведения у Арианны. Я снова посадил её на торговую плошадь. Загляни к ней завтра перед закатом. А мне нужно будет навестить остальных людей. Проверить, как они работают, расспросить, не случилось ли чего. Распоясались без меня! Отдых кончился. За работу, — Мизинец резко оторвался от Осмунда и заковылял вповалку прочь из богорощи, — За работу!***
Королева танцевала верхом на нём. Золотые кудри бились о её белые точёные плечи, тяжёлые кудри и мягкие. Он так любил зарываться в них лицом. Они пахли вербеной, мятой, иногда апельсинами. «Так пахнет богатство», думал он, «Так пахнет власть». Полные белые груди бились над ним двумя толстыми куропатками. Он заворожённо наблюдал за ними. Сладость сталкивающихся бёдер пьянила. «Вот я и на вершине, отец». Он поднял руки, обхватил обе груди, сжал. «Выкован Навеки Крепким, ха!». Королева нагнулась к его лицу. Золото волос упало на его щёки, глаза. Щекотно. Приятно. Роскошно. Её рот был рядом с его лицом. Он закрыл глаза. — Мой милый Осмунд, ты разузнал, к кому ходит мой брат? — шёпот у самого уха. — Я… э… моя королева… я ещё расследую… Она внезапно остановилась, насаженная во всю длину. Её длинные пальцы схватили его лицо. Железная хватка сжала щёки. Он открыл глаза. — Но у тебя же есть подозреваемая, верно? — хоть голос её лился мёдом, теперь королева возвышалась над ним, словно скала. — Ну, есть… — Вот и славно. Приведи её ко мне. Мне надоело ждать. Ты испытываешь моё терпение. Никогда не испытывай моё терпение. Он попытался что-то сказать. — Я не позволяла говорить. Просто кивни, если понял. Вот так, хорошо. Будь хорошим псом, и твоя служба будет беззаботной. Я ожидаю девчонку сегодня же. В этот раз она снова помогла ему кончить рукой.***
Алайяйя встретила их, стоя на ступенях на второй этаж вместе со стайкой других девчонок. — Кэттлблэки! — она по-детски захихикала, обнажая жемчужные зубки, и помахала рукой. — Мы к вам, крошки, — поприветствовал их Осмунд. — Обслужите нас, красавицы? — ухмыльнулся Осни. Осфрид промолчал. Он нашёл глазами Данси, стоящую поодаль на первом этаже в своём ожерелье. Кивнул ей. Она быстро исчезла. Алайяйя затворила дверь комнаты и стремительно обернулась. Её чёрные глаза были хитрыми. — Я хочу, — игриво произнесла она, — чтоб ты использовал мою голову как свой кулак. Он поднял бровь. — Кого нужно поколотить? — Ты не понял, — она толкнула Осмунда, заставляя сесть на кровать. Юркнула на колени перед ним и быстро расшнуровала его штаны, — дурачок… Он насаживал её голову так глубоко и яростно, что девица едва не подавилась. Да. О да. Осмунд почти любил Алайяйю за это ощущение животного превосходства, которое он испытывал. Как просто устроен человек: стоит кому-то встать перед ним на колени, и он уже чувствует себя королём! Он надавил в последний раз, вгоняя свой член в рот Алайяйи по самый корень. Она попыталась вывернуться, но лишь для вида: девочки Катайи знали, что он любит. Нет сладости во власти без возможности принуждать. Его плоть во рту Алайяйи дёрнулась, словно живое существо, и разрядилась внутрь девицы. Да. В этот момент он понимал королеву Серсею. Понимал её грубость, её жестокость… её страх. Привыкнув к этой сладости, не захочешь с ней расставаться ни-ког-да. Спасибо милой Серсее за кусочек этого пирога. Да. Он надавил, погружая пальцы глубже в густые чёрные волосы. Алайяйя застонала. Осмунд нехотя отпустил её. Девица отдёрнула голову, прозрачный водопад ринулся меж её губ на пол. Выражение её экзотического лица было тупым и бессмысленным, будто она только что едва не