Embryology / Эмбриология

В том, что вы делаете, есть что-то тревожно-завораживающее. Ты никогда бы не призналась ему в этом, и тебе понадобилось около пары дней, чтобы признаться себе в этом, но это… феноменальная работа. Грязная, да, и определенно беспорядочная — и определенно неэтичная работа — но ты никогда не видела ничего подобного раньше. Честно говоря, это даже… гениально. Если бы это не было так неправильно, посчиталось бы чудом медицины, огромным скачком вперед в биологической науке. Сегодня ты сидишь за металлическим столом, на котором он первоначально закрепил твои швы, по одному с каждой стороны, как вдруг Хайзенберг подталкивает к тебе банку. «Вот он», — выдыхает он, наблюдая, как ты берешь банку в руки и слегка наклоняешь ее назад, осматривая содержимое. «Во всей своей красе». Это Каду, плавающий в какой-то жидкости. «Он живой?» Спрашиваешь ты. Хайзенберг кивает. «Да. Пока ты содержишь его в жидкости, он, кажется, может обходиться без хозяина». Ты не можешь удержаться от того, чтобы не скривить лицо. Он слишком похож на зародыш — хотя и комично большой. «Так ты, что?» Спрашиваешь ты. «Разрезаешь его и помещаешь в реакторы?» Он качает головой. «Это один из моих оригиналов — я беру его клетки и выращиваю копии, засовываю их в реакторы, пока они не стали слишком большими». «И Миранда просто дала тебе его?» «Конечно, нет», — говорит он с ухмылкой. «Он буквально мой». Он замечает, как ты поднимаешь бровь на это откровение. «Как только ты становишься носителем, эти твари выплевывают достаточно клеток в твою кровь, чтобы ты мог создать копии своими руками с помощью нескольких капель и нужных знаний». «Значит… Миранда не знает?» «Наоборот — сучка поощряет это. Те, кого она раздает, это… чистые листы. Но те, что выращены в ее маленькой семье?» Он смотрит, как ты осторожно поворачиваешь банку в руках, боясь случайно уронить ее. «У них есть определенное преимущество, черты, которые исходят от нас. Вот почему мои могут питать реакторы, и почему у Димитреску полный подвал вампиров-детенышей». Он делает паузу, слегка усмехаясь, когда твои глаза удивленно перебегают с банки на него. «Она думает, что я не знаю о них — но я знаю». Наступает короткая пауза, после чего он откидывается на спинку кресла, скрещивая руки. «У меня для тебя есть поручение». Ты моргаешь, поднимая взгляд от Каду. «Что?» Он прочищает горло и встает со стула. «Поручение. Я что, блядь, заикался?» Он огрызается. Хайзенберг поворачивается и открывает ящик в скамье позади себя, роясь в нем. Скорее всего внутри него также грязно, как и на всех остальных поверхностях на фабрике. В конце концов, он поворачивается и бросает тебе небольшой мешочек так быстро, что ты чуть не роняешь банку, спеша его поймать. «Герцог здесь». Хайзенберг перемещается на соседний стол, тот самый, к которому тебе категорически запрещено прикасаться, где находятся все мониторы и пульты управления. Он нажимает несколько кнопок и указывает на дверь, ведущую в следующую комнату. «В следующей комнате зайди в дверь слева и следуй за красным светом», — инструктирует он. «Ты узнаешь его, когда увидишь. Скажи ему, что я хочу сигары и мой стандартный заказ». Он задерживается на секунду. «Удвой мой стандартный заказ. Надо тебя накормить, наверное». Он поворачивается и быстро указывает на тебя. «И не покупай лишнего дерьма! Я пересчитал леи». Ты немного меньше беспокоишься о леях — которые, как ты догадываешься, возможно являются деньгами, — и больше беспокоишься о том, чтобы идти одной. Последние пару дней он вдалбливал тебе в голову, что ты не должна никуда ходить на фабрике без него, а теперь он просто отправляет тебя за покупками? «Но ты сказал, что я не должна…» «Следуй за огнями, и ты не заблудишься», — прерывает он. «Это простая инструкция, принцесса! Если ты можешь собрать реактор, то легко сможешь следовать за аварийными сигналами». Внезапно дверь в камеру с грохотом распахивается. «Если только ты не предпочитаешь, чтобы я запер тебя в твоей камере, что я могу». Ты делаешь глубокий вдох и встаешь, зная, что лучше не спорить. «Кто такой Герцог?» — спрашиваешь ты. «Торговец», — объясняет он. «Он не лезет в мои дела, а я не лезу в его, он просто приносит мне то, что мне нужно, а я продаю ему то, что он хочет». Цепь вокруг твоей лодыжки снова сжимается в знак предупреждения. «И не вздумай умничать. Я узнаю, и ты пожалеешь об этом. Я тебе обещаю». Не желая давать ему шанс передумать, ты быстро выполняешь его приказ, держа мешочек так крепко, будто от этого зависит твоя жизнь — что, абстрактно говоря, так и есть. Несмотря на минимальный уровень взаимопонимания, который вы установили, дисбаланс сил неизмерим, и ты все еще не уверена, что он не убьет тебя во время особенно бурного приступа гнева. Ты сама открываешь дверь, что заставляет тебя понять, что тебе не приходилось открывать дверь самостоятельно с момента прибытия сюда, что, в свою очередь, приводит тебя к осознанию того, что это первое самостоятельное действие, которое он позволил тебе совершить за время твоего плена. «Не потеряйся», — внезапно предупреждает он, прежде чем ты успеваешь пройти через дверной проем. «Я не приду и не спасу тебя. …И не вздумай сдавать меня». Ты слышишь, как он делает очередную затяжку сигарой. «Тебя снимает камера». От одной мысли о возможности заблудиться, даже с проводником, о котором он говорит, у тебя сводит живот — но все же это звучит немного лучше, чем камера. Ты спешишь к двери слева, толкаешь ее и открываешь, но не раньше, чем слышишь его рев «и лекарства для себя, если у него они есть!». Сразу же заметив ряд красных сигнальных ламп, освещающих стальной пол прохода, ты отправляешься в путь. Разумеется, дальше больше лестниц и больше поворотов. Ты чувствуешь себя дурочкой из-за того, что хочешь запомнить этот путь — половина его настолько темна, что ты даже не можешь определить, куда идешь, если это не находится прямо под ногами, и ты, кажется, проталкиваешься через дверь за дверью… И вдруг, к твоему удивлению, ты проходишь через дверь и видишь солнечный свет. Настоящий солнечный свет — и он кажется таким ярким, