Rainbow Wings

— Я убью его! — рычит Чонгук, безуспешно пытаясь выбраться из крепкого и профессионального захвата наученного такому улицей Юнги. — А ну заткнись и не рыпайся, лучше к здравому смыслу прислушайся, — припечатывает сопротивляющегося друга к стене полицейского участка Мин. — Не хватало еще, чтобы и ты натворил дел, чем только себе и многим другим хуже сделаешь. Ты о матери подумал? А о Тэхене? На Джин посмотри, в конце-то концов, — жестко зафиксировав его подбородок, поворачивает его голову в сторону плачущей на скамейке девушки. — Ну? Есть контакт, или мне тебе для большего эффекта врезать?       Чонгук при виде совершенно разбитой и словно уменьшившейся в размерах нуны, которую сейчас успокаивает обнимающий ее за плечи Чимин, моментально лишается сил. Танцор не перестает что-то успокаивающее ей, находящейся где-то не здесь и не с ними, на ухо нашептывать, да только все тщетно.       С момента драки прошло три часа, из которых она ни минуты не прекращала рыдать. Охрана долго разбираться не стала и по настоянию Саныля сдала Намджуна вызванным на место происшествия полицейским. Студентка не оставляла попыток до служащих закона достучаться, нервно объясняла ситуацию, но никто ее, потребовав прекратить истерику, слушать, разумеется, не собирался. Слово далеко не последнего в городе человека оказалось весомее. В итоге, Джин осталась стоять неприкаянной душой посреди парковки, не зная как быть и что делать. Никто не придет, ей, во всем виноватой, не поможет, что, конечно, неправда, и частью сохраняющего ясность рассудка она, осознающая, что одной тут не справиться, это понимала, а потому дрожащей рукой потянулась в карман пальто, достала айфон и позвонила самому, как думалось, подходящему человеку – Юнги, и не прогадала. Тот лишних вопросов не задавал, лишь уточнил пару деталей и, прихватив с собой Чимина в качестве жилетки для нее, через двадцать минут примчался. Сам он успокаивать был не мастер, во всяком случае считал так, да и решать возникшие проблемы и одновременно с тем приводить в чувства подругу точно не смог бы. Отогнав хонду Намджуна от подъезда, чтобы ее не забрали на эвакуаторе, капитан попросил у вряд ли могущей сесть за руль студентки ключи от ее мазды и уже спустя пятнадцать минут лихо парковался у нужного, не вызывающего у него, частенько раньше туда попадавшего из-за драк на пятнадцать суток, приятных ассоциаций здания. По пути Ким, как могла, обрисовала ситуацию, но, вопреки ее ожиданиям, парни не злились, на нее не давили, ни в чем не упрекали. И как же Джим им благодарна за это и таких, как они, друзей, думает, не заслуживает. Благодарна, если бы не так все равно на себя было. Придя к общему решению больше никого в случившееся не посвящать, компания поспешила к участку, где на его пороге внезапно объявился Чонгук, готовый вытрясти из них все подробности, от чего и без того обескровленная лицом девушка побледнела сильнее, благо Юнги взял все в свои руки, причем буквально: отвесил ему, усугубляющему положение, несколько ощутимых затрещин, и теперь, порядком уставший, подпирает собой стену. — Ты прав, хён, — выдыхает зарывшийся в нервном жесте пальцами в волосы Чонгук, виня себя за то, что не заметил состояние нуны раньше. Ей наверняка сейчас хуже их всех вместе взятых приходится, а ведь она именно из-за него в это дерьмо вляпалась, к чему плюсом добавился и загремевший за решетку Намджун. Саныль так просто его не оставит, максимального наказания добьется.       