Rainbow Wings

      Вслепую нашарив телефон, чтобы наконец-таки выключить беспощадно трезвонящий будильник, Чонгук с глухим стоном утыкается лицом в мягкую подушку в надежде вернуть утраченный сон. Парень не выспался от слова «совсем». Вчерашний день асфальтоукладчиком прошелся по его нервам, и если ситуация с Тэмин и появление нового в их «ордене» человека более менее разрешилась, то дома его ожидала очередная нервотрепка. Нет, отец, слава всем духам/богам/барабашкам — нужное подчеркнуть, не узнал о его прогуле, зато нашел другой способ пошатнуть его душевное равновесие. Стоило младшему Чону переступить порог особняка, как его сразу же попросили пройти в ненавистный ему кабинет. Разговор был нелегким.       Саныль начал издалека, не забыв сделать жесткий выговор за позднее возвращение: не пристало наследнику шляться незнамо где, пора браться за ум и начинать вникать в суть работы компании. Пока Чонгук с трудом пытался подавить всю накопившуюся на отца злость, тот, как будто нисколько этого не замечая, вознамерившись внедрить его в семейный бизнес и беспристрастным голосом оглашал свой приговор: стажировка, благо не каждодневная. Но даже так художник только и мог думать, что о потерянном времени. Времени, которое он хотел проводить с Тэхеном. Чуть подсластила горькую пилюлю очередная командировка Саныля. Неделя. У них с его ангелом будет целая неделя. Слишком мало, но тем ценнее каждая минута. Чонгук ни песчинки из отведенного не собирался терять, все их в почву плодородную обратит, а после сад цветущий на ней разобьет.       Сегодня суббота. Отец уехал еще ночью, а значит, парень свободен. Осознание этого приходит спустя пять минут, заставляя его мгновенно подскочить с кровати и унестись в ванную. Несмотря на выходной, будильник настолько рано был им поставлен намеренно, чтобы пойти в храм с самого утра. Друзья из-за Тэмин наверняка до сих пор там, поэтому в ближайшие пару дней наедине с ангелом не побыть. Чонгук не эгоист выгонять их оттуда, он, их ценящий и искренне любящий, им всегда рад. Конечно, один безумно влюбленный Чонгук на задворках сознания слегка грустит, желая остаться с Тэхеном только вдвоем – не успел после долгой разлуки насытиться его обществом, из чего следует, что с выводом художник поспешил. Эгоист – жирно и красным на лбу маркером. А кто упрекнуть смеет? В любви все мы такие.       Выйдя из уборной, Чон берет с тумбочки свой телефон, вернее телефон Джин, и какого же его удивление, когда он читает присланное Чимином сообщение.       ПакБубликЧим «Минни стало лучше, и Хосок-хён здраво рассудил, что неплохо было бы теперь доехать и до больницы, чтобы убедиться, что ее здоровью и впрямь ничего не угрожает. Джин вызвалась их отвезти. Все утро спорили у кого макнэ будет жить. Естественно, выиграла нуна. Впрочем, хён все равно сказал, что ее заберет, когда подготовит квартиру. И это очень разумно, ты бы знал какой у него там хаос творится. Мы же с Юнги и Намджуном поедем в студию для доработки песни. Ну помнишь, я тебе говорил? Так что оставляем ваше любовное гнездышко в полное ваше распоряжение. Развлекайтесь, голубки, только не переусердствуйте… Меня, если честно, пугает созвездие на шее Тэхена. Не думал, что ты такой пылесос, мелкий».       Под конец смс Чонгук выдает смешок и еще несколько раз перечитывает написанное, попутно суша волосы полотенцем. Этот маленький хён… Когда Чимин из милой плюшки превратился в это? Раньше он избегал пошлых шуток. Влияние Юнги на лицо. Художник на сделанное умозаключение цокает языком, а губы непроизвольно растягиваются в яркой улыбке. И все-таки они побудут с ангелом наедине, что усиливается осознанием, что Тэмин поправляется, да и как не могла? Отныне она в самых надежных руках. ЧонКроликГук «Смотри сам на пылесос в лице Мин Юнги не упади, коротышка-хён» ПакБубликЧим «…»       Продолжая собираться, Чонгук подумывает, что надо бы и в общий чат заглянуть, мало ли что-то поменялось, ну и Тэхену написать для него первостепенная необходимость, пускай и увидится с ним очень скоро, однако ощутить хотя бы его фантомное присутствие хочется уже сейчас. Свободу