Любой, кто прикоснётся к трупу человеческой души, будет нечистым... Любой, кто прикоснётся к трупу, к мёртвой душе какого бы то ни было человека. (Чис. 19:11,13).
***
После завтрака, второй день моего прибывания здесь чем-то интересным не заканчивался, лишь тем, что меня оставили одного в зале, запретив выходить за его порог. Оставили меня там на весь день - Ру ушел в свою комнату на втором этаже, которая была и кабинетом тоже.. Хотя, я и не знал, зачем ему вообще нужен был тот кабинет. В зале я скучал, делал зверей из пальцев, игрался ими и валялся на ковре, вместе с тем осматривая комнату, придумывая, а как-бы выйти отсюда. Я знал, что Рейх меня слышит, и что может прийти в любой момент - я и не шумел, не делал что-то грандиозное... Я просто искал что-то полезное. На меня, а если точнее, на мое голое тело со штанами на бедрах, была надета большая вязаная кофта с колокольчиками, что звенели на каждое мое действие. В ней было жарко, внутри нее были веревочки, с помощью которых он привязал ее ко мне изнутри: такие места с веревками были на шее, запястьях, в районе подмышек и поясницы, от этого мне ее было бы максимально трудно снимать, да и звон от колокольчиков в таком случае не тихий. Сидел я значит на ковре, вертя головой и лишь немного телом, от чего те же колокольчики тихо звенели, сообщая о том, что я двигаюсь не слишком много, и знаете, вскоре интерес взял надо мной верх, я был ребенком - что же будет, если вообще не двигаться? Придет ли Рейх? А что он сделает со мной? А если заберет? А вдруг убьет?.. Я бегал от одной мысли к другой, не мог остановиться ни на одной и определить то, что я считал наиболее правдоподобным, от чего и застыл. Круглыми глазами смотрел в пол, пока мои руки лежали на коленях, немного их сжимая и мня от волнения. Я не слышал его и что он делает, даже не могу предположить, что он мог делать вообще - я никогда не знал, кем он работает и зарабатывает на хлеб и на мясо с травами: ведь по ощущениям, он всегда был пáрием. Кстати про бинт на моей голове - его поменяли сегодня утром, полив ядренными средствами, помазав какими-то травами, среди которых был и розмарин, а так-же тряпки помазали сверху маслом жасмина, что вскоре некоторая часть проникала во внутрь, соприкаясаясь с моими волосами и делая их маслянистыми, уж слишком неприятными и противными, жирными, хотя Угольник всегда убеждал меня, что все наоборот- очень полезно... На свои раны я тоже посмотреть не мог - повязки были завязаны слишком туго, я бы при любом желании не мог бы их развязать, приоткрыть, приподнять или еще что-то такое, на что я бы и не решился.... Зал был выполнен достаточно просто - диван у стены, перед ним журнальный столик - который я уже упомянал. На противоположной стороне стояли кресла, рядом с левой ручкой дивана был толи стул, толи стол, но на этом стоял виниловый проигрыватель. В комнате было прохладно, пахло сигаретами и чем-то.. Знаете, будто замоченным в кислом молоке. Особенно этот запах был сильнее к углу зала, где стояла стопка дров для камина. Белый поталок, серо-голубые стены с еле видным цветочным узором, узорчатый ковер на полу.. Честно, я ничего интересного больше вспомнить из того дня не могу.. Рейх глубоким вечером пришел, я даже смог услышать, как запели сверчки за стенами дома, как о зашторенные окна стукаются ветки с весенними почками, а я уже тогда слегка дремал на диване. Он взял меня на руки, присев перед этим около меня, после отнес в "мою" комнату, сняв с меня немного пропотевший свитер и одев ту же рубашку, что была на мне до этого. Проснулся я уже глубокой ночью третьего дня, когда и мужчина уже спал, а в моем горле было невыносимо сухо... Меня так-же рвало, незнаю почему, возможно из-за того, что я не ел весь день ничего, кроме завтрака, или из-за плохого сна - честно, об этом тоже ничего не скажу, но то, что мне было плоховато, это факт. А еще я ощущал себя до дрожи грязным, липким. Я встал босыми ногами на пол, постоял немного, в ожидании пока я пойму в кромешной тьме, куда мне идти - я уже хотел бежать, я хотел света, медленно трогал тумбочку, стены, двери в конце концов. Вышел я в итоге не в коридор, а в темную и холодную ванную комнату. Мои руки дрожали, я вновь слышал каждый шелест за окном, каждый стук и шебуршение под полом, издаваемое крысами. Я медленно ступал к раковине, не смотря в зеркало, боясь демонов в нем. Я мыл руки, умывал лицо, шею, включив тонюсенькую струйку холодной воды, дабы не будить мужчину. Я приспустил с себя рубашку, оголяя плечи и умывая