***
Парни, позаботившись, как смогли, о пострадавших, идут по лесу в полном безмолвии, вслушиваясь в их почти неслышимое дыхание, и надеются на лучшее. Что человек без веры? Пустота. Терять надежду нельзя. И сами не в лучшем состоянии находятся, чем провалившаяся в забытье пара. Перепачканные сажей и кровью, пестрящие ссадинами и ожогами, измученные, безумно уставшие, напуганные, надышавшиеся ядовитым дымом, в подпаленной одежде. Увидь их кто сейчас, и подумал бы, что они прошли через все круги ада, но каким-то образом умудрились выжить. На деле так и есть. Юнги, одетый в одну футболку, отрешенно на руках несет завернутого в его куртку Тэхена, игнорируя ломоту в костях и жжение в легких. Рядом с ним Чимин с Чихо ковыляют, еле как удерживая на своих плечах Чонгука. Случившееся Мина, оставшегося искореженной душой погребенным под завалами обрушившегося храма, разбило, но не сделай он то, что сделал - лежать под обвалившейся крышей им всем. Стоило ему вынести бессознательного юношу из здания, как буквально через пару секунд оно сравни карточному домику с оглушающим треском сложилось, опаляя его спину смертоносным дыханием объявшего его пламени, будто не хотело своего пленника отпускать, продолжало к нему тянуться. Промедли Юнги хоть на миг, и, как минимум, три смерти гарантированы. Сам он, Чимин и ныне уже бывший ангел. Об этом Юнги, пребывая в состоянии аффекта, думает едва ли, в агонизирующих мыслях лишь одно более-менее связное бьется «доставить Тэхена и Чонгука в больницу», потому что кошмар далеко не закончился. Оба отравлены дымом, у обоих страшные раны, у первого остатки крыльев, наспех чем пришлось перемотанные, из лопаток торчат, у второго открытый перелом перевязанной Чихо ноги и бог весть что еще знает. Как бы не было заражения, как бы они в принципе очнулись. — Это я виноват, — внезапно тишину прерывает Чихо, глядя невидящим взглядом куда-то вперед. — Моему поступку нет оправданий, и единственное, что я могу сказать в свою защиту... Я не знал, что там будет... ангел. Но незнание от ответственности не освобождает, так что... — Тебя бы за такое… даже я бы до полусмерти избил — шипит Чимин, с трудом переставляя ноги под тяжестью ноши. — Поверить не могу... Ты же нормальный пацан... Он ведь твой родной брат. Как ты мог? — Я был зол на его побег. Ослеплен яростью... завистью, если хотите. Но я бы никогда не посмел никого калечить. Я просто... — Что ты просто? Язык тебе для чего? А уши? Глаза? — вспыхивает мгновенно Юнги, словно очнувшись от долгого сна. — Поговорить с ним, не? Узнать о причинах? Войти в положение? Тебе сколько вообще лет? Ты, блядь, в курсе, что убийцей едва не стал? Поджечь храм... А чего сразу не весь лес? Сука... — Юнги… — с болью Чимин на него смотрит. — Не надо. Легче от криков не станет. Сейчас не то важно… — Что Юнги? Мы их чуть не потеряли… и сейчас можем. Я, блядь, этими руками крылья на Тэхене даже не срезал, а ломал. Я… — надсадно хрипит Мин, расчерчивая почерневшие от копоти щеки дорожками неконтролируемых слез. — Н-но зачем? — шепчет Чихо, пораженный его поступком. — По-другому стены храма Тэ было не покинуть. Удерживающий его там барьер не пустил бы. Он падший и был сослан туда в наказание за спасение человека вопреки воле небес, — поясняет танцор, нисколько не обижаясь на Юнги за срыв, а вот Чихо и вправду бы ударил, и не раз. — Юнги… — не дав младшему Чону задать ряд сопутствующих этому вопросов, доносится запыхавшимся голосом несущегося к ним на всех порах Намджуна, следом за которым бежит взъерошенный Хосок. Чимин с подачи знающего, что без помощи не обойтись, Юнги им еще на подходах к горящему зданию позвонил. — Помогите Чимину. Тэхена я сам донесу, — бесцветно говорит, кажется, лишившийся эмоций капитан. Они, выплеснувшиеся на всю