Мужчина побитым и, вместе с тем, невероятно довольным в особняк вернулся. От поведанного Чонгуку Чихо не отпирался, все, как есть, рассказал, за что очередной удар, только уже от сына, схлопотал в челюсть. Чонгук оное повторил бы, и не раз, но был остановлен охраной, а отец и вовсе развеселился, намеренно на его больные точки давил, догадавшись, что Джин и Джун являются его друзьями. Художник, стоило ему услышать о том, что хён в изоляторе, не теряя драгоценного времени, сорвался в ближайший к дому подруги участок, рассудив, что скорее всего тот находится там. — Как он? Хотя тупой вопрос, — спрашивает обреченно Чонгук. — К нему не пускают и ничего конкретного не говорят. Советуют адвоката найти, ибо эта мразь, именуемая твоим отцом, всерьез вознамерилась завести на Джуна дело… — поясняет Юнги, растирая саднящие глаза. — Значит, найдем, — произносит Чон и зло стену носком кроссовка пинает. — Блядь, как же я его ненавижу. — Не сомневаюсь, — хмыкает Мин. — Неужели мы не можем больше ничего сделать? Глупо, наверное, прозвучит, но что если с ним как-то поговорить? — робко интересуется Чимин, поглаживая ушедшую в себя Джин по спине. — Поговорить? — истеричный смешок выдает Чонгук, поворачиваясь к нему. — Скажи, мне это хоть когда-нибудь помогало? Урод никого не слушает и только все в угоду себе делает. Плевал он на всех, тем более на нас. Уничтожить любого, кто встает у него пути – его кредо. Все, что мы может, это обороняться. — Ни один адвокат здесь нам не поможет, — вмешивается севшим голосом Джин. — Против его влияния и денег... Бесполезно. — Нуна… — грустно вздыхает танцор, заглядывая в ее остекленевшие глаза. — Ну зачем ты так? Повоюем еще. — Навоевалась уже, — раздраженно бросает Юнги. — В одиночку решила с Санылем справиться. Герой года, блядь... Так сложно было сказать? Попросить помощи? Мы тебе вообще кто? — Юнги, перестань. Ей и так плохо, — обрывает его негодующий Чимин. — Нет, пусть скажет, — требует Ким, стискивая зубы. Ей необходимо оплеуху от друзей получить, чтобы вконец не скатиться. Жалость не лучшее лекарство, в отличие от в лицо брошенной правды. — И скажу, — подходит к ней капитан ближе. — Говорят, молчание-золото, но явно не в твоей ситуации. Ты обычный человек, Джин! Человек, не wonder women, понимаешь? И не обязана со всем разбираться самостоятельно. У тебя есть семья, друзья, парень, в конце-то концов! Парень, который сейчас за решеткой, и представься ему возможность произошедшее около твоего дома переиграть, он бы все равно за тебя вступился, как и любой из нас. А знаешь почему? Потому что ты наш друг, потому что мы, как бы это ни звучало слащаво, тебя любим и тобой дорожим, ебись оно провались. Орден Чипов и Дейлов, мать его! — Я всегда считал тебя умной девушкой, нуна, но это… Это реально пиздец. Под каждым словом хёна подписываюсь. — вставляет Чонгук. — Знаю, я вообще не имею права тебя в чем-либо упрекать, ведь именно я являюсь одной из главных причин всего этого, но тем не менее... — Мир на тебе не сошелся, Гуки, — настолько мягко, насколько только при данных обстоятельствах может, осекает его Джин, не желая, чтобы он угрызениями совести мучался. — Я никогда тебя не винила и никогда не посмею. Винить, кроме себя, мне здесь некого. — Да не слушай ты этих придурков! — восклицает танцор, смахивая с щеки подруги одиноко скатившуюся слезинку, — Все образуется, главное не отчаиваться, и вообще... слезы тебе не к лицу. — Спасибо, булочка, — давит из себя вымученную улыбку девушка. — Но они оба правы, так что не вздумай ругаться по этому поводу со своим покемоном, а тем более, обижаться на Гука. Мне и вправду нужна была встряска, а то посмотри на меня, ну не убожество ли?       