Rainbow Wings

      Юнги с трудом просыпается и продолжает ненавидеть весь мир. Голова беспощадно раскатывается, потолок вертится, не желая остановиться, в горле невыносимая сухость стоит, в опухшие глаза и вовсе как будто насыпали песка, отчего он не сразу понимает, что сейчас находится не в общежитии, а на квартире у друга. Никак не вспомнит, как сюда добирался, вторая половина вчерашнего дня одно сплошное смазанное пятно, зато первая намертво в сознании отпечаталась, в которой непоправимое совершил, ни в чем неповинного человека, мягко сказать, покалечил, но мог и без преувеличений убить. Падение с такой высоты могло много хуже закончиться, чем поврежденной ногой, как пример, сломанной шеей. Слабое, конечно, утешение, думает Мин, принимая сидящее положение. Судя по разбитому виду Чимина, подобная травма для него сравни смерти, что неудивительно, учитывая сколько он, не жалея себя, для конкурса впахивал, а в итоге finita la commedia — На, выпей. Может полегчает, — предлагает Намджун, ставя на прикроватную тумбочку стакан с шипящей таблеткой внутри.       Плотно задумавшийся Юнги даже не заметил, как Ким подошел, с ним разговаривать, да и вообще в принципе не хочет, но догадываясь, что словесной взбучки все равно не избежать, пробует на нее настроиться, пока его заскрипевший шестеренками мозг подкидывает флешбеки из спортзала, где он вдобавок ко всему потерял последнюю гордость перед командой девчонок и их капитана в частности. Чертова Джин. — Знаешь, Юн, такой херни я от тебя уж точно не ожидал. Что с тобой творится вообще? Я не понимаю, — начинает устроившийся в кресле продюсер, глядя на жадно глотающего воду младшего. — Самому бы понять, хён. Наверное, после моего рассказа ты возненавидишь меня, но я не могу смолчать, не после того, что ты каждый раз для меня делаешь, вытаскивая из всякого разного дерьма, — отвечает капитан, вопреки своему желанию схорониться под одеялом и в реальность не возвращаться примерно-верно никогда в этой жизни. — Я так проебался вчера, что в сравнении с тем, что я творил раньше, хуйня полная. И ладно бы это касалось меня, но я навредил человеку. — Чимину? — быстро догадывается Намджун.        Юнги кивает и продолжает: — Все так навалилось, хён. Но ты не думай, я не оправдываюсь и полностью признаю, что поступил, как мразь, но… Я толкнул его, и он упал с лестницы.       Повисает пауза, Намджун, пребывая в неподдельном шоке, не знает что на такое сказать. Впрочем, история еще не закончена, какие-либо выводы делать пока рано, поэтому он терпеливо ждет, тем дает Мину собраться с мыслями. Тот разное выкидывал, баловался с наркотиками, участвовал в драках, в которые не из прихоти ввязывался, а скорее защищая себя и ставя на место зарвавшихся, иными словами типичное уличное воспитание, хотя его и нельзя в полной мере к таковому причислить. По крайне мере, у Юнги была семья, для корейского менталитета образцовая, где детям с рождения навязывают определенные поведенческие нормы, лишают индивидуальности, топчут ногами мечты, что его не устраивало, оттого и сбежал, не желая продолжать семейное дело и греметь на шее вечным ошейником. Музыка для Юнги важнее всех мира благ, насколько бы там его отец ни был богат. — Самое стремное, что через день у него конкурс, — спустя пару минут возобновляет капитан свою исповедь. — Переломов нет, но вывихнутая лодыжка не позволит ему на нем выступить. Там на кону вроде какая-то крутая стажировка была, ну и сам понимаешь... — заканчивает надсадно, в отчаянии зарываясь в темные, стоящие после сна дыбом волосы. — Что мне делать, хён?       Ким с ответом не сразу находится. Тяжко вздыхает и, пережав пальцами переносицу, обдумывает сложившуюся ситуацию. Честно не ожидал подобного от тонсена, да и как мог? И пускай Юнги постоянно ворчит, вечно всем не доволен, но злым его точно назвать нельзя. Да, вспыльчив, да, импульсивен и, кроме, как в текстах песен, не умеет свои истинные эмоции обличать, но, несмотря на это, за рамки он никогда не выходит, себя контролирует. Удивительная штука чувства, равно, как на хорошее, так и на плохое толкают, неизведанное, потаенное внутри пробуждают. Намджун от друга, что бы тот там ни натворил, отворачиваться не собирается. Не в его