жизнь вперед, вероятно, атрофировались. — Они… — не обратив никакого внимания на незнакомца, обеспокоенно оглядывает хореограф безвольные тела Чонгука и Тэхена, сейчас похожих на мертвецов. — Крылья... Где крылья? — округляет в ужасе глаза, заметив, что у ангела их не хватает. — Чонгука балкой приложило, а Тэхен скорее всего от болевого шока сознание потерял, когда... когда... — не может из себя страшную правду выдавить всхлипывающий Чимин, пока Намджун снимает у них с плеч художника и затем располагает его на своих руках аналогично держащему Тэхена Юнги. — Вы все-таки это сделали… — обреченно вздыхает Ким, скашивая взгляд на совершенно убитого Мина. Тут и гением быть не надо, чтобы догадаться кто взял на себя этот крест. — Они сгорели или что? — в силу неосведомленности о найденном младшими способе освобождения Тэхена из храма продолжает не понимать Хосок. — Так было нужно, иного решения преодолеть барьер мы не успели найти. Иначе говоря, билет на свободу, — кратко разъясняет продюсер, избавляя Юнги и Чимина от тяжкого бремени ответов. — Блядь. Просто блядь, — не удерживается обычно избегающий ругательств мужчина и, оценив состояние хрипло дышащего и выглядящего так, будто с минуту на минуту упадет, Юнги добавляет: — Юн, давай-ка я Тэ возьму. У тебя ожоги и... — Нет, — отрезает капитан. — Тогда хотя бы так, — накидывают на его продрогшие, но того не ощущающие плечи пальто. — Я, конечно, понимаю, что права голоса не имею, но хоть кто-нибудь догадался скорую вызвать? — вмешивается всеми позабытый и плетущийся позади Чихо, предчувствуя, что еще немного и у него взорвется голова. Происходящее в ней не укладывается, сводит с ума, в висках стучат слова Юнги о том, что он едва не стал убийцей. Убийцей брата, убийцей... ангела. Чихо, горя вместе с храмом негасимым чувством вины, переживает за них, не перестает вслушиваться в их тихое дыхание, мысленно умоляет, чтобы все обошлось, потерять брата боится, хотя и знает, что уже потерял. Тот, если выживет, его не простит, вычеркнет из своей жизни, имя забудет. Без если. Обязательно выживет. Чонгук не умеет сдаваться, всему наперекор идет, всегда верным себе остается. — В пути, — отвечает Намджун. — А ты, собственно, кто? — Смертник, — цедит сквозь зубы Мин, поправляя на Тэхене сползшую куртку. — Я Чон Чихо, брат Чонгука, — глухо представляется парень. — И это я поджог храм… Смертник так смертник. Чихо согласен на все.***
Тэхен, оказавшись в машине скорой помощи, спустя несколько минут приходит в себя, не переставая повторять похожими на растрескавшуюся почву губами «Чонгук. Где Чонгук?». Почти неразличимы его хрипящие слова под кислородной маской, но Юнги, читающему все только по одному его взгляду, слышать их и не нужно. Он, наврав фельдшерам, что приходится пострадавшим родственником, напросился с ними. Ему и самому маску вручили, частично обработали ожоги, заставили литрами пить воду, пока другие врачи колдовали над бесчувственными парнями. Никто из них так и не понял что за странные кости из лопаток Тэхена торчат, и Мин, подключив все свое мастерство, лгал, что это генетическое отклонение. Единственное, блядь, в своем роде. Но большинство людей и не в такое поверит, лишь бы не в мистику, а тем более люди подобной профессии, в чьей работе для магии места нет, зато есть для законов физики и природы. Остальные друзья в хонде Намджуна позади едут, ни на метр от завывающего сиреной автомобиля с мигалками не отстают. — Он рядом, — вскользь глянув на копошащихся над Чонгуком мужчин, успокаивающе поглаживает перебинтованную ладошку лежащего под капельницами друга Юнги, не давая ему встать с каталки. — Лежи, Тэ, тебе нельзя двигаться. Не усугубляй. Сделай это, пожалуйста, для меня. Вам обязательно помогут. Тэхен, кивнув, устало прикрывает