Дорогой Джон, я пьян и не женщина

Дорогая Джоанна, дорогой Голден. Я не был сбит с толку твоим письмом. Cо мной всё в поряд. В полном проядке. Всё хорошо. После первого чтения твоего письма, я, как истинный джентльмен, опустошил одну бутылку пастиса. Анисово-лакричное пойло, подарок французских заказчиков. Когда-то он был придуман на замену абсенту. Я начал охоту на вторую бутылку. Пока я, пошатываясь, вытаскивал её из корзины для белья… Кстати, я хотел переспать с тобой по твоему приезду. Как раз подступал идеальный момент для такой близости. Не слишком поздно, чтоб ты начала что-то подозревать, и не слишком рано, чтоб посчитал меня ублюдком. Поиски увенчались успехом. Я, помню, выглянул во двор, уже после того, как отхлебнул немного из бутылки. Возле газона я заметил обкуренных хиппи, которых иногда подстрекаю. У нас в квартале это принято. Я точно помню, что открывал окно очень бережно, но, почему-то, стекло вылетело. Видимо, я всё еще в форме. Никого не убил, а хиппи уже таращились на меня. Они всё поняли без слов. Я приветливо улыбнулся, помахал им, мол, идите сюда. Они, счастливые из-за препаратов, ввалились в мой холл и замарали грязью паркет, стоивший в два раза дороже капитального ремонта всего особняка. Разместились мы, кстати, прямо там, на паркете. Абсент они только на губу пробовали, а на увиденный возле дивана пустой паститис пустили слюни. Я, будучи человеком предусмотрительным, вспомнил, что у меня имеется заначка этого самого гадкого пойла. Проблема одна — где я её спрятал? Так мы и пустились на поиски, разделившись на отряды. Отряд в шапках (два хиппи в радужных шапках), отряд инцеста (они точно брат и сестра, хоть и целуются), и отряд стражей (я, бородатый Кок, дредастик). Стражи, тоесть мы, пошли на второй этаж, инцест исследовал кухню, а шапкам достался кабинет и зал. Вернулись мы на место встречи примерно через тридцать две минуты. Добыча была мощной: два коньяка, виски, мартини, ликёр, вино (Шато Монтроуз, крансое, сухое), пастис (удача). Команда инцеста отказалась от пьянства, их занимала лишь травка. Пиршество присыпали невесть откуда взявшимися сыром с плесенью, хлебом, виноградом и конфетами. Дальше, видимо, началось самое интересное. Воспоминания заполнил дым, при чём как в прямом, так и в переносном смысле. На утро я проснулся у себя во дворе. Надо мной маячили две размытые галлюцинации, которых я принял за стриптизёрш, приглашенных хиппи-командой. А это значило, что их стоило невинно потискать, просто потому, что так принято. Шлепок по заднице одну из девчат не порадовал. После едкого осознания того, что задница мужская, я быстро пришел в себя. Мне оставалось только развести руками, дескать, простите, обознался, господа, э-э, пожарные, только проснулся. В мыслях же было иное. Что-то про карты, стояк и какие-то числа. — Доброе утро, господа. Простите, а что, собственно, произошло?  Неотшлепанный ответил. — Да вот хиппаны вломились в дом мистера Джона Хеллара, потусили там без спросу, в итоге диван подожгли. Пытаемся найти хозяина дома. Вы что-то знаете? Наверняка каждое утро здесь бомжуете, да? Вспомнилась песня про бездомного по имени Акваланг и я заржал до слёз. Пожарные попятились, то ли от запаха из моего спиртованного рта, то ли от смеха. Успокоившись, я полностью поднялся, критично осмотрев себя. Чёрная рубашка от Eton с прелестной зелёной вышивкой на воротнике оказалась в плачевном состоянии: пропаленные дырки от бычков, пятна от пролитого алкоголя, губная помада. Ничего не поделать, придётся выбрасывать. Помимо этого я увидел свои зраненные руки. В итоге я достал из кармана водительские права, которые по привычке всегда ношу с собой. Отшлепанный глазами-яблоками присох к фамилии на карточке. Где-то минуты три они соображали, кто перед ними стоит во всей помятой красе. После паузы они максимально вежливо