характере бросать в беде, настоящие друзья так не поступают. Конечно, ему неприятна эта история, но тем не менее в руке помощи Юнги отказать - тоже самое, что его самого со злосчастной лестницы скинуть, а оное недопустимо. Все совершают ошибки, но главное, что Мин их осознает и, более того, хочет исправить. — Вряд ли Чимин захочет тебя сейчас видеть, ты для него сейчас как соль на открытой ране. Дай ему время, пусть немного успокоится, не стоит его провоцировать. Да и обычные извинения наверняка здесь не помогут, — встав с кресла, констатирует Намджун подходя к кровати. — И все равно я должен извиниться. Я не хочу, чтобы он думал, что я настолько мудак, чтобы без причины человека калечить, — не соглашается Юнги, потирая больное плечо, к его удивлению, перевязанное. — Я не говорил, что извиняться не нужно — хмыкает Ким, садясь рядом. — Я сказал, что обычные способы тут не сработают. Другой вопрос, как ты собираешься это сделать? — Джун-хён, ты не помогаешь, — буркает капитан. — Как скажешь. Кстати, как твое плечо? Та девушка, которая мне вчера позвонила, сказала, что у тебя открылась старая травма. Я смазал опухоль, маломальски перевязал, но не уверен, что этого для твоего выздоровления достаточно, так что сходи-ка лучше к врачу. — Ты про Джин что ли?       Намджун расплывается в дебильной улыбке, заставляя капитана бровь недоуменно выгнуть одну. — Так ее зовут Джин… — расплывается в мечтательной улыбке Намджун, заставляя чужую бровь недоуменно взлететь.              Щелкающему перед носом старшего пальцами Юнги явно не нравится его откровенно дебильный вид: — Ким Намджун, только не говори мне, что ты запал на эту чокнутую… — Если бы не эта чокнутая, то дрых бы ты в спортзале и, судя по переполненному тазику, который я смог убрать лишь под утро, в луже собственной желчи, — мгновенно ощетинивается продюсер, отвешивая горе-тонсену подзатыльник. — Ауч, и так башка трещит, — возмущается Мин, потирая затылок. — И вообще... Джин, конечно, неплохой капитан, но как девчонка та еще язва. Я бы тебе не советовал с ней связываться, если хочешь сохранить свое достоинство целым. — Да ты прямо спец в отношениях, — фыркает Намджун. — Смотрю, у вас с Чимином все лучше некуда! — Блядь, хён, не приплетай сюда его. И у нас нет отношений, ясно? Я просто… — Ага. Мудак, который его чуть не убил, между делом беспрестанно о нем говоря, снимая с ним видео и сохраняя его личные фотки. Кстати, где ты их взял? Что-то я сомневаюсь, что он на добровольной основе скинул тебе свои нюдсы.       Юнги, от негодования взорваться готовый, подумывает друга лучшего придушить. И сам им сказанное прекрасно осознает, но в лицо правду получать хуже намного.       — Какого хрена ты шарился в моем телефоне? И это не нюдсы, придурок. Он там всего лишь без верха. — Пытался найти причину твоего состояния, но нашел лишь милую мордашку твоей Плясуньи, ну и да, его обнаженный торс. Зачетный прессак, на восьмерочку - сказал бы я, если бы был геем, — посмеивается Намджун, демонстративно крутя чужой айфон с открытым на экране селфи Чимина в руке. — Блядь, да не гей я, а би, сколько тебе можно объяснять разницу? — раздраженно рыкает уставший от всех этих намеков Мин, пытаясь отобрать телефон у старшего. — Дай сюда. — Не-а, — в ответ, одергивая руку, насмешливое. — Вот что ты от меня хочешь? — сдается капитан, откидываясь головой на подушку. Какие интересные трещины на потолке, да. — Информацию. — Раз уж ты сам хочешь окунуться во все это любовное дерьмо, то ладно, но не говори потом, что я тебе не предупреждал, — догадываются без труда, что имеет в виду друг. — Ким Джин, двадцать три года, год назад переехала из Канады, из-за чего почти не использует привычные нам обращения, типа оппы, сонбэ и прочих, но сама она так-то кореянка, учится на дизайнерском. А еще это самая недоступная в универе девчонка с самым что ни на есть подходящим ей прозвищем - принцесса-язва. Догадываешься почему? Большего я не знаю, мы не особо общаемся. Доволен? А теперь отдай мой телефон! — А ее номера у тебя нет? — спрашивает, кажется, нисколько его предупреждению не внявший Намджун, являя на свет знаменитые, сводящие с ума девушек ямочки.       Юнги, закрывая лицо предплечьем, обреченно стонет.