саднящие глаза, сил на ответ не находит. У центральной городской больницы Чонгука и Тэхена спешно увозят в операционные, а Юнги просят пройти на обследование, от чего он упрямо отказывается, говоря, что его страдающий птср брат без него испугается и закатит истерику. И ведь почти на этот раз не соврал, так бы все и произошло, если бы врачи не вошли в положение. Хотя, наверное, они просто время, являющееся основой в их работе, ценят. В итоге, Мин оказывается вместе с бывшим ангелом там, где быть никогда бы не захотел: в пугающем разложенными на столике хирургическими инструментами и переполненном всякими приборами и экранами помещении без окон. Собирается было уже пройти и пристроиться в уголке, но сталкивается с Ким Кибомом, ведущим хирургом Сеула. — Здравствуй, Юнги. Не себя, так друга привел? — улыбается ему тот, словно ничего необычного не происходит и медбратья не укладывают полуживого пациента на железный стол. — Снимки твоего плеча и спины готовы, но думаю, обсудим мы их не сегодня, — красноречиво указывает кивком головы на задремавшего от сильных обезболивающих Тэхена. — Позаботьтесь о нем, пожалуйста, — кланяется Мин, краем глаза наблюдая за тем, как персонал обмывает обнаженного ангела, следом крепит к нему датчики, устанавливает капельницы, накрывает пах простыней. — Непременно, а вот тебя я попрошу выйти. — Но… — возражает капитан. — Ты меня задерживаешь, — дотронувшись до спрятанного под халатом аметиста, безапелляционно отрезает Кибом, засасывая его в омут своих анормально лазурных глаз. Юнги, будто подвергшись гипнозу, в нем тонет, заторможенно разворачивается и послушно выходит из операционной. В голове вдруг так пусто и легко стало. Не понимает, что с ним случилось и понимать не хочет. Точно знает, что все будет хорошо. Но откуда? «Юнги, Юнги, мой любимый котенок, в каждой из жизней всецело мне доверяешь и опекаешь этого непутевого ребенка» — хмыкает про себя Дель, приподнимая уголки губ в меланхоличной улыбке. Тэхен тем временем налившиеся свинцом веки пытается разлепить, что-то бессвязное мычит, слепо шарит рукой в поисках Юнги. В горле сухость, привкус гари, невыносимое жжение, перетекающее в учащенно вздымающуюся грудь, обоженные до мяса ладони горят, на спине одна сплошная рана пульсирует, все тело нещадно разламывает. Если бы не притупляющие боль лекарства, он бы наверняка от нее закричал. — Чонгук... — шепчет юноша, а не найдя рядом ни его, ни друга, паникует и срывает с лица кислородную маску. Датчики истошно пищат, показывая на экране подскочивший пульс. — Доктор Ким? Вводим общий наркоз? — окликает задумавшегося о прошлом мужчину медбрат, помогая двум другим удерживать мечущегося на столе парня. — Нет, — не спеша показываться Тэхену на глаза, коротко отвечает Кибом, затем добавляет: — Можете идти. Во второй операционной более тяжелый случай, а рук не хватает. Здесь я и сам справлюсь. Младшие коллеги, привыкшие безоговорочно его слушаться, какими бы странными ни были его просьбы, не перечат и, оставив Тэхена, торопятся покинуть помещение, теряясь в догадках почему в таком случае лучший хирург сам туда не пошел и не прислал сюда чуть менее опытную замену. Тот, они слышали, узнав о скором приезде двух новых пациентов, лично по предварительным показаниям выбрал именно этого. Вероятно, из-за странных обломков костей на спине. Требующий подробного изучения феномен, о котором все вскоре стараниями Деля забудут. — Ну, здравствуй, мой дорогой принц, — дождавшись хлопнувшей за мужчинами двери, приближается к ангелу Кибом. — Давно не виделись. — Дель… Не подходи... — мгновенно при виде его лукавого лица вспомнив связанный с ним недостающий фрагмент, шокировано округляет глаза Тэхен, норовя в страхе соскользнуть с операционного стола. — Значит, все-таки