Чимин последним ее словам возмущается, Юнги показательно фыркает и, кинув «я курить», удаляется, Чонгук, неловко потоптавшись на месте, идет следом за ним.       Через несколько минут к оставшейся в коридоре паре подходит мужчина в форме и спрашивает, кем они приходятся Ким Намджуну, на что Джин тут же подскакивает со скамейки и говорит, что его девушкой, а Чимин другом. После она пытается хоть что-то о нем разузнать, а получив твердый отказ, требует отвести ее к начальнику, чтобы дать показания, но и тут не менее категоричное «нет», сопровождающееся просьбой покинуть участок, получает. — И зачем тогда спрашивать было? — зверится студентка, готовая на охреневшего, по ее мнению, мужчину наброситься с кулаками. — Как так можно? Я свидетель! — тычет в чужую грудь указательным пальцем, не обращая внимания на дергающего ее за пальто в попытках осадить Пака. — Вашего участия не понадобится, мисс. Камеры видеонаблюдения все зафиксировали, а очевидцы подтвердили, что ваш парень первым ударил господина Чона. — Да что подтвердили-то? Это Чон Саныль ударил меня, а Джун заступился! — кричит Джин, указывая на свой на лице синяк. — Я была рядом, а не какие-то ноунеймы! — Тогда вам следовало и самой заявление написать. Больше ничем не могу вам помочь, до свидания, — отрезает полицейский, не желая иметь никаких дел с истеричной девушкой, а то и впрямь ведь все глаза ему выцарапает своими когтищами. — Да что вы за люди-то такие? Дайте хоть увидеться с ним. Уж на это-то мы право имеем? — не выдерживает танцор и, решив надавить на жалость, на ходу придумывать начинает: — Нуна и так переволновалась, а ей нельзя! Она беременная, ребенка ждет от него! Невеста его!       Студентка, наученная подстраиваться под ситуацию, на откровенное вранье друга и бровью не ведет, поддерживая его идею. Наигранно всхлипывает и оглаживает несуществующий живот. Смутившийся мужчина ненадолго задумывается, зная, что пропусти он их, и огребет от начальства по первое число. Ему был дан четкий приказ не брать никаких показаний с Ким Джин и уж тем более не позволять ей увидеться с заключенным, но то ли совесть проснулась, то ли понимание, что упертую парочку так просто отсюда не выдворить, отмашку дает: — Только один из вас и недолго.       Чимин без всяческих притязаний сразу же подталкивает подругу в сторону удаляющегося полицейского, понимая, что ей нужнее. Затем, ловя ее благодарный взгляд, усаживается на скамейку и говорит: — Я подожду тебя здесь.       Долго идти не приходится, пару минут, и Джин уже порог следственного изолятора обивает, несколько секунд не решаясь зайти. Что она Намджуну скажет? Он, наверное, и видеть ее сейчас не хочет, не то что слышать, но она должна попробовать, как бы ни было стыдно ему в глаза смотреть. — Поторопитесь, у вас десять минут, — подгоняет ее сопровождающий и тактично уходит. И на том спасибо.       Тяжело вдохнув, девушка заходит в тускло освещенное помещение и сразу же цепляется взглядом за сидящего за решеткой и понуро склонившего голову парня. Сердце мгновенно наполняется режуще-колющей болью, его владелица не выдерживает этого вида, которого даже в самых страшных кошмарах не видела, и вот теперь... наяву. Памятуя, что времени мало, первый шаг на ватных ногах по направлению к камере делает. Стук ее каблуков гулко от серых стен отражается, Намджун глаза на нее поднимает, ими ее, дрожащую, прожигает, с тахты встает, будто бы нехотя, и вплотную к железным прутьям подходит. Джин впервые не может его прочитать, такой он, лишенный эмоций, ей не знаком. Холодом, отчужденностью, опустошенностью разит от него. Чувства ужаснее студентка не припомнит, горло