Рандеву с Жизнью: Параллель

      Бывали дни, когда у Евы очень сильно начинала болеть голова. Это не было как-то связано с внешними раздражителями: скорее, исключительно с дурным настроением. Постоянный страх и ожидание чего-то плохого выматывали, заставляли трусливо вздрагивать от каждого шороха и тени.       Как известно, человек — это существо с высокой адаптацией к окружению. Ева не была исключением. Прошёл один год. Долгий, полный мрака, год. Триста шестьдесят пять дней одинакового Ада. Двенадцать месяцев соприкосновения с собственным Сатаной. Хотя, откуда Еве было знать, прошёл год или уже многим больше? Время слилось в одну бесконечную линию. Ева не знала наверняка, но догадывалась, что Прайм специально не давал ей такой банальной информации, как время. Хотел, чтобы она заблудилась и забылась. Сломалась.       Ева чувствовала, что сходит с ума. Медленно, но неотвратимо. Никто в целом мире не может сохранить здравый рассудок, общаясь с одним существом. И… не только общаясь.       Ева подтянула ноги к груди, уронив на них раскалывающуюся от мигрени голову. Дико хотелось пить, но Ева не хотела подниматься на ноги: на кой чёрт, если сейчас сюда придёт Прайм и всё ей сделает? И попить даст, и поесть, и до куда надо донесёт. Девушка даже не до конца была уверена, насколько функциональны были её ноги: стоять и ходить она, может, сможет, а бегать? Сможет ли она пробежать хоть десять метров, не свалившись на землю?       Земля.       Воспоминания о родной планете болезненно царапнули сердце. Где-то там, за толщей металла Арка была Земля. Родная планета, с людьми, друзьями. Хотя, как знать, где сейчас находится автоботский корабль? Была велика вероятность, что он мог быть за тысячи световых лет от Солнечной системы.       Ева сглотнула слюну, поправила сползающие лямки платья. Аккуратно потрогала ожерелье, которое Прайм приказал ей не снимать. Девушка смирилась. Спасения для неё не было, и дело было не в том, что десептиконы уже давным-давно не пытались вытащить её из этого кошмара. Она понимала их. Прайм чётко донёс Мегатрону, что будет, если он ещё хоть раз попытается сунуться на Арк.       Но, безусловно, главная проблема была в ней: её мыслях и желаниях.       Ева бы солгала, если бы сказала, что Оптимус Прайм оставляет её равнодушной. Ненависть, страх и боль — это было, да, но медленно стиралось под напором лорда автоботов. Слишком много в жизни Евы было его. Прайм стал заменой воздуха, заменой всего, что обеспечивает жизнь и удовольствие.       Да, раньше было страшно. Раньше Ева боролась, кидалась проклятьями и, когда хватало сил и ненависти, пыталась ударить.       Смешно.       Потом приходилось лечить сломанные и вывернутые конечности. Прайм, что в порыве страсти, что в порыве ненависти, никогда не давал Еве скидку на её человеческое тело. Всё равно её быстро вылечат: кибертронская медицина была подобна чуду.       Судорожный вздох сорвался с губ девушки. Тело начинало гореть, вспоминая минувшую ночь. Ева знала, как это выглядело со стороны. Понимала, что многие десептиконы, узнав о её мыслях, отвернулись бы. Потому что стонать под врагом — это предательство. Не хотеть уйти от того, кто убивает твоих товарищей — это измена. И пусть Ева никогда и никому не давала никаких клятв (кроме тех, которые были обращены к Прайму), она чувствовала себя виноватой.       