***
Чонгук, бессильный унять радость от скорой встречи со своим ангелом, не спит всю ночь. Все его мысли заняты только им. Он так благодарен маме за вмешательство, а самое главное Джин, которая не просто все это время рискуя ему помогала, но и умудрилась обдумать все наперед и выбить для него несуществующей конференцией драгоценные часы свободы. Единственное что омрачает его разум - без сомнения странное поведение Саныля. И чего папаша так к ней прицепился? Но и это теперь в прошлом, верно? Нуне нет больше надобности здесь появляться, а значит, не будет и лишних проблем. И все-таки тут что-то не чисто, хотя, когда с его отцом все было кристально? Никогда. Несколько долгих минут после ухода подруги Чонгук опасался, что тот передумает, но отчего-то вместо того, чтобы продолжить его песочить за неподобающее вмешательство, он молча буравил дизайнерскую стену гостиной, а на робкий вопрос Лины, правда ли Гуки возвращается в университет, лишь махнул в согласии рукой, на что та сразу же убежала обзванивать всех преподавателей и репетиторов сына, чтобы отказаться от занятий на дому, тем отрезая пути отхода для мужа. Даже если бы Саныль сейчас решение отменил, то было бы глупо повторно звонить всем этим людям и говорить, мол, нет, вы все не так поняли, обязательно приходите завтра! Ну что здесь сказать, у Чонгука самая лучшая мама и названная сестрица по имени Джин. Чтобы хоть как-то занять себя до утра и не сойти с ума, Чонгук прибегает к самому проверенному способу – рисованию. Краски, принесенные нуной, приходятся как нельзя кстати, и он с небывалым приливом вдохновения погружается в любимое дело, а к утру на его столе лежит готовый рисунок, значение которого незнающему не понять. На альбомном листе изображена яркая абстракция с преобладанием в центре оранжевых и желтых оттенков, по периметру хаотично раскиданы разноцветные блики, а ближе к краям преимущество отдается насыщенной синеве. Обычно Чон, предпочитая пейзажи и портреты, редко работает в таком стиле, но сегодня ему захотелось именно так. Картина получилась сумбурной, но глаз не режущей - завораживающей. Художник думает, что вышло неплохо, да и как не могло, если он вложил в него всю свою радость. Этот солнечный посреди более темных тонов цвет с вкраплением радужных вихрей, как символ его первого после продолжительной тьмы рассвета. Но и мрак тут показан, отнюдь, не отталкивающим, ведь тот, постоянно осветляемый друзьями, им не был. Еще раз глянув на свою работу, парень улыбается, затем смотрит на настенные часы и начинает торопливо собираться в университет. Идти туда нет никакого желания, лучше бы сразу в храм, к его Тэ, с чем, зная, во что может вылиться прогул, к сожалению, придется повременить. Хорошо, что пар всего две, а потом у него есть время до вечера. Умывшись и заполнив рюкзак нужными тетрадями, он спускается вниз, где его ждет за завтраком мать. — Ты так светишься, что даже солнце тебе уступает, — треплет она макушку вошедшего на кухню сына. — Еще бы я не светился. Свобода… — довольно тянет усевшийся за стол Чонгук, подтаскивая к себе тарелку с горячими бутербродами. — Соскучился под друзьям. — Друзьям? А может, по тому мальчику, которого ты рисуешь, думая, что я не замечаю? Крылья ему зачем-то добавляешь. Видимо, он у тебя ангел, — подмигивает Лина, снимая резинку со своих волос. — Давай-ка, мы тебе что-нибудь сообразим, совсем ведь оброс, — зарывается умелыми пальцами в пряди едва не поперхнувшегося от ее вывода парня. «Знала бы ты, мамуль, насколько права» — А по «тому мальчику» особенно, — быстро приходит в себя художник, нисколько не отпираясь, пока женщина заканчивает колдовать с его волосами, заплетая