сдавливают невидимые, но удушающие тиски. — Джуни… — только и получается хрипло выдавить. — Как тебе вид? Нравится? — иронично спрашивает продюсер, опуская руки в карманы потертых джинс. — Мне вот не очень. — Что ты такое говоришь? — всхлипывает Джин. — Не издевайся. Я бы никогда… — А кто издевается? Уж явно не я, принцесса, — не переставая жалить ядовитой иронией. — Джун, я... прости меня... позволь объясниться, — прерывисто девушка просит, ранясь чужим, покрывшимся корочкой льда взглядом, почти осыпается. — Мне твоей лжи с избытком хватило, — хмыкает горько Джун. — Проблемы в компании отца, значит... Но все же попробуй, я слушаю.       По горлу студентки ежей стая прокатывается кубарем, не дает говорить, но она больше не намеренна на их поводу идти, и так слишком долго молчала: — Как ты уже знаешь, этот ублюдок заимел на меня виды. После того, как ты увидел нас в ресторане, я и вправду разорвала с ним все связи, отказалась от репетиторства, но он... его это не устроило, и он начал под меня копать, все обо мне разузнал, в том числе и то, что никакой я не преподаватель, а обычная студентка, подруга Чонгука. В день конкурса Саныль решил напомнить о себе, поставил условие, что если я... ну, не соглашусь на встречи с ним... — заламывает в отчаянии Джин пальцы, не решаясь на Намджуна смотреть. — Опять Чонгуком пригрозил? — сжав руки в кулаки, прерывает ее скатившуюся в мямленье исповедь Намджун. — Я понимаю, как Гуку тяжело, но ты же ему не мать! Блядь, да тебя саму защищать надо... — Не только им, — тихим голосом отвечает Джин и спешит пояснить: — Саныль заключил контракт с моими родителями. Заранее... тем лишил меня возможности предупредить их о том, какой он на самом деле человек. Он на мою семью нацелился, понимаешь? Я не могла иначе, он же уничтожит их! — на последних словах с надрывом кричит, ударяя себя в районе сердца.       Намджун устало глаза прикрывает. Не мог даже предположить о таком. Чонгук не раз говорил, что его отец расчетливая мразь, но чтобы настолько... Чертов ублюдок. Злится на девушку, вернее, на ее самоотверженность и молчание и, несмотря ни на что, защитить ее хочет, но, запертый здесь, теперь и самой малости не в состоянии для нее сделать. — Джин... ну почему ты такая? Ведь несложно же было сказать. Мы бы вместе со всем справились, придумали что-то. Ты всегда говорила, что одна голова хорошо, а несколько лучше... Почему ты сама-то к себе не прислушиваешься?! — схватившись за прутья, в бессильной ярости прижимается лбом к ним Намджун. — Я боялась. За вас всех, за семью! — подбегает к камере Джин и любимое лицо сквозь ненавистную преграду в плен ладоней своих заключает, смотря с неподдельными муками на него. Возобновившиеся слезы разбиваются около ног. — А за себя? За себя не боялась? — ее рук холодных касается Джун, прикладывая одну из к губам. Джин больно видеть его разбитые в мясо костяшки. — На себя мне всегда плевать было, — шепчет она, внутренне умирая от его к ней незаслуженной нежности. — Но не на тебя, — твердое добавляет. — Я тебя вытащу, обещаю. Со дня на день, ты только верь. В нас верь, — выдыхает в напротив уста, почти не касаясь целует и тут же, чтобы решимость не потерять, отстраняется. Пора брать себя в руки. — Что ты задумала? Не смей! — кричит раненым зверем Намджун, догадываясь о намерениях девушки, пока вошедший полицейский на заднем плане оповещает, что время вышло. — Я не прощу тебе этого, Джин! Ты хоть понимаешь, чем это для тебя обернется? — Понимаю, Джуни. Гордость не стоит любви, — замерев на выходе, печально улыбается Джин. — А я тебя слишком сильно...