вспомнил. И точно не то, что следовало. Хотя тебе в принципе ничего нельзя вспоминать, ведь счастье в неведении, правда? Но, увы, почему-то именно ты чаще других этой неприятной оказии подвержен, — усмехается иронично хирург, отключая все приборы, чтобы не мешали беседе непрекращающимся писком. — Т-ты… Ты убил меня… — едва ли осознавая, о чем говорит Дель, шепчет юноша, сжимая кулаки, от чего белые бинты окрашиваются в красный. — А по-моему, ты уже был мертв. Ты сам мне это сказал, когда собирался вонзить себе в сердце кинжал. Я лишь помог тебе. Самоубийц на том свете не любят, — пожимают плечами. — Как и убийц, — выдыхает Тэхен, опасливо глядя на как в ни в чем не бывало берущего со столика бутылку с водой мужчину. — Попей, — предлагает ее ему тот. — Второй раз отравить хочешь? — бьет по протянутой им руке ангел, заставляя бутылку отлететь в сторону. Как и тогда, в их далеком прошлом, только вместо фарфоровой чашки пластмасса. — Хотел бы – давно уже, — отвечает Кибом, седлая подле стоящий стул на ковбойский манер. — Верить мне или же нет – твой выбор. Я никогда тебе зла не желал. Так уж вышло, что я из жизни в жизнь сопровождаю вашу веселенькую компанию. Это мое наказание, иногда развлечение, но чаще всего морока. Кем ты и я только не были. Демонами, ангелами, ёкаями, ведьмами, простыми людьми – список можно до бесконечности продолжать... — Ты врешь! — машет в отрицании головой Тэхен. — Как я уже сказал, это твой выбор, — обняв спинку стула, дурашливо раскачивается Дель, больше на озорного мальчишку смахивая, чем на взрослого мужчину. Тэхен не знает чему верить, любая маска на этом человеке как влитая сидит. Всегда к нему, плененному в собственном дворце принцу, добрый, проявляющий участливость и заботу, а потом... его отравил. А человек ли он вообще? У Тэхена все в расколотом надвое разуме перемешивается, мучает всплывающими картинами прошлого, переплетаясь с реальностью, по песчинкам пытается собраться в единое целое, что усугубляется физическими увечьями. И душа, и тело скованы не позволяющей сдвинуться с места болью. Тэхен задыхается. — Я правда не желал тебе смерти, но зато ее желал ты, после чего сам теперь знаешь, — продолжает непринужденно вещать Дель. — Даже твой старший брат не смог отогреть твое остывающее сердце, и никто бы не смог. Не первый и, уверен, не последний раз подобное наблюдаю – научен. Эта жизнь для тебя, кстати, одной из самых счастливых может стать, если глупостей не натворишь, как ты то обычно делаешь, ну или Чонгук не наделает. Оба бываете хороши. Более того, скажу, что вашей встречи полгода назад и вовсе бы не случилось, если бы ты, а не я, тебя убил. Тебе нельзя от своей руки умирать, а иначе круг перерождения прервется. — Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем, якобы, помогаешь? — царапает негнущимися пальцами в районе надсадно бьющегося об ребра сердца кожу ангел. Озвученное никак не встает на места, валится, принимаемое за больную фантазию, с полок сознания, но что есть нормальность? А реальность? Какой смысл Делю говорить неправду? А правду? — Сложный, однако, вопрос, — ненадолго задумывается Кибом, наматывая на указательный палец черный шнурок от своей подвески. — Наверное, просто к тебе и ко всем вам привязался, да и если уж быть совсем откровенным, мой цикл без вас тоже прервется. Не хочу обратно в Подземный мир, там я уже бывал – мне не понравилось, — с присущей себе иронией посмеивается, — А зачем рассказываю? Тут еще проще: заскучал, захотел с тобой поболтать, и как жаль, что ты все равно все забудешь. Всегда забываешь, на свое счастье. — Ты не даешь помнить… — догадывается Тэхен, комкая в руках простыню. — А ты не так глуп, мой принц, но все так же наивен. — А ты все так же интриги плетешь. — Не в этой