крольчатам в сети Принцесса без башни «Устаревший ник, так не пойдет» Самоуверенный НЕ ушлепок меняет ник «Свободу крольчатам» на «Звезданутый кролик» Плясунья «Лол, ахахахха» Звезданутый кролик «И вам всем доброе утро. Почему я звезданутый-то?» Самоуверенный НЕ ушлепок «Ответ на шее Тэхена фиолетовым выведен. А на кролика ты, кстати, даже не возмутился, хех» Звезданутый кролик «И все-таки, надо было вчера тебе врезать…» Солнце «Никакого рукоприкладства в мою смену» Медвед-крушитель «Поздравляю, в нашем чате появилась совесть» Принцесса без башни «Слишком много на нее одну. Совесть в очевидном проигрыше» Котик «Я ей помогу. Так что стоять-бояться всем» Купидончик «И я помогать буду! Доброе утро, Гуки. Не надо Юнги бить!» Звезданутый кролик «А что мне за это будет?» Купидончик «Поцелуй?» Звезданутый кролик «Принимается. Скоро приду» Самоуверенный НЕ ушлепок «О неееееет» Плясунья «Кто научил Тэ флиртовать? Опять интернет?» Купидончик «Ты» Плясунья «Не было такого!» Солнце «Кажется, я нашел прекрасную альтернативу бодрящему и горячему кофе, — сказал Чимин, когда Юнги будил его поцелуями, думая, что мы не видим» Плясунья «Бан тебе, хён» Звезданутый кролик «Хосок-хён определенно мне нравится» Принцесса без башни «Так, я не поняла… Продолжение-то после поцелуя будет или нет?» Медвед-крушитель «Могу устроить» Самоуверенный НЕ ушлепок покинул чат Котик «А вот это продолжение я бы точно не отказалась посмотреть» «Ps: Юнги-оппа неженка» Принцесса без башни «Какого хрена?» Плясунья «Внезапно» Солнце «Что???» Котик «Я о свидании и обнимашках, а вы о чем подумали, шалунишки?» Звезданутый кролик «Макнэ вас уделала. Кого мы растим?» «Ps: Юнги-хён не неженка, он слабак. Давайте называть вещи своими именами» Плясунья «Я тебе сам сейчас врежу»       Интересно, это Чимин внезапно превратился в кровожадное существо или это Юнги отобрал у него телефон?       Собрав все необходимое, Чонгук, между делом переписываясь с друзьями, спускается вниз. Дом пустует. Мама уехала с отцом, предварительно наготовив кучу вкусностей для сыновей, которые сейчас и уплетает за обе щеки старший из них. Остатки он благоразумно расфасовывает по контейнерам, чтобы взять с собой в храм и, весело что-то насвистывая, идет на выход, но, к своей неудаче, сталкивается с братом в гостиной. — Отец уехал, и ты решил воспользоваться этим на полную катушку? — окидывает взглядом объемный рюкзак за его спиной тот. — А ты и рад будешь настучать ему после, — хмыкает Чонгук. — У меня выходные, и я вправе идти туда, куда пожелаю. Советую тебе тоже не тухнуть дома, а сходить развеяться. — Что мне делать или не делать, я уж как-нибудь сам решу, — цедит сквозь зубы Чихо. — Вот и решай. И вообще… Я никак не пойму, в чем твоя проблема? — А твоя в чем? У тебя есть все. Отец даже стажировку тебе организовал, а ты… Да я бы на твоем месте… — Но ты не на моем месте. К счастью для тебя, разумеется. Не стоит оно того, братец. Когда каждый твой шаг контролируют, когда от невозможности что-либо изменить хочется содрать с себя кожу, когда твои мечты безжалостно топчут... — спокойно отвечает художник, прямо смотря на младшего. — … сможешь ли ты стать счастливым? — Твои мечты глупые. — На то они и мечты. Они не должны ни под что подстраиваться. Ни под людей, ни под их мнение, ни под обстоятельства. Я от своей не откажусь, и ты, раз уж на то пошло, не отказывайся. Чем ныть и нападать на меня, приложи усилия. Докажи Санылю, что ты лучше меня. — Думаешь, я не пытаюсь? Что бы я ни делал, он лишь снисходительно головой качает. — Уже далеко немало. Работай с этим, но ни в коем случае не прогибайся под него, — бросает Чонгук напоследок, и не желая терять ни секунды из драгоценного времени, покидает особняк.       