***

— Мы давно с Чимином заметили, что с тобой творится что-то неладное, — выдохнув стройку дыма в темное небо, начинает прислонившийся спиной к стене полицейского участка Юнги. — Сегодняшнее происшествие окончательно добило тебя. Так что давай вещай. Не повторяй ошибок Джин. — Да уж, видимо, до актерской игры нуны мне как до луны, — горько усмехается в полуметре от него стоящий Чонгук. — Я так очевиден? — Тэхен и тот при всей своей наивности догадался, — хмыкает Мин и делает новую затяжку. — Он, кстати, попросил ненавязчиво о твоих проблемах разузнать и тебе помочь, но ты же меня знаешь. Я только с разбегу и по лбу умею, поэтому советую вытащить язык из задницы, а иначе это «по лбу» будет с ноги.       Чон ненадолго задумывается, не знает с чего лучше начать, да и надо ли? Оглядываясь на ситуацию, в которую загремели старшие, понимает, что надо. Сил продолжать все держать в себе не осталось. Лишь бы до ангела такая его правда не дошла, в противном случае, конец... — Я расскажу, но пообещай мне кое-что. Тэ ни за что и ни при каких обстоятельствах не должен об этом узнать, — собравшись с духом, озвучивает он, на что друг, скосив на него взгляд, выгибает бровь, но, видя, как тому тяжело, согласно кивает. — Намджун-хён откопал кое-что, что поможет вызволить Тэхена из храма... — Я так понимаю, это кое-что из ряда вон? — даже не спрашивает, а скорее констатирует Юнги и, догадываясь, что от рассказа ничего хорошего ждать не стоит, тянется за второй сигаретой в карман, заодно и с художником делится.       Художник, благодарно кивнув, прикуривает неизменно мятную сигарету об чужую и с удовольствием затягивается, затем поясняет: — Чтобы освободиться, ему надо лишиться крыльев. Тогда он обычным человеком со всем из этого вытекающим станет. — Час от часу не легче, — сжимает переносицу капитан. — Инфа проверенная? — Да. С хёном связался бывший ангел, который когда-то попал в аналогичную ситуацию. Только, в отличие от Тэ, он пробыл в заточении пять лет, а не сто тридцать шесть. Его наказали за любовь к человеку, с ним сейчас и живет, вроде как, они даже женаты и у них есть дочь. А выбрался Лухань – так его зовут, по совершенной случайности. Его какие-то ублюдки нашли, но из храма вытащить его по понятым причинам не смогли, а доказать, что они реально встретили ангела, хотелось, поэтому они отрезали ему крылья. Так он смог преодолеть барьер, — с заметной в голосе ненавистью рассказывает Чонгук, время от времени прикладываясь к спасительной сигарете. — Чтобы во всем убедиться, я тем же вечером после разговора с Джун-хёном позвонил Луханю, и честно... не вижу причин ему не верить. Однако никакой радости это знание мне не принесло. — И это… это единственный выход? — хмурится Юнги, пытаясь уложить услышанное в голове. — Пиздец же... — И я о том же постоянно думаю. Я не смогу, понимаешь? Даже если другого выбора нет... Лучше сразу меня застрели, — бьет кулаком в кирпичную стену Чон, в кровь рассекая костяшки. Алые капли опадают на промерзлую землю, теряясь в снежном покрове. Теряется и сам эмоционально не стабильный Чонгук. Рассказал, но легче не стало.       Юнги никак слов нужных не подберет, стоит истуканом и челюсти до скрежета зубного сжимает. Спустя долгие три минуты тихий вопрос задает: — Ты хотя бы отдаленно намекал об этом Тэхену? — Побоялся. Тэ же до жути проницательный, чувствительный к чужим эмоциям, где не надо откидывает свою наивность. Единственное, на что я решился, так это спросить что значат для него крылья, а он... — по осунувшейся щеке непрошенная слезинка сбегает, присоединяясь к уже припорошившейся снегом крови. — ... он ответил: «свобода». — Я понимаю тебя… Тоже бы никогда не решился на подобное, но... все во мне кричит, что выбор за ним, не за нами, а я... Это чудовищно, Гук. Я ему