жизни, — улыбается Дель. — В этой я всего лишь изредка тебя, чтобы ты не наложил на себя руки, навещал, скинул Чимину ссылку на храм, свел Юнги с Намджуном, дал вам через своего знакомого подсказку, как тебя освободить и, вроде как, все. — Если ты ждешь, что я тебя поблагодарю, то ты ошибаешься. Очень ошибаешься, Дель, — неприязненно бросает Тэхен и, зайдясь кашлем, выхаркивает черноту из легких прямо на простынь. — Думаешь, мне она нужна? — скептическим взглядом одаривают. — А вот тебе банальная медицинская помощь точно бы не помешала. Я все-таки как-никак врач, клятву Гиппократа давал, — поднявшись со стула, решительно идет к сжавшемуся от боли и страха юноше. — Вспоминай, что ты иногда бываешь не глуп, и позволь о тебе позаботиться. — Г-глупцом я б-буду, если снова д-доверюсь тебе, — сипит между приступами удушья ангел. — Как знаешь, — лениво потягивается Кибом, блаженно похрустывая костями. — Так Чонгуку и передам: твой лисенок, пардон, ангелочек отказался лечиться и эгоистично помер, оставляя тебя одного. — Не трогай Чонгука! — всхлипывает Тэхен. — Не буду, — серьезно произносит мужчина. — Я, конечно, давно не ангел и далеко не добрый волшебник, но не в моем характере вредить беспомощным людям. Так что расслабься, или ты не хочешь снова увидеть Чонгука? Неужели ты обесценишь все то, что он и твои друзья для тебя сделали? — намеренно на самые уязвимые места давит. — Как мне тебе после всего доверять? — сквозящий печалью вперемешку с горечью вопрос. — Ты всегда был ко мне добр, возвращал надежду, а потом... — Вот именно, что всегда. Сердце свое послушай, а не мозги. Магия сердец не врет никогда, — фыркает Дель, не желая видеть промелькнувшей на миг в его чистых глазах теплоты. Только второго ему Юнги и не хватало. Тэхен же, сомкнув веки, наконец-то полную ленту событий предыдущей жизни в мыслях воспроизводит и думает, что тот прав. Мин Тэхен сам себя собирался убить, но был остановлен вырвавшим из его руки кинжал Делем, который едва ли не единственной опорой и поддержкой ему служил во дворце. Успокаивал после проведенных в спальне императора ночей, обрабатывал гематомы, заваривал вкуснейший чай, рассказывал интересные истории, но главное – прикрывал их тайные свидания с Чонгуком. Не ради же развлечения он то все делал? Хирург, пользуясь его отвлеченностью, укладывает его на стол и прикладывает к его груди руки. С помощью жалких остатков своей ангельской благодати, достает из легких копоть. Удивительно, как спустя столько перерождений она до сих пор в нем остается, почему-то, в отличие от небес, не предает. Кибом знает, что в последствии сила на какое-то время пропадет, возможно, даже до конца этой жизни. Слишком много, вопреки собственным установкам, ее, как и осколок сердца Джонхёна, использовал, за что может поплатиться. Вмешиваться в судьбы и пренебрегать законами мироздания наказуемо, он, проклятый на вечное следование за душами Тэхена, Чонгука и остальных из их компании, оное как никто понимает. Кажется, придется залечь на дно и дожидаться окончания жизненного пути сумасбродных, вечно попадающих в неприятности детей. Прооперирует плечо Юнги и точно покинет Корею. Тэхен, вновь легко задышав, под его касаниями расслабляется, податливо все, что с ним проворачивает Дель, принимает, пока, разморенный усталостью и необъяснимой теплотой, не погружается в сон. Мужчина, удостоверившись, что он заснул, его аккуратно переворачивает на живот, надевает перчатки и начинает орудовать уже самыми обычными хирургическими инструментами над изувеченной спиной. Избавляется от лишних костей на лопатках, дезинфицирует раны, накладывает ювелирные швы, делает перевязку, повторно обрабатывает ссадины и сожженные ладони, меняет окровавленные бинты. Покончив со всеми процедурами, достает из-под халата аметист и забирает все недавно вернувшиеся к Тэхену воспоминания, в том числе и об этом разговоре, затем вызывает медбрата и, наказав какие капельницы поставить пациенту, просит увезти его в палату. — Спасибо, — в полузабытье бормочет Тэхен, когда его перекладывают на каталку. — Я ее не терял, не терял... — И ведь все равно поблагодарил. Безнадежный мальчишка, но с добрым сердцем. Его тоже не потеряй, не будь мной, — улыбается печально Кибом.***
