It all started here

В круговерти мыслей Бакуго так и не сомкнул глаз. Как оказалось потом – не зря. Никогда Кацуки не подумал бы, что двумордый ублюдок позвонит в час ночи и требовательно попросит встретиться, назначив только место и не дав вставить хоть слово. Даже не задался вопросом откуда у того его номер телефона. Он не тупой, конечно, сразу понял, о чём разговор будет, потому подскочил с кровати, натягивая на себя первые попавшиеся вещи, и выбежал из дома. Через пару минут он прибыл в пункт назначения, весь запыхавшийся и вспотевший. Магазины закрыты, вокруг не было ни одного круглосуточного. Даже воды нельзя купить. – Говори, двумордый, нахрена вытянул меня из постели в час ночи, – отдышавшись, спросил Кацуки. – Изуку поцеловал меня. – Выпалил, не давая шанса передумать. Бакуго в неверии отшатнулся назад. Только недавно восстановившееся дыхание снова сбилось. Он трясёт головой в разные стороны, тело окутывает внезапный жар. Он правильно расслышал? Нет-нет, это какая-то ошибка. Этого попросту не может быть. У них же всё было хорошо. Как это вышло? Может, тот сам накинулся на Мидорию? Хотя Шото сказал, что Изуку его поцеловал. Это ведь невозможно, нет. – Пиздишь. Деку, он не- – Мог, – спокойно ответил Тодороки, принимая удар в челюсть. Он знал, что так и будет. Знал, что заслужил. Поэтому и не стал уворачиваться, хотя вполне мог бы избежать этого. Во рту появился неприятный привкус железа. Он сплюнул вязкую слюну. К горлу подошла тошнота. Губа была разбита. Только Шото выпрямился, Кацуки вновь ударил его, на этот раз с другой стороны и ещё сильнее. Тодороки с большим усилием пытался устоять на ногах, не падая, что оказалось порядком сложно – у Бакуго тяжёлая рука. Очень. Если он ударит ещё один раз, то Шото точно не выдержит и повалится на землю. Но он всё равно не будет уворачиваться. Раз испортил всё, то будет отвечать за это до последнего. – Послушай, Бакуго- – Я не хочу слушать тебя, ублюдок! – сорвался на крик Кацуки, разводя руки в стороны и нервно смеясь. Он не переставал шептать какие-то ругательства под нос о том, какой он дурак. Страшно. Тодороки по-истине было страшно видеть такую картину. Он видел, как Бакуго больно, неприятно, мерзко. Но ничего не мог сделать. Абсолютно. Он сделал уже всё, что мог, и испортил обоим людям отношения. Теперь отчаянно пытается исправить это. – Придётся. Можешь бить меня, сколько захочешь, но послушай, Мидория сделал это далеко не из-за взаимных чувств ко мне. Он вообще ничего не почувствовал в этот момент, – сказал Тодороки, вытирая тыльной стороной ладони кровь с уголка рта и наблюдая за последующими действиями парня. – Откуда ты, мать твою, знаешь, а? – Я знаком с ним всю жизнь, знаю его, как облупленного. У него всё было написано на лице, Бакуго. Он много раз извинялся. Тут уж не знаю передо мной ли или уже обращаясь к тебе. Может, к нам обоим. – Прекращай молоть эту чушь, мудила. То, что ты на его лицо посмотрел и не заметил чего-то, не значит, что это и правда так. Кацуки был зол. Кацуки был обижен. Кацуки было больно. Кацуки предали? Это считается за предательство? Измену? Он не знал. Но точно знал, что это никак не нормально от слова совсем. – Бакуго, он любит тебя, – твёрдо сказал Шото, медленно подходя к парню, будто боялся его спугнуть. – Да? Что-то я этого не вижу! – Он истерично рассмеялся, а Тодороки остановился в метре от него. – Я жопу рвал, чтобы заполучить его доверие! Из кожи вон лез, переступал через себя! Извинялся каждый раз, когда делал что-то не так. Никогда его не торопил, всегда защищал, столько нежных речей посвящал, чего тоже никогда в жизни не делал! А он что? На словах говорит, не о чем мне переживать, а в итоге сосётся с тобой! Так он доказывает свою любовь? Скажи мне, а?! – Глотку раздирало от криков – он сорвал голос. Пульс бешено бил в висках, он сжал в кулаке свою футболку на уровне сердца. На глаза выступили слёзы, но он быстро избавился от них. Бакуго не должен плакать перед ним. Он просто не может, как какой-то маленький сопляк стоять и реветь только потому, что Мидория