В первую очередь перед теми, кто погиб из-за неё. О, таких было много. И Оптимус не уставал повторять, повторять бесконечно и однотонно: ты, Ева, виновата в их страшной гибели. Виновата в смерти тех, кто был раздроблен, разорван и раздавлен в Джаспере. Джаспер! Автоботы бы никогда не заинтересовались этим городом, если бы не попытка Евы сбежать. Конечно, теперь девушка понимала, что это была банальная проверка. Проверка, которую она провалила. И теперь тысячи человек продолжают костями лежать в Джаспере, в своих домах и на своих улицах, а она — Ева — жива. Только лишь иногда просыпается ночью от знакомого сладковатого смрада и быстро бьющегося сердца. И в этой ночи, как кажется Еве, она иногда видит мертвецов. Незнакомых людей с оторванными конечностями и обгоревшей плотью. В такие ночи Ева тихо шепчет им, умоляя уйти, оставить её. Но мертвецы молчат, лишь с осуждением смотря в её сторону. Наверное, с того света им не понятно, почему Ева не борется. Почему давным-давно оставила всякую мысль о побеге. И тогда мёртвые зовут Еву к себе, тянут за руки, шепчут успокаивающе. Почти каждый раз Ева соглашается уйти с ними, но в тот самый момент, когда она принимает руку очередного мертвеца, появляется Оптимус. Его властные поглаживания по голове, его тихий шёпот на кибертронском, и мертвецы отступают.       А в иные дни Прайм говорит её о первой попытке спасения Евы десептиконами. Той самой, после которой лорд автоботов пытал её. Прайм с упоением рассказывает о взятых в плен десептиконах и их незавидной судьбе. И тогда уже другие мертвецы приходят к девушке, и всё так же молча смотрят. Смотрят синей оптикой из дальних углов отсека, а иногда, когда Прайм несёт её в тронный зал, то смотрят из колб. Но не зовут к себе.       Ева знала, что как только Прайм уйдёт, то мёртвые достанут её.       «Наверное, это план Оптимуса», — думает Ева. — «Наверное, он накачивает меня наркотиками. Хочет свести с ума, чтобы вместо одного сумасшедшего их стало двое».       Но Ева не глупа и знает одно: пока она продолжает быть милым человечком, пока она соглашается на всё, что предлагает ей Прайм, пока клянётся ему в любви — многие люди не погибнут. Будут жить Мико, Джек, Раф, Джун и агент Фоулер. Если повезёт, то умрут в старости, но вот уже за их детей Ева говорить не могла. Десептиконы будут умирать быстро и безболезненно, потому что, вот удача, у Оптимуса Прайма в момент казни было доброе настроение. А почему? Потому что часами назад старалась Ева. Старалась, сказать честно, максимально унизительно для каждого, у кого есть чувство собственного достоинства, но она действительно старалась, одновременно с тем пытаясь убедить себя, что делает это всё ради товарищей, а не себя и своего Бога заточителя.       Это не было выбором между рабством или смертью. Это не был ультиматум. Это было чужое решение. То, чему не могла противостоять Ева, даже если бы вновь очень захотела.       Абсолютно не важно, что она шлюха, подстилка и много кто ещё: главное, что Ева может влиять на Прайма, возможно, больше всех в целом мире. Ведь кто такой Оптимус Прайм? Безумный зверь, который многие миллионы лет бегал без поводка. Теперь же есть Ева, и в нужный момент девушка могла, если не остановить, то хотя бы задержать гибель дорогих и невинных людей. Выиграть им бесценное время, пока Прайм млеет под её аккуратными прикосновениями. Лучше пусть будет так, чем миллиарды трупов, у которых никогда не будет могил.       В такие дни, как этот, когда Оптимус отлучался и оставлял её одну (Ева знала, что даже сейчас за ней следят. После той попытки побега Прайм сделал всё, чтобы она не могла покинуть пределы этого отсека в одиночку. Сперва он просто хотел оторвать ей ноги, но Ева смогла переубедить его. Наверное, это и стоило ей рассудка), Ева думала о том, что будет дальше. Будущее представлялось незавидным. Ева смутно понимала, что хотел сделать Прайм. Превратить её… в кибертронца? Звучало фантастически, но, кажется, Оптимус знал, что делать. Оптимус был самым умным существом из всех, с которыми сталкивалась Ева. Но лорд автоботов порой с таким восторгом говорил об их совместном будущем, что Ева начинала сомневаться, понимает ли он реалии их отношений. А в реальности было лишь принуждение и сломанная психика. Но план Прайма не заканчивался на изменении человеческого тела на корпус трансформера. Потом Прайм хотел сделать её своим Бондмейтом — как поняла Ева — более продвинутым аналогом брака, чем тот, который есть на Земле. Правда, Прайму не нужно было соглашение Евы, а сама Ева уже бы и не смогла отказать. Слишком сильно и безраздельно было влияние Прайма на человеческий разум.       