Сквозь барьеры

       — Почему у нас опять нет веганского хлеба? Куда он девается, если его ем только я?        Лисса шарила по полкам, пока я сидела и доедала свой завтрак.        — Не знаю, — пока она стояла спиной, я закинула себе в рот последний кусок вышеупомянутой булки.        Досадно выдохнув, сестра села за стол. Я с нескрываемой неприязнью посмотрела на её тарелку.        — Как ты ешь эту зелёную дрянь? Я её разве что в сушах только перевариваю.        — Авокадо вовсе не дрянь, — она засунула ложку с неприятного вида кашицей себе в рот и тут же скривилась. — Буэ, ну разве что это.        Она отодвинула тарелку и скрестила руки на столешнице, с любопытством уставившись на меня.        Я бросила ответный вопросительный взгляд.        — Так значит его зовут Дмитрий?        Я закатила глаза. Вчера, после того, как Лисса вернулась со смены, я рассказала ей всё. Как делала обход. Как пришёл он. Как я обрабатывала его рану и мы разговаривали. Как разузнала его имя.        Это напоминало мне времена в школе, когда девчонки постоянно только и делают, что шепчутся о том, кто кому нравится и кто кого позвал гулять.        Я кивнула, дожёвывая свои хлопья.        — И что ты намерена теперь делать?        Я пожала плечами.        — Пока не наю. Навеное ниего. У нео есь нееста.        — Не говори с набитым ртом, — в кухню вошла Джанин и открыла холодильник.        Я наконец проглотила содержимое рта.        — Говорю, пока не знаю, наверное ничего. Там нет места, — я бросила на сестру многозначительный взгляд. Она-то прекрасно поняла и то, что я сказала в первый раз.        Лисса тихо хихикнула.        — Где нет места? — продолжала любопытствовать мама.        — Да хочу отвести мотоцикл в мастерскую, нужно кое-что пофиксить, а у них всё занято, время расписано поминутно.        — Ну, отвези в другую, — она достала сок из холодильника и уже разливала его в три стакана. Это было странной старой традицией. Если по утрам мы оказались на кухне втроём, каждой из нас полагался стакан сока, и плевать, что каждая из нас могла налить его сама, или если стакан сока на столе уже имелся. Джанин всегда делала это, сколько себя помню.        — Я не хочу другую. Буду пробиваться в эту, — я приняла стакан и осушила его до дна.        — Спасибо, — поблагодарила маму Лисса, прежде чем отпить.        — Ах да, спасибо, — сделала я то же самое.        Джанин чуть улыбнулась.        — Ну как знаешь. Кстати, Розмари, отец хочет поговорить с тобой. В своём кабинете.        Я кивнула, давая понять, что зайду к нему после завтрака. А она, выпив стакан, удалилась с кухни.        — Ну так?        — Чего опять?        — Не опять, а всё то же самое. Дмитрий?        — Да я же тебе ответила. У него есть невеста. Точка.        — Но ты же сама сказала, что он искал тебя. Чего это ради?        — Ну не знаю, — замялась я, — поблагодарить?        Лисса странно так ухмыльнулась. А я отмахнулась от неё и поспешила на второй этаж, спихнув мытьё посуды на сестру.        Кабинет Эйба был полон диковинных вещей. Иногда, заходя сюда, я ощущала себя среди экспонатов музея, если не одним из них. Вдоль стен, и не только, располагались разные странные и старые штуки из разных стран: Греции, России, Египта, Италии, Кении и ещё много откуда. Увы, вывесок, как в музеях, на них не было, и это было пожалуй единственным отличием.        На самих стенах висели всякие рисунки, фрески, папирусы и прочее, что уже давно должно было развалиться в пух и прах.        Солнечного света в комнате было мало, что было сделано специально для сохранения некоторых «экспонатов» в их первозданном виде, если после сотни лет хранения в прозрачном ящике ещё можно так сказать.        Эйб сидел за столом из дорогого красного дерева, расположенного напротив единственного окна, чьи прямые лучи никак не могли навредить его прелестям, да и к тому же они были с жалюзи. Он перебирал какие-то свои бумаги.        Я бывала здесь крайне редко. В детстве нам с Лиссой запрещали играть здесь, но кто ж неугомонных детей остановит? Поэтому, когда доступ к этой комнате был нам официально разрешён, по достижении десятилетия, интереса она уже никакого не представляла. Чаще всего отец вызывал нас сюда, чтобы ругать. Хотя больше это напоминало выговоры сотрудникам фирмы, уж такая у него манера — большой начальник, что на работе, что дома. Но в остальное время за пределами этой комнаты он старался им не быть, а быть просто отцом подрастающих, и уже даже слишком, дочерей. Старался быть внимательным и заботливым.        