Дорогой Джон, я пьян и не женщина

"Прости, но что ты сделал для нашего мира? - так звучали последние слова деда одного мальчишки. Занавески были когда-то белее простыни, но как и всё в Стамбуле она превратилась в чёрный магнит для грязи и пыли. Это был тесный город, в котором на одном доме умещались и больница, и школа, и даже коридор, который соединял такие хитро построенные здания с соседним магазином. Про коридор очень громко сказано, чаще всего это было просто подобие проходного окна шириной в сорок сантиметров. А что там за воздух: смесь солнца, чада, смога. Там есть река, напоминающая сгусток расплавленного мазута. Плотная пелена маслянистой воды, прямо как в Мёртвом море. На берегу можно встретить кучку загоревшей шпаны, они будут барахтаться и играть в этой нефтяной скважине, словно вода чище золота. Среди них обязательно найдется мальчик с неподходящими европейскими корнями. Достаточно одного глотка этого речного зелья, что бы выудить из него слабые гены Европы. Глоток этой воды - это жестокий первый тест на выживание. Если ты беден и, хуже того, твои корни из Европы, ты не сомкнешь глаз в городе-трещине, соединяющей Азию и Европу. Вот мальчик склонился на колени, схватившись за живот. Святое игнорирование мучений голубоглазого парня было похоже на дивный ритуал, только деде ("дед" - турецкий), будучи энергичным ребенком, не растерялся и не убежал от навалившейся беды. Он подозвал полицейского и тут же получил оплеуху за слишком громкий и навязчивый крик. Приехала скорая помощь. За это деде получил вторую оплеуху. "Не стоит воспринимать все оплеухи как наказание. В этом городе это обычное приветствующие движение рукой" - сказал он когда-то после небольшого и, по его мнению, мимолетного удара по своему хафиту ("внуку" - турецкий), который приковал его к полу секунд эдак на десять. Всё это было сладким флиртом этого города. Но вот деде уже нет, а хафиту пора убираться. Он пошел по коридору, где его случайно толкнула медсестра и мальчик, и он, не успев среагировать, вжался в стенку, оставив от своих рук пыльный след. Надо было бежать быстрее, иначе заставили бы убирать всю больницу. Деде бы это не понравилось. Вьетнамки мальчика были уже на подоконнике переходного окна. Вот и школа. Сегодня он пропустил занятия, но это простительно. Учительница у них молоденькая, с маленьким грудным ребенком. Мальчишки не раз пялились на её серую рубашку с проступающими мокрыми сосками. Хафиту это было не интересно, его интересовали её глаза, нос и рот. Он сопоставлял такие понятия как урок географии и её лицо. Лицо вмещает в себя историю континентов. Он прошел через школу в другое здание, поднялся там на пятый этаж. На четвертом он задел юношу постарше. Оплеуху в этот раз сделал хафит. Его руки были такими же сильными и сухими как и у деде. Деде с детства одаривал его ударами и поил время от времени речной водой. Деде был удивительным человеком. До с своего паралича, даже задолго до этого, в свои 17 лет он сделал пять детей с двумя женами. Одна была европейкой, вторая с Турции. Он встречался с двумя сразу. Говорил, что любовь поразила его одновременно и покинула его так же быстро. Из пяти детей осталось трое. Один сын от жены турчанки и двое от европейки. Сначала его покинула "европейская" любовь, она ушла с третьим ребенком за небосклон, а другая сбежала с афганистанцем в порочном танце и оставила детей ему. Деде был черств, но лучи жизни и чувств не были ему чужды, любовь теплилась в нем, поддразниваимая угольными искрами. Особенно по отношению к старшой дочке, а двое сыновей получали любовь в виде избиений, но они не были беспричинными и вскоре все трое станут прекрасно воспитанными людьми. С их приклеенной к спинам бедностью они не будут выглядеть в глазах других как бедняки. Его дар мозгоправа был превосходным для этого города. Мальчик добрался домой - я добрался домой. Мы живем на этой своеобразной высотке, где есть и школа, и больница и наш маленький сарайчик. По соседству на высотке стоит подобие церквушки. Мне нравится туда приходить. Нравилось бывать там с дедом и его коляской. Он не был подвластен религии, но он находил там спокойствие. Я и деде были близки, хоть почти не разговаривали. Фразы, что летали между нами были вопросительными, а ответы рождались у обоих в голове, без должного воспроизведения. Я захожу в дом, где половицы дышат противной сыростью. Всё из-за безумной влажности. Вот и кучка детей, за которыми я должен приглядывать. Мне нужно позвонить отцу и матери. Я беру единственный экстренный молочного цвета "Сайменс" и набираю номер. После гудка поднимается трубка. Мы говорим не так, как другие. Мы экономим время и соблюдаем формальности. - Клиника, слушаю. - Соедините с Ахмедом Орханом. (Это его сын.) - Это Рокса