Дорогой Джон, я пьян и не женщина

Большая куча под пальмовыми листьями — вот чем казалась Луке жизнь в дизентерийном аду с накалёнными солнцем церквями. Торговля наркотиками и оружием — только эти две реки питали ослабевший городок в ста километрах от Кейптауна. Последние несколько недель, в течении которых Лука вызвался опекать детскую лечебницу, сделали его кожу похожей на хаотическую субстанцию из потёкшего мёда и сухой пустыни. Лодыжки чувствовали особенно неприятное воспаление — проклёвывалась хроническая экзема, небольшими розоватыми очагами съедавшая островки плоти. Взгляд у мужчины давно опустился до скверно-пожирающего, за которым пряталось бесконечное молчание и довольство мукой, приносившей душе что-то похожее на исцеление. Лука возвращался с пункта гуманитарной опеки с очередным неполным набором бинтов и с несколькими баночками спирта, часть которого приходилось продавать, как и кокаин, в торговле которого он принимал участие, а всё ради того, чтоб выкупать расхищенные вакцины и хинин для себя и больных. Одна из медсестёр от ООН, бравая алкоголичка, пригласила Луку к ней на завтрак в апартаменты, которые она делила с одним из главарей местной банды. У неё в гостях он и вспомнил, что близился час обещания, которое горько скатывалось на кончике языка прокисшей надеждой. Он как бы невзначай посмотрел на календарь и ухмылялся своим мыслям, опрокидывая в себя кофе со спиртом. «Ждёт ли?» Лука де Фирс обещал через пять лет вернуться в покинутую им в двадцать три года Барселону, в купленный им и Рондо Валентино двухэтажный дом. Луке уже стукнуло двадцать восемь лет, стояла горячая африканская осень. Он всё ещё чувствовал себя полным дураком. В кармане заскорузлого халата испанца водилось больше дыр, чем денег. В «тот самый час для возвращения» он обнаружил, что налички ему хватало ровно на поездку к порту, покупку аперитива со льдом и на шлюпку с одним веслом. Корабль домой был недосягаем, как высшие чины или нормальный обед. Свой паёк он довольно давно делил ровно пополам, отдавая вторую часть на нужды больницы. Более того, кусни хлеба и бутылки свежего молока Лука наловчился менять на жизни умирающих. Рецепт был прост: он покупал умерщвление тех, кто уже был безнадёжен. Конечно, с согласия самого умирающего, только вот в отличии от швейцарских процедур умерщвления никто не подписывал никаких бумажек и не лил никаких слёз. Самому Луке всё ещё трудно было убивать, а мест в больнице не хватало. Это понимали все, потому никто не жаловался. Когда в больницу привозили новую партию стариков с голыми задами и сухими губами, де Фирс только и мог что просить у Бога прощения и милости для этих людей. Никогда вслух, никогда не рисуя крест в воздухе. Потому что он желал этого искренне, без атрибутов веры, которыми начал пользоваться после. Лука, насладившись импровизированным завтраком у медсестры, дал поцеловать себя в губы родной душе в белых одеждах служителя медицины мирового толка и полупьяным пошёл в своё любимое местечко, в личный ад с распятиями0. Упав на колени в тени возле лавочки небольшой церквушки он зарыдал, после чего начал хохотать. Ему очень хотелось унять наростающее ощущения страха внутри. Кому он такой нужен? Малярийный бред испанец переносил почти стоически, не считая остаточного нервного подёргивания конечностей и испорченного в край зрения, но что ещё он сделал за всё время своей поездки сюда? За время скитаний? Оставалось помолиться перед тем, как попробовать повернуть к берегам Испании. Лука, истекая слезами и слюной, в который раз пригрозил, что разнесёт эту церковную парилку в клочья, но в итоге просто без сил лежал на полу, спрашивая себя: «Насколько же горячо рукопожатие с Дьяволом, а?» Лука встал, утирая халатом мокрые потёки от смеси пота и слёз. — С этой жарой скоро ссать нечем будет. Он пошёл искать эскорта для поездки в порт. Порт, как и ожидалось, встретил его толкотней и роями малярийных комаров. Почти дружеский приём, хохотнул он про себя. Через полчаса тыканья-мыканья он всё же допросился, как именно ему стоило прокладывать маршрут в Европу и к какому кораблю лучше обратиться. Гарцующая на кипящих водах красавица белого цвета возвышалась над портовыми чернотами даже в темноте ночи. Лука слабо верил, что новое судно может пристать именно к