Плащ, кинжал и позолоченная лилия

Он не сразу понимает, что обращаются к нему, – девушка облокачивается на стойку рядом, чертит ногтем кружочки и улыбается. Тяжёлые серьги под льющимися локонами, поплывший кайал под холодными глазами. Говорит: – … хорошее место для предварительных игр, так сказать. Как Вегас, только ближе. Ночь прокутим, а на бранч успеем обратно в Хэмптонс. – В точку, – Мукуро понятия не имеет, о чём речь. – А ты сам как, азартный? Меня вот ставки никогда не привлекали, но атмосфера бесподобная – деньги, трагедии, тормоза отказывают… Люблю, когда люди доводят себя до предела. Всё вокруг прямо преображается. Она говорит размеренно, но как бы не предполагая ответных реплик, поэтому заметно удивляется, когда он говорит, что никогда не бывал в казино. – По тебе не скажешь, – она опрокидывает последний глоток мимозы и подзывает бармена. На часах примерно половина одиннадцатого утра. Она спрашивает: – Тебе тоже повторить? Перед ним двойной эспрессо со льдом, но издалека могло бы показаться иначе. Она рассказывает о друзьях, с которыми приехала в Атлантик-Сити, о Нью-Йорке, о своём бывшем – должно быть, она немного старше, разве что на пару лет. Через десять минут он уже бесповоротно погружён в перипетии её жизни, ему не надо изображать интерес – у неё забавные истории, как будто пересказывает сериал. Когда Хибари подходит и кидает на стойку картонный кармашек с ключами от номера, она продолжает говорить, не сбавляя удара, только промазывает по нему безразличными глазами и возвращается к Мукуро. Хибари садится слева от него, пододвигает свой табурет очень близко, бедром к бедру. Ему не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать, куда Хибари смотрит – разговор постепенно охлаждается под его взглядом. – В общем, мы после ужина кататься на яхте, – она достаёт ручку из сумки и пишет что-то на салфетке, – присоединяйся, если захочешь. – Ему уже есть на чём покататься, – Хибари отвечает за него, из-за плеча, – после ужина. Она улыбается, не сводя с Мукуро глаз, затыкает салфетку в карман его пиджака, и говорит, прежде чем уйти: – Друга своего тоже бери. Сдержать лицо – отчаянно сложная задача, но Мукуро терпит, пока она не скрывается из пределов видимости, и только потом фыркает в свой стакан. Хибари щурится в сторону лобби на несколько секунд дольше, говорит: – Как мухи на мёд. – Что-то в этой фразе не так… – Нет, всё правильно. Он цепляется пальцем за пояс Хибари, притягивает ближе, ждёт когда тот его остановит. В ресторане отеля много людей – вот-вот закончится завтрак. – Можно спросить, что это было? – в итоге он прижимается разве что не вплотную, хоть Хибари и упорно смотрит мимо. – Не понимаю о чём ты. Тону Хибари можно почти поверить, но в выражении лица проскальзывает что-то другое – искра самодовольства. Ему любопытно – что бы Хибари сделал, если бы он повёлся на подкат девушки с большим энтузиазмом? Они приехали в отель слишком рано – номер пришлось ждать, но когда они поднимаются в лифте и находят нужную дверь, все неудобства оказываются оправданы. На контрасте с их последними двумя остановками это место выглядит прямо-таки непомерной роскошью: отдельная гостиная и мини-кухня, за второй дверью – спальня с кроватью шире, чем вся их комната в общежитии. Вместо дешёвого душистого мыла пахнет промороженным кондиционерным воздухом и ванилью. За крепко завинченными окнами – центральный променад, стеклянная мозаика окон, неприлично голубой океан, как на открытке из восьмидесятых. Всё это – сильно ему льстит. Соблазн остаться здесь на весь день огромен, особенно когда Хибари бросает: – Тебе это идёт. Если задуматься, в свои лучшие дни он действительно похож на дитя трастового фонда – ему говорили об этом. В колледже его привычку жить за чужой счёт чаще принимали за признак обеспеченности, чем наоборот, в свете чего рассеянность становилась изящным пренебрежением нормами, невнимательность