их в хвостик и оставляя несколько волнистых локонов свободно виться около скул. — Я так понимаю, никакой конференции нет и в помине? — садится напротив миссис Чон, оглядывая результат собственных рук. — Джин очень смекалистая девушка. — О да, она такая. Даже в такой момент умудрилась что-то придумать. Так что буду поздно. — Оно, конечно, так, но я переживаю за нее. Передай ей держаться подальше от Саныля. Все это может дурно кончиться, — хмурится Лина, подливая себе кофе из кофейника. — Неужели ты думаешь, что он мог позариться на нее в том самом смысле? — на лбу переставшего жевать Чона залегает глубокая складка. — Я только подозреваю. Твоя подруга эффектная и умная девушка, а Саныль всегда был на таких падок. — Даже думать об этом не хочу, — встряхивает головой Чонгук. — Отвратительно. — Ага, отвратительно. Что у тебя на башке? — фыркает заглянувший на кухню Чихо. — Ты на обезьяну похож. — Что ж, поздравляю, ты родной брат обезьяны, — закатывает глаза художник, после ехидно добавляет:— Стоп, а ты ведь тоже тогда… — Мальчики… — вздыхает Лина. — Смотрю, ты в хорошем настроении, клоун. Свободу почувствовал? Так это ненадолго, — обойдя стол, забирает бутерброд из рук старшего младший. — А ты, вижу, наоборот, добровольно готов здесь запереться. Только вот что-то Саныль не спешит оценивать твои старания. — Отец меня любит, а ты лишь его будущий инструмент, — буркает задетый за живое Чихо. Чонгук, внутренне раздосадованный непроходимой глупостью брата, раздосадованно поднимает темные глаза на него: — Он никого не любит, Чи, пора бы тебе это уже усвоить. Лучше живи для себя и радуйся своей вседозволенности, а не обвиняй меня непонятно в чем. Довольствуйся тем, что имеешь, а то такими темпами останешься ни с чем. — Это угроза? — хмурится парень, чувствуя себя уязвленным, но причин оного не понимая. — Братский совет, — бросает художник и, поцеловав маму в щеку, уходит.***
Чонгук вышел из дома пораньше специально. Добираться на машине или на общественном транспорте ему не хотелось, а вот прогуляться пешком – очень даже. На территории его дома хоть и имелся большой сад, но он все равно не шел ни в какое сравнение с обычной сеульской улицей. Да, парень любил тишину и уединенность, но не тогда, когда она вынужденная. Лучше шумный и суетливый город, чем комната особняка, где либо рисуешь, сидя на иголках, потому что в любой момент может зайти отец, либо зубришь, зубришь и еще раз зубришь. Ну и в качестве отдушины — домашний спортзал, где вместо груши можно представить Саныля. Прекрасное времяпрепровождение, ничего не сказать. Теперь Чон идет и искренне наслаждается забивающимся в легкие прохладным воздухом и ветром, что беспощадно его волосы треплет. Чонгук бредет по тротуару и наглядеться не может, он так отвык от всего, как будто не месяц в заточении пробыл, а как минимум год. Проходя по этой улице ранее, она была еще полностью золотистой и даже цветы не торопились увянуть, а сейчас лишь голые клумбы и ветки с на них редкими, по всей видимости, самыми стойкими листьями, но парню не грустно нисколько, у него все, что нужно, внутри зацвело и скидывать соцветия не собирается. Кроме Джин, и, вероятно, Намджуна, никто не знал, что Чонгук сегодня придет в университет, а он и не собирался никого предупреждать, планируя сделать ребятам сюрприз. Главное, чтобы Тэхену не проболтался никто. Ему-то как раз неожиданный подарок хочется сделать больше всех прочих. Хотя, надо признать, Чонгука так и подмывало вчера обо всем рассказать своему ангелу. Пришлось даже отказаться от звонка по фейстайму, сославшись на какие-то глупости. Тэхен бы его в раз раскусил по слишком довольной мордахе. Художник