Чихо в последние недели все больше стал его беспокоить. К его нападкам он давно привык, но само его нынешнее состояние вызывает смутные опасения. Младший заметно побледнел и осунулся, ореховые, болезненно потускневшие в обрамлении темных кругов глаза словно остекленели, извечные перепалки весь огонек утеряли. Теперь Чихо скорее даже не нападает, а растекается горькой обидой, в каждой его фразе сквозит какой-то надломом. Чонгук искренне недоумевает, что с ним происходит. Мама никогда ему ни в чем не отказывает, да и отец вроде бы им доволен, по крайне мере, художник не замечал, чтобы тот хоть что-то говорил младшему сыну. В этом-то и кроется вся проблема. Саныль его игнорирует, за его успехами едва ли следит, отеческими разговорами не удостаивает и будто бы вовсе не видит, поглощенный старшим наследником, его жизнью нисколько не интересуется. Чихо ревнует, Чихо везде и всюду старается успеть, Чихо из кожи вон лезет ради признания отца, да тщетно все. Чонгук говорит, что брату его не понять, но ведь и Чонгук брата совершенно не понимает. Недопонимание часто и из самых близких людей врагов делает. В данной ситуации оба слепы. Родные братья, что узы все разорвали, не заметив, что отец их еще до них истончил.       Чонгук долго на мыслях о Чихо не задерживается, предпочитая не портить себе хорошее настроение. Чонгук предвкушает скорую встречу с Тэхеном и хочет провести эту неделю незабываемо, хочет, чтобы и для Тэхена она стала такой. Проходя мимо магазинчика профессиональных средств для волос, художник вспоминает, что пообещал своему ангелу крылья раскрасить, а в голову соответствующая идея закрадывается. Собственно, почему бы и не сегодня воплотить в жизнь его желание? В итоге, Чон заходит в магазин, подзывает к себе девушку-консультанта и советуется с ней, какие марки будут самыми щадящими и безопасными. На ее вопрос, какие цвета нужны, он без раздумий отвечает: — Все, что имеются!       Девушка, которая сама недавно покрасила волосы в ярко-фиолетовый цвет, его просьбе не удивляется. Прогрессивный на дворе век, многие хотят выделяться. К коробочкам с красками она добавляет бальзамы, шампуни и по просьбе симпатичного, упомянувшего, что будет работать с темными оттенками посетителя самый лучший осветлитель. — Вы для себя? — сложив покупки в фирменный пакет, спрашивает, оглядывая его непослушные, заплетенные в хвост и мягкие на вид кудри. — У вас красивые волосы. Могу посоветовать хорошего парикмахера. — Я буду красить крылья, — с милой на лице улыбкой выдает Чон и, шокируя консультантку, добавляет: — На живом существе. — Эм.. это очень необычно, но можете не переживать, все материалы экологичны и не повредят... эм... оперению, — чуть заикается пробивающая на кассовом аппарате краски девушка.       Итоговая сумма выходит немаленькая, но и Чонгук в средствах не обделен. У него и собственная машина была бы, если бы захотел, но он не хочет. Транспорт ему, любящему передвигаться на своих двоих и любоваться пейзажами, не нравится. Находясь в салоне, а не на улице магия его окружающего теряется, не запечатлевается в сознании так, как должно, что сказывается на вдохновении. — Благодарю, у вас классная стрижка, — взяв со стойки пакет, подмигивает художник и спешит скрыться за дверьми.       Заглянув по пути в еще парочку магазинов, Чон с чувством выполненного долга отправляется в храм, добираясь до него едва не в припрыжку. Погода, как нельзя, радует, солнце усиленно сопротивляется пасмурным облакам, падая косыми лучами на протоптанную тропинку. Немного прохладно, зато сухо. Чонгук согревается предвкушением и любовью. — Гуки! — стоило ему пересечь порог святыни, откуда-то сверху слетает Тэхен. — Привет, малыш, — побросав сумки, ловит его в свои объятия художник. — А чего это ты тут опять в холоде сидишь? Почему не в комнате? — журит беззлобно, проверяя тепло ли одет тот. — Тебя ждал. Пропустить боялся, — улыбается юноша, беззастенчиво срывая легкий поцелуй с чужих губ.       Чонгуку мало, Чонгук, решив продлить удовольствие, сминает вишневые половинки, не выпуская их обладателя из плена сильных рук, пока предательский кислород не заканчивается и не заставляет прерваться. — Твое ожидание будет вознаграждено, — отпустив ангела и подхватив брошенные сумки, наводит на себя таинственность Чон, движась в сторону второго этажа. — Ты для меня лучшая из наград, большего мне не надо, — звонко смеется скачущий зайчиком за ним Тэхен. — Уверен? — толкнув двери и зайдя в комнату, скашивает на него лукавые глаза парень. — Абсолютно, — ни чуть не колеблясь. — Ты такой счастливый и одновременно загадочный сегодня, — касается светящего радостью лица своего человека ангел. — Случилось что-то хорошее? — Ты случился, — короткий чмок в его губы. — Мне нравится видеть тебя таким. — Целую неделю будешь. Еще надоесть успею, — искрясь самодовольством, озвучивает Чонгук. — Неделю? А как же твой отец? — непонимающе хлопает глазами Тэхен. — Уехал.       