Орхан. (Здравствуй, сын.) - Привет, мам. (Деде умер, я только что был в его палате.) - Я передам. (Он что-то говорил перед смертью?) - "Прости, но что ты сделал для нашего мира?" - До свидания. (И что же?) - Вода. Прощай. (Пил воду только с одной реки.) - Ив... Омар, Мэри, Салу, Селаньер. (Не забудь смотреть за ними.) - Хорошо? (Значит, скоро будет пополнение?) - Да. Вызов окончен. Вышло дольше, чем следовало. Нужно найти еще подработку, что бы помочь родителям. С уважением, Ив Орхан." Школьная объяснительная, написанная на следующий день после смерти дедушки. *** "Ив Орхан, 9 лет. Моя семья - это большой паззл, где большинство кусочков - мальчишки. Четыре брата со своевольным нравом и две сестренки. Начнем с многочисленных, их имена по убыванию: Омар (4 года), Салу (3 года), Селаньер (3 года) и Альтаир (2 года). Сестры, по возрастанию: Мая (1 год), Мэри (3 года). Мэри, Селаньер и Салу – тройняшки. Сейчас их отличают только половые признаки, но не стоит думать, что они светят ими на каждом шагу. Они благоразумные дети и ценят свою пару штанов. Моя семья не относится к среднему классу общества, как и большинство в Турции. Первую подработку нашел в 7 лет. Курьером быть не так сложно, намного сложнее заслужить доверие людей к маленькому пацану. Если бы я был озорным мальцом, это принесло бы огромный убыток моей шкале компетентного курьера, поэтому я черств, груб и не эластичен. Одержав много оплеух и оставшись стоять на месте, я выполняю эту работу на незаконных, как оказалось, основаниях. При этом жалование было копеечным. Я мог купить игрушку Майе - сломанного тамагочи, который успешно починил, и три шоколадных яйца для тройняшек. В восемь лет я получил премию за своё сочинение. Мерзко, я и не знал, что мою первую в жизни объяснительную отправили на конкурс назвав «прощание». Конечно, в своей категории я победил и получил немного денег, которыми пополнил счет на мобильном телефоне. Всё это я пишу для того, что бы вы заметили логику моих суждений и поняли, что содеянное происшествие не имело никаких нарушений. Идея была моего брата Омара Орхана, но разрешение на «это» он получил от меня. Идея была проста - взобраться на высотку в соседнем квартале, мы туда ходим по праздникам в супермаркет, и посмотреть, стоя у витрины, телевизор в соседнем окне. Таким образом я с своими братьями и сестрами, взявшись за резиновую скакалку, чтоб не рассредотачиваться, пошли на первый в нашей жизни просмотр фильма. Так как я первенец в нашей семье, я слежу за детьми круглосуточно, пока мой отец и мать работают. Мать ожидает еще одного ребенка. Когда-то отцу посулили, что как только он станет хирургом, за детей ему будут доплачивать. Вот он и старается. Но с таким разбегом можно умеренно жить и копить на маленький телевизор, а потом еще два года на подключение его к сети. Думаю, отец скоро поймет эту истину. Так вот, то, что мы задержались в супермаркете до закрытия на перерыв – правда, хотя и не преднамеренная. Мы не собирались ничего воровать, да и вообще оставаться там не входило в наши планы. Так вышло, что Омар уснул на одном из пуфиков возле комнаты вечно отсутствующей охраны и мы немного задержались, пытаясь его растормошить. Более того, мы узнали, что он лунатик и разбудить его надо было не простым ударом по голове. Мне надо было развернуть какую то еду, что бы он проснулся от запаха, это было бы щадящим для его психики. Мой выбор пал на бобы. Это подействовало. На этом моменте и пришел охранник, который задержал нас. Потом нас отвели в полицейский участок. Уже там пару минут ваш начальник вспоминал, что принимал от меня передачу. Так, как мне через час на работу, прошу не тратить телефонные звонки на соединение и поиск моих родителей и отпустить меня с моими братьями и сестрами домой. В свою очередь я обещаю не повторять своих ошибок." Написано в день задержания Ивом Орханом. Эта писанина ещё долго стояла пробкой в головах у турецких полицейских. До прочтения они думали получить притянутый за уши штраф за порчу имущества от семьи Орхана, но сопутствующие, мелко написанное с обратной стороны «ради выживания» отклоняло такие мысли и преклоняло голову работников с пониманием. Маленький мальчик, воспитанник дедушки, опора семьи. Откуда он знал столько нужных слов? Просто в наследство от деде он получил радиоприемник и две книги. Вырезка из газеты, год спустя. "Первый из трущоб, кто поступил на бесплатное обучение в престижной гимназии! Читайте его конкурсную роботу на страницах нашей газеты!" «- Прости, но что ты сделал для нашего мира? - Пил воду из одной реки. Нас связывают случайности, и все мы, по сути, не выдающиеся. Это слова моего деда, которые чернильными реками проложили свой путь на экзаменационном листе, страшно признать, который в три раза