немного подмерз, пока шел, еще не свыкшийся с серединой осени, и как кстати, что по пути попалось их с Чимином любимое кафе. «Ракушка» встречает нового посетителя звонким дверным колокольчиком, ароматным запахом кофе и набитой до отказа витриной со сладостями. В углу заведения сидят несколько человек, а вот барная стойка почему-то пустует. Чонгук подходит ближе, чтобы окликнуть Минхо или Джинки, в зависимости от того, кто открывает смену сегодня, но какого же его удивление, когда из-под столешницы появляется юная девушка с двумя забавными култышками-ушками на голове. — Доброе утро, — говорит она, а в следующий момент замирает, широко раскрывая серые глаза. — Ч-Чонгук-оппа? Парень и сам выглядит не менее удивленно. В первые секунды он не узнал девчонку, но благодаря всплывшим в голове фотографиям из танцкласса, которыми щедро спамил Чимин, все понял. — Тэмин? Ох, я знал, что ты работаешь, но не думал, что здесь, — улыбается Чон. — Очень рад наконец-то увидеть тебя в реальности. — Я тоже очень рада, но как ты… — мямлит выбитая из равновесия неожиданной встречей Ли. — С меня сняли арест, так что Добби свободен, — подмигивает художник и встряхивает головой, заставляя свои кудряшки и колечки в ушах игриво подпрыгнуть. — А никому не сказал, потому что хотел сделать сюрприз, но вот видишь, как получается… — О, можешь не переживать, я никому не скажу, — понятливо кивает школьница, расслабляясь. Это ведь тот самый Чонгук, который вечно шутит над Чимином с Юнги в их чатике. Нечего тут стесняться. — А ты почему, кстати, не в школе? — хмурится Чонгук. — У нас сегодня по плану поездка на баскетбольный матч, но Джинки-сонбэ не смог с утра открыть кафе, поэтому я пропускаю. Обидно, ведь играет команда Юнги-оппы. А я так хотела посмотреть... Чимин-опа мне все уши прожужжал про то, как классно играет его парень, — забавно дует губы Тэмин, становясь еще более милой и тискательной. И вправду котик… — Его парень? Я чего-то не знаю? Меня не было всего месяц! Девушка звонко смеется на возмущения друга. Чонгук в жизни оказался очаровательным и простым парнем, сразу же располагающим к себе. Да и красавчик такой. Повезло кому-то, ой, повезло… — Ну не совсем парень, но все к этому идет. Юнги-оппа каждое занятие с нами в танцклассе торчит, а как смотрит… Был бы Чимин-оппа булочкой, и его участь была б незавидна. Онни поставила на то, что к концу месяца они будут официально встречаться. — Кошмар какой, — вздыхает невольно все это дело представивший Чонгук. — Хрен Юнги, а не мой лучший друг. Я еще не врезал ему за него. Кстати, ты сказала, что у Мина матч, а где? — Точно не в вашем университете. Запамятовала название, прости. Хотя, тебе это все равно ничего не дало бы. Матч уже через сорок минут. Вряд ли ты успеешь. Чимин-оппа, наверняка тоже там, да и онни вроде как собиралась с Джуни-оппой пойти. — Да, у меня у самого пары через полчаса, а в сложившихся обстоятельствах, мне их категорически нельзя пропускать. Не могла бы ты сделать мне большой капучино с вишневым сиропом, только не приторно? — Да, конечно. Необычный выбор, — сразу же суетится Ли. — Пару минут и будет готово. Может, что-то еще? — Пару клубничных слоек с собой. Тэмин кивает и, пока кофе-машина наполняет стаканчик, ловко подхватывает щипцами выпечку и опускает в бумажный пакет. — Вот пожалуйста, с тебя восемь тысяч вон, — по прошествии оговоренного времени ставит она перед парнем заказ. — Даже жаль пить такую красоту, — грустно улыбается Чонгук, глядя на кошачью мордашку из сливок в стаканчике. — Заходи еще, может быть, к следующему разу я научусь делать ангелочков, — подмигивает девчонка. — Непременно. Кстати, ребята были правы. Ты очень милая, особенно твои щечки! — Ну нет… — краснеет Тэмин, под смех друга пряча свою «изюминку» в ладошках. День определенно обещает быть отличным.***