Юноша, радостно взвизгнув, оплетает парня всеми возможными конечностями и повисает на нем коалой. Сумки с громким стуком вновь оказываются на полу, а мозолистые руки под мягкими ягодицами крылатого проказника. — Вижу, подобной награды ты точно не ожидал, — посмеивается художник, кружа драгоценную ношу под ее счастливые писки. — И это еще не все. Сегодня я исполню одно из своих тебе обещаний, — осторожно ссаживает ангела на матрас.       Ангел, возбужденно поводя крыльями, заинтригованно на него смотрит. Он так счастлив и никак не может отойти от осознания, что его человек будет рядом все эти дни. Что там такое опять придумал этот волшебник? Тэхен нисколько не преувеличивал, сказав, что ему не надо многого, ему главное видеть Чонгука, а тот все не перестает его удивлять, каждый раз повышает планку, ничего не прося взамен. Всего себя отдает, просто так, безвозмездно. Чонгук то же самое чувствует, ему всего в мире важнее улыбка Тэхена, его безопасность и знание, что он не грустит. — Помнишь, ты хотел, чтобы твои крылья стали разноцветными? Я купил для этого все необходимое, так что... — присаживается перед ангелом на ковер художник и берет его ладони в свои. — ... твое маленькое желание вот-вот исполнится, — улыбается, но заметив подрагивающие губы и влагу в любимых глазах, теряется. Не понимает подобной реакции и чем его расстроил. — Тэ, что такое? Если ты передумал, то я... — Это слезы счастья, Гуки. Чем я тебя заслужил? — прерывает Тэхен. — Я тоже иногда этот вопрос себе задаю: а чем я тебя? Но это неважно, важно, что мы вместе, мы рядом. Я люблю тебя, — эмоционально произносит Чонгук, не отпуская чужих рук. — А я тебя, — сквозь слезы шепчет ангел.

***

— Может быть, ты присоединишься ко мне, Гуки? — так очевидно просяще тянет сидящий по самую шею в воде Тэхен, пока Чонгук промывает ему волосы. — Ну уж нет. Если я не сдержусь, а я не сдержусь, то плакала на сегодня покраска, — смеется внутренне готовый сдаться Чон. Обнаженный ангел слишком соблазнительное зрелище для его и без того не терпящей никакой критики выдержки, что уже не раз им доказано и запатентовано. — Так не сдерживайся, — хитро прищуривается повернувший к парню голову юноша. — Я хочу как тогда.       Нет, нет и нет. Чонгук на это не поведется. Чонгук сильный. Чонгук кремень. Чонгук мысленно волком воет, но не сдается. Сегодня его защищает твердо поставленная цель и наспех сколоченные барьеры, которые сейчас как-то больно подозрительно потрескивают. — А будет лучше, — справившись с помутнением, касается губ ангела человек и сразу же отстраняется во избежание срыва последних гвоздей из его барьера, которые после вполне могли бы оказаться, очевидно, в крышке его гроба. — Еще одно обещание? Его я точно с тебя спросить не забуду, — дуется Тэхен.       Вот ведь капризный ребенок, в своих желаниях открытый и ничего за душой не таящий – все нараспашку, забирай, Чон Чонгук. Со всей непосредственностью, наивностью и непоседливостью. Будто бы он откажется. Его наоборот все это вместе взятое привлекает. Ему нравится, что Тэхен всегда прямо высказывается, не увиливает, не прячется. Чонгук никогда бы не посмел что-либо в нем менять. Таким его встретил, таким его и полюбил и будет любить до последнего вздоха и до начала следующей жизни, а там, когда встретит, влюбится в него вновь. Что вообще за люди, те, кто ломает под себя свои половинки? Перекраивают их, затем грубо сшивают, неспособные даже нитки в тон подобрать. Отвратительно. Если выбрал себе человека, таким и оставь, прими, научись его слушать и слышать. Не разбивай то хрупкое, что вас свело, а иначе осколки под твоими же пятками и разлетятся потом. Больно. — Напугал, — хмыкает Чон, смывая пену с пепельных волос. — Споласкивайся, и будем наносить на крылья осветлитель.       