Rainbow Wings

      Чимин и от батла, и от всего концерта в целом ужасно вспотел. Сердце и сейчас, находясь под впечатлением выступления Юнги, ритм бешенный отбивает, не успокоится никак, руки дрожат, глаза возбужденно блестят. Он знал, что Мин, как бы это пафосно ни прозвучало, бог на сцене, но чтобы настолько? Вживую всегда все иначе выглядит, звучит, ощущается, проникает внутрь, где основной удар все по тому же сердцу приходится, «сызнова в Юнги влюбляет» - переиначил бы улыбающийся Чимин.       Дождавшись окончания последнего исполняемого Намджуном трека, Пак спешно прощается с друзьями и под их понимающие кивки с пожеланиями хорошо провести вечер исчезает в запутанных коридорах клуба. Безумно увидеть капитана хочет, но прежде решает в уборную заглянуть, чтобы липкий пот хотя бы с лица смыть, в чувства немного себя привести, а там уже по новой в них, с разбегу и с головой. Бежит, дороги не разбирая, кто-то за руку его пытается ухватить, познакомиться. Танцы Чимина без внимания публики не остались, и особо настойчивые особы, среди которых и парочка парней затесалась, едва не к с стене его готовы прижать. Чимин ловко от всех ускользает, мимо ушей пропускает комплименты и однозначные предложения, ни шанса им не дает. В другой раз он, возможно, испугался бы столь навязчивого внимания, но в данный момент все его мысли заняты только одним человеком. Нет ему дела ни до кого, кроме Юнги. Наконец-то найдя нужную дверь, танцор влетает в помещение, радуясь, что оно пустует, и проходит к раковинам. Выкручивает синий вентиль, но вместо того, чтобы начать умываться, уставившись в зеркало, замирает. Из отражения на него смотрит взъерошенное и разомлевшее нечто с чуть смазавшимся макияжем, что его нисколько не портит. В капучиновых глазах счастье откровенное плещется, а на пухлых губах улыбка мечтательная отпечаталась. Чимин себя не узнает, нет больше мальчишки забитого, боящегося собственной тени. Неуверенность сменилась обратным, от чего улыбка становится ярче. Изменения Чимину нравятся, и руки, со спины его внезапно обвившие, тоже. — А я тебя повсюду ищу, — прикусив слегка его мочку, выдыхает на ухо Юнги.       Чимин свои ладони поверх чужих опускает, дыхание задерживает на миг и в кольце крепких объятий разворачивается, без слов лишних дарит поцелуй. Напористый, жадный, заставляющий Мина растеряться на несколько секунд - не более. Мин зверем оголодавшим в манящие губы вгрызается, языком с языком в безумной пляске сплетается. Отчаянный стон - не разобрать чей. Оба, как единое целое, в унисон. Ягодицы танцора беспощадно в раковину со все так же бегущей водой, готовой через край перелиться, вжаты. Перелиться и выдержка музыканта грозится, давно уже, но сегодня особенно. С момента, как Чимин под восточную музыку извивался, неотрывно в его глаза потемневшие глядя, затем, увидев его на сцене, безмолвно что-то говорил, громко в голове отдаваясь, заседал прочно в сердце. В душе шелком стелился, по коже тысячами мурашек разбегался, пока Юнги строчки песен зачитывать продолжал, посвящая каждую только ему одному. Капитан не мог дождаться минуты, когда наконец сможет необходимого, как воздух, Чимина обнять. Эгоистично собирался сразу же после своего выступления его забрать, но неимоверным усилием сдержался. Не ради себя - ради него, боясь, что его растерзают фанаты. На себя Мину всегда было плевать, но не на зарывшегося в его корни волос Пака, которому сейчас и самому, кажется, на все с колокольни высокой и который ближе его пытается притянуть, всем собой прижимается, уничтожает между пространство, выжигает воздух из легких. Ни первый, ни второй не может решить кто поцелуй разорвет, никто уступать эту сладкую битву не хочет. Чимин, в пах Юнги толкнувшись, последнюю каплю в его бурлящий поток упасть заставляет, плотину мгновенно срывает. Юнги его под ягодицы подхватывает и в стену вжимает. В глаза, желанием затуманенные, смотрит и, загнанно дыша, ответ ищет в них. — Чиминни… Я сейчас пиздец как на взводе. Еще один такой фокус, и я не сдержусь. — Так не сдерживайся, — отвечают уверенно и даже как будто просяще. — Я больше не хочу бояться. Я хочу быть с тобой. Во всех смыслах.       Юнги, шумно сглотнув, опускает на кафель танцора и лбом в его упирается. Как он давно мечтал эти слова услышать, как терпеливо ждал и надеялся, а услышав, поверить не может. — Ты уверен? — Да.       Юнги большего и не надо.