не скажу. Будем другой способ искать, времени у нас предостаточно. Ты, главное, не молчи, не держи все в себе, а то сам заложником станешь, Тэхену ты нужен сильным. Знаю, я не тот человек, который годится в лучшие друзья, но... ты всегда можешь обратиться за помощью ко мне, — чуть запинаясь, искренне выдает переживающий за друзей Мин. — Лучший друг у него уже есть, — внезапно доносится за их спинами всхлип. — Правда до безобразия слепой, не догадавшийся, что что-то не так. — Чимин… — отбросив в сторону сигарету, выдыхает Чонгук, спешно стирая с лица подспудную влагу. — Да что Чимин-то опять? И долго ты об этом собирался молчать, идиот мелкий? — с разбегу врезается ему в грудь танцор и крепко обнимает. — Видимо, Юнги мало тебе отвесил затрещин, надо бы еще.       Чон не противится, ответные объятия дарит и поглаживает его по дрожащей спине, от чего немного легче становится. Стыдно перед ним и, вместе с тем, его мечущуюся душу накрывает спокойствие. Маленький хён его понимает, как бы сейчас ни возмущался, не таит, готовый ради него в огонь и воду пойти, зла. Чонгук и к вредному, рядом неловко топчущемуся Юнги похожую привязанность испытывает. Пускай тот и ворчит временами, точнее постоянно, но всегда необходимые слова найдет, в своей манере поддержит, в беде не оставит. Верно говорят, что нельзя судить по обложке, главное внутренняя составляющая, а у Мина она мягкая, добрая, теплая. — Спасибо… — грустно улыбается художник, а заметив, что кое-кого не хватает, хмурится. — А где нуна? — С Намджун-хёном. Мы с ней разыграли спектакль, и ей разрешили недолго с ним побыть, но большего мы, к сожалению, не добились. Показания как не принимали, так и не собираются, — отстранившись, вносит ясность Чимин. — Ублюдок подкупил, — уверенно говорит хорошо знакомый с методами отца Чонгук. — Не вечер, а одна сплошная безнадега, — уныло резюмирует Юнги. — У меня пока что никаких мыслей нет, что со всем этим дерьмом делать. — У меня тоже. Домой-то не знаю, как возвращаться после всего случившегося. Я ж не случайно здесь оказался, а, как бы это тупо ни звучало, благодаря Санылю. Он побитым в особняк завалился, а еще довольным, ну и, наверное, на радостях не поскупился на детали своих похождений, за которые я ему врезал, и теперь жалею, что не добавил... Вернусь и точно не сдержусь. — Только твоего очередного домашнего ареста нам и не хватало для счастья, — фыркает капитан, поджигая уже третью подряд сигарету. — Хотя понять можно. Я бы и сам не отказался прописать мудаку парочку. Сначала ты, потом Джин, а сейчас и Намджун. Комбо, блядь, просто. До всех, сука, добрался. — И мама, — с болью в голосе подытоживает художник. — Нет, так не пойдет. Я понимаю, что у Саныля связи, но как насчет где-нибудь от него укрыться? Хотя бы на время, — вставляет Чимин и отбирает у Мина сигарету. — Да хватит уже дымить, пепельница! Все легкие посадил, как ты выступать будешь, тупица?       Вдобавок к гневной тираде получивший подзатыльник Юнги печальным взглядом провожает свое успокоительное, но не возражает, а то, зная Чимина, секс ему в ближайшую неделю не обломится. Чонгук, не будь он в подавленном состоянии, обязательно ляпнул бы что-то про престарелых женатиков, но выдает совершенно другое, не отходит от поднятой темы: — Я не раз думал об этом, но куда мы с ней пойдем? Не в храм же ее забирать? — Берлога Джуна по понятным причинам сейчас пустует, да и он все равно там почти не бывает, обычно зависая в своей студии или дома у Джин, — предлагает Юнги. — Вам по-любому надо валить из особняка, так дальше продолжаться не может. Универ и без того тебе нахуй не сдался, а с деньгами мы первое время поможем, потом и с работой, может, что-то решим. Подпольный заработок никто не отменял, я тебе это, как эксперт, заверяю. Думаешь, где я