***

      Рано утром проснувшись, Чимин чувствует себя разбитым и вялым, что нисколько неудивительно после событий вчерашних. Он словно попал под каток, но каким-то чудом сумел выжить, но, к сожалению, не встать на ноги, а теперь за что непонятно страдает, вновь и вновь события на лестничной площадке переживает, приправленные осознанием, что не сможет на конкурсе выступить. Не в лучшем состоянии и его потерявшее смуглость лицо, а особенно опухшие от слез долгих глаза, сейчас похожие на два разваренных пельменя. Их сетчатку нещадно печет, в горло мешок песка, вероятно, насыпали, лодыжку и запястье болезненно тянет. И зачем только Чимин царство забвения покинул? Почему в нем навсегда не остался? Там проще, там легче, бороться не надо. — Доброе утро, Чиминни. Как ты себя чувствуешь? — прерывает его уединение зашедший в комнату из соединенного с ней кухонного уголка Чонгук, вытирая руки полотенцем. Не к месту явно вопрос, о чем так и кричит мрачный вид Пака, в котором, кажется, все мира страдания отпечатались. — Привет, что ты здесь делаешь? — хрипло спрашивает танцор, искренне не понимая, что тут забыл в такую рань Чон. — Я ночевал здесь. Обещал же, о тебе позаботиться, — рядом присаживаются на кровать, подавая стакан со спасительной влагой.       Чимин, натянуто улыбнувшись Чонгуку, с жадностью к воде припадает растрескавшимися губами. Благодарен ему за заботу, внимание, поддержку безмерно, но вместе с тем, в одиночку со всем справляться привыкший, от чувства вины за доставленные неудобства не может отделаться, никак не пересилит себя. Боится, что когда-нибудь к отправной точке вернется, никому ненужным останется, опять один, если Чонгук из его жизни исчезнет, а Чимин ведь уже к нему привязался, часть колючей брони снял, хотя и знал, что к хорошему нельзя привыкать. Не ему, успевшему познать жестокость этого мира. — Спасибо, Чонгук. Ты не должен был… — Глупости, хён, ты мой лучший друг. Разве могу я тебя оставить? Я там, кстати, твою любимую творожную запеканку приготовил, даже маме проконсультироваться звонил! — задорно подмигнув, ловко тему переводит художник. — Ну, если даже маме позвонил, тогда я не имею права отказываться, — расплывается в светлой улыбке Чимин. — Только для начала душ бы принять. Я же вчера все ступеньки собрал...       Чонгук, нахмурившись, гулко вздыхает, невольно представляя танцора скатывающимся по лестнице кубарем. Чудо, как тот ничего не сломал. — Ты поправишься, — говорит твердо, глядя на выпутывающегося из одеяла и морщащегося от неприятных ощущений в теле Чимина. — Совсем дурной? Сказано же было держать ногу в покое, — его попытки самостоятельно с постели встать пресекает, усаживая обратно.       Пак, нахмурив аккуратные брови, отнюдь, не угрожающе выглядит, а донельзя милой надувшейся на крупу мышкой. Слишком очарователен он, чтобы его негодование можно было принять за что-то серьезное, а тем более в адрес лучшего друга. — И что ты мне прикажешь делать? Я не сахарная принцесса, чтобы ты таскал меня на руках. — Пару дней, Чимин. К тому же, миссис Чхве сказала, что раздобудет для тебя костыли. Хотя, мне кажется, что они тебе не нужны. У тебя законный больничный, на недели две точно, — улыбается Чонгук и без предупреждения подхватывает ничего не успевшего предпринять парня на руки. — А теперь, моя сахарная принцесса, позвольте отнести вас в душ. — Придурок, — буркает Чимин, беззлобно пихая его в подкаченную грудь. Чонгук хоть и творческий человек, но никогда с ним не отказывается посетить тренажерный зал, да и дома у него свой личный есть, в котором, доведенный отцом, поколачивает грушу.       