***

      Последующие минуты как в тумане для Чимина проходят. Юнги, за руку его крепко держа, за собой в неизвестном направлении спешно уводит. Чимину неважно куда, лишь бы с ним только. Волнуется немного, прекрасно понимая, чем вечер, плавно перетекающий в ночь, закончится. Сам этого желает, но побаивается все равно. Чтобы ненужные страхи вновь поколебать не смогли, уверенность щитом выставляет, недавний, полный ненасытного голода поцелуй вспоминает, свободной ладонью к потерявшим контур губам прикасается и улыбается. Мин тем временем к самой дальней двери подходит, ее ключом отпирает и вперед его пропускает.       Перед глазами предстает небольшая, излишками не пестрящая, но достаточно комфортабельная комната с темно-зеленой отделкой. Двуспальная, застеленная серебристо-голубыми простынями кровать, пара по ее сторонам тумб, маленький холодильник в углу, журнальный столик и ванная напротив. Чимин знает, для чего подобные места выделяются в клубе, и не возражает, когда как Юнги хочет объясниться: — Чимин, я… Если тебе… — Все нормально, хён, — обернувшись, коротко целует его в щеку Чимин, тем глупые переживания отсекает. — Я в душ. Сильно по понятным причина вспотел, в одну из которых входит очень и очень горячий рэпер, — неловко смеется и, смутившись своих же слов, скрывается в ванной.       Юнги, какое-то время, пригвожденный к месту, так и стоит. Происходящее ему кажется фантазией воспаленного мозга, но нравится. Чимин сегодня необычный. Он, встретившись с его взглядом, это еще на сцене заметил. Танцор не просто на него смотрел - его душу, как на ладони, видел, его сердце в крохотных пальцах держал бережно, обещая не отпускать, на мысленное «отдай мне себя» отчетливым «забирай» отвечал. После Юнги думал, что показалось, и ошибся к своей радости. То, как пылко Чимин его первым поцеловал, то, как затем себя вел и то, что впоследствии сказал, неопровержимым подтверждением упало к ногам. Чимин к следующему шагу готов, и Юнги поможет ему его сделать, не даст отступить. Спешно ополаскивающийся Пак отступать и не собирается. Никогда больше. Вместо этого вылезает из ванны, обсушивается взятым с полки чистым полотенцем и с сомнением косится на висящую на крючке одежду. Решив не оттягивать неизбежное, думает «к черту ее» и распахивает дверь.       Раздевшийся до джинс Юнги к нему спиной стоит и задумчиво разливает заказанное шампанское по бокалам. Заслышав позади копошение, резко оборачивается и от увиденного едва не роняет бутылку. Стеснительно переминающийся с ноги на ногу Чимин полностью обнажен, руками пах прикрывает. Капитан, жадно его разглядывая, в который раз себя ущипнуть хочет. Это точно его Плясунья? «Точно» подводит итог, заметив стыдливо по чужой коже ползущий румянец и жалостливые, как у побитого жизнью котенка, глаза. Танцор силится не показывать страх, но получается из рук вон плохо. — Иди сюда, кроха, — отложив алкоголь в сторону, подзывает его к себе Юнги. Сейчас ему более пьянящее и захватывающее занятие предстоит. Один только вид совершенного тела напротив чего стоит.       Чимин, закусив губу, послушно к Мину подходит, поднять взгляд боится. Мин его подбородка легонько касается, заставляет посмотреть на себя: — Ты сказал, что не хочешь больше бояться, помнишь? Вот и не бойся, — ласково произносит и накрывает его желанные уста своими чуть шероховатыми. Настойчиво, но не как в уборной агрессивно. Вспоминая их первые поцелуи, словно сызнова все начинает, никуда не спешит, еще вся ночь впереди.       