«Он вернулся в её жизнь, как пламя, которое тянет свои языки прямо к сердцу».
Холод ночи обманчиво касается тёплой кожи, слизывая приятной прохладой сложный день, пока страх стелется где-то совсем близко, угрожающе нависая. Запах палёной плоти забивает ноздри, Прокопенко жмурится, но это не помогает. Огонь в темноте полыхает гораздо ярче. Хочется сжаться, спрятаться, вдавиться в кровать, пока не исчезнешь. Слова Серёжи застревают в голове, беззастенчиво сея панику. Что, если Чумной доктор уже стоит за дверью, вспарывая клювом старые обои и тихо ступая по мягкому ковру? Что, если он уже нашёл свою жертву, насквозь прожигая её своим взглядом? Что, если его новая жертва — её брат? Бесконечный поток вопросов роем жужжит в голове, пока Саша судорожно глотает воздух, чтобы это остановить. Костяшки руки невыносимо жжёт, словно она, как в детстве, три раза настойчиво стучит в стену. Жалкая традиция ритуала спасения, когда ей было настолько страшно, что она барабанила в хлипкую стенку, разделяющую и х комнаты. А Серёжа приходил почти после первого стука. А Серёжа если не был героем, то был её спасением. Он не обнимал и не говорил, что всё будет хорошо, не гладил по спине, как это делала мама, и уж точно показушно не проверял все шкафы и полки, как отец, в конце проведя черту, что никого здесь нет. Серёжа сонно пробирался к кровати и ложился рядом, почти сразу засыпая. И ей было наконец-то так безопасно. А сейчас она уже не маленькая девочка, чтобы бояться всего, что прячется в тени, но этот безумный шум в ушах мешает трезво мыслить. Замирает, всё рядом словно замирает, сея чувство того, что что-то вот-вот произойдёт. Саша сразу же мысленно ругает себя за слабость, после того, как три раза слабо стучит в эту тонкую стену, отделяющую их. Ей просто так сильно необходимо увидеть его, что это «необходимо» стирает любой стыд. Страх выкручивает так, что становится больно физически. Вспарывает кожу и оседает настолько глубоко, что ничем уже не вытащить. Саша может быть храброй девочкой, первой заходить в тот стрёмный дом с приведениями на Хэллоуин, но, когда дело касается близких людей, паника парализует тело, стирая все краски с лица. А Серёжа был ближе некуда, расцветал где-то под сердцем ненужной любовью, встревал в голове навязчивой мыслью и всегда старался быть дальше, чем мог бы быть. Но ничего не выходило. Саша, которая всю жизнь мечтала о старшем брате, никак не могла от него отлипнуть. И пускай он был не таким, каким она себе представляла его в ночь перед приютом. Чёртов Сергей Разумовский оправдал любые ожидания, одновременно разбивая мечты. Страх слоится где-то под потолком и резко теряет силу. Чудовища исчезают, как только рассвет настойчиво отталкивает удушливую тьму. Её чудовища прочь сбегают, стоит только Сергею прийти, сонно потирая глаза, весь растрёпанный, босиком по холодному деревянному полу. И мир теперь не так уродлив, как кажется на первый взгляд. Чувства, хорошо припрятанные за крепким барьером, создают трещину размером с кулак, вываливаются наружу, вопреки всем её стараниям запихнуть их как можно глубже. Они сыплются ей на голову, как чёртово домино — Разумовский толкнул что-то одно, а упало же всё, придавив к месту. Противный скрип кровати резко саданул по ушам, Саша дёрнулась, освобождая место, но не для того, чтобы сбежать. А стоило бы, наверное, бежать без оглядки, прямо сейчас, вбиться в майский рассвет, оседающий на Питере, лишь бы не чувствовать, что всё это для неё с л и ш к о м. Слишком касается сердца, слишком ласкает душу. «Слишком» — провисает между ними этой ночью, путается в своих нитях и не даёт распутать. И приходит запоздалое облегчение, заботливо накрывает плотным одеялом, позволяя сердцу болезненно ёкнуть, когда его рука оказывается под её головой. Это облегчение пахнет, как любимый шоколадный батончик, который они с Серёжей делили напополам, пока мама не видит. Пахнет игривым шампанским, которое впервые пробуешь на новый год за столом с родителями. Отдаёт немного огнём, но тёплым, согревающем. Саша не знала, что огонь может не только сжигать всё к чертям. А ещё облегчение пахнет дорогими духами, сладкими и одновременно горькими, настолько приятным, что в этом запахе можно вот так взять и раствориться. У её облегчения даже есть имя, но она боится себе в нём признаться. Произнести его — всё равно, что прыгнуть со скалы и разбиться. Тесно, дохера тесно вот так лежать, когда они уже вышли из того возраста бурного воображения, имеющего такую силу, что напугает до усрачки. Они нарушают личные границы только потому что чертовски этого хотят. Даже с закрытыми глазами чувствует, как он на неё смотрит. Мягко, не настойчиво, его взгляд едва ощущается на коже. Он всегда был с ней таким — аккуратным и осторожным, будто бы боялся, что она либо укусит, либо бросится вон, как дикий зверь. То ли Сергей был хорошим дрессировщиком, то ли Саша на самом деле не хотела убегать. Он касается её волос, и девушка коллекционирует его прикосновение, как нечто прекрасное. Откладывает на самую ближайшую полку, куда ставят любимые книги и самые счастливые фотографии. На душе становится тяжело только от одной мысли, что всё это выглядит как прощание, словно они никогда больше не смогут вернуться к этому, отдаляясь сильнее прежнего. — Всё будет хорошо, — он говорит это потому что так надо; потому что для галочки; потому что иногда иного больше не остаётся, кроме как врать. Шёпот ласково касается ушей, едва различимо, полностью погружаясь в жар его дыхания. Всё хорошо не будет, Серёжа. Ни сегодня, ни завтра, ни через год. Но Прокопенко как-то по-детски верит его словам, словно в них есть хоть капля правды. Утыкается лбом куда-то в его ключицы, судорожно сжимая ткань белой несуразной футболки. Большего себе не позволяет, на прикосновения оба реагирует слишком остро, чтобы всё оставить незамеченным. — Ты же ещё придёшь, да? — вопрос, не оставляющий выбора. Настолько жалкий, что девушке становится самой от себя тошно. — Без тебя здесь тихо. Да, тихо и невыносимо одиноко. Порой тишина в доме достигает таких масштабов, что чувствуешь себя как при сенсорной депривации, а мир за окном устрашающе громкий. — Конечно приду. Глаза невыносимо слипаются, а для борьбы со сном не хватает сил. Саша засыпает быстрее, чем раньше, впервые чувствуя себя в безопасности.На утро его уже не было.