Чон, оставив Пака в маленькой, но добротной ванной, выходит за дверь, а сам Пак, раздевшись и немного повоевав с тугими повязками на руке и ноге, встает под душ. Ну как встает? Включает его и, сняв лейку со стойки, на акриловое дно, покряхтывая, садится. Друг, конечно, предлагал помочь помыться, но здесь танцор был не преклонен, не совсем уже он и беспомощный, да и разбросанными по всему телу синяками и ссадинами не хотелось светить, а в особенности складывающимся на левой ягодице в слово «шлюха» шрамом, который был получен от того, кого Чимин когда-то любил, и за то, что ему в этой любви признался.       Тем временем Чонгук в ожидании старшего решает заварить зеленый чай и положить запеканку в тарелку. В процессе, как в себя погружается, не замечает, мысленно в храм к Тэхену уносится. Как его ангел там? Не думает, что его бросили? А вдруг он опять мерзнет? Разрываясь между двумя друзьями, не сразу слышит, что первый из них, повязав на бедра полотенце и выскользнув из ванной, скачет на одной ноге к шкафу, чтобы переодеться. — А позвать было никак? — обернувшись на подозрительный позади шум, цокает, да так и замирает на месте, увидев, что скрывалось под одеждой Чимина. На его правом ребре насыщенного багрового цвета огромный синяк расплывается, остальные участки в большом количестве мелкими гематомами пестрят, локти стесаны, лодыжка припухла. Словно и не с лестницы Чимин упал, а с чего покруче. Вдобавок он болезненно худ, кажется с минуты на минуты в воздухе растворится, что называется, довел себя диетами и отсутствием нормального отдыха. — Не пялься, мне и так не комфортно. Сам же говорил, что заживет, — роясь в шкафу в поисках домашней одежды, надтреснуто произносит танцор.       Чонгук взгляд виноватый уводит, отвлекается на лежащие на столе, им вечером купленные медикаменты, после к втискивающемуся в футболку Чимину идет, аккуратно его, смирившегося, что от него не отстанут, укладывает на кровать, затем начинает над ссадинами колдовать. Чимин же, беспомощно раскинувшись по простыням, даже не боль чувствует, а усталость, хотя вроде бы только встал, ничего еще толком не успел сделать. Его плитами неподъемными придавливают события минувшего дня, невозможность выступить на конкурсе всякой мотивации двигаться дальше лишает, нежелание пересекаться с Юнги заставляет подумывать о возвращении в Пусан к бабушке. Пак искренне не понимает причины его подобного к нему отношения. Он и повода-то особого над собой издеваться никогда не давал. Да, не молчит, в ответ огрызается, но не в этом же все дело? Мин, конечно, козел редкостный, но не настолько же, чтобы на людей с намерением покалечить бросаться. Понятно, что Юнги вчера был разъярен, да и кто бы нет, получив в свой адрес все те слова, что наговорил ему тренер? Но Чимин-то здесь при чем и в чем виноват? — Кстати, откуда ты узнал, что меня надо забрать? — разобрав по полочкам произошедшее, всплывает закономерный вопрос. — Так Юнги позвонил, — без задней мысли отвечает Чонгук, фиксируя его лодыжку эластичным бинтом. — Юнги? — приоткрыв в шоке, приподнимается на локтях Пак. — Но откуда у него твой номер?       Чон понимает, что не подумавши ляпнул, но сказанного уже не вернешь, придется рассказывать: — Наверное, ты, когда падал, обронил телефон, и он его подобрал, что на самом деле хорошо, а иначе я бы так ничего и не узнал. Ты же всегда о своих проблемах молчишь. Но в любом случае, телефон теперь вновь у тебя. — кивая на тумбочку. — Этот мудак еще и в моем телефоне копался... — проигнорировав все остальное, откровенно злится Чимин. Его обиженному, подернувшемуся пеленой ненависти к Юнги разуму плевать на благие того побуждения.       Чонгук, закончив с перевязкой, закатывает глаза. Понимает чувства друга, но в этой конкретной ситуации, считает, что Мин правильно поступил, не спустил все на тормозах, своеобразно, но попытался собой содеянное исправить. — Остынь, коротышка-хён, еще успеешь его поматерить. Пора поглощать мою божественную запеканку.       