Отмучившись в университете, что нисколько не являлось преувеличением, так как преподаватели решили сегодня спустить на него всех собак, Чонгук стремглав несется в сторону заветного храма. С последнего раза тропинка стала заметно протоптаннее, и если там в грязи не след от кроссовок его лучшего друга, то он Джон Сноу. Чем ближе парень подбирается к заветному зданию, тем сильнее стучит его сердце, грозясь клетку грудную пробить. Ему вроде бы уже двадцать два, а волнуется так, как будто только пятнадцать исполнилось. Интересно, чем занимается сейчас Тэ? С утра он был очень активным с ним в чате, а теперь отчего-то молчит. Может, заснул? Перед тем как зайти в храм, Чон глубоко вздыхает, набираясь не смелости – нет, скорее терпения, или иначе задушит в объятиях своего ангела сразу, как увидит. Художник аккуратно толкает отозвавшуюся привычным скрипом дверь и оказывается там, где навсегда поселилось его сердце. Внутри почти все как и прежде, если не считать небольшой коврик у бассейна, веревку с развешенными полотенцами и несколько дополнительных канистр с бензином. Друзья явно здесь плотно обосновались в его отсутствие. Не то чтобы он против, просто ревнует немного. С Тэхеном все это время мог быть он, а не какой-то Юнги, почему-то остающийся здесь чаще других. Еще и его ангел как-то уж слишком к Мину привязался и чуть ли его лучшим другом не кличет. Что вообще за дела? Чонгук проходит дальше, внимательно оглядываясь, чтобы убедиться, что Тэхена здесь нет. Потом поднимается по деревянной лестнице и наконец-то видит заветную дверь. Не давая себе ни секунды на раздумья, потому что хватит уже, он уверенно ее отворяет и наблюдает самую очаровательную картину в своей жизни. На матрасе в горе одеял и подушек, сладко посапывает свернувшийся калачиком ангел, прижимая к груди плюшевого розового зайца. Представшее хочется лицезреть постоянно, и Чон себе в этом желании не отказывает, запечатляя его на айфон, чтобы в дальнейшем на заставку поставить. На полу красуется пушистый ковер, намекая, снять обувь, да и в целом комната теперь смахивает на мини-квартирку. Ребята потрудились на славу, обживая ее и создавая уют для себя, а главное для его Купидончика. Даже кактус Чимина зацвел и зеркало со всевозможными косметическими средствами появилось. Чонгук безмерно благодарен друзьям, обещая себе их как следует отблагодарить и сделать для них все, но, а пока… Художник аккуратно ступает босыми ногами по полу, вплотную подходя к матрасу и садясь перед ним на колени. Тэхен и ухом не ведет, и Чон, нагло этим пользуясь, смотрит, смотрит и смотрит, наглядеться не может. Роскошные черные крылья мягко обнимают своего хозяина, а Чонгук хочет быть вместо них. Переливающиеся серебром, заплетенные в замысловатую косу волосы мерцают под тусклым светом небольшого окошка под потолком, а Чонгук уже мысленно их расплел и зарылся пальцами. Вишневые губы заманчиво приоткрыты, а Чонгука так и подстегивает их попробовать, сначала сладко втянув нижнюю, затем верхнюю. Длинные ресницы подрагивают, скрывая за густотой красивейшие в мире глаза. Ненадолго… Чон настолько залюбовался, что упустил момент, когда Тэхен проснулся и начал разглядывать его в ответ. — Ты опять пришел в мой сон, Гуки? — нежно улыбается ангел. Его глубокий, бархатный голос прошибает во все двести двадцать, заставляя Чонгука умереть и возродиться на месте. Они разговаривали по телефону каждый день, но реальность всегда много прекраснее. — Ты не спишь, Тэ. Я пришел, я здесь, я с