бабки беру? — Юнги прав, тебе надо бежать, — из-за угла здания подходит к ним поникшая плечами Джин. — Нуна… — виновато оглядывает испачканное в потеках подводки и туши лицо девушки Чонгук. Не может себя не винить. Джин ради него рисковала, из-за чего и угодила в лапы Саныля. — Давай без угрызений совести, Гуки. Я все понимаю. Не бери на себя больше того, чем способен вынести. Я, знаешь ли, тоже своего рода в этом эксперт, и посмотри куда это меня привело? — горько усмехается Ким и, растерев покрасневшие глаза, отводит глаза в сторону. — Я поговорила с Джуном, но... с вашего позволения оставлю наш разговор между нами. — Как скажешь, — соглашается Юнги и без лишних слов движется к припаркованной в нескольких метрах мазде.       Остальные, понимающе кивнув, идут следом за ним. Каждый о своем думает, но все равно неизменно сходятся в одной точке: надо спасать. Всех. — Я подготовлю маму. Она, конечно, уверен, будет отпираться из-за боязни за Чихо до последнего, но там без вариантов, да и Саныль его не тронет. Чи мечтал стать наследником, вот и пусть, все карты у него на руках, — устроившись на задних сидениях вместе с Джин, прерывает повисшую паузу Чон. Юнги садится за руль, Чимин рядом на переднее плюхается. — Не тяни только, — провернув ключ в замке зажигания, говорит Мин. — Маякни, как будешь готов, ключи от квартиры у меня есть. Сейчас завезем нашу героиню домой, а завтра на свежую голову все подробнее обсудим. Может, за ночь хоть что-то толковое нарисуется.       Джин брошенную в ее сторону поддевку не комментирует, смиренно все принимает. Не возражает и закреплению за другом водительского места. Не в том она состоянии, чтобы самой садиться за руль. Влетит в ближайшую стену и не заметит, посчитав, что в сложившихся обстоятельствах так и нужно. Разбитая и уничтоженная, но упрямо пробующая по пылинкам хотя бы подобие себя прежней собрать. Собрать, чтобы несколькими часами позже вновь на атомы расщепиться. Ее гордость уже смирилась, озвучен для нее приговор. — Я тут подумал... — начинает робко Чимин. — ... а что если компромат на Саныля собрать? Ну, то, что он принуждает и всякое такое. — Идея здравая, — кивает Чонгук. — Но это значит, что нуне придется продолжить с ним встречаться, а этого нельзя допускать, она и так настрадалась. Тем более, он может зайти дальше, ну... вы поняли... — тушуется на последних словах, а в мыслях: «если уже не зашел».       Джин от им озвученного вздрагивает, моментально съеживается, вида чего старается не подавать, и наигранно безразлично кидает: — Мне так и так придется продолжить. Он мою семью на коротком поводке держит, а теперь еще и Джуна. — Блядь, ты это сейчас серьезно? — не успев выехать с парковки, резко по тормозам бьет Юнги. — Даже не думай, или я тебя наручниками прикую к батарее. Какая нахрен семья? Да они, если им все рассказать, сами аналогичное сделают. И поверь мне, им плевать будет на свою карьеру и деньги. Лучше в Сибири с русскими мишками жить у черта на рогах, чем иметь дело с этой мразью. Какой нормальный родитель отдаст свою дочь в лапы ебанутого садиста?       Джин, закусив губу, молчит, принимая и понимая доводы Юнги. Сердце щемит от, отнюдь, не показного переживания друга, впрочем, как и всех здесь присутствующих. Чонгук, притянув ее ближе, ее голову укладывает себе на плечо, мягко по коленке поглаживает, от чего новые слезы на глаза наворачиваются. Она этого не заслуживает. — Ты не сомневайся, нуна. Хён прав, и нисколько не преувеличивает, — вмешивается Чимин. — Тем более, наручники у нас точно найдутся, правда меховые...       Художник не сдерживает смешка. Капитан громко прокашивается: — Кроха, тебе бы поменьше с Тэхеном общаться... Ляпаешь в последнее время похлеще, чем он.       Джин вымученно улыбается. Ее друзья просто нечто.