утонула. — Хорошая сучка, — Осмунд потрепал Алайяйю по макушке. Та слабо улыбнулась. Его семя стекало по её губам и подбородку густым белесым потоком, пятнало нарядное платье. Осмунд потянулся к фляге с вином, отхлебнул. Потом отхлебнул ещё раз. Это нужно сделать. Ещё глоток. Алайяйя тяжело дышала, стоя на коленях перед ним в довольно нелепой позе, будто дурацкая сломанная игрушка. Он медлил. Дверь, распахнулась, и его братья вошли внутрь. Алайяйя обернулась. — Мальчики, вас тоже..! — Алайяйя, — Осмунд положил руку на её предплечье, — Тебе нужно будет пойти с нами. — С вами? Куда? — В Красный Замок. Кое-кто очень влиятельный хочет тебя видеть. — В… Красный Замок? — Алайяйя ощутимо заволновалась. Её взгляд перебегал с одного брата на другого, будто она была зверем, попавшим в западню, — Мальчики, мне нельзя! Мама не отпустит меня туда! Я работаю здесь, если высоким господам угодно меня… — Тебе хорошо заплатят, — жизнерадостно уверил её Осни. Его забавляла эта игра. Девчонка замотала чернокудрой головкой. — Нет, нет, нет! Мне нельзя! Пожалуйста, милые Кэттлблэки! Осмунд! — в отчаянии она схватилась за его член, как за спасительную соломинку. Осмунд деликатно убрал её маленькую ручку и принялся завязывать штаны. — Давай быстрей! — Осфрид, обычно молчаливый, вышел вперёд, грубо схватил её за локоть и поднял. Она вскрикнула. — Мамочка! Осфрид ударил её. Алайяйя отшатнулась, чуть не упала. Осфрид взглянул на свою руку, поморщился и вытер выделения своего брата о свою чёрную штанину. Алайяйя накрыла обеими руками нос и тихо скулила. Осфрид задержал взгляд на штанине, отцепил от неё рыжий волос и выбросил его. — Это было излишне, — вполголоса прокомментировал Осмунд. — Да, пожалуй, — отчеканил Осфрид, не сводя взгляда с хнычущей Алайяйи, — Это волос мне совсем не мешал. — Братец, ты совсем размяк, — усмехнулся Осни, — Неужто у тебя появились сентиментальные чувства к шлюхе?***
Он спускался вниз. Солнце было раскалённой золотой брошью на западе, превращающей Великую септу в свою тень. Мостовая цок-цокала под копытами роскошного коня с белой попоной, и этот звук даровал его душе столь необходимое ощущение уюта. Или это было вино? Ну да, выпил он чуток, и что с того? После такого дела выпить вполне простительно. «Нехорошее мы сделали», думал Осмунд Кэттлблэк, отхлёбывая из фляги, «Нехорошее». Осмунд до сих пор не мог забыть лицо Катайи. Они стащили её малютку вниз по лестнице. На шум вылез весь бордель. Девицы с обнажёнными грудями, толстые клиенты в халатах нараспашку. Братья бросили в лицо владелице имя королевы, и какой страх тогда появился в глазах матери и дочери! Они поняли, что попались. Катайя вынула шёлковый платок, обтёрла им лицо своей хорошенькой дочурки, тихо говоря ей что-то на языке Летних островов. И какой взгляд она метнула на Осмунда после этого! Такая ледяная нанависть… такое холодное презрение. Осмунд снова поёжился. Он оставил Алайяйю своим братьям. Не мог этого выносить. Что ни говори, а в отличие от Осфрида и Осни, он не жестокий человек. Немногочисленные прохожие, тощие и зашуганные, сторонились его коня. Осмунд наблюдал за ними с мрачным удовлетворением. «Расступайтесь. Бойтесь». Глоток. «Уважайте». Узкая улочка вилась вправо и влево, но исправно вела к подножию холма. Именно на ней во время злополучного бунта королевская процессия была атакована разъярённой толпой. Вот здесь толпа добралась до Бактаны. Бактана… Скрюченная фигура на мостовой. Он поёжился. Здесь он защитил короля и чуть не погиб сам. Это место тоже приносило неприятные