тобой, чтобы больше никогда тебя не оставить, — чуть хрипло от долгого молчания и волнения отвечает художник, дотрагиваясь до лица сонного юноши. Тот слишком мечтательно улыбается и ластится котенком к теплым рукам, но глаза больше не закрывает, глядя своей океанической глубиной в чужие-родные темные омуты. — Опять обманываешь, — грустно вздыхает Тэхен. — Стоит мне только моргнуть или прикоснуться к твоим губам, как ты всегда исчезаешь. Чонгук смеется, оглаживая точеные скулы ангела: — Ну так давай разрушим этот замкнутый круг. — Пожалуйста, останься, — просит и тянется ангел, не надеется даже. Тонкая кожа касается друг друга почти невесомо, бережно и так легко. Дыхание сливается воедино, ресницы обоих снова дрожат. Чонгук никуда не исчезает, а Тэхен… Для него все в одночасье рушится, чтобы реальностью возродиться. Поцелуй углубляется, сменяя невинность на страсть. Языки переплетаются, руки липнут к истосковавшимся напротив телам. Еще ближе, еще в себя. Кислорода катастрофически мало, но разве нужен он им? Любовью дышат их легкие, приятным покалыванием отдаваясь в сердцах. — Не сон, — прыгает с матраса в объятия Чонгука Тэхен. — Выдуманный так не умеет, — шелестит довольно художник, распластавшись под Тэ на ковре. Припухшие губы сталкиваются повторно, наверстывая все те дни, что были порознь, и только отброшенный в сторону розовый заяц недовольно поглядывает на них одним глазом: —«Бесстыдники».***
Чонгук лежит на ковре и мягко перебирает выбившиеся из прически Тэхена пряди. Губы обоих горят, дыхание только-только пришло в норму. Ангел, не отрываясь, на художника смотрит, видя в нем целый мир, находя в нем свою вселенную, что яркими красками прутья его клетки раскрашивает. Художник смотрит в ответ и думает схоже, правда, и галактики маловато здесь будет, чтобы отобразить все то, что он к нему испытывает. Тишина нежно обволакивает пару, ни один не хочет ее прерывать, ведя немой диалог одними лишь взглядами. Горячий шоколад Чона, так и просит испитым быть, сидя на берегу синего-пресинего моря, которое таится в напротив глазах. Когда все звезды падают в одну чащу, когда солнце не решается соревноваться с теплом влюбленных сердец, останутся лишь они, их красивая песня, что не замолкнет, как ни закрывай уши. Много ли надо для счастья? Каждому как, но им бы хоть на миг продлить это мгновение, вспять обернуть ту минуту, в которую придет момент расставания. Несправедливо. Тэхен не может выйти из храма, Чонгук боится, что больше не сможет зайти. — Тебе так идет, — улыбается ангел, касаясь кучерявого хвостика на макушке своего человека. — Значит, буду и дальше отращивать, — улыбается Чон, отводя от себя его руку, оставляет на тыльной ее стороне невесомый поцелуй, развернув, добавляет еще парочку. — Как ты здесь? — Скучал… — прикрывает глаза Тэхен, млея от действий Чонгука. — Ребята почти не оставляли меня одного, но знаешь… Все казалось не тем и не так. Как-то я случайно произнес эти мысли вслух, на что Юнги сказал мне одну умную вещь: «Даже будучи в толпе, человек может быть одиноким. Он перестает быть таковым, только тогда, когда встречает другого такого же». — Никогда бы не подумал, что коротышка-хён номер два любит пофилософствовать. И он прав на самом деле. Я чувствовал себя точно так же... — вздыхает художник, зарываясь в шелковые крылья пальцами, умиротворенно поглаживает. Юноша, приподнявшись, немного хмурясь, садится: — Чимин рассказал мне о том, что происходит у тебя в семье. Это ведь не может вечно продолжаться? — Я не знаю, Тэхен. Из раза в раз ситуация все усложняется. Чувствую себя совершенно беспомощным, а потому часто отдаюсь на волю течению. Иногда очень хочется