Чимин, надувшись, как ребенок, безвольно повисает на руках подхватившего его Чона. Есть ему, несмотря на бурчащий желудок, совершенно не хочется. Далее, устроившись за столом, без энтузиазма в тарелке ковыряется палочками, но после пары кусочков все же оттаивает. Запеканка у младшего получилась, что надо. Младший же его отвлечь пытается всячески от плохих мыслей, что-то интересное рассказывает, но старший, погружаясь в депрессию, все мимо ушей пропускает, отчего перед ним совестно. Даже, как следует, поблагодарить его за заботу не может - слишком подавлен, разбит. В какой-то момент он, не выдержав всего этого, начинает беззвучно всхлипывать, заставляя растерявшегося художника прерваться на полуслове. Чонгук осознает, что Чимину сейчас хреновее некуда, но одно дело осознавать, а другое воочию на себе ощущать. У Чонгука тоже ситуация не из простых, его мечты безжалостно большая часть семьи топчет, но он, по крайне мере, не лишен возможности рисовать, а у танцора на носу конкурс, на который из-за травмы не попадет, там не выступит. Чимин едва в танцклассе, репетируя номер, не ночевал, часто про сон и еду забывал, веря и надеясь, что его судьи заметят, на стажировку в Америку пригласят. Столько стараний, перечеркнувшихся за один краткий миг и теперь присыпанных осколками разлетевшихся по ветру надежд. — Чиминни… Ты же понимаешь, что это лишь временные трудности. Все заживет. Я догадываясь, что утешение на троечку, но просто знай, что твой непутевый лучший друг всегда с тобой рядом, — накрывая маленькую ладошку своей мозолистой, озвучивает Чонгук. — С-спасибо, Гук-а. За все спасибо. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, — шмыгая носом, в ответ еле слышное искреннее.       Чонгук, молча похлопав его по плечу в успокаивающем жесте, встает и уносит посуду в раковину. Слова здесь излишни. — Тебе, наверное, домой надо, — выдавливает из себя Пак, глядя в спину намыливающего тарелку друга. — Ты не обязан тут целый день торчать, подтирая за мной сопли. — Дурак что ли? Ты же знаешь, мне нисколько несложно, но намек понят. Хочешь побыть один?       Чимин заметно тушуется. Да, ему необходимо побыть одному, да и Чонгука не хочется лишний раз напрягать, у него в конце концов своя жизнь. — Ты не подумай. Просто я… — виновато мямлит. — Я понял, не объясняй. Еды я тебе закупил полный холодильник. Рекомендации врача на тумбочке. Старайся не тревожить ногу и руку, отдыхай и возвращайся ко мне бодрым и веселым, как раньше, — закончив с мытьем, разворачивается Чонгук и, привычно взяв на руки Чимина, относит его в кровать. Ноутбук, зарядки, бутылку воды с ним рядом оставляется и, заверив, что не обижается, уходит.       Чимин за Чонгука, его незаменимого лучшего друга, судьбу благодарит. Обещает исправиться.

***

      Юнги, не решаясь Чимину написать, битый чай хмурым взглядом экран айфона сверлит. Да и что ему написать-то? Прости? Как здоровье? Бред какой-то. Мин бы подобным вопросом разве что... Лучше опустить что бы сделал. В итоге он в мессенджере сообщение набирает, потом стирает, набирает поновой, надеясь хоть что-нибудь путное выдать, затем все-таки с извинений решает начать Была не была, Юнги не трус. «Привет, наверное, да? Я догадываюсь, что от моих извинений тебе лучше не станет, но все же я попытаюсь. Я поступил как последний мудила и оправданий себе я не в праве искать, лишь смею надеяться, что ты прочтешь мое сообщение до конца. Конечно, ты можешь послать меня далеко и надолго и будешь прав, но... Прости меня, ладно? Я кричал, что это все ты виноват, но это не так. Виноват я. Я и сам не знаю зачем вечно докапываюсь до тебя и бешу, но одно я знаю точно, не так давно это понял. Твои танцы вдохновляют меня. Ты же знаешь, что я учусь на продюсера? Так вот, я пишу музыку, возможно, неплохую, но в какой-то момент я не мог выдавить из себя ни строчки. Так бывает иногда, но никогда настолько надолго, как это было на тот момент. А тут появляешься ты. Творческие люди часто черпают глоток свежего воздуха в самых непредсказуемых вещах. Ты же понимаешь, как это бывает, верно? Вот и ты стал для меня этим самым глотком. Я снова начал работать над музыкой. Любой скажет «радуйся», но я был взбешен. Взбешен, потому что не мог понять почему именно ты. Это ведь такой бред, стать зависимым от человека. Собственно, вот и причина моей повернутости. Можешь не верить, можешь рассмеяться мне в лицо, но такова моя правда».       