разок поцеловался со своим другом. Всё ведь не так уж и плохо, да? Он же и правда ничего не почувствовал? Он же сам говорил, что они как братья. Столько лет не замечать чужие чувства, когда тебя же видят всего насквозь. Может, Изуку всего лишь проверил? Всего лишь... – Скажи мне, что я делаю не так? Что со мной не так? Тодороки встал в ступор, смотря на сгорбленную фигуру перед собой. Внутри у него самого что-то закололо. Совесть? Чувство вины? Сожаление? Сейчас же он не мог понять собственные чувства, чего уж говорить о других. – Бакуго, мне правда жаль. Вам с Мидорией нужно будет поговорить завтра. Я уверен, что он сожалеет о случившемся не меньше меня. Просто... пожалуйста, дай ему ещё один шанс, ладно? Всего один. Я умоляю тебя. Он не выдержит, если ты бросишь его, Бакуго. – Чёрт, не дави на меня, ублюдок. Я... – он тяжело сглотнул, тщательно обдумывая всё в своей голове, – я поговорю с ним завтра. Только пусть сам теперь бегает за мной, я устал. Надоело. – Он не подведёт тебя. – Не давай обещаний, которых не можешь сдержать, половинчатый, – нахмурился Бакуго, разворачиваясь и направляясь в сторону своего дома, не желая больше находиться здесь и секунды. Он решил немного прогуляться по ночному городу, чтобы охладить голову и обдумать всё как следует. Кацуки устало прикрыл глаза, глухо выдыхая. Он полез в карман за пачкой сигарет и зажигалкой, и поджёг одну из них. Бакуго шёл по улице в одиночестве, даже проезжающих мимо машин не наблюдалось на горизонте. Стояла мёртвая тишина. Фонари, которые горели через один, слабо освещали тёмную улицу. Он сделал сильную затяжку и с непривычки вдруг зашёлся грубым, лающим кашлем. Он думал, что Изуку не нравится запах сигарет, потому при нём старался меньше курить, хоть это и было охренеть, как сложно. Ради него не жалко. Кацуки тихо выругнулся себе под нос. Он думал: удивлён ли всему случившемуся? Наверное, нет. Вполне ожидаемо, что так всё и вышло бы. Но что если бы он отправился с ними? Может быть, этого поцелуя и вовсе не было бы. Хотя зачем об этом сейчас думать? Ничего не изменить, всё уже произошло. Но всё же от этих мерзких мыслей, преследующих его, не убежать. Они навязчиво прокручивались в голове вновь и вновь, не давая и секунды продохнуть. Сможет ли он простить Мидорию? Как только увидит его, так сразу растает. Правильно ли это? Уже другой вопрос, менее важный для него, на самом деле. Хоть и в душе он быстро простит его, но показывать этого явно не собирается. Не заслужил. Пусть не расслабляется, помучается. Подул прохладный ветер, Бакуго поёжился. Всё-таки одет он был довольно легко: футболка без рукавов и обычные спортивные штаны. Он вновь и вновь доставал сигареты, а около дома заметил, что за всю дорогу скурил около пяти штук, которые были последними, и разочарованно выдохнул. Только недавно ведь купил. Завтра придётся зайти в магазин перед работой. Вообще он не был заядлым курильщиком, тем более, находясь рядом с Мидорией, начал меньше курить, немного отвыкать от них. Пачки могло хватить на целую неделю. Голова слегка кружилась, его начало тошнить, из-за чего он поморщился. Сам виноват. Нечего было скуривать подряд столько сигарет. Теперь подумывает бросить. Когда-нибудь. Но точно не сейчас. Хотя скорее он бросит курить с таким же успехом, как расскажет предкам о своей ориентации. Вероятность небольшая. – Где ты шлялся ночью? – взвыла его мать, складывая руки на груди и встречая своего сына на пороге дома. Бакуго стянул кроссовки своими носками, упираясь на пятки, и прошёл вперёд с невозмутимым видом. – Отвали, карга старая, – отмахнулся от неё Кацуки, хмурясь. – Да от тебя табаком за километр несёт. – Мицуки неприятно поморщилась, прикрывая нос рукой. – Плевать мне. Она тяжело выдохнула, прикрывая глаза, и продолжила: – Ты давно не появлялся в библиотеке. Выйди завтра на работу. – Без тебя знаю, – грубо буркнул Бакуго, поднимаясь по лестнице к себе в комнату. – Всё в порядке? – обеспокоенно спросила мать, смотря вслед сыну. Кацуки остановился и склонил голову вниз. – Вполне. – И тихо добавил: – Спасибо.