Оставалось надеяться лишь на то, что Прайм не погубит Еву, когда наиграется. Ей хотелось верить в его безусловную любовь к ней. Ведь этого он хотел?       «Это безумие», — повторяла про себя Ева, кусая губы. — «Я сошла с ума», — сдирала ногтями кожу с рук. От нетерпения, а не от страха. От желания, а не от ненависти.       Ева честно пыталась вызвать в себе ненависть, вернуть тот огонь злости, который горел в самом начале. Но, тщетно.       Автоматические двери отсека медленно разъехались в сторону, и в помещение вошёл Оптимус Прайм. Оптика за наноклик нашла человека, сидящего на платформе у стены. Механизмы Прайма голодно загудели. Мех никогда не мог сдержать себя, когда в поле его зрения попадала Ева. Да и, что уж таить, не хотел. Сегодняшний цикл выдался сложным — десептиконы продолжали с упорством скраплетов, поедающих кибертронца, когда уже не влезает, пытаться отбить некоторые энергоновые планеты Империи автоботов. Это не мешало проводить экспансии, но сильно било по ресурсам отдельных секторов. У Прайма были планы, требовавшие максимальное количество средств, а десептиконы продолжали мешать, отдаляя неизбежное. Впрочем, с другой стороны, так было даже веселее. Абсолютно не важно, что будет делать десептошлак или кто-то другой. Уже не важно.       Прайм подошёл к платформе, аккуратно взяв в манипулятор своего дорогого маленького человечка. Улыбнулся, обнажая белоснежные денты с острыми клыками, и с удовлетворением заметил, как подалась вперёд Ева, и как в предвкушении загорелись её глаза. Да, его Искра теперь была очень послушной. Разве это не заслуживает награды?       — Моя Искра, — тихо начал Оптимус, опускаясь на платформу и отдавая короткий мысленный приказ оптокабелям выскользнуть из стыков своей брони.       Ночь обещала быть прекрасной, как и десятки ночей до этого.

***

      Мегатрон со Старскримом склонились над голографической картой космоса.       — Если ещё несколько ворнов тому назад вот эти рубежи, — меньший сикер указал на несколько планет. — Были сильно охраняемы, то сейчас там остались лишь самые дальние и малочисленные отряды автоботов. Прайм взял с этих планет всё, что мог. Имеет смысл отправить туда несколько флотов, чтобы зайти им в спину со стороны Межгалактического Союза, — крылья Старскрима едва дрожали от напряжения, что не укрылось от внимательных голубых линз Мегатрона. Безусловно, его заместитель был взбудоражен: впервые за очень многое время у десептиконов появилась возможность переломить ход войны в свою сторону.       Мегатрон медленно склонил шлем набок, а после и вовсе отрицательно покачал им.       — Мы не можем оставить Землю…       — Но почему?! — перебил Мегатрона Старскрим, повышая голос. — Неужели ты и правда веришь в то, что ядром этой планеты является Праймус? Да даже если так, то такой шлак вроде Прайма не станет пробуждать тёмного Бога. Зачем кому-то вроде Оптимуса делить свою безраздельную власть? — Старскрим сложил манипуляторы на грудном отсеке, цепляясь взглядом за фейсплейт своего лидера.       — Потому что расчёты показывают, что Прайм может и готов зайти очень далеко. Намного дальше, чем всё, что было до этого, — Мегатрон тяжело провентилировал системы.       — Хочешь сказать, что уничтоженный Кибертрон и сотни тысяч планет — это только начало? Война, унёсшая миллиарды жизней — это не самое страшное? — сикер подался вперёд, к своему лидеру, готовый внимать каждому его слову.       — Хуже, — Мегатрон лёгким движением манипулятора сменил голограмму на свои расчёты. Старскрим вгляделся в них, а когда понял, что там написано, то чуть не словил несколько глюков одновременно.       По расчётам Мегатрона Оптимус Прайм больше не хотел захватить Вселенную.       Теперь он хотел её уничтожить.