Юнги жмурит до черных мушек глаза и, набрав в легкие побольше воздуха, нажимает отправить. Занимающийся в это время самокопанием Чимин пытается дораму смотреть и не ждет никаких сообщений даже от друга. Завибрировавший телефон некоторые коррективы в его планы вносит, которых он явно не хотел. Потянувшись к нему, думает, что пишет Чонгук, потому как и некому больше. Других друзей у него не то чтобы много, их вообще нет. И какого же его удивление, когда вместо «ЧонКроликаГука» на экране значится «Самоуверенный ушлепок», которого в списке контактов отродясь не было и быть не могло. «Какого...?» булькает Пак, открывая уведомление. С каждым прочитанным предложением капучиновые глаза комично расширяются, руки дрожат, а сердце чечетку где-то под горлом отплясывает. Ему уже с первых строчек понятно становится, что это Юнги, который, очевидно, не просто номер Чонгука в его смартфоне искал, но еще и успел в нем хорошенечко покопаться. Это же надо было назваться в точности так, как в переписке, а значит предварительно ее прочитать, возможно, не предназначенные для лишних глаз фото увидеть. У словившего нервный тик Чимина от прочитанного шок, грозящийся перелиться в истерику. «Источник вдохновения? Он же прикалывается, да? Что это вообще такое?» - вопит мысленно, на чем свет костеря Юнги. По логике надо бы его заблокировать, но танцор почему-то этого не делает. Плясунья «Мало тебе того, что ты сделал, так ты еще и издеваешься? Вероятно, все так и есть. Дорогой мой самоуверенный ушлепок, как ты, верно, назвался, роясь в МОЕМ телефоне, тем самым нарушив закон о невмешательстве в личную жизнь, твои извинения, если это, конечно, они, мне никуда не уперлись! Ты хоть понимаешь, что ты уничтожил мой шанс на хорошее будущее? Нет? Так вот знай. Раньше ты меня просто бесил, но теперь я тебя НЕНАВИЖУ. Не смей мне писать и тем более подходить ко мне. Надеюсь, мы друг друга поняли. И, кстати, тебе необязательно было сочинять эту байку про музу или что-то там еще. Я не собираюсь писать заявление на тебя. Так что выдохни, думаю, жизнь и без того тебя наказала отсутствием мозгов».       Чимин со злостью жмет на значок «отправить» и, откинув телефон прочь, закрывает лицо предплечьем. Этот Юнги вообще нормальный ТАКОЕ писать?       Этажом ниже не веривший в то, что танцор ответит, Мин едва с кровати от пришедшего сообщения не падает. Его руки дрожат и никак не хотят попадать по конвертику. Изложенное в нем, конечно, не радует, но все-таки это лучше, чем ничего, отчего он, читая последнее предложение, даже улыбается. Да, видимо, жизнь и впрямь его наказала. Самоуверенный ушлепок «Ну раз мы решили, что мозги у меня напрочь отсутствуют, то я вновь осмелюсь тебе написать. От своих слов я не отказываюсь. Ты мое чертово вдохновение, и поверь, я определенно этому не рад. Будь это не так, то и не случилось бы того, что случилось. Надеюсь на твое скорейшее выздоровление. Поправляйся, Плясунья»       Когда Чимин открывает очередное сообщение от самого ненавистного на всей Земле человека, его челюсть без преувеличений отваливается. Что этот дебил там о себе думает? Еще и шутки смеет шутить. Неисправимый, и впрямь самоуверенный ушлепок. Чимин негодует, Чимин бесится, Чимин не придумывает ничего гениальнее, чем вновь ему ответить. Плясунья «Всенепременно, капитан. Обязательно поправлюсь. ЧТОБЫ СТАНЦЕВАТЬ НА ТВОЕЙ МОГИЛЕ!»       Судорожно сжимающий айфон Юнги впервые за долгое время искренне улыбается. Самоуверенный ушлепок «Буду с нетерпением ждать»