к окружающим – уверенностью в себе, туманный взгляд – приобретённым вкусом к жизни. Хибари, которому всё это должно было быть куда ближе, похож скорее на офисного работника в командировке. Он держит в руках отельную брошюру и зачитывает: спа, два бассейна, два ресторана и три бара, пять залов казино, прокат прогулочных лодок. Они спускаются завтракать на набережную, обходят аркады и туристические приманки, плавятся под ярким солнцем и чужими восторгами. На одном углу им дают замороженный йогурт, на другом – солёные претцели, на следующем – кто-то кричит, что его обокрали. Подходят копы с оружием наготове и можно подумать, что вора сейчас будут казнить на месте, но человеческий поток не замедляется, никому нет особого дела. В этой картонной эпитоме американской мечты он всё слабее соображает, какого чёрта здесь оказался. Этот вопрос – из разряда весёлых; эта потерянность – расслабляет. Она похожа на свободу. В мёртвый послеобеденный час они возвращаются в отель, и он падает поперёк кровати – на пять минут. – Понимаю, почему люди, которые могут себе это позволить, никогда не останавливаются, – говорит он, глядя в потолок, когда Хибари садится рядом и откидывается на подушку. – Ни начала, ни конца, просто отель за отелем – я бы не отказался так жить. Только коридоры без окон и еду приносят вовремя. – Не хочу тебя пугать, но ты описываешь тюрьму. – Судишь по личному опыту? – Почти. Он перекатывается на бок, рассматривает Хибари выжидающе, и тот прикрывает глаза, явно жалея о сказанном. Когда становится ясно, что продолжения не последует, Мукуро достаёт из кармана помятую салфетку и шуршит ею: – Если не начнёшь говорить, позвоню ей и дам увезти себя куда угодно. А если там будет веселее, чем с тобой, – то навсегда. Что за история? – Нет никакой истории, – Хибари делает попытку поймать его пальцы, но не шибко старается. – Попал в полицейский участок в старшей школе, отсидел там почти неделю. Ничего увлекательного. – За что? – За то, что задавал слишком много вопросов, – Хибари переводит на него тяжёлый взгляд. – Тебе серьёзно хочется узнать? – Конечно. Как мне может быть не интересно? – он на секунду теряется. Не может такого быть, что Хибари принял его избирательную скрытность на свой счёт – учитывая всё, что произошло между ними до этого момента. – Это было связано с твоей подростковой страстью к избиениям во имя дружбы? – Не совсем, – Хибари поводит плечами. – У меня была строгая семья – всё должно было быть по расписанию. Каждый на своём месте, тишина и порядок. Опоздаешь к ужину – останешься без еды до завтрака, не успеешь домой до отбоя – ждёшь на улице до утра, и так далее. Звучит не очень, но мне нравилось, это было естественно и понятно. Дома порядок наводил отец – мне очень хотелось быть похожим на него, поэтому я начал наводить порядок на улице. Иногда приходилось делать это силой… и один раз я её не рассчитал. Парень попал в больницу, а я в участок. Мукуро чувствует, что эта история вызывает в нём какие-то новые чувства, но хоть убей не может разобраться, какие именно. Знает точно только одно – он не против, даже вполне наоборот. – Раз я приставлен для порки, значит, надо пороть… – тихо говорит он, и когда Хибари неодобрительно на него косится, добавляет: – Кафка. – Что бы это ни значило… – Хибари требовательно вытягивает руку: – Отдавай. – Только не говори, что поверил, – он улыбается, но даёт забрать и выкинуть салфетку с номером телефона. – Думаешь я возьму и так просто от тебя убегу? – Убежишь и не обернёшься. Ты всё время на низком старте. – Ох, Кёя… – он тянет Хибари на себя, заставляет лечь рядом, – нельзя быть таким неуверенным в себе. На этот раз он сильно оттягивает удовольствие – касается только дыханием, ползёт пальцами поверх рубашки, прижимается вдоль тела, смотрит, но иначе. Пытается понять. Я тебя знаю, думает он. Но не может уловить, откуда. Ответ вроде бы лежит на поверхности, как