То, что я хочу слышать, это все то, что ты хочешь сказать

      Весь остаток этого дня у Му Цина болела голова. Обезболивающее ему не помогало. Он лежал в своей комнате, кутаясь в одеяло, и пытался заснуть.       Му Цин не горел желанием слушать Хуа Чэна, потому что вряд ли смог поверить хоть единому слову. Он понимал себя, как никто другой. И его отец… тоже его понимал. Выводы напрашивались сами собой. Всякий раз, когда Му Цин ощущал неожиданное, неконтролируемое, всепоглощающее раздражение, он мог со страхом думать только о том, чтобы закрыться где-то, чтобы его безумие, равное безумию его отца, не овладело им окончательно. Чтобы не причинить вред тем, кого он так ненавидит и кого так любит.       Му Цин не дурак, он знал, что понял, что хотел объяснить ему тогда в библиотеке Хуа Чэн.       Му Цин думает, что эта ненависть приведет его к желанию вредить. Как и его отца.       Но Му Цин не он. Он тоже не испытывает любви к обществу. Но эта нелюбовь порождает страх и идет с ним рука об руку. Он боится той боли, той опасности, которые таит в себе другой человек. Все общество. А не того, какую боль он может им причинить. Потому что ничего Му Цин сделать не сможет. Он может лишь защищаться, огрызаясь, таясь.       Но разве мог Му Цин его выслушать.       Первые слова Хуа Чэна уже привели его в ярость.       «Кто ты такой, чтобы лезть мне в душу?!»       «Кто ты такой, чтобы меня понять?!»       «Кто я для тебя, что ты не желаешь отстать и преследуешь меня даже здесь, в моих мыслях в собственной комнате?!»       Му Цин сжался в комок. Голова раскалывалась. Желание спать было сильным, но столько мыслей стрелами вонзались в его воспаленное сознание, и он не мог уснуть, не мог отдохнуть.       Сквозь давящую боль, Му Цин наконец услышал, как повернулся ключ в замке входной двери и кто-то зашел в квартиру. Это была его мать. Му Цин испытал облегчение. Он здесь не один.       Вскоре, Му Цин уснул.       На следующий день в университете был выходной, но для Му Цина это был рабочий день. Весь день он занимался тем, что делал задания по учебе, потом помогал матери с делами по дому, а уже вечером ушел на свою вечернюю смену в кофейне.       Психи психами и истерики истериками, но жизнь с ее ежедневной рутиной и обязанностями никуда не девалась. Ее надо было жить так, будто бы тебя ничего не тревожило. И это, пожалуй, даже спасало от нерадостных тяжелых дум.       Готовя очередной кофейный напиток для клиента, Му Цин поймал себя на мысли о том, а придет ли сегодня Хуа Чэн. Он ясно дал понять, что не отстанет от Цина, пока не донесет до него свою важную мысль. Му Цин знал эту мысль. И знал, что даже если он ее выслушает, то ничего не изменится. Верить Хуа Чэну было сложно. Он даже матери не верил, хотя она говорила ему подобные вещи.       Му Цин горько улыбнулся.       Колокольчик входной двери звякнул, Му Цин не успел переменить выражение своего лица, и поднял голову, чтобы поприветствовать нового клиента.       В дверях, смотря на него, замер Хуа Чэн. Несколько секунд он так постоял, а затем чересчур быстрым шагом подошел к стойке баристы. - Добро пожаловать, - промямлил Му Цин, ощущая непреодолимое желание сделать пару шагов назад, а лучше сразу сбежать. Эта уверенная походка Хуа Чэна по направлению прямо к нему выбивала из колеи. Ноги стали ватными, и Му Цин не сделал и шага, лишь положил ладони на столешницу перед собой, чтобы ощутить хоть какую-то опору. - Привет, - ответил Хуа Чэн, пристально вглядываясь в лицо Му Цина. – Как ты?       Му Цин не понимал, о чем спрашивал Хуа Чэн. О вчерашнем, или же его волновало выражение лица Цина? - Му Цин? - …       Му Цин ощутил в груди нечто странное, что было порождено тем, как искренне сейчас о нем переживали. Это было в новинку. Это не была мать, не был Се Ляня, это и не Фэн Синь. Это Хуа Чэн, с которым они никогда не ладили. Парень, до которого Му Цину не было дела. Парень, который с неподдельной тревогой всматривался в его побледневшее лицо.       