их, как тут найдя на лопатке синяк, и походу очень большой, ибо теперь болела вся лопатка при движении. Как я получил синяк? Да сам не знаю, если честно, возможно я как-то ударился во второй день, находясь в зале, а возможно и как-то по другому. Умывшись, и даже немного помывшись, от чего мне стало в разы легче, я дотерся полотенцем, после испив из крана воды - мое горло уже сводило от жажды, а органы внутри слипались от страха и холода. Дальше я спустился на первый этаж, медленно ходя по нему, стараясь делать так, чтобы пол не скрипел - я знал, насколько это громкий звук. Я был тогда как неумелый вор, что еле пробрался в дом и боиться, что его поймают. Я отдышивался, мою грудь будто вновь сдавливали, голова кружилась, все гудело, мои движения были скованы - мною овладел лютый, терзающий мне душу страх, но я дошел до кухни, оглядываясь, пока моя рука нашупала ту самую тумбочку у входа, на которой меня уже поджидал подсвечник и корабок с одной единственной спичкой. Я взял это все, пытаясь понять, что это, по шершавой поверхности коробка и гладкой восковой свече, ставя это все на стол, что находился перед окном, из которого еле тёк серебристый лунный свет, слегка освещая скатерть, лежащую на столе. Когда уже я поджег свечу, я заметил какое-то движение у входа - я видел большую руку, выпятив руку с подсвечником и свечей в нем вперед, прижимая к себе вторую и ноги, практически залезая на стул. Мое дыхание участилось, по лбу и моей груди стекал холодный пот, я задыхался, мое сердце билось как будто его запустили током, а в темном проходе я мог разглядеть лишь одну небольшую деталь - пальцы, держащиеся за косяк двери. Когда они двинулись, я думал, что слечу с катушек, так как заорал я как сам не свой, зажимая себе рот после, погасив воздухом, что вышел из-зо рта вместе с криком, единственную свечу у меня в руке. Я остался в полной темноте, лишь слабый свет из окна освещал очень малую часть кухни, а за косяк держалось что-то, слышно, хрипло и тяжело дыша, всеми силами стараясь напугать меня, чему я очень легко поддавался: обнимал одной рукой ноги, панически прижимая их к себе как защиту, другой закрывал себе рот, стараясь вновь не заорать. Я уже и вправду начал почти что задыхаться, хотя и дышал очень учащенно, от чего моя голова и закружилась от перенасыщения кислородом, а рвота застряла где-то посередине горла, обжигая желудочным соком. Я смотрел, не отрывая взгляда от пальцев, что начали шевелиться, сжимая, щупая и оглаживая деревянный косяк, когда показалось лицо, смотрящее ровно на меня. Я узнал в нем Ру: прямоугольное лицо, длинные волосы, зачесанные в конский хвост.. Но глаза его были отнюдь не голубые. Они были красными, налитыми кровью, жестокостью, чем-то таким отвратительным, раздирающим до дрожи. У Рейха были похожие глаза - но у него, в отличии от этого взгляда Угольника, не было чего-то такого.. Бешенного, будто тебя хотят сожрать на месте, чего-то, что я не могу описать. То, что заставляет тебя задохнуться, перекрывая тебе горло и твой мозг опускается на уровень младенца, где есть только две мысли: кричать и плакать. Я вспоминаю, как схватился за горло, а потом наступила тьма, без единого шума или чего-то такого. Передо мной были единственные те глаза, от которых я не мог отвести глаз, противный холод, обнимающий меня. Покачивания...***
Стоило мне открыть глаза на утро, как я увидел рядом с собой цветок водяной лилии, лежащий у меня на подушке. Я тихо отдышивался, а глаза гудели не хуже головы, сердце же бушевало в груди. Еще я ощутил то, что на моем теле не было одежды, кроме нижнего белья, возможно из-за этого я и был так замотан в простынку. Комната выглядела также, а единственное, что напоминало мне о той ночи - Рейх, стоящий в дверях, но смотрящий на меня своим обычным взглядом, с голубыми глазами и полу-прикрытыми веками, бровями, что сложились в форме домика. Его взгляд был полон какой-то жалости, в перемешку со смехом. Зарывшись под одеяло, я закрыл лицо руками, сжавшись в позе эмбриона - мои губы шептали вспоминаемые мной молитвы, я просил, умолял отца и бога, что бы это все закончилось, не понимал, за что я заслужил такое испытание для себя - я был послушным, не грубил отцу, уважал его и любил людей, не завидуя им, не крал, не убивал, как и было написано в библии. Я был верен, не создавал себе идолов кроме всевышнего. Тогда я думал - неужто Господь, олицетворение любви и нежности, всего лучшего, что есть в мире, созданным им, может быть в чем-то несправедлив? Конечно нет, я не мог