отражение луны на воде – дотронься и исчезнет. Исходящий от Хибари белый шум, которым он не может напиться, гасит его попытку заглянуть глубже, но на мгновение ему кажется, что он вот-вот достанет до дна… Глаза Хибари темнеют – это чем-то похоже на страх. Он говорит тихо, едва раздвигая губы: – Не надо. Не смотри на меня так. – Как? – Как будто собираешься признаться в любви. Мукуро разбирает смех – во всё горло, так сильно, что он закашливается. – Это очень смешно, – отдышавшись, он поднимается с кровати. – Ладно, куда дальше? Краем глаза он видит, что Хибари тоже встаёт – но только чтобы взять его за локоть. Медлит, так и стоит напротив добрых пять секунд, и Мукуро уже готов отвернуться, но Хибари затягивает его в поцелуй быстрее. Долго и вязко, как в лихорадочном сне, задыхаясь, по восходящей. Пол проваливается, под полом – цветущее болото. Он может думать только о том, как всё это время они говорили на разных языках. Теперь он наконец чувствует его – не только телом. Руки Хибари сжимаются на его боках, впервые – по-настоящему больно, впиваются между рёбер до самых нервов, выдавливают из него ноющий стон, совсем не похожий на те, которые они оба привыкли слышать друга от друга в постели. Несдержанный, безрасчётный, почти беспомощный. Он отталкивает плечи Хибари, отрывает от себя; тот громко выдыхает, смотрит ошалевшими глазами. Осознание накатывает постепенно – они откусили больше, чем смогут проглотить. Кому-то придётся это озвучить, но ради бога не сейчас. – Бассейн с баром, – говорит Хибари, – наверху. Он кивает, слишком резко: – Напьёмся до ужина. Под твою ответственность, конечно. – Отличный план. На открытой половине предпоследнего этажа не так много людей, как можно было предположить. Хибари остаётся делать заказ, а он идёт сразу в бассейн. Тело горит, под кожей что-то скребётся. Задувает ветер и вода переливается за стеклянный бортик, прямо в небо; он цепляется за него и видит внизу город, разложенный как на доске для Монополии, с шагающими по ней людьми-фишками и первыми зажигающимися огнями. Головой он понимает, что упасть отсюда невозможно, даже если постараться – этажом ниже натянуты сетки, хоть их и не видно, – и всё равно представляет, как его вымывает в бездну отбойной волной. Хибари приносит два лонг-айленда и садится с краю, смотрит вбок и вверх, смотрит на часы. Мукуро выпивает половину своего коктейля с необдуманной скоростью, волнение утихает, мысли оттаивают. Опираясь на мокрую кромку бассейна, он тянется вверх, пока Хибари не становится ясно, чего он хочет. – Ещё. Всё так – ему не показалось. Наклонившись, Хибари целует его, и это уже – слишком. Они продолжают пить, пока небо не сменяет десяток оттенков. Он успевает проплыть много кругов, прежде чем сбивается со счёта, успевает высохнуть, одеться, и кажется даже успевает задремать в жёстком кресле. Хибари что-то говорит, хотя смысл слов потерялся примерно полтора часа назад, он понимает только общее настроение. Ему так много нужно сказать самому, но язык не вяжется. Он смотрит, как Хибари очерчивается мягкими тенями, и поражается – сколько ещё раз он будет видеть его как в первый? – Хочешь остаться ещё на день? – спрашивает Хибари. Просевший солнечный луч золотит его кожу, капает с кончиков волос на ресницы, снимает с него десяток лет, он выглядит почти мальчиком. – Нет, – Мукуро слышит свой голос, на удивление ровный. Он хочет ехать дальше. Пережить эту ночь, а потом – что бы Хибари ни решил продать ему, он купит. Ему так сильно хочется узнать, что будет дальше, что он совершенно не думает о том, что было до. – Спроси меня ещё раз. – Что? Хочешь остаться? – Нет, не это. Хибари закатывает глаза, хоть и с кривой улыбкой, – его раздражают тупые загадки. Мукуро показывает ему пальцем – сначала на себя, потом на него, потом по кругу – мол, вот это всё. Подсказка так себе, но в конце концов Хибари понимает и спрашивает: – Всё по-настоящему? – До