Тэхен слушается, как можно скорее выполняет просьбу. И самому уже не терпится преобразиться. С помощью Чонгука выбирается из ванны, обсушивает полотенцем все, кроме крыльев, и, обмотавшись пледом, садится на специально принесенный для процедуры стул. Холодно, конечно, но терпимо, да и выхода у них не особо. Храм – не салон красоты. Ангел едва не подпрыгивает от предвкушения, а вот художника откровенно потряхивает. Боится все испортить и не оправдать его надежд. Оправдает. Он взялся за это от чистого сердца и ради счастья Тэхена. Глубоко вздохнув, Чонгук наносит первые мазки смеси на крылья. Несмотря на сильные переживания, работает четко и быстро. Не затрагивает внутреннее оперение, только наружное, а закончив, заворачивает его в фольгу и говорит юноше посидеть немного так. По прошествии необходимого времени окунает его в воду. — Нормально? Не жгло? — обеспокоенно спрашивает Чонгук, проверяя собранные на затылке в узел волосы падшего, опасаясь, что они могли испачкаться в осветлителе. — Нет, все хорошо. Даже приятно, когда ты кистью водил, — улыбается Тэхен, внимательно изучая получившийся результат. — Вау, смотри, они теперь почти белые сверху. — Так и должно быть. Значит, я все сделал правильно. На светлое другие цвета правильнее лягут, — объясняет Чон, помогая выбраться ангелу на сушу.       Пока тот устраивается на стуле, художник отвлекается на ранее разведенные в контейнерах краски. Чувствуя себя не в пример увереннее, макает кисть в желтый и, развернувшись к подрагивающему от прохлады Тэхену, окидывает его теплым взглядом в надежде передать ему этого самого тепла. Согревает. Тэхен в ответ словно всего себя отдает, полностью доверяется. Не из-за того, что хочет свое желание исполненным получить, а потому что Чонгук. Его самый лучший в мире человек, не просто одаривающий заботой, а за ее пределы далеко ушедший. Создавший для них собственную вселенную, в которой есть только счастье, одно на двоих дыхание и бьющиеся в унисон сердца. Там нет барьеров, стен и крыш, там лишь чистое небо над головой, а на нем – луна и солнце одновременно, стирают понятия ночи и дня. — Готов? — Жду не дождусь, — нисколько не привирая. — Потерпи немного, я постараюсь быстрее, а потом хоть целый день буду тебя отогревать, — заверяет Чон, приступая к покраске. — Целую вечность, пожалуйста, — невинно хлопая ресницами, выдает Тэхен. — Хоть бесконечность, — смеется Чонгук.       Художник торопится, но процессом все равно наслаждается. С таким материалом ему работать еще не доводилось, тем для него интереснее. С каждым его прикосновением кисти к крыльям все внутри наполняется эйфорией. Очередной мазок – перехваченное дыхание ангела, переплетение красиво гармонирующих друг с другом цветов. Обсидиановые раньше перья на глазах становятся радужными, тьма твердой руке художника с неизменным в ней оружием проигрывает. Уверенная, но ласковая борьба, нежная, чувственная с привычной заботой. Ангел млеет, даже осенняя стужа об его удовольствие разбивается. Происходящее волнительно и так приятно. Последний штрих, повторное купание, объятый со спины мозолистыми руками и стоящий босиком на дощатом полу Тэхен, который оттягивает момент, когда на себя нового взглянет. Океан в его голубых омутах так и бушует, разбиваясь, нет, не о скалы, он сам готов разбивать все вокруг. Все, кроме Чонгука. Чонгука океан любит, его он трепетно собой спеленает, утянет в свои глубины, но навредить не посмеет. В волшебную аквамариновую сферу поместит, Тэхен следом войдет. — Прекрасен, — развернув юношу к себе лицом, шепчет в его губы Чонгук и, обхватив за подбородок, слегка поворачивает его голову, чтобы тот наконец посмотрел.       Юноша, скосив взгляд, смотрит, слов не находит. Отстраняется, встает посреди красной ковровой дорожки, расправляет крылья – больше не черные, а такие же разноцветные, как и витраж над алтарем, что улыбается ему вместо солнца, напевая: «С Днем Рождения». Более не ангел-телохранитель и не падший тем более, теперь он сам по себе – Тэхен. Самый счастливый, вновь возрожденный, с бесконечным «люблю» на вишневых устах. С Днем Рождения. Да не померкнут твои цвета радуги перья, да не упадет отныне на них тьма. Никогда.       