сдаться, но во мне мгновенно все противится этому. Выбирая свою мечту, я подставляю под удар маму, а теперь и тебя. Так есть ли смысл тогда от такой мечты? — надломлено шепчет Чонгук. — Конечно, есть. Без мечты мы теряем вкус жизни. Теряем себя, — склонившись над парнем, берет падший родное лицо в свои руки. — Я так существовал сам знаешь сколько. Существовал, а теперь живу. Благодаря тебе живу. Ты моя мечта и мой смысл. Ты справишься, я это знаю. Чон тянется к морщинке на лбу Тэхена и, грустно улыбаясь, ласково ее разглаживает: — Не хмурься, Тэхен. Ты достоин только улыбок. И если мне надо бросить кисти и карандаши, чтобы спасти тебя, то так и будет. Если мне надо притворяться перед отцом и в будущем возглавить компанию, чтобы видеть тебя, то и это я сделаю. — Зачем мне тогда быть спасенным? Не нужно мне это, если ты сам счастлив не будешь, — машет из стороны в сторону головой в отрицании Тэхен, затем резко подрывается и убегает в угол комнаты. — Тэ! — следом за ним подскакивает Чонгук, испугавшись, что обидел ангела, но тот на оклик не реагирует, вместо этого срывая ткань с двух полотен, что ранее здесь были нарисованы, потом хватает со стола папку и возвращается обратно. — Вот! — бросает ее он перед ошеломленным парнем, рассыпая все наброски с рисунками по ковру, в том числе и один из самых его любимых – спящий Тэхен. — Это то, что нас свело вместе, это то, чем ты, а теперь и я живем, — снова отходит и открывает последний холст, на котором изображен за работой сам Чонгук, да настолько точно, словно уже реальный Чонгук в отражение смотрится. Он не может не узнать тот самый день, когда впервые здесь рисовал, когда впервые заночевал в храме, чтобы к вечеру следующего впервые увидеть Тэхена. Чон встает с пола и завороженно подходит к мольберту, впитывая в себя каждую деталь, коих на картине великое множество. С какой внимательностью надо было за ним наблюдать, чтобы отобразить все так точно, и как надо к нему быть привязанным, чтобы воспроизвести все с такой любовью? — Это очень красиво, мой ангел, — выдыхает Чонгук, сгребая Тэхена в горячие объятия и зарываясь в носом в его пепельную макушку. Пахнет приятно, не похоже ни на один другой аромат в мире, и даже апельсиновый шампунь Чимина бессилен его перебить. Тэхен и сам весь совершенно особенный, чему причина не крылья, а он. Нежный, понимающий, добрый, чувственный и невероятно красивый. Телом, душой, мыслями, сердцем. — Пообещай, что не отпустишь мечту. Пообещай, что не бросишь меня, — всхлипывает уткнувшийся в плечо человека ангел, обнимая ответно. Шторм, что зарождался в морской глубине его глаз, сменяется на ласковый бриз, смачивая фарфоровые черты несколькими солеными брызгами. — Моя мечта от тебя раздельно более не существует, Тэхен, — чуть отстранившись, стирает непрошенные дорожки слез с бледных щек юноши Чон. Им не надо иных поводов, чтобы вновь встретиться в поцелуе, насытиться друг другом всласть. Напористо, жадно, смысла не имея сдерживаться и навсегда этот момент в себе сохраняя. Руки Чонгука беспрестанно по спине Тэхена гуляют, исследуют, хочется кожа к коже, и их обладатель и не думает сказать себе нет. Прости, благородство, сегодня ты пролетаешь. Хитроумная, спроектированная для ангела одной знакомой модельершей кофта под крыльями по швам трещит, слишком маленькие пуговички, и ты прости, дорогая Джин. Тэхен, кажется, полностью с Чонгуком солидарен, самостоятельно откидывает остатки одежды прочь, льнет к его теплым ладоням. Чонгук не выдерживает, его под ягодицы подхватывает, а тот и не против, ногами его талию обвивает, тянется за очередным поцелуем и естественно его получает. Не только в губы, но и