***

Бакуго рассчитывал спокойно покурить за библиотекой, но тут звякнул колокольчик у входа. Он мысленно обрушил проклятия на голову посетителю, явившемуся лишить его вожделенной минутки отдыха. Он яростно – так, что закружилась голова – затянулся и вернулся внутрь, хлопая дверью. Увидев человека перед собой, хотелось сбежать, скрыться, спрятаться, лишь бы быть как можно дальше. Он сказал, что поговорит с ним, но боялся этого больше всего на свете. А боится Бакуго мало чего. Кацуки заметил заплаканные глаза Изуку, но промолчал. Мидория стоял около входа так и не сдвинувшись с места. Мялся с ноги на ногу, нервно кусая губы и метая взглядом по сторонам, даже не посмотрев на самого Бакуго. Взор упал на его губы и Кацуки скривился. Представил, как вчера они впивались в Тодороки, и ему стало мерзко. В горле образовался неприятный ком. Вся эта обстановка напрягала, воздух словно накалился. Ощущение, что они пробыли в тишине целую вечность, а на деле – пару минут. Изуку неловко откашлялся и всё-таки подошёл ближе. Он достал из-за спины букет полевых цветов – таких, какие Бакуго сам тогда показывал за городом – и протянул их ему со словами: – Я понимаю, что это не загладит моей вины, но, пожалуйста, возьми их. Его большие зелёные глаза так глубоко заглянули Кацуки в душу, что захотелось немедленно выскочить из-за стола и крепко сжать парня в объятиях. Но он этого не сделал. Он забрал букет и положил на стол, оставаясь с таким же каменным лицом. Изуку слабо улыбнулся, а после закусил губу так, что она аж побелела. В других обстоятельствах Бакуго посчитал бы это довольно сексуальным, но не сейчас, нет. – Каччан, я... Мне жаль. Очень. Я полный идиот, ладно? Я признаю это. В тот момент я не подумал. У меня нет никаких чувств к Шото, кроме дружеских. После... вчерашнего, – он не осмелился сказать слово «поцелуй», – я просто убедился, что ничего не испытываю к нему. Мне очень стыдно перед тобой. Я пойму, если ты не захочешь со мной разговаривать, но, пожалуйста, я сделаю всё, что угодно, лишь бы ты дал мне ещё один шанс. Нам обоим очень сложно доверять людям и мне так жаль, что я подорвал твоё доверие. Но даже если ты будешь отвергать меня, я не сдамся. Я буду стараться, как ты. Нет, даже ещё усерднее. Я все соки из себя выжму, чтобы добиться тебя, обещаю. Просто не отталкивай меня, это заставляет меня страдать. Пожалуйста, прости меня, ты мне нужен. Я не могу представить свою жизнь без тебя. И, если честно, не хочу. Не хочу просыпаться без тебя в холодной постели. Не хочу вставать каждое утро, зная, что сегодня не увижусь с тобой. Ты мне очень нравишься, Каччан. Нет, это... даже что-то большее. Я не хочу терять тебя. Пожалуйста, дай мне шанс. Прошу тебя. Вид Мидории был до ужаса жалким, хотя Бакуго, наверное, особо тоже не отличался. В помещении снова ненадолго повисла тишина, Изуку терпеливо ждал хоть слова от него, всё также мозоля глаза своим присутствием. Кацуки обдумывал всё сказанное им. Тот впервые сказал, что он ему нравится. Впервые поделился своими чувствами. Бакуго так долго ждал этого. Всегда гадал: что творится в голове у придурка? Правда жаль, что узнал он это при таких обстоятельствах. Хотя, с другой стороны, может быть, они были необходимы? Может, это только укрепит их связь? Кацуки опять-таки не знал, но очень хотел прижать к себе трясущееся от волнения тело. Его и самого потряхивало немного, честно говоря. Ему хватило искренней речи Мидории, чтобы уже простить его. Но всё не будет так просто. Его и впрямь надо проучить. Да и Бакуго уж очень хотелось посмотреть насколько хватит парня. Выглядит он уже довольно измученно. Это единственное, что чуть его не остановило. – Для начала пусть двумордый ублюдок съедет от тебя. Мне плевать куда и на какие деньги. Если он не съедет, то... – Я уже выселил его. Сегодня он собирает вещи и съезжает в отель. Бакуго кивнул, проговорив тихое «хорошо». Мидория преданно ждал чего-то ещё и выжидающе смотрел на него. Выглядел и правда, как собака. Очень милый. Но Кацуки старался не проявлять каких-либо эмоций при нём. – Что-то ещё хотел, Мидория? Изуку удивлённо посмотрел на него. Мидория? А как же Деку, задрот, придурок, Изуку? Или же всё скопом. То, что он позвал его по фамилии что-то говорит? Значит, он очень зол? Или же Мидория просто-напросто