Происходящее кажется Чонгуку чем-то нереальным, завораживающим, лишающим дара речи, рассудка, сердца... А есть ли оно у него? Чонгук свое сердце давно отдал своему личному божеству, что, раскрыв крылья, сейчас стоит обнаженным под сводами храма, не чувствуя ни холода, ни печали. В нем только безграничная свобода и радость. Тэхен весь сияет, как и его выкрашенное в радужный оперение. На лице улыбка мечтательная отпечаталась, душа, сбросившая оковы, купается в любви. В любви к дарующему безмерное счастье человеку, что заставляет жить, его любит ответно. Тэхен словно вновь в небеса воспарил, а Чонгук рай нашел на земле, за который будет сражаться, лишь бы их волшебный мир никто не разрушил, не пытался даже. Как же его ангел красив. Как тростинка, тонкий, хрупкий, изящный, невинный совсем. Ниспадающие на спину серебряным водопадом волосы глаже китайского шелка, под прикрытыми веками необъятное море синих просторов затаилось, на по-аристократически бледной коже цветные, исходящие от мозаического окна блики гуляют, в танец с его внутренним светом вступают. Чонгук хочет присоединиться, отказать себе сил не ищет, подходит к Тэхену, руки на его талию опускает, согревает, показать вынуждает морские глубины. — Спасибо, — шепчет Тэхен. — Ты даже не представляешь, что для меня сделал. — Мне не надо представлять, я все вижу и так, — улыбается Чон, оглаживая чужой живот. — Пойдем наверх, совсем ведь продрог.       Ангел, развернувшись в объятиях, ласково до его щеки дотрагивается, складывает крылья и мягко целует. Большего желает, но Чонгук не дает, отстраняется, берет его ладонь, подносит к своим губам, опаляя дыханием, нежной кожи касается, затем ведет за собой в комнату, откладывая приборку и то, что и сам весь в краске перемазаться умудрился, на потом. В комнате из-за работающего электрического обогревателя намного теплее. Тэхен, захваченный эмоциями, до этого не замечал насколько замерз. Переродившаяся душа и счастье его согревали, но то все внутри, снаружи он все так же перед природой людской слаб. — Хочешь в зеркало посмотреться? — усадив юношу на матрас и укутав его ноги одеялом, спрашивает художник.       Юноша, растирая заледеневшие пальцы друг о друга, кивает, и Чонгук, улыбнувшись, спешит к стене, где висит средних размеров зеркало, принесенное Намджуном по указу просьбе Джин. Снимает его с крепежей и несет к ангелу. Ангел, встав на ноги, в него смотрит, взгляда не может оторвать и радуется, радуется, радуется. Неверяще трогает перья, наконец-то полностью разглядев картину. Выглядит еще прекраснее, чем он мог представить. — Красивые, — спустя минуту выдыхает, плюхаясь на матрас. — Ты красивый.       Тэхен за долю секунды приобретает алый цвет и под смешок Чона прячется в одеяле. — Значит, теперь ты стесняешься, малыш? — отложив в сторону зеркало, садится рядом Чонгук. — А как меня в ванну затаскивать вот нисколечки.       Тэхен краснеет сильнее, вытаскивая из складок ткани кулачок, чтобы легонько ударить смеющегося парня. Так часто Чимин с Юнги делал, когда тот над ним шутил. Он запомнил. Кулачок, перехваченный разноцветными пальцами, цели не достигает. — А если я сделаю так? — хитро спрашивает художник, сдергивая с ангела одеяло и следом опрокидывая его на простыни. — Смотря что за этим последует, — затаив дыхание, шепчет в ответ тот.       