Чимин податливо рот раскрывает, привычно в прядки темные ладонями зарывается, нравятся ему отросшие волосы Юнги, ничего с этим поделать не может. Юнги, мурча в его губы, тому только рад, руками по худой спине водит, уделяя особое внимание поясничным ямочкам. Около ягодиц опасно проходится, пока не решается к ним притронуться. Рано. Отстраняется и хитро в омуты кофейные заглядывает, умиляясь с растерянного вида их обладателя. Танцор, кажется, совершенно не собирался прекращать поцелуй и искренне не понимает почему музыкант прервался. Не понимает ничего и тогда, когда Мин спиной на кровать падает, следом за собой утягивая его. — Юнги… что ты… — выдыхает Пак, распластавшись на парне. Стыдно до пылающих щек и покрасневших ушей. Лежит теперь на нем, каким-то волшебным образом оказавшийся голыми ягодицами и полувставшим членом на его животе, практически не дыша, и даже шелохнуться боится.       Юнги не отвечает, смотрит все так же лукаво, в очередной головокружительный поцелуй затягивает, после на подставленную шею губами перемещается. Чимин, пытаясь с него соскользнуть, ерзает, чем только усугубляет ситуацию. Истекающий смазкой орган то и дело трется об кубики пресса капитана, от чего с истерзанных уст срывается первый стон. Капитан вместе с тем его кадык вылизывает, чувствуя, как по горлу прокатывается дрожь, чему улыбается и на ключицы спускается, оставляет ощутимые укусы на бронзовой коже, пальцами бусины розовых сосков наминает, довольствуясь пробирающими всхлипами особенно чувствительного в этих местах Чимина, превратившегося в разомлевшее нечто. Юнги, воспользовавшись его расслабленностью, незаметно рукой к ягодицам скользит, невесомо ту, на которой нет шрама, оглаживает. Чимин замирает, но к приятному удивлению Мина, не вырывается, приняв сидячее положение, его ладонь собственной накрывает, намекая сильнее себя сжать. Олицетворение соблазнительной невинности. Прекрасен. Томящийся в джинсах член бунт настоящий устраивает, требуя внимания, готовится ширинку порвать. Юнги игнорирует, все внимание Чимину, его телу, глазам, в которые немигающе смотрит, укладывая свободную руку на вторую ягодицу, аккурат поверх ненавистных букв. Чимин дергается, пробует от прикосновений уйти, но капитан не дает, резко на себя тянет, усаживая вплотную к своему лицу, опаляет горячим дыханием его прижавшийся к животу член, вызывает щекотные мурашки, заставляя гладкие яички поджаться от предвкушения, хотя сам Чимин даже не может представить, что задумал Юнги. Ответ находится быстро. Юнги уверенно по стволу ладонью ведет, волны сладостной дрожи создает, не теряя ни секунды, налившуюся головку губами обхватывает, слизав с нее солоноватую каплю и подвинув младшего к себе за задницу еще ближе, почти на всю длину в рот берет. — Юнги, я... ах, — было собирается возмутиться танцор, но в итоге только повержено стонет.       Юнги, положивший руки на ягодицы, намертво его к месту пригвоздил, буквально сам себя Чимином трахает. Чимин, прикрыв глаза, не выдерживает, в какой-то момент самостоятельно в жаркую узость рта начинает толкаться. Первый в его жизни минет, и, черт возьми, как хорошо. Он и подумать не мог, что это будет настолько ярко ощущаться, что, сопровождаясь такой для него развратной позой, троекратно усиливается. Параллельно с тем Юнги осторожно в ложбинку пальцами проскальзывает и очень удивляется, когда нащупывает то, чего там явно быть не должно. — Чимин? — выпустив член изо рта, неверяще приподнимает брови.       Чимин, спрятав лицо в ладошках, предпринимает попытку отползти, что из-за крепко его держащих рук не получается, и мямлит еле слышно: — Я… ну… готовился. Х-хотел т-тебе приятное сделать… — И ты сделал, — улыбается Юнги, внаглую за хвостик анальной пробки хватаясь, чтобы прокрутить игрушку внутри.       Чимин глаза широко распахивает, едва на парня не падая. Вовремя успев руки подставить, по обе стороны его головы ими опирается. — Скажи-ка мне, кроха. А танцевал ты тоже с этой чудесной штучкой? — продолжает Юнги, полностью доставая пробку, и под вскрик младшего заново ее вгоняет обратно.       