— Как он? — подскакивает с кресла заплаканная Лина, стоит Хван Гёну, хирургу, выйти из операционной. Чихо ее, пошатнувшуюся, за талию придерживает, остальные ждущие результатов операции Чонгука сразу же окружают мужчину. Все родные и близкие, кроме Тэхена, здесь собрались: нервно кусающий губы Чимин, так и не отмывшийся толком от копоти Юнги, шмыгающая носом Тэмин, суетливо расхаживающий по коридору Хосок, заставляющий непосредственных участников произошедшего пойти к врачу Намджун и по случайности оказавшаяся в больнице Джин, хотя какая уж тут случайность... аборт, который она сделать не успела. — Пока сложно сказать, но не в моих правилах уходить от ответа, — начинает устало Гён. — Из-за того, что ваш сын приличное время находился в эпицентре пожара, ко всему прочему, еще и без сознания, а значит, не контролировал дыхание, есть большая вероятность нарушения мозговой деятельности. С ногой же дела обстоят несколько радужнее, ее удалось спасти, заражения крови нет, но, к сожалению, и тут без последствий не обойдется. Перелом очень неприятный и сложный, реабилитация будет долгой, плюс сохранится заметная хромота. Ну и множественные ожоги, разумеется... Дальнейшее безутешная женщина слышит едва ли, глаза затуманиваются, ноги подкашиваются, и если бы не усадивший ее обратно в кресло Чихо, она бы точно сломанной куклой упала. Ее сын... Ее сердце... За что его настолько жестоко наказывает судьба? Поменяйте их местами, заберите лучше ее, не Чонгука. Только с кем торговаться? Кто обмен совершит? Костлявая лишь посмеется и побредет восвояси, уводя за собой на нее обреченного. Торгов она не ведет, не ведает жалости. Кто кличет смерть – никогда ее не дождется, а кто сопротивляется – ее отражение в зеркале видит. Друзья, сбившись в кучу, подле Лины стоят. Сказать что, как успокоить, не знают, да и как, когда половина из них сами не могут перестать давиться слезами. Как нарушение мозговой деятельности? Это же все равно что пустая, ничего не соображающая оболочка, иными словами инвалид, которого за ручку водить, кормить с ложечки, но неизменно продолжать на возвращение его прежнего надеяться, и они будут, конечно. — … На данный момент господин Чон находится в коме и подключен к искусственной вентиляции легких. Самостоятельно он пока дышать из-за отека легких не может, — тем временем добивает хирург, заставляя Чихо осесть прямо на пол и спрятать лицо в коленях. — Вечно ты мрак на людей нагоняешь, Гён, — появляется в коридоре спешным шагом направляющийся к ним Кибом. Белоснежный халат сравни крыльям за его спиной развивается, на устах легкая улыбка, в неоне глаз лед. — Тэхен... Что с Тэхеном? — подбежав к нему, обеспокоенно спрашивает Юнги, от чего взгляд Деля моментально теплеет. — Не переживай, с ним все хорошо, угрозы жизни нет. Полежит недельку другую в больнице, отдохнет и будет, как новенький. Навестить его можно будет уже завтра, только, пожалуйста, не такой толпой, — на позади парня замерших друзей кивает мужчина. — Спасибо, — облегченно выдыхает Мин, чувствуя, как сердца сбрасывает не позволяющие ему размеренно биться оковы. Чимин, ощутив непонятную тревогу, подойдя к Юнги со спины, его обнимает, утягивает на диван и, никого не стесняясь, усаживает, как маленького ребенка, себе на колени. Дель про себя фыркает. Даже не помня, кто