Му Цин не знал, что ему ответить. - Ты… ты хочешь что-нибудь? – выдавил Му Цин, невольно переиначив дежурную фразу «чего желаете?». - Из меню? – зачем-то спросил Хуа Чэн, и даже бровь у него не дернулась, Му Цина затопило волной смущения. - Да, - быстро ответил он, боясь, что Хуа Чэн вновь начнет говорить о том, что им нужно поговорить.       Заметил ли Хуа Чэн его дерганность? Если да, то виду не подавал. Как только он получил свой американо с двойной порцией орехового сиропа, он ушел за соседний столик.       Му Цин понял, что сегодня его будут ждать.       Раздражение перебивалось теплом. Му Цин не понимал, почему ему скорее приятно это внимание, чем нет. Ведь буквально вчера все было иначе.       «Что нужно, чтобы стать твоим другом?» - спрашивал его вчера Хуа Чэн.       И правда, что нужно, чтобы он доверился? Му Цин не знал, как облечь это в слова. Но Хуа Чэну он, кажется, начинал доверять. Как только понял, что над ним не посмеяться хотят. Но было что-то еще, что не давало покоя, что заставляло настораживаться и избегать.       Му Цину не давал покоя вопрос, зачем Хуа Чэн это делает?       «Неужели… он хочет стать… д… друзьями?», - неуверенно подумал Му Цин, вспоминая вчерашние слова Хуа Чэна. - Му Цин, смена закончилась, - отвлек его от мыслей глубокий голос.       Му Цин поднял глаза от кофемашины, и увидел, что Хуа Чэн буквально перегнулся через стойку, чтобы сказать свои слова ему на ухо. Так близко, что прядь волос Му Цина колыхнулась от чужого дыхания.       Му Цин сам не понял, как он оказался в салоне автомобиля Хуа Чэна. Он подумал, что это первый раз, но на самом деле вчера его пьяного везли в ней же, и Му Цину стало отчего-то очень неловко. - Я мог доехать на автобусе, - проворчал он. - Мог бы, - улыбнулся Хуа Чэн, выруливая на дорогу. - Но зачем довольствоваться малым?       Му Цин окинул взглядом салон дорогой машины и подумал, что Хуа Чэн, наверное, живет с этим принципом в голове. - Тем более, ты не любишь общественные места.       Му Цин перевел взгляд на свои сцепленные руки, готовясь к обещанному разговору.       Однако в салоне повисла тишина. Хуа Чэн не проронил ни слова, следя за дорогой.       Му Цин закусил губу и поинтересовался: - Ты не собираешься больше поднимать эту тему?       Хуа Чэн скосил на мгновение свой взгляд, отметив волнение Му Цина, а затем ответил: - Я подумал… что ты и так уже все понял, мне не надо тебе это повторять. Мне надо, чтобы ты в это поверил.       Му Цин на минуту потерял дар речи. Когда он это понял? Только вчера настаивал на разговоре, а сегодня вдруг переменил свое мнение. Хуа Чэн, приехав в кофейню, уже знал, что не будет пытаться до него достучаться разговорами? Или же… мысль, что Хуа Чэн, два часа сидевший за столиком в кофейне, думал о нем, была такой необычной, приятной…       Для Му Цина это было в новинку, ощущать столько внимания от едва знакомого человека. И если поначалу это пугало и настораживало, то сейчас Цин ощущал совершенно другие эмоции. - Ты действительно думаешь, что это так? – спросил он.       Хуа Чэн тихо рассмеялся. - Я знаю. Иначе ты бы давно меня уже убил. - Не смешно, - нахмурился Му Цин. - Мне нравится, что шутки о моей смерти для тебя не смешные, - Хуа Чэн снова начал над ним издеваться, не иначе. - Почему ты… - Му Цин запнулся, слова «волнуешься» и «переживаешь» не желали слетать с его губ. – Почему для тебя это так важно, чтобы я поверил?       Му Цин взглянул на профиль Хуа Чэна. Этот человек был вечно так в себе уверен. Аж раздражало. Но сейчас это уверенность успокаивала. Правду говорят: верят тем, кто верит в себя. - Может быть, ты мне нравишься, - Хуа Чэн не повернул своей головы, но его взгляд быстро скользнул по Му Цину, словно наблюдая.       «Ты дразнишь меня или еще сам не понял?» - подумал Му Цин, когда самого его едва не забило от волнения. Эти слова… как к ним следует относиться? Что значит, «нравишься»? - Я могу быть твоим другом? – вдруг спросил Хуа Чэн.       В этот момент машина остановилась, и Му Цин дернул ручку двери, чтобы выбраться, так излюбленно им сбежать от ответа, но дверь машины оказалась заблокирована.       Му Цин медленно обернулся. - Д-другом? – пробормотал он, смотря куда-то в сторону.