накручивает себя теперь из-за любой мелочи? А на самом ли деле это является мелочью? Может, он просто играет с ним? Испытывает? О чём именно он думает? Как бы Изуку хотел знать, что творится у него в голове. Но теперь они поменялись ролями. Если раньше этими вопросами задавался Бакуго, то пришла очередь Мидории. – Нет, я просто... Просто подумал, что ты попросишь о чём-то ещё, – задумчиво произнёс парень. – Если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь обратиться ко мне. В любое время суток. Я буду рядом. Бакуго в ответ лишь хмыкнул, даже глаз не поднимая на своего собеседника, а всё также продолжая сверлить взглядом грёбаный журнал, который Изуку проклинал в своём сознании. – Я могу уйти, если ты хочешь... – нехотя и тихо сказал Мидория, щёлкая всеми своими пальцами от нервов. – Сделай одолжение. Изуку слабо кивнул, вновь с силой закусывая свою губу. Кацуки заметил, как его глаза постепенно начали наполняться слезами. Он молча развернулся и ушёл, тихо прикрыв дверь за собой. Как только она закрылась, Мидория громко всхлипнул. Сердце Бакуго сжалось, пропуская удар. Не был ли он с ним слишком жёстким? Или он сделал всё правильно? Он перевёл взгляд на цветы и уголки его губ разъехались в улыбке. Это было приятно. Как Изуку слегка покрылся румянцем, как он переминался с ноги на ногу, как нервно перебирал свои пальцы, как дрожал его голос и как он запинался. Он был милым от кончиков пальцев до головы. Так и хотелось зажать в своих объятиях и не отпускать. Это было в миллион раз сложнее, чем не курить при нём. А от сигарет Кацуки зависим довольно-таки давно и без них прожить один день порядком непросто. Что ж это получается? Без Мидории ему хуже, чем без сигарет? Хотя в этом он никогда и не сомневался. Это же Деку. Его Деку.

***

Изуку приходил к нему на работу каждый день в течение двух недель, просиживая там по несколько часов. Бакуго обычно отвечал односложными фразами, а иногда и вовсе молчал. Мидория старался говорить побольше. Рассказывал, чем занимался за день, что ещё предстоит сделать, какие-то весёлые истории из прошлого. Изуку всегда старался улыбаться при нём, смеяться, но получалось, честно, не очень. Максимально выжатые из себя эмоции. Мидория звонил каждый вечер, чтобы повторно спросить как дела и пожелать спокойной ночи. За две недели Изуку принёс ему ещё два букета полевых цветов, а ещё к тому же каждый день приносил ему обед собственного приготовления. Он изо всех сил старался сделать что-то съедобное, но получалось очень хреново. Кацуки лишь смеялся, но особо не жаловался, съедал всё до последней крошки, из-за чего Мидория светился настолько ярко, как чёртово солнце в сорока градусную жару, ослепляя всё своей широкой улыбкой и оглушая своим звонким смехом. Бакуго давал советы, как готовить в следующий раз. Где-то Изуку мог пережарить, где-то переварить, где-то было недостаточно соли и специй в целом, которые Кацуки любил, да, желательно, поострее. Мидория всё записывал в свою задротскую тетрадь, улавливая каждое замечание Бакуго, чтобы в следующий раз сделать вкуснее. Но даже несмотря на это, Кацуки до сих пор не подпускал парня близко, как раньше. Не делал комплиментов, не обнимал, не целовал. Не проявлял никаких знаков внимания. Зато теперь Изуку стал чаще говорить о том, как шикарно выглядит Бакуго, хотя одет он был всегда в самые простые вещи, непримечательные. Но ему всё равно было невероятно приятно видеть, как Мидория каждый раз смущался, говоря это вслух. Кацуки не мог сказать того же про Изуку. Нет, естественно, он всё такой же охренительно красивый, но Кацуки видел, что его глаза не переставали быть опухшими и красными, как и кончик носа. Кацуки слышал, что он каждый раз плачет, как только выходил из библиотеки. И понимал, что в скором времени нужно будет это прекращать, иначе такими темпами Мидория точно откинется. Бакуго уже давно простил его, просто не озвучивал этого вслух. Но он понял, что пора. Понял, что больше не может сидеть в стороне и знать, как его любимый человек плачет каждый день, виня себя. Кацуки слишком соскучился по теплу парня. Просто до невыносимой боли в теле. По его робким касаниям, покрасневшим щёчкам от комплиментов и намёков, по нежным и не очень поцелуям, по их крепким объятиям. Бакуго понял, что соскучился по его Изуку.