белее моей парадной рубашки. Мы, турки, привыкли к роскоши лени, мы женаты на торговле и освящены религией, мы теряем это всё в пыли городской суеты. Наша история превращается в ржавчину на извилистых кухонных кранах немецкого производства. История - это наше одеяло, которым мы стараемся прикрыть все свои недостатки. Наши мужчины любят женщин, особенно славянок, блондинок, но работать они могут только водителями или ворами. Торговое ремесло перебралось на женские руки, и знают они только словосочетания «1 доллар», «5 доллар», «Россия», «Германия», «Польша», «Украина», «сенкью». Хочу сказать, что мы до неприличия бедные, в отличии от наших предков. Золото из наших нарядов вывезено далеко за пределы страны. Так что мы пьем с одной реки, которая нас и убивает. Мы не хотим знания. Знания – это время, а время - деньги. Таблетки от бедности всё ещё не изобрели, но что, если нам нужны таблетки «от глупости»? Меня кормили выдающиеся люди: мои отец, мать и дед. И кормили они меня в двух потоках: знаниями и жизнью. Их знания не ограничивались преклонениями перед религией, а жизнь – едой и деньгами. Была и вода – поток моего сознания, мыслей, то, что сейчас есть у некоторых моих братьев и сестер. Сейчас нас восемь. Много? Совсем нет, мы не создаем друг другу проблем. Что бы разъяснить, приведу пример, как мы создали свой собственный сад. Идея пришла самой младшей сестренке (2 года). Майя нарисовала углем на моей стенке (там расположена моя подушка и простыня) очень занятный рисунок. Наш дом, стоящую рядом соседнюю церквушку, а между ними пририсовала цветочки. Всё это казалось неясными темными кляксами. Её глаза, это глаза моей матери-украинки, глаза мудрого старца, серые, с призрачным отблеском ожидания и терпения, показали нам полную картину. Она хотела создать гавань, тонущую в цветах и деревьях. Совершенно уверен, что Мая будет умницей и красавицей. В тот момент к стенке подошли тройняшки Салу, Саланьер и Мари (4 года). На руках Мари был мой новый брат Хасан, хотя за ним должен был приглядывать Омар (5 лет), ещё один мой брат в красной кепи. Эта вещица настолько соответствовала его внешности, не то что голос. Голос у него был писклявый, словно вой собаки с перебитой ногой. Омар иногда ворует. Он продвинулся в этом мастерстве, но получив от меня угрозу, начал бояться это делать. Тот день был озарен палящим солнцем, вымывающим последнюю влагу из тела. Мы все, с мокрыми платками на голове, которые меняли каждые пять минут, смотрели на рисунок нашей сестрицы. Их губы задрожали и распустили лишь одно слово каждый поочередно. «Хочу» - сказал Салу, «Тоже» - сказал Селаньер, «Так» - сказала Мари. Мы не многословны, как и большинство умных турков, но связь между нами существует и в молчании, так уж случилось. Они донесли до меня свое требование и я оценил его наилучшим образом. Дело стоило свеч. В этот же день мы с Омаром бегали и приносили землю, накопанную руками у реки, погружая её в небольшие ведерка со стертыми изображениями мультяшных героев. За старшего дома остался Альтаир, «забытый воин», так мы его прозвали. Тихий омут нашей семьи. Вроде и открытая книга, но что-то скрывающая и мечтательная особа. Закончив с землей я пошел на работу, поручив Омару рассредоточить кучки земли в коробки, которые мы использовали как своеобразные комоды. По дороге я столкнулся со своей учительницей и попросил учебник по ботанике. На работе у меня был знакомый, у которого была куча ненужных семян, нечаянно оказавшимся у него. Там были помидоры, огурцы, картошка, кукуруза, капуста и бобы. Он хотел их скормить своей собаке, но та лишь повела изгрызанной мордой. К счастью для меня, я взял из себе за 1 доллар. Три дня подряд моя семья собирала деньги на деревья с неглубокой коренной системой, которые я нашел в учебнике. Мать управляла процессом, земля была неотъемлемым артефактом её коренных традиций. Чары матери были восхитительны, земля в её руках становилась мягче, лучше и пахла свежестью. Так мы завели сад-огород. В Стамбуле, городе, где выжить - это основная задача, мы завели сад. В этом странном городе, который погибает. Город, который просит тебя пойти вдоль реки и найти море, океан. Двигаться ради своей семьи и узнать что-то новое. Я хочу пить с другой реки." Дорогой Ив, спасибо огромное за то, что появился в моей жизни. Благодаря тебе я стала журналисткой. Это моя дипломная работа. Прости, что всё это время собирала без спросу твои работы. некогда учительница младших классов «с грудным ребенком». Ив Орхан, 22 года, сдал позавчера последний экзамен на очередную "отлично". Перечитал своё прошлое с угрюмым видом и переслал это письмо своему другу Тюльпану, после чего пошел прогуливаться городом, заполненным водой, дабы понять, стоит ли отвечать этой женщине.