усомниться в нем. Я долго думал, почему это происходит со мной, а не с одноклассниками, что крали, сплетничали, завидовали, бранились - я не мог даже и подумать о том, чтобы завидовать их свободе, я понял, что если таковя воля божья - значит надо принять это и выстоять, что бы со мной не делали. Меня вынули из моего укрытия, точнее мою голову, беря подбородок в пальцы, оглаживая большим пальцем. Сегодня он был молчаливым, и я не знал тогда, радоваться этому, или плакать еще больше, так как и так находился в состоянии истерии - слезы текли из глаз без остановки, сбивчевое дыхание, все мое раскрасневшееся лицо и растерпанные волосы, падающие на худые плечи и ключицы, с небольшими веснушками на них. Это все то, детское, нежное, невинное, так сильно будоражило кровь в нем, его глаза сверкали, на лице была более хитрая улыбка, а его рука переместилась на мою щеку, утирая слезы с одного глаза. Бинтов на голове я тоже не ощущал, а волосы мало того что были растрепанны, так еще и грязные, что никак не смущало мужчину, ибо его лицо было все ближе и ближе к моему, я слышал его дыхание, чувствовал на коже, улавливал носом запахи, что шли от него: мясо, пот и адекалон, такой едренный, но опьяняющий. Я отвернулся, подставив ладонь к его рту, мы оба сбивчиво дышали, будто подстроившись под один ритм, но его рука на моей щеке недовольно сжалась, весь его вид твердил одно вредное "хочу", но я был непоколебим именно в тот момент. -Я хочу сходить в ванну, Ру... Мой голос был тих, я чувствовал напряжение, что шло от Рейха. Его руки были на моих плечах, мое сердце билось с бешенной скоростью, лицо было красно, была невыносимая жара, я ощущал себя грязным и... Будто оскверненным, как труп. Я не знаю почему, я будто-бы не жил до того момента, пока не оказался в этом доме, все было пустым, даже библия и прочтение откровений не скрашивали мои будни, хоть и теплая любовь к ней, как и к отцу, хоть как-то, да и отличало меня от трупа. Со стороны Угольника послышался тяжелый вздох, руки начали мять мои плечи. -Тебе зачем?.. Его голос был полон насмешки, хотя взгляд был серьезным, а он не забрался на кровать, почти нависнув надо мной своей огромной фигурой. По спине моей прошелся холод, я ощущал, что его намерения недобры, а фантомные следы от его рук противно зудели, будто покрывались тонной грязи, вперемешку с пылью и сточными водами - одним словом, отвратительно. Я немного скривился, от передразнивания моего тихого голоса, стараясь убрать от себя его руки, и он их все-таки убрал, в один момент, встав и указав на ванную дверь, вторую руку засунув в карман, кинув мне лишь одну фразу: "Что бы я не слышал ничего подозрительного.", я ринулся в эту ванну, обматав себя простыней, будто за мной гнался тот же бебок, а когда запер дверь, с ужасом обнаружил то, что на двери нет замков. Вообще никаких, кроме защелки самой двери, поэтому я подпер дверь табуреткой, хотя и знал, что это бесполезно, если Он захочет сюда войти. Тут, в ванне, сидя, поджав к себе ноги, и облитый водой, что стояла в тазике тут кипяченая еще со вчерашнего дня и уже не плохо так остыла, но была все еще немного теплой, я задумался: может быть, Всевышний не видит меня здесь, ведь Рейх не выполняет все его десять заповедей, а наоборот, нарушает их. Я не видел ни разу, что бы он молился, даже в суботту или воскресенье - дни молитвы Богу. У него тут не было икон, он бранился, курил и самое главное - был уверенным атеистом, хоть и говорил уже даже раньше о Адаме, Эдеме и Еве. Про Еву твердил ужасные вещи, что она была на самом деле прислужницей антрихриста, да и в целом он не любил женщин, даже ненавидел их, оскорблял их и почти что как змей, плювался ядом в их сторону. Оттого я и не понимал: что же это такое с ним? Он считает и обращается ко мне, как к девочке, хотя и ненавидит всех особей прекрасного пола. Припоминаю, как трогал себя, ощупывал, я так-же наивно пытался понять, где же во мне женственность и та грация, та красота, присущая дамам всех возрастов, хотя мужчина и говорил, что я, цитирую: "Самая грациозная, элегантная и милая, полная невинности, как маленькая и самая лучшая из принцесс.". Меня почти выворачивало, когда он обращался ко мне так, или уменьшительно-ласкательно. В конце-концов, я вымылся, вытерся и замотался по самую грудь в палотенце, лишь бы он не глядел на меня - когда я вышел, я увидел вновь лишь его большую рубашку, лежащую на застеленной кровати, а на тубочке записку: "Завтрак скоро будет готов, не спускайся пока-что вниз, я позову тебя."