Нависнувший сверху Чонгук замирает, хочет коснуться его обнаженной кожи, но отчего-то медлит. Вместо этого каждое движение вздымающейся грудной клетки запоминает, удары чужого сердца считает, откровенно любуется, решает как будто для себя что-то и в итоге касается. Мозолистыми пальцами не успевшие на тонкой шее померкнуть звезды обводит. Решил. К вишневым половинкам припадает, их жадно сминает, воздух ангела забирает, взамен свой отдает. Сплетает языки, всякое сопротивление сводит на нет, а Тэхен и не сопротивляется, млеет, судорожно притягивая Чонгука к себе ближе, пытается отвечать, но тот собой все буквально затапливает, даже вздохнуть не дает. Он таким своего человека не видел, не сталкивался, но, боже, как же ему нравится. Ангел плавится, очередную молнию ловит, но не ту, что его с небес низвергла, эта жарче в сто крат. Она боли не приносит, лишь одно наслаждение дарит и желание ловить ее еще и еще. Чонгук на мгновение отстраняется, мешающуюся одежду с себя снимает, после возвращается. Новыми созвездиями изукрашивает бледную шею, до легкого жжения кусает крылья ключиц. Тэхен, широко распахнув голубые глаза, вскрикивает, но не от боли – от неожиданности. Художник и вправду сейчас другой. В его расширившихся зрачках стоит мрак, не злой, но все равно опасный. Ангел его не боится, ангел готов в этот мрак окунуться, только бы с ним. Будет собой сумерки освещать, звездой путеводной станет. — Тише, ангел. Кричать еще рано, — облизывает розовую бусинку соска Чон, неконтролируемо ладонями шаря по божественному телу. Сжимает их на боках, ниже спускается, обхватывает ягодицы.       Тэхен стонет, под ним извивается, чувственно выгибается, когда чувствует на и без того измученной ореоле укус. За мощные плечи хватается, но Чонгук ускользает, вниз влажной дорожкой поцелуев сползает. Прикусывает острую тазобедренную косточку, дует на давно истекающую смазкой головку вставшего члена, намеренно дразнит, слизывает соленую капельку языком, в рот не берет, заставляя Тэхена метаться в бреду и умолять. Чонгук беспощаден, повторно облизывает, вбирает одно яичко, затем и второе, сопровождаясь жалобным сверху поскуливанием. Тэхен не понимает, что происходит, он весь горит, но пеплом не осыпается, умирает и вновь возрождается. Сладко стонет, голос срывая, ублажает слух Чона – звука прекраснее для него нет. — Чонгук, — хныкает, предпринимая попытку ноги свести, чего опять не дают, вздергивают их выше, открывая для себя еще более сладостный вид на поджавшееся розовое колечко. Совсем не спешат, растягивая удовольствие, хотя все внизу болезненно изнывает. Художник, осыпая несдержанными укусами молочные бедра, потерпит, первостепенно ангела воспарить заставить, после упасть. В его объятия, разумеется. — Расслабься, — ласково предупреждает, поднимая просветлевший на миг взгляд на вконец разомлевшего юношу. С макушки до пяточек порозовевший Тэхен выглядит очаровательно, абсолютно непорочно. Хлопает темными ресницами, очевидно, не осознавая, что же такое ему говорит он. Что задумал? Ответ повергает его в шок: Чонгук, закинув его ноги себе на плечи, припадает губами к его естеству. Ангел дергается, но более ничего сделать не может. Крылья беспомощно под ним трепыхаются, художника задевают. Повержен. Художник больше не медлит, языком проходится по бархатистым складочкам, толкается внутрь, раздвигая тугие стенки. — Чонгуууук, — громкий крик. — Я сейчас… — что сейчас не договаривает, потому что Чон не вовремя вовремя пережимает его член. — Рано, ангелочек. Еще немного потерпишь, — заявляет тот. Тэхен разочарованно мычит. Чонгук, вместе с тем, проталкивается глубже, сжимает бедра Тэхена до синяков, его усмиряет. Тэхен усмиряться никак не желает, умоляет прекратить его мучить, а на деле, сам на язык насаживается. Чон хмыкает, опуская ноги негодника под его недовольный вздох. Ненасытный, оказывается, какой, требует продолжения, руки просяще к нему в намерении поцеловать протягивает. Чонгук вновь ускользает, встает и отходит к рабочему столу, роется в поисках крема для рук Чимина в ящике, но находит не его, а кое-что более подходящее – клубничную смазку с ехидной запиской от одного самоуверенного опустим кого: «Что бы ты без своего супер предусмотрительного хёна делал? Нежнее с ним, а то уши надеру, кролик». Этот Мин Юнги… Подарочек, надо сказать, очень кстати. — Гуки, ты куда? — обиженно тянет подскочивший следом Тэхен и тут же из-за неслушающихся и разъезжающихся ног падает обратно на простыни. — Я опять сделал что-то не так? Я не нравлюсь тебе в этом плане, да? — Нравишься – слишком слабое слово. Я от тебя без ума, — спешно вернувшись, нависает над ним сверху Чонгук и через секунду дарит ему долгожданный поцелуй.       