в беззащитную шею, прямо туда, где бешено колотится пульс. Ангел выгибается, сильней подставляется, открывая вид на острые ключицы и ярко-розовые бусинки затвердевших сосков. Манящее зрелище для не перестающего метить устами его кожу художника, который подбрасывает его вверх и несет к матрасу, аккуратно на него опускается вместе с ним. Оторваться от Тэхена невозможно, но Тэхен настойчиво тянет его толстовку вверх. Чонгук не смеет ему отказать, послушно ее снимает, демонстрируя улучшенный с последнего раза рельеф тела. Оба загнанно дышат, смотрят друг на друга, давая себе несколько секунд, чтобы собрать воедино мысли. Не получается. Тэхен такой хрупкий и мягкий, под пальцами Чона податливый, просит взглядом большего, и сам пока не знает чего, просто по наитию требует, окрашивая щеки ярким, контрастирующим с молочным бархатом кожи огнем. Идеальный для Чонгука холст, он с наслаждением будет его разукрашивать. Губы художника на чужом соске и сладкий стон на устах грешного ангела, что первым сцелуется, а второй все позволит. — Останови меня, Тэ, — хрипло шепчет Чонгук, оставляя очередную малиновую метку под судорожно дергающимся кадыком. — Зачем? — шепчет всем собой содрогающийся Тэхен. — Ты разве не помнишь, что обещал мне в прошлый раз? — Чертенок, — покачав головой, возвращается к обласканной коже парень, мучительно медленно пробираясь устами от припухших губ к шеи, ребрам, животу и далее ниже. Оставляет у кромки штанов самый яркий алеющий след. — Ах, — едва не плача, выгибается ангел, зарываясь тонкими пальцами в волосы срывающего с него штаны и белье человека. — Совершенство, — рокочет любующийся им Чонгук, мысленно выставляя себе десятку за то, как красиво изукрасил его сияющее тело. Обсидиановые крылья под ангелом раскиданы на темно-синих простынях сюрреалистичной картиной, знаменуя его окончательное падение. Нет, не так. Художник обратно его возвысит, возведя в культ своих богов, отречется от атеизма и преклонит колени, лишь бы только новоявленное божество не покидало его никогда. — Чонгук… — жалобно зовет Тэхен, и кто такой Чонгук, чтобы и дальше его мучить? Очертив языком секунду назад поставленную метку, Чон спускается еще ниже, опаляя горячим дыханием естество юноши, отчего тот шокировано распахивает ранее прикрытые глаза и пытается встать, но парень властным жестом укладывает его обратно, после в рот налившуюся головку члена вбирает, ее посасывает. — Что ты… — ужасается удерживаемый сильными руками от попыток сбежать ангел и тут же, ощутив, как их обладатель вобрал его орган полностью, давится громким стоном. Он, почти ничего несведущий в подобных делах, теряется, пробует в калейдоскопе собственных чувств разобраться, но куда там ему, бессознательно толкающемуся в жаркий плен рта, неконтролирующему свои действия и зарывающемуся пальцами в чужие темные волосы. Чистое наслаждение и нежелание сопротивляться. — Всего лишь выполняю старое обещание. Ты сам просил, — на мгновение отрывается художник, сталкиваясь с затуманенным взглядом ангела, и, не дав времени на осознание, к прерванному возвращается. Ангел, извиваясь ужом от изводящего дырочку уретры языка, едва ли сейчас что-то соображает, его слов не понимает. — Ч-Чонгук-к, — мямлит, чувствуя подключившуюся к языку, нежно массирующую яички руку. — Я... я, — не находится со словами, сметенный сумасшедшим удовольствием, его голос в крике финальном сорван. Чонгук все, что ему дали, проглатывает, легкий поцелуй на бедре ловящего звезды на потолке и свой рухнувший мир Тэхена оставляет, смотря на него, переживает, что поспешил. Тэхен ведь невинный совсем, пускай и с задатками соблазнителя. — Ты как? — нависнув над