***

      Джин, как на эшафот, идет в сторону указанного Санылем в сообщении гостиничного номера. Небрежно одетая, без грамма косметики, на школьницу сейчас больше походит, чем на взрослую девушку. Сжимает руки в кулаки и сердца удары считает, не может надышаться, понимая, что навстречу гибели верной шагает. Понимает, но не отступает, права не имеет. Чимин, сам того не осознавая, ей неплохую идею подкинул, и она, памятуя о его словах, от и до телефонный разговор с мужчиной записала, в котором они условились о скорой встрече в роскошнейшем из отелей Сеула. Беседа выдалась мерзкой, но зато четко отражающей, что Джин шантажируют и принуждают. Ноги с приближением к нужной комнате идти отказываются, заплетаются и «коленками назад» в надежде переубедить ее поворачиваются.       «В последний раз» – обещает им и себе Ким. Только бы пережить все то, на что сама себя обрекла.       Остановившись у двери своей клетки, студентка пытается успокоить слишком участившийся пульс, что не получается, и она задыхается. Сердце умоляет отсюда бежать, но глух к его мольбам разум решительный остается. Джин никому и ничему не остановить. Джин тверда в намерении любой ценой спасти Намджуна. Включив ловко пристроенную в сумочку и хорошо сохраняющую все попавшее в ее объектив камеру, которую почти не видно, она набирает в легкие воздуха и заходит в номер, где сразу же сталкивается взглядом с самым ненавистным для нее человеком. Девушка, глядя на него, стоящего у панорамного окна со стаканом, вероятно, коньяка, шумно сглатывает, цепляясь за сумку, как за соломинку, и с порога не двигается. — И еще раз здравствуй, дорогая. Рад тебя вновь увидеть так скоро, — до отвратительно добродушно улыбается Чон.       Вопреки ситуации, Джин его несколько заплывшее от побоев и пестрящее пластырями лицо радует. Намджун бить умеет. — Не могу сказать о тебе того же, — фыркает она. — Пытаешься страх за дерзостью скрыть. Так очевидна, — отпив коньяк, хмыкает мужчина. — Скорее уж отвращение, — парирует девушка. — Обычно я не прочь послушать твой язвительный язычок, но сейчас явно не тот случай. Мы здесь для другого встретились, верно? — красноречиво кивает на поражающих размерами кровать. Все в целом помещение шикарно, всем собой кричит о роскоши и дороговизне. Джин от этого тошно. — Человеку, шантажирующему меня родителями и подкупающему полицию, на слово верить нельзя, поэтому звони в участок и аннулируй заявление. Ким Намджун должен выйти на свободу немедленно, — проигнорировав его выпад, переходит к сути дела студентка, проходя в комнату. Попутно ищет местечко с лучшей видимостью для камеры, а найдя, ставит сумку на размещенный напротив кровати стол у стены. — Какая злопамятная, — беззлобно посмеивается Саныль, доставая из кармана пиджака телефон, — Что ж, твое требование справедливо, но и у меня тоже есть кое-какое условие. — И как наглости только хватает? — неприязненно кривит губы Джин. — Тебе мало того, что, по сути, принуждаешь меня к сексу? — Ты прекрасно знаешь, что я собственник и не намерен делиться своим ни с кем. Я отпущу твоего мальчишку, но впредь ты больше с ним не встречаешься. Ты моя, это ясно? Не только на текущую ночь, но и на все последующие, а иначе – сама догадаешься. — Какая же ты скотина, — шипит девушка. — Попридержи тон, милая, не выводи меня из себя. В противном случае, тебе же хуже и будет, — спокойно озвучивает Чон, когда как в его темных глазах чистейший гнев плещется. — Или ты специально меня раззадориваешь? Любишь пожестче? — Звони, — не ведясь на провокацию, цедит сквозь зубы Джин, а внутренне с первой маленькой победой себя поздравляет. Саныль более чем достаточно наговорить для компромата успел. Глупо с его стороны. Неужели он о законе бумеранга не знает? Настолько уверен в своей безнаказанности? Ну ничего, скоро узнает. Джин вместо череды бесконечных дней отделается одним. Не менее ужасающим, омерзительным, могильным холодным веющим, но все же одним, так от оков освободится.       Мужчина, одарив гостью очередной недоброй улыбкой, набирает необходимый номер, ставя телефон на громкую связь. Демонстративно четко каждое слово проговаривает в динамик, чтобы у нее не возникло лишних сомнений. Отпустить-то сейчас пацана он отпустит, но ничего ему не мешает повторно его за решетку упечь, стоит лишь Джин оступиться или ослушаться. — Довольна? — откинув айфон на тумбочку, приближается к ней. — Пришло время твоей части.

Гордость не стоит любви.