Пак головой отрицательно машет, всхлипывая от переполняющего его смущения вперемешку с возбуждением. О страхах он под безумными ласками Мина давно уже позабыл. — Врешь, — легко распознав обман на его лице, пораженно выдыхает капитан. — С ума меня сводишь. — звонко по ягодице шлепает, вновь и вновь загоняя игрушку. — Юнги, пожалуйста, — хнычет танцор. — Я сейчас… — Ну раз кроха так жалостливо просит, — тянет каверзно Мин и одним молниеносным движением опрокидывает Пака на кровать.       Чимин под ним откровенно поплывший лежит, покорно под поцелуи-укусы подставляется, постанывая от каждого движения его ладони на члене и скользящей внутри пробки. Не знает куда себя деть и куда толкаться, чтобы долгожданный оргазм получить. Стоит Юнги прикусить его сосок и под нужным углом вогнать игрушку, и он, не успев предупредить, изливается в бледную со вздувшимися от усилия венами руку. Опав на простыни, загнанно дышит, смотря сквозь подрагивающие ресницы на парня. Пребывая в приятной, вынувшей из него все кости неге, растекается по простыням, и слова не может сказать, а увидев, как Мин без всякой брезгливости, и, кажется, с искреннем наслаждением слизывает белесые капли со своей кожи, задушенно пищит и отворачивается. Ну что это такое в самом деле? Сколько можно его доводить? Заметив на ягодице Чимина вместо ожидаемо шрама знакомый рисунок ярко-фиолетовой бабочки, ничего теперь не может сказать и Юнги. Он убьет Кенсу, ну или в ножки ему при встрече покланяется. Работа без сомнений его. Это финиш. Чимин не понимает повисшей вдруг тишины и несмело поворачивает голову, думая, что обидел его, сделал что-то не так. Все так. Подумаешь, отправил жалкие остатки разума капитана в нижний мозг. Пустяки ведь какие. — Да ты у меня ходячий сюрприз, кроха. Значит, вот почему ты так отчаянно меня избегал последнее время? Хорошо, — голодно глядя на татуировку, как раз-таки ничего хорошего не предвещающим голосом выдает Юнги и как в замедленной съемке начинает снимать с себя джинсы вместе с бельем. — Бесит. — Т-тебе не нравится? — испуганно спрашивает Чимин, накрываясь краешком одеяла. — Не нравится… — капитан зло кидает, издевательски растягивая слова. — Что к этой божественной заднице всякие До Кенсу прикасались. Ох, и напросился же ты, Чиминни.       Танцор шокировано вылупляет глаза, осознавая, что доставший из-под кровати тюбик лубриканта и опасно на него, пытающегося отползти, надвигающийся капитан нисколько не шутит. — Юнги! — панически вскрикивает Пак, когда его сильно за ногу дергают и сразу же на четвереньки ставят, шепча на ухо томное «доигрался, теперь время моих игр пришло».       Чимина, почувствовавшего, как чужой член, пачкая смазкой, касается его вспотевшей поясницы, бросает в дрожь. Собственный орган очевидное желание изъявляет исполнения произнесенного Юнги, словно это не он несколькими минутами ранее получил разрядку. Не типичное поведение капитана огонька подбавляет, танцора распаляет. Обычно тот нежен с ним и терпелив, но, очевидно, заведенный треклятой татуировкой и пробкой, не сейчас. В Юнги будто вселился бес. Чимин и представить не мог, что такое будет заводить, да что там, Чимин и обо всех своих страхах напрочь позабыл. Полностью ушел в ощущения, ловя выгибающимися позвонками колкие импульсы, создаваемые беспощадными губами Юнги, который, выдавливая на пальцы смазку, все ниже и ниже спускается. Любимые поясничные ямочки вылизывает, подбирается языком к бабочке, ее мягко целует, неожиданно в подготовленное самим Чимином колечко мышц два пальца вставляет. Чимин сжаться хочет подспудно, но расслабленное оргазмом тело не того желает, податливо принимает все то, что ему дают. Пальцы музыканта длинные, гибкие, преступно умелые, быстро заветную точку находят, вынуждая ноги танцора моментом разъехаться. Танцор никогда своими короткими пальчиками настолько глубоко проникнуть не мог, а на что-то большее, чем маленькая пробка не решался. Теперь, сладко постанывая, жалеет, что такого удовольствия долгое время себя лишал, прикосновений Юнги избегал. Юнги, млея от тонких, доносящихся