этой клоаке, а тем более что оно является тем, которое ему нужно. Давно прошло время обеспечения от красного креста, когда надежда на цельнометаллических красоток и уценённые билеты грела его кровь. Теперь кровь ему заменил песок, смесь истерики, алкоголя и лекарств с хинином. — Ötme bülbül ötme şen değil bağım…* Он тихо шептал слова любимой турецкой песни, которую выучил за полгода работы с русским студентом в одном из пристанищ в Мехико. Откуда русским было знать эту песню? Он не удосужился спросить. Громадина давила на него величием и почти чистым корпусом. Его туда точно не возьмут, кому там понадобится пара лишних рук? Да ещё и грузовое судно конченных британцев, куда уж там сыскать милости королевы Англии? Лука, зажав в руках лямки рюкзака, подошёл к команде, загружавшей по трапу часть товара. В рюкзаке у него был припрятан ствол и коробок патронов, которыми он брезговал пользоваться, потому как тряслись руки, когда он их заряжал. Голова его всегда была противником глупо пролитой крови, потому он с таким остервенением латал почти дохлых крыс, людей, скота и прочих гадов. В итоге получалось, что огнестрельная железка мало его грела. На носу корабля он увидел капитана в форменном облачении едва ли не «Титаника». Присвистнув синему камзолу, он направился по трапу к нему, прямо в объятия смерти, как ему тогда казалось. До этого, конечно, он отстегнул первую взятку тягавшим груз, мол, тише, ребята, тут все свои. И те безропотно заткнулись.  — Безбилетная крыса? Колкий британский язык звучал почти сексуально, с сарказмом думал Лука, едва не сплёвывая. Ноги были ватными, хоть жара и спала, что обычно приносило оживление в уставшие тела. «Признай, де Фирс, что у тебя просто от страху коленки трясутся». — Я могу быть полезен. Язык заплетался, благо, что только на последнем слоге, так что вышло почти очаровательно. Лука был небрит и похож на сбежавшего из зоопарка дикого опоссума, желавшего поскорее вернуться в прохладную тень какой-то дыры. Капитан, седовласый мужчина с папирусной кожей, поправил очки и внимательно осмотрел его с ног до головы. Свои же собственные очки Лука уже пару недель как утопил. — Деньги какие-то есть? Лука посмотрел на него, как на чумного. — Да как костей под Барселоной, но только не в этой жизни. В той всё прокутил. — О. Капитан взвешенно кивнул и ухмыльнулся. Легкая испарина под его чёрным ободком капитанской шляпы лишний раз напоминала о том, где они находились. «Даже в лоне ночи тебе не спастись.» — Тогда ты согласен на каюту? Де Фирс немного стушевался. Это же было то, о чём он подумал? Взгляд омрачился, перестав отражать даже глубины кишащих мыслей. Капитан поддел его подбородок пальцами и выгнул вопросительно седую бровь. — На протяжении плавания мой личный состав хотел бы поразвлечься. Если не весь состав, с учётом доминиканцев и ямайских парней. Дешёвая рабочая сила нуждается в подпитке. Слова встали поперек горла и душили его, словно он проглотил железные кольца, резко начавшие расширяться у гортани. Лука кивнул. — Мне нужны лекарства. — Хорошо. Это всё же люкс-класс в какой-то степени. Луку скривило и от этого он улыбнулся, почти просияв. Капитан подозвал какого-то рабочего и попросил проводить де Фирса в его новые покои. Тот с готовностью болванчика кивнул и повёл Луку строевым шагом вниз. Вслед капитан крикнул. — Ещё чего доброго к невесте едешь? Лука вздрогнул, но не ответил. Де Фирс кричал, зарывшись в подушку. Он стонал, выгибаясь, держась ладонями за внешние стороны бёдер. На одну из них легла ладонь капитана. Кондиционер охладил каюту до маразматической эйфории, напоминавшей туманные дали европейских улиц. Его брали, как поганую девку в подворотне, без учтивых улыбок, лицом вниз. Ни дать ни взять, до этого дали хорошо откиснуть в ванной, но попросили не сбривать всю щетину. Конченный старпёр хохлился над ним с короткими рыками из грудной клетки, пока Лука плохо соображая от алкоголя и втёртого в десна кокаина откидывал пристанища своей части и гордости. Его шманали за волосы и даже били по лицу, приказывая поворачиваться туда или сюда, или вообще толкали так, чтоб голова его была за пределами матраса, пока тело оставалось прикованным к холодному синему атласу постели и вьючному телу сперматоксикозного педераста. Лука изнывал в