спросили, что же произошло со мной. Я ответил, что не помню. К счастью, полицай, который подбежал в тот момент к нам, был моим давним знакомым. Бровастик Луис рассеяно осмотрел меня, и то место, где я ранее лежал. Я последовал его примеру, пробежавшись взглядом по кускам стекляшек на газоне. Стеклянная постель — это что-то новенькое. Кстати, пожар разошелся не так сильно, как я сначала предполагал. Огнеупорный паркет спас мою обитель. — Джон, только не говори, что к тебе ворвались эти ненормальные и выбросили тебя из окна! Горе! Горе ты мое! Чулочная вакханалия! Везите его в больницу, а этих тварей — в отделение.  Я, как рыцарь, защищающий публичных девиц, начал свою партию. — Нет, всё не так. Они мои друзья. Бровастик сокрушенно помотал головой. — Сильно его приложило. Брин, зови санитаров! В общем, я полежал в больнице с капельницей. Вернули меня к миру. Достал твоё письмо, которое все это время теплилось рядом с водительскими правами, во внутреннем кармане пиджака. Перечитал. Даже тогда оно меня не тронуло. Решил сбежать из больницы, нужно было развеяться. Стоял тёплый вечер. Отчего бы не пойти в клуб? В первом попавшемся я прилично надрался, и меня выгнали за то, что я перевернул официантку. Нет, это не метафора. Я ее натурально за ноги поднял. Сначала просто задел девушку, а она в страстях подняла юбку и давай орать: «Насилуют! Насилуют!». Я оглянулся — нет насильника. Подумал, что пусть себе кайфует, только подниму ее за тонкие ножки для профилактики. И тут, когда её ротик в жутком крике начал маячить в области моего паха, подошла охрана. Сейчас я в гей-клубе. Меня тут дружественно приняли, напоили, выслушали чтение твоего письма. В роковой момент ко мне подсел высокий мужчина, обнял. А я что? Я пьяный, дурной. Увлечён тобой. Он отвел меня в уборную. Там я подумал, что вот оно — время проблеваться. Спасибо, дружище, давай чмокну по-дружески. Чмокнул. Он прижал меня к стене и страстно впился в губы, обыскивая мой рот. Очень грубо с его стороны лезть к мужчине в отношениях. К мужчине. Ко мне. Его щетина была похожа на острую траву. Я оттолкнул его спустя минут пять, даже умудрился заехать по рёбрам. Дальше всё пошло как по сценарию. Он прижал меня животом к холодной стене, стянул штаны и после определённых махинаций трахал меня без особого смущения. В моменты, когда он не знал, куда деть руки, он рыскал по моему животу, а иногда смыкал мой член. Не пойму, почему я молчал, изредка тихо фыркая. Он не был нежен. Было странно, что я доставлял кому-то наслаждение. Может, как-то проверим? (Не разборчивый курсив) Когда он кончил во второй раз, я не выдержал, и вырвал всё, что в меня впихнули, покрывая весь алкоголь с закусками желудочным соком. Вся эта смесь вышла на стены, умывальник. Он посмеялся, после чего начал меня умывать. Через пару минут пришла парочка людей. Они оттащили меня от истекающего кровью тела. Я разбил его голову о раковину, как мне говорили. Они меня отвели в вип-зал с синими бархатными диванами и красивым стеклянным столом. Извинялись. Сказали, что у них это впервые, и вообще тут не принято так донимать начинающих, сильно выпивших, под кайфом или брошенных. А я в каком-то смысле все в одном. Глаза слипаются. Говорят, могу тут остаться, и мне сделают утром вкусный завтрак. Тюльпан и Ив не разрешают мне идти куда-либо одному. Это те парни, которые привели меня сюда. Поручу Иву отправить это письмо. Ив турок, неулыбчивый. Классный мужик. Прощу тебя, приди ко мне. Мне нужно с тобой поговорить. Ты мой единственный друг. Я тебя люблю больше всего на свете. Эти слова продиктовал Тюльпан, он жесткий пацан. Сказал, что ему за тридцать, но выглядит на семнадцать. Ещё говорит, что он тут правит эфиром. Или парадом. Так же он заверяет без устали, что я точно тебя люблю. Похоже, мне очень плохо. Твоё письмо я помню лишь отчасти, Голден. Джон Хеллар.