Именно он был тем, кто всегда пытался достучаться до меня. Я и сама думала, что он пробьёт этот мой панцирь эмоциональной ограниченности. Удивительно что могут сделать незнакомые, и чего не могут самые близкие и родные. И правда, парадокс.        — А, моя дорогая Роуз, садись.        Я села, готовая к очередной отчитке. Что такого я могла натворить в этот раз? Ну да, я пыталась подстричь газон самостоятельно, так как наш садовник ушёл на пенсию, и вышло крайне... ужасно, допустим. Или меня ждёт выговор за перестановку в гостиной, когда я случайно снесла со стены один из папирусов, и не потрудилась достать его из-под дивана и повесить обратно? Или дело в любимой маминой вазе, которую я не так давно разбила, и мы с Лиссой весьма инициативно, хотя и не весьма успешно пытались склеить её?        Как можно понять, в бытовых вещах я полный ноль.        — Поговорим о тебе, — он скрестил пальцы между собой и опёрся на них подбородком.        Я молчала. Меня немного удивил тот факт, что он заговорил об этом.        — Ты же вроде не получал степень по психологии, — усмехнулась я.        — Да, но у меня есть степень по отцовству. И при этом я смог внести кое-какие коррективы в уже застоявшееся восприятие мира своей дочери.        — Ааа, — осенило меня, — твой ультиматум.        — Ну не то чтобы ультиматум. Скорее, эксперимент.        — Хорош эксперимент, — я собрала руки на груди, закинула ногу на ногу и откинулась на спинку стула.        — Но он же помог. Вы с Лиссой изменились, стали снова дружнее, как прежде.        Тут-то он прав, только вот большой его заслуги я в этом не видела. Перекрыть нам финансы — вот и вся помощь.        — Мне всего-то пришлось провести месяц в депрессии. Так, — я махнула рукой, — ерунда.        Он опустил на меня усталый взгляд и тяжело вздохнул.        — Розмари, ещё скажи, что ты не благодарна за этот опыт.        — Тебе? — мои брови полезли чуть ли не на лоб.        Он молча смотрел на меня.        — Да я теперь ходячий кусок эмоционального.... тряпья. Это конечно классно и всё такое, не держать в себе, но это так тяжело! Ты когда-нибудь общался с девушкой в период пмс двадцать четыре на семь, тридцать дней в месяц? Вот так я чувствовала себя. Это ужасно! Ты этого не понимаешь!        — Отчего же? Когда твоя мать была беременна тобой это было... — он увидел мой злой взгляд и замолчал. Уж маме тогда явно было хуже, чем ему. — Хорошо, возможно это была и не лучшая идея, но ведь она всё-таки сработала. Сработала ведь? Ты сейчас сидишь и ругаешься на меня за это. В тебе бурлят настоящие эмоции, и ты не скрываешь их! А что было бы раньше? Всё что ты делала это отмахивалась от всего и грубила. Раньше ты сказала бы что-то вроде «Да пофиг» и ушла. Ударь меня если не прав.        Я соскочила и аккуратно шлёпнула его ладонью по лбу.        — Ты прав, просто уж больно сильный был соблазн, — уголки моих губ приподнялись.        Да, я злилась на Эйба. Но скорее не по той причине, что говорила ему, а из-за того, что он не поступил так раньше. Хотя может только сейчас было то самое время.        Злость на него понемногу отступала.        — Ладно, я не злюсь, — я поведала ему о своих настоящих переживаниях и мыслях, о которых думала секунду назад.        С ним говорить об этом было ещё сложнее, чем с Лиссой, он в конце концов мой отец, а не «подружка», за которую Лисса могла запросто сойти. Но с каждым сказанным мной словом становилось всё легче и легче, я снова ощутила то чувство преодоления собственных, возведённых мною же преград, и снова приятное тепло разливалось по телу, когда я делала это.        — Что ж, — задумался Эйб. — Мне жаль, что я прилагал недостаточно усилий. Но надеюсь компенсировать это в будущем, отныне я буду куда больше стараться и проявлять интерес к твоим чувствам.        — Ну вот уж не надо, — засмеялась я. — Мне уже не шесть, так что не надо меня опекать. Всё хорошо, — я взяла его руки в свои, удивление проскочило по лицу отца, — правда. Я больше не в обиде.        — Вот и замечательно, — он перехватил мои руки, и теперь я оказалась у него в заложниках. — Теперь поговорим о твоей работе.        — А что с ней? Я...        Он выставил одну ладонь прямо перед моим лицом, призывая к молчанию. Вот я и заткнулась.        — Этот эксперимент помог выяснить мне ещё кое-что.        Я молчала, но всем своим видом показала насколько мне любопытно к каким великим умозаключениям пришёл сам Ибрагим Мазур.        — Ты действительно хочешь быть kolluk muhafızı, что в Турции значит «страж правопорядка».        Я по-прежнему молчала, но на лице моём проступило нескрываемое изумление.        — Иначе зачем тебе делать всё это из-за учёбы в этом заведении. Вот только я не понимаю, что ты собираешься делать в нашем городе? У нас из интересного, — под «интересным» он подразумевал настоящие преступления, — происходит что-то максимум раз в полгода.        — Странный вывод из такого ничтожного количества фактов. Мог бы и честно сказать, что поговорил с Лиссой, — да, с ней я тоже на эту тему уже успела откровенно поговорить, теперь между нами не было секретов. Эйб поправил галстук, как делал всегда, когда начинал нервничать. — И да, я действительно хочу защищать людей, неважно, что я буду выписывать людям бумажки за неправильную парковку или за превышение скорости, а потом такие же бумажки разгребать в офисе. Я буду знать, что в случае чего, моя помощь всегда пригодится. Что в случае опасности, люди обратятся ко мне! Ну, не напрямую конечно, но ты, думаю, понял.        Он закивал, поджав губы.        — Возможно, если я захочу, я уеду в большой город, где, вероятнее всего, смогу быть полезней, или же наоборот. Но сейчас я хочу защищать людей здесь. Весь наш отдел и так состоит из трёх людей, и именно поэтому люди даже не пытаются дёргать полицию. Я много времени проводила на улице, я знаю это. И я намерена всё изменить, мне просто нужно, чтобы вы поверили в меня.        — И мы верим, — раздалось у меня за спиной.        Я оглянулась. Там, опершись о дверной косяк, стояла Джанин, по её щеке текла слеза. Я соскочила, чтобы успокоить её.        — Эй, ты чего?        Меня по-настоящему охватило волнение. Потому что я никогда, повторяю, никогда не видела, чтобы моя мама плакала. По крайней мере при мне это было впервые.        — Просто я так горжусь тобой, — шептала она мне в плечо, а у меня и самой на глазах проступили слёзы. К нашим объятиям присоединился и Эйб, отчего мне стало тяжелее дышать.        Когда наконец эмоции утихли, а слёзы были выплаканы и вытерты, я снова села на стул.        — А насчёт работы... Если бы ты дал мне договорить, то узнал бы, что я как раз сегодня собиралась идти туда. — Я взглянула на причудливые часы на стене в форме змеи, поедающей свой же хвост. — Вы, можно сказать, прямо сейчас заставляете меня опаздывать на собеседование.        — Оу.        Я встала и направилась к выходу.        — Ох, иди. Я позвоню Альберте и предупрежу, что ты опоздаешь.        — Ма-а-ам, — простонала я. — Я не в начальной школе, не нужно придумывать за меня оправдания. Я сама придумаю отмазку, — подмигнула им я и вышла из кабинета.        — Я полагаю у меня нет никаких причин не принять тебя в отдел, — улыбнулась Альберта.        Я сидела перед ней в участке, она только что задала мне тысячу и один вопрос, положенные по протоколу перед приёмом на работу. Я принесла ей свои результаты тестов, диплом, рекомендации из больницы, но она даже не взглянула на них. Не удивлюсь, если она и мои ответы не записывала.        — Когда я могу приступить?        — Завтра, если пожелаешь.        — С радостью, — воодушевленно произнесла я.        Мы вместе с ней подобрали мне форму, которая была слегка велика и не по фигуре, но я уверила её, что мы с Лиссой (а точнее Лисса) всё поправим, и она будет сидеть на мне как влитая. Мы заполнили документы на прикрепление к определённому отделу и она выдала мне значок помощника шерифа. Такой я видела только у Мейсона, парень даже прикасаться к нему не разрешал, разве что в обмен на свидание. Теперь вот он, у меня на руках. Свой собственный.        Я возвращалась домой в прекрасном настроении, по подъездной дорожке шла чуть ли не приплясывая. Вечером Лисса помогла мне ушить форму, и теперь она сидела на мне более чем отлично, а ещё позже мы устроили семейный ужин. Это был первый наш семейный ужин, который не закончился чьей-то истерикой или битьём посуды. Первый ужин, который действительно был по-настоящему семейным.