ужаса, – он берёт пару кубиков льда из последнего опустошённого стакана, кладёт на зубы и раскусывает. Сомнений быть не может. Перед ужином они заходят в номер, и только вывалив половину своей сумки на пол, Мукуро соображает, что понятия не имеет, как нужно одеться. Он спрашивает Хибари и тот обещает ему выбрать что-нибудь, пока он будет в ванной. Под тёплой водой алкогольный морок сходит быстро, на его место приходит неподъёмная сонливость. На выходе из душа он поскальзывается, но не падает, вспыхивает адреналином на пару вздохов, и уплывает обратно в белую дымку – прикасается к кафелю, запотевшему зеркалу, мягкому халату. Не надо было пить так много, это первое что ему сказали, когда выписывали таблетки – не смешивать, но сегодня он об этом не жалеет. Подышать пять минут – и он придёт в норму, если нет – пропустит ужин и просто ляжет спать. Он выходит обратно в спальню и одевается. Хибари нет или он его не видит, хотя свет везде горит, – он садится на стул в гостиной и думает, что нужно ему позвонить, прямо в момент, когда Хибари заходит из коридора и спрашивает: – Готов? – Готовее не буду, – он уже собирается оттолкнуться от подлокотников, но тут в дверь стучат и он опускается обратно. – Только не нервничай. Он улыбается, хочет спросить, с какой стати ему нервничать; видит, что Хибари идёт открывать не входную дверь, а боковую, за которой должен быть чужой номер, и тогда понимает. К ним заходит высокий мужчина – выше Хибари почти на голову – под пятьдесят, с выжженными волосами, не особо примечательный, не считая того, как бугрится пистолет у него за поясом. Тащит за собой стул и садится напротив Мукуро с дружелюбнейшей улыбкой, протягивает руку и говорит: – Рад наконец познакомиться лично, Рокудо, – не дождавшись рукопожатия, продолжает: – Или ты предпочитаешь какое-то другое обращение? Греко? Эстранео?.. Последнее слово бьёт его под дых. Шестерёнки прощёлкивают пару раз, со скрипом, и оседают на свои места, замок заходит в паз, монетка падает – не той стороной, на которую он ставил. – Понял, значит, остановимся на Мукуро. Всё ясно – кристально. Голова проясняется, хочет он того или нет, инстинкты работают; если бы его тело было в более благоприятном состоянии, он бы уже бежал. Попытался бы. Хибари с нечитаемым лицом по-прежнему стоит рядом с боковой дверью, она осталась приоткрыта, и Мукуро видит ещё несколько фигур за ней. Он встаёт и шагает в сторону выхода, там не заперто – сразу за дверью, слева в коридоре, кто-то стоит. – Привет, Мукуро. Он повисает на ручке, наполовину снаружи, наполовину внутри, куда двинуться лучше – непонятно. Он узнаёт караульного – парень из братства со шрамом на виске, которому скоро жениться, – и констатирует вслух: – Мы знакомы. – Да ладно? Ещё бы. – Он смотрит на Мукуро с возрастающим разочарованием, почти обидой. – Столько тёрлись на одних вечеринках, а ты так и не запомнил, как меня зовут? Мукуро закрывает за собой. И Хибари, и второй мужчина терпеливо ждут его на своих местах. Он так старался убежать от прошлого в своей голове, а вот оно – всё это время гналось за ним въяве. Не в такой шкуре он его представлял. – Тебя я тоже должен знать? – Надеюсь, что нет! – радость в голосе мужчины неподдельная: – Мы с тобой ещё познакомимся. Знаю, мои ребята тебя намучили, но теперь у нас будет возможность пообщаться в спокойной обстановке, если ты конечно не против… Мукуро не торопясь возвращается на свой стул и спрашивает: – Имя? – Савада Иемицу, очень приятно. – Не твоё… Иемицу сдаётся, но ухмыляться не прекращает: – Вонгола. – Не знаю такого – я вам ничем не помогу, – Мукуро хочется верить, что выход где-то остался, надо его только нащупать. – И сразу торговаться, – Иемицу кидает довольный взгляд назад, на Хибари, потом поворачивается обратно: – Ладно, тогда скажу без прелюдий – мы потратили на тебя очень много времени, просто так не отделаешься. – Сколько чести… А если я