он, Пак все равно Юнги подсознательно от него защищает, не дает приближаться, не зная, что тот никогда не посмеет ему зла причинить. — Лучше заставь его посетить наконец врача. Юнги необходимо прочистить легкие и полежать денек под кислородной маской, ну и умыться. И это не рекомендация, а настоятельная просьба, — неприязненно глядя на танцора, говорит Кибом и, ничего более не добавив, идет к растерявшемуся его появлением коллеге. — Освободи операционную от себя и своих неумех. Чонгуком займусь теперь я, — остановившись напротив того, приказывает. — Что ты себе позволяешь? Я буду жаловаться заведующему отделения. Твои выкрутасы мне уже осточертели и не только мне. Кем ты себе возомнил? Богом? — возмущается задетый за живое Гён, зло глядя в пугающую лазурь глаз Кима. — Вон. Я. Сказал. Пошел, — практически по слогам проговаривает Дель впитавшим все оттенки тьмы голосом, вызывая шок у раскрывшей рот Джин. И это ее Боми? — Жалуйся кому хочешь. Я жизни спасаю, а не языком треплю, — ощутимо толкнув мужчину плечом, мимо проходит и под ошарашенными взглядами присутствующих в операционной скрывается. — Познакомьтесь, мой лучший друг, и, оказывается, я ни хрена о нем не знаю, — резюмирует забывшая о слезах девушка.***
Спустя две недели.
— Вы можете говорить конкретнее? Что с моим сыном? — взрывается Саныль, хватая за грудки Кибома. Чихо в уголке на стуле сидит, глядя на отрешенно в потолок смотрящего брата. Нет во взгляде обвешанного проводами Чонгука осмысленности. В нем нет ничего… Пустота. — Саныль, отпусти его. Доктор Ким все возможное сделал. Вывел Гуки из комы, — подбежав к супругу, повисает на его руке Лина, но этой же рукой и откинутая, отлетает в сторону. — Отец. Если ты не прекратишь так себя вести, то дальнейшие мои действия ты знаешь. Я тогда не шутил, — мгновенно подскакивает с места Чихо, с трудом сдерживаясь, чтобы его не ударить. Вместо этого помогает матери подняться с пола. — Щенок, — вынужденно отпустив хирурга, шипит старший Чон. — Как я уже сказал, телом ваш сын идет на поправку, а вот, простите, головой не совсем. Его рассудок помутился, сейчас он, как у новорожденного ребенка. И боюсь, этого уже не исправить, — поправив сбившийся халат, спокойно объясняет Кибом, словно это не его минутой ранее над полом как куклу трясли. Лина, услышав вердикт Кима, в объятиях младшего сына обмякает, в голос рыдая. Никакой лжи в им озвученном не находит, как и в отсутствующем виде Чонгука. До последнего верила, что все обойдется, и надеялась на лучшее. А сейчас буквально на коленях к своему ребенку ползет и судорожно за его безвольную ладонь хватается, прижимая ее к губам и умоляя: — Гуки, в-вернись ко мне, вернись к нам. П-пожалуйста... И столько неприкрытого отчаяния, боли в ее словах. Из всех, кажется, пор она из женщины хлещет, затапливая все собой, обрушая каменные стены. Палата вместе с безутешной матерью содрогается. Чихо, давя в горле слезы, боится в ее сторону смотреть, Саныль зубы до скрипа сжимает. Один лишь Чонгук не реагирует ни на что, недвижимо под капельницами лежит, продолжая стеклянными глазами пялиться в потолок. — Тебя Тэхен ждет. Он такой чудный мальчик… Ты был прав... Я п-почти к-каждый день с ним разговариваю... — всхлипывает Лина, целуя тыльную сторону его ладони. — Я тебя убью, — рычит Саныль, повторно вздергивая за халат хирурга. — Сына мне верни. — Он никогда вашим не был, — улыбается иронично Кибом, словно обо всем, что происходило в семье Чон, зная. Знает. — Вам бы к хорошему психотерапевту походить, господин Чон, — легко высвобождается из чужой хватки и отходит к плачущей женщине, чтобы прошептать ей на ухо: «я соврал» «О чем?» — мысленно вопрошает она, поднимая опухшие глаза на него. Незаметно сжавший ее руку Чонгук – лучшим ответом приходится.