болезненном состоянии, подавляя рвотные позывы от двойной качки на этой триумфальной жертвенной доске, напоминавшей своей расцветкой постель Валентино. С членом во рту и с наркотиками внутри особо много не надумаешь, но у Луки получалось. Когда к нему заваливались какие-то матросы, он то и дело думал о бесчестии и зарывался в свою душу, хныча от беспомощности, проклиная своё безволие. Ему почти ничего не удалось выторговать у жизни. Настрадался, да и то, для галочки. Слабак. Тёплая сперма напоминала гадкий клей, чей вкус не заглушал даже горячный бред. На столе его брали с особой охотой. Временами был еще какой-то прохвост, снимавший всё на камеру. Слюна смешивалась с порочными соками, а кровь требовала чего-то большего и чего-то чистого. Другими словами Лука не мог объяснить то, что испытывал. Фрикции члена внутри под такт эфемерной качке корабля. Раз, два. Тошнотворно. Гулять по палубе ему разрешалось, но Лука не выходил из капитанской каюты в часы покоя. Всё само шло к нему. И карты, и питье, и насилие. Капитан даже зачитывал ему книги, после чего слюнявил ему рот страстным поцелуем, издеваясь над Лукой и его желанием прибыть к земле во что бы то ни стало. — Оставайся моей шлюхой, ей Богу. Моя жена будет от тебя в восторге. Быть собачонкой колли и ни о чем не думать внезапно показалось Луке чем-то забавным. Он долго смеялся. Внезапно всё прекратилось, и Лука мог ступить на землю. Как только они прибыли, капитан дал Луке денег, хмыкнув почти ему в ухо, когда тот вставал с его постели. — Хорошо выглядишь. Лука выдохнул и оделся в рясу. Капитан слегка удивился. — Ролевые игры с невестой? — С Богом. — Мне бы хотелось сделать тебе ещё один подарок. Ты развлёк меня лучше, чем все предыдущие, ловкач. И это при том, что ты ни разу не улыбнулся за поездку. — Это всё малярия и жёлтая лихорадка. — Хороший набор. Я пришлю тебе сувенир на пятое отделение главной почты, возле Барселоского университета, на твоё имя. Прими его, через месяц-другой пришлю. Лука поправил волосы и, бросив свой увесистый рюкзак возле дверей каюты, оставив только небольшую сумку, повернулся к капитану. — Только оплатите сами всю посылку, чтоб мне накладную не выставили. Всего хорошего. Лука вдохнул воздух Барселоны. **** Четыре год спустя. "Я золотая брежь!" - Рондо резко поднялся в кровати, всё ещё слыша эхо этих слов в голове. Вчера они вместе с Лукой и другими знакомыми-друзьями устроили алкогольный марафон, который вылился для Валентино в беспокойные сны. "Золотая брежь," - беззвучно повторил одними губами брюнет. Голден, парень, которому он когда-то давно делал татуировку карпа, уже не первый раз приходивший к нему во снах, взорвался после этих слов на тысячу золотистых пикселей. "Что бы это значало..." - потирал щетину татуировщик, как вдруг под одеялом что-то зашевелилось. Рондо игриво покосился на комок и нырнул в укрытие, где его захватили двумя руками в плен объятий, наградив поцелуем прямо в губы. Существо, пленившее Рондо, скинуло с них одеяло. Рондо облизнулся, удивляясь, с чего это де Фирс такой буйный и сладкий с утра пораньше. Когда Рондо по-настоящему открыл глаза, он увидел, что никого возле него не было. Вверху его приветствовала необычная лампочка, которая помогла ему определить, где он находился - в доме Свена Скароне. Валентино приподнялся, сожалея, что часть с Лукой тоже оказалась коварным сном. Ещё бы - он бы не позволил себе такое поведение с ним. С кем-угодно, только не с ним. В дверях стоял улыбающийся де Фирс, почему-то выливающий себе под ноги кофе с чашки в правой руке и апельсиновый сок с левой. "Бесится?" - подумал Рондо, приветстуя Луку на языке жестов. Тот показал ему средний палец и бросил чашки на пол. Спустя некоторое время, когда онемевшему телу Рондо вернулась чувствительность, он понял, почему де Фирс так среагировал - Рондо лежал с двумя голыми девушками по правую и по левую руку. Валентино потёр лоб. "Вот хамло! Знает же, что я ничего ни с кем не смог бы сделать даже в пьяном виде! Наверное... Или... Чёрт, соку бы. Показушник ты, вот кто, Лука!" Тем временем Лука, на деле совершенно показательно отреагировав на восстание Рондо из мёртвых алкогольных глубин в окружении стриптизёрш и соседок, пошёл делать вторую порцию кофе. Да и не мешало бы прихватить соку для Валентино.