из горла Чимина звуков, и сам в голос готов застонать только от одного вида блядской татуировки и подкаченной, жадно вбирающей в себя фаланги задницы, по которой не отказывается шлепнуть, искусно замаскированный шрам очертить и вместо него более подходящее слово выгравировать. Сирена. Выдержка к дьяволу летит, член десятым коленом хозяина нерадивого проклял, низ живота ноет, нерадивый хозяин третий палец к двум другим добавляет, суетливо растягивает, через пару минут предварительно смазанный орган к пульсирующему колечку подставляет, без предупреждения входит наполовину. Чимин от неожиданности и непривычного чувства наполненности на кровать начинает заваливаться, но сильные руки на место его возвращают, заботливо за талию придерживают. — Тише, кроха. Еще немного, — поцеловав в загривок, ласково спину оглаживает Юнги, наслаждаясь его крышесносной узостью и осознанием, что первый у него. Во всем. Почувствовав, что он готов, до упора проталкивается и наконец-то отпускает себя, хрипло постанывая, темп набирает, звучно сталкивается пахом со скользкими ягодицами.       Танцора потряхивает, ноги дрожат, голос, кажется, окончательно сорвался, сил никаких стоять нет, и музыкант его понимает. Выходит из горячего нутра, спиной Чимина на постель укладывает, нежно щечку раскрасневшуюся оглаживает, наклоняется к судорожно хватающим воздух губам, в них со своим дыханием вкладывает вопрос: — Ты как? — Не очень, — выдыхает Чимин, заставляя Юнги на секунду запаниковать. — Потому что так долго себя удовольствия с тобой быть лишал. — Точно напросился, — рыкает капитан и вновь заполняет танцора собой. Остервенело в посмевшие его дразнить уста вгрызается, все стоны себе забирает. Воспользовавшись отличной растяжкой Чимина, его ноги раздвигает шире, планируя в будущем максимум из нее выжать, отныне ему пощады не ждать, Юнги за все отыграется, но, а пока... Толчок за толчком, ни секунды на передышку, до синяков сжатые бедра, жгучие на спине полосы, проносящиеся перед глазами галактики. Юнги сейчас в собственной пребывает и не собирается ее покидать примерно-верно никогда в этой жизни, да и в следующей тоже, если уж судьба его переродиться в другом мире заставит. Чимина он обещает всегда находить, звездой его путеводной нарекает, не знать им обоим покоя пока обещанного не исполнит. Покой ни первому, ни второму и не нужен. Лишь бы только Юнги так же влюбленно смотрел, лишь бы только Чимин так же слух своим красивым голосом благословлял, лишь бы только вместе. Прекраснее для музыканта картины нет. Никто не сможет ее, кроме него, воссоздать. Прости, Чон Чонгук, здесь твой талант бессилен, зато талант Мин Юнги очень даже. Его музыкальные пальцы по ребрам проходятся, какую-то мелодию наигрывают, позже на бумагу перенесут, Юнги дуэтом с Чимином ее на сцене исполнит. Чимин о том не догадывается, но однозначно будет не против. Капитан его соски сжимает, особенно сильно по и без того сверхчувствительному комочку нервов ударяет. Танцор себе на живот выплескивается, заходясь оргазменной судорогой, отдающейся в невыпущенном из нутра члене Юнги. Еще пара движений, и тот, не выходя, изливается тоже, после подгребает под бочок едва ли что-то соображающего и уставшего Чимина, целует его в мокрую макушку. Надо в душ, но не пошел бы он? Млеть в объятиях друг друга много приятнее. Внутренним демонам, как и страхам, больше между ними не встать. — Юнги, — шепчет Чимин, комкая одеяло в кулачках. — Мм? — мычит капитан, продолжая покрывать невесомыми поцелуями искусанную шею. — Спасибо. За то, что дождался. За то, что терпеливым со мной был… — Я и терпеливый? — смеется Юнги. — Скажи это мне завтра утром, когда в зеркале свое тело увидишь. Я немного перестарался… Прости. — Но мы пока что еще в сегодняшнем дне, поэтому… — Какой ненасытный. Дай пару минут, и продолжим. — Что? — Не что, а кого. Конкретно тебя и в позе наездника. — Дурак!