воспоминания. Здесь Верховного Септона вытащили из его кареты и разорвали на куски. А вот тут... Вот тут всё началось. Тут, у самого подножия холма, они встретили старуху с мёртвым младенцем. Кто же организовал всё дело? На винных волнах разум Осмунда снова вернулся к вопросу, который занимал его с самого дня бунта. Кто? Уж доберётся Осмунд до него… Ублюдок. Никто не может напугать Кэттлблэка до усрачки и выжить. Ну, если это не баба, которая потом отсосёт ему член, хе-хе. Но Серсея явно за этим не стояла. Станнис? Может, Станнис. А может, Хуяннис. Ему стало так смешно, что он чуть не свалился с лошади. Глоток. У площади он спешился, привязал лошадь. Никто не украдёт коня королевского гвардейца: жить хотят все. Площадь была грязной и неухоженной. Оборванные люди толпились у прилавков, ругаясь за самую дрянную еду. На трёх громадных деревянных требюшетах игрались дети-замарашки, лазая по ним с ловкостью летнийских обезьянок, которых Осмунд видел в Эссосе. Ари он увидел быстро: та сидела у выхода в небольшой грязный проулок на восточной стороне площади, выделяясь своей светлой рубахой не по размеру и длинными белокурыми волосами. Среди всей этой грязи она выглядела такой белой. — Ари, — привычным движением он бросил в грязь горсть медяков, — Наш друг послал меня. Её взгляд блуждал. Медленно её миловидная чумазая мордочка приняла осмысленное выражение. Ари повернула голову в его сторону, увидела ноги в белых латах и полу белого плаща. Подняла глаза. И её детское личико исказилось яростью. — От тебя воняет львами! — гневно выплюнула она. Осмунд поднял руки в умиротворяющем жесте. — Это всего лишь… — Уходи! — Ари, — он опустился перед ней на корточки, — Послушай, Мизинец послал меня собирать сведения. Мне нужно… — Уходи!!! — заорала она, брызжа слюной. Это было уже слишком. Нет, у него явно не было настроения выслушивать это дерьмо. Осмунд с силой сжал её узкие плечики своими огромными лапищами и тряхнул её. — Глупая маленькая сука! — прорычал он, — Успокойся! Слышишь! Мизинец послал меня собирать сведения! Мне нужно… Ари таращила на него глаза, будто впервые увидела. Затем в них появилось… что-то. Её рот поражённо приоткрылся, и стала видна свежая дыра не месте одного зуба. — Ты плохой! — сдавленно выдохнула она. — Сейчас же прекрати дурачиться! Ты должна… — Плохой! Отпусти! Плохой! Уйди! — заорала она, вырываясь, но Осмунд держал крепко. Что-то сверкнуло в её поднятой руке. Осмунд с лёгкостью вывернул её. Ари вскрикнула, что-то упало на землю. В грязи блеснуло лезвие маленького, дурацкого, бесполезного ножика. Ари совсем взбесилась, принялась яростно вырываться, будто дикая кошка, не переставая верещать. Дерьмовое дело. Не хватало ещё, чтоб вся площадь увидела, как собачатся между собой два агента Мизинца, один их которых ещё и имел глупость припереться в белом плаще. Осмунд отпустил девчонку, и та исчезла в переулке, сверкая голыми пятками. Осмунд встал. Голова болела от выпитого вина и от воплей этой дуры. На крыльце ближайшей мастерской сидел толстый каменщик и пялился на него. «Чтоб тебя». — Тупая шлюха! — крикнул Осмунд невольному свидетелю, но так, чтобы слышали все вокруг, — В прошлый раз ей этого было достаточно! — Бабы, сир, — проворчал каменщик и вернулся к своему ничегонеделанию. Сир. Силой воли Осмунд натянул на себя каменную физиономию. Голова гудела. Ах, да. Он вспомнил хрип сира Роберта Стоуна, своего учителя. «Осмунд… что ты натворил?». Ты плохой! Он криво усмехнулся. Сир. В мыслях-то Осмунд никогда себя рыцарем не называл. По очевидной причине.