Ангелу много не надо, он сразу же растекается по матрасу, оплетая всеми конечностями своего человека. — Ты же хочешь большего? Помнишь, я тебе говорил, что будет лучше? — пристально смотрит художник в подернутые томностью глаза.       Тэхен, готовый на все, согласно кивает, лишь бы только Чонгук больше не уходил. — Не бойся. Ты же мне доверяешь? — спрашивает Чон, на что получает очередной кивок.       Чонгук, подложив под чужие ягодицы подушку, начинает сначала. Зацеловывает шею, ключицы, соски, попутно смазку в пальцах разогревает. Подносит их к расслабленному после ласк колечку мышц, вводит один, отчего Тэхен испуганно вцепляется в его плечи. — Тише, малыш. Все хорошо. Расслабься. Тебе понравится, обещаю, — успокаивающе шепчет на ушко юноше парень, мочку губами засасывает, параллельно с тем двигая пальцем внутри.       Ангел, послушно обмякнув, доверяет ему всего себя без остатка. Художник добавляет второй, увереннее растягивает, раздвигает фаланги на манер ножниц, спустя пару минут находит заветный нервов комочек, чему наградой служит задушенный стон. Тэхена на подушке подбрасывает, нутро сжимает в себе уже целых три. Чонгук перевозбужден, его терпение истончается, но он держится. С юношей, как с хрупчайшей драгоценностью, обращается, боясь навредить, подорвать доверие. Его ангел только самого лучшего заслуживает, самого трепетного отношения, безграничной любви, всей вселенной, которую они создадут. Будут перерождаться вновь и вновь, не зная, что уже не впервой, что не раз встречались, что не раз обещания друг другу давали и никогда их не нарушали. Через тернии к счастью шли, не видели преград, и, если погибал один, погибал и другой.       Тэхен подспудно не хочет пальцы Чонгука выпускать, но приходится. Чонгук устраивает его поудобнее и, предсказуемо им залюбовавшись, ненадолго подвисает. Ангел для него податлив, нежен, открыт, с этой невозможной в глазах синевой просит себя испить. — Главное, не сжимайся. Сначала может быть больно, но это быстро пройдет, — оглаживая его гладкую без намека на щетину щеку, предупреждает Чон. — Я тебе верю, — выдыхает Тэхен, еще не до конца осознавая, что его ждет, зато измученное ласками тело осознает, умоляюще дрожит, несогласное с пустотой.       Художник добавляет смазку на свой член и, раздвинув ноги Тэхена шире, аккуратно проталкивается в его горячее нутро. Ангел его наказ нарушает и напрягается, затем сразу же расслабляется. Орган Чона намного объемнее его пальцев, но благодаря длительной растяжке проникновение проходит почти безболезненно, неприятно только в первую минуту, что понимают и дают время привыкнуть. Видя, что Тэхен окончательно успокоился, Чонгук, отвлекая его короткими поцелуями, начинает легонько покачиваться. Тэхен очень узкий, жадно обволакивает собой его член. Чонгука кроет, удерживать себя в рамках с каждым тягучим и по-садистски медленным толчком становится все труднее. Ангел, поймав зубами его губу, кажется, его метания чувствует, самостоятельно поддается навстречу, желает получить обещанное большее, и художник срывается, ускоряется, точно по распухшему комочку ударяет головкой. Отказ всех систем, никто не поможет, да и не надо. Тэхен стонет, едва не кричит, стыдясь своей реакции, закусывает ребро ладони. Кто бы предположить только мог, что он настолько громкий. Чонгук, отняв от его лица руку, откидывает ее в сторону, взамен своей накрывает, переплетается с ним пальцами. — Не смей себя сдерживать. Покричи для меня, — почти на рык переходит. — Теперь самое время.       Тэхен под ним словно распятый лежит, раскинутые руки к простыням им прибиты, раскрытые крылья разноцветным полотном вокруг стелятся, серебристый шелк волос по подушке разметался, веки, обрамленные подрагивающими ресницами, смежены, в уголках глаз скопились слезинки. Не от боли – чистейшего наслаждения. Особенно сильный толчок и оглушающий крик, вылившийся в белесые капли на плоском, испещренном метками животе. Ангел звезды ловит на облупившемся потолке, сжимая член художника в себе. Художник за луну хватается, внутри ангела содрогаясь. Все это для них. Для их яркой вселенной.