просто уйду? Вон в ту дверь, которая открыта? Иемицу разводит руками: – Выбор твой. Нам останется только делать ставки на то, как далеко ты уйдёшь, когда мы раскроем твою личность всем, кому это может быть интересно. По обе стороны океана. Мукуро чувствует подступающий смех – он слишком часто смеётся в последнее время. Столько поводов. Он обводит комнату взглядом по широкой дуге, ждёт признаков чего-то – плохого сна, нервного срыва, но нет. Всё действительно реальнее некуда и примирение с этим фактом даётся ему куда проще, чем он ожидал. Десять лет свободы – не такой маленький срок. Время расплаты не выбирают. – Но есть и бонусы, – воодушевлённо говорит Иемицу, как будто только что продал ему лотерейный билет. – Воссоединение со старыми друзьями, например. Вот на этом месте Мукуро тормозит – такого быть не может. Ему не с кем воссоединяться, не считая тех, кто хорошо спрятан – либо за гробовой доской, либо программой по защите свидетелей. С другой стороны, десять минут назад он и себя считал хорошо спрятанным. Может, он и не был первым, кого нашли, это бы многое объяснило… – Привет, Мукуро. Его опасения не оправдываются – в проёме боковой двери стоит Ямамото, руки в карманах, спокойнее некуда. Всего лишь он и его назойливая тень сбоку, тоже говорит “Привет, Мукуро”, правда ощутимо другим тоном. Воспоминания сыпятся в хаотичном порядке, перемещаются по странным орбитам: конечно, он был там, они оба были. Глупо было думать иначе. Эта история не началась сама по себе – ей предшествовала другая, которую он пообещал себе забыть. Видимо, не довёл дело до конца. Всё было на самом деле – то есть, вообще всё. Пора это признать. У него начинает болеть голова – он чувствует сгущающиеся тучи мигрени. Всё, что он забыл, и всё, что только что вспомнил слишком быстро. – Давно не виделись, Такеши, – говорит он. – В могиле не лежалось? – Плохо закопал, – Ямамото улыбается, как будто действительно рад его видеть. Ему это не нравится. Гокудере тоже. Внимание Мукуро слишком занято, когда Хибари потихоньку отходит от стенки и Иемицу встаёт следом за ним. Они выходят в коридор вместе, Иемицу негромко говорит: – Правильно, пусть пообщаются, им есть что обсудить вдвоём… или втроём? Нет, обойдусь без уточнений. Рёхей хотел было что-то сказать, но Иемицу даёт ему знак следить за дверью и дальше они идут с Хибари одни. Иемицу по-отечески кладёт руку ему на плечо и говорит, переходя на японский: – Ни за что не угадаешь, кого мы встретили по пути сюда. – Бьянки. – Всё-то ты знаешь, Хибари-кун, – он немного недоволен тем, что интрига испорчена. Хибари пожимает плечами: – Ошивалась здесь утром. Советую не затягивать. Знает она – знают все. – Не только проницателен, но и полон мудрости… Я скучал по тебе, скрывать не буду! – они доходят до лифта и Иемицу его отпускает. – Жалко так быстро прощаться, но ты заслужил свой отдых. Наги уже в Вашингтоне? – Должна быть. Иемицу вздыхает и пытается что-то рассмотреть в его лице: – Устал? – Нет, было весело, – тон у него прямо противоположный веселью и он это знает. – Теперь хочу поскучать. – Правильно. Возьми недельку – потом ты нам нужен. – Иемицу… – Хибари улыбается снисходительно, по-другому с ним, конечно, никак. – Уговор был другой и мы оба это знаем. – Конечно, но ты же понимаешь, как всё сложно. Нужно его дожать, понять, что он из себя представляет, что знает и что помнит, а это процесс, для которого ты можешь понадобиться. Нам же нужна чистота эксперимента, никаких веществ, ты знаешь лучше меня… – Наги вас так и не отговорила? Снимать его с антипсихотиков – дерьмовая идея, это я тебе скажу бесплатно. – На дерьмовых идеях построен мир, Хибари-кун, так и живём. Из глубины коридора раздаётся грохот – то ли кто-то роняет мебель, то ли её роняют на кого-то. Иемицу морщится, кивает в сторону: – Пора возвращаться, – он снова треплет Хибари по плечу и говорит, прежде чем уйти: – Хорошая работа, сынок.