ним, убирает влажные прядки с его лица Чон, невесомо в уголок искусанных губ целует. — Еще лучше… — тихий шепот в ответ. — Что? — непонимание в обеспокоенных глазах. — Ты тогда сказал, что будет еще лучше. Не обманул… Чонгук облегченно смеется. Разве можно быть таким милым и непосредственным? Это точно тот самый Тэхен, что несколько минут назад метался по простыням, не находя себе места, и в голос стонал, доводя его слабое сердце и кое-что пониже до ручки. Кстати, об этом… — Чонгук! — до чего-то мысленно дойдя, приподнимается на локтях ангел. — А ты? — А что я? — Юнги говорил, что удовольствие должно быть обоюдным! Художник от его заявления давится воздухом. Какого черта? Мин Юнги? Вы чем тут вообще занимались? — Эм… Для меня высшее удовольствие делать тебе приятно, так что… Тэхен, неловко кутаясь в одеяло, подползает ближе и без предупреждения опускается рукой на твердый член Чонгука, и благо, что через штаны. Впрочем, ощущается все равно очень даже, долго этой пытки ему, перевозбужденному, не выдержать. — Тэ, не надо. Ты с ума сошел, — неубедительная попытка отодвинуть ладонь юноши. — Но я хочу… — смотрит уверенно не внимающий возражениям ангел, поводя взъерошенными крыльями. — Ты делаешь для меня все, а я для тебя ничего. Я тоже хочу увидеть, как тебе хорошо. — Мне и так хорошо. С тобой по-другому и не бывает, — улыбается Чонгук, чему верят, конечно, но не слушаются и нагло толкают неожидавшего его спиной на матрас. И это его, казалось бы, кроткий ангел? В итоге Чон слишком дезориентирован, чтобы предотвратить неминуемое, а вот любимые руки, напротив, слишком быстры, отчего он не успевает понять, как его джинсы оказываются приспущенными, а член пленяется мягкой, поглаживающей его по всей длине ладошкой. Чонгук очень надеется, что его этому не Юнги научил. — Скажи, если я делаю что-то не так, — смущенно просит Тэхен, свободной ладонью касаясь груди парня, что, честно говоря, устал уже умирать. Руки ангела слегка прохладные, но такие нежные, слово через шелк к нему прикасаются, чем сверхчувствительности добавляют. Чонгук без боя сдается. Назовите его слабым или еще как, но это же Тэхен, сейчас мило алеющий скулами и одновременно с тем ласкающий его член. Очевидно, человека здесь ни чему не спасти. — Чуть быстрее, — хрипло выдает он. Ангел слушается и смущенно спрашивает: — Так? — Да, — притянув его ближе, выдыхает ему в губы художник. Не может не признать, сминая его губы и продолжая ощущать внизу набирающее скорость скольжение, что происходящее нравится, вызывает желание большего, но пока нельзя, не сегодня. Вместо этого, забирая последний кислород из легких Тэхена, укладывает свою руку на его, заставляет его обхватить член сильнее, быть более уверенным. — Не бойся, — шепчет Чонгук, смешивая их дыхание и направляя движения снизу. — Не боюсь, — проникновенно смотрит Тэхен, затапливая Чона бескрайней небесной синевой, переняв инициативу, первым целует, затем с губ на шею спускается, повторяя все то, что с ним недавно проделывали. Чонгук, прикрыв глаза, все разрешает, его ладонь отпускает. Пусть делает все, что захочет, раз не боится. Тэхен хочет многого. Легонько мочку уха прикусывает, следом ключицу, горошину соска, добивает чувственным сжатием пальцем в районе головки. Художник, задрожав, изливается, ладонь, подарившую наслаждение, пачкает, на простынях обмякает, на ангела посмотреть боится. Стыдно, равно, как и хорошо. Некуда падать, барьеры, не справляясь с желаниями и чувствами обоих, разрушены. — Красив, — улыбается Тэхен, впитывая в себя каждый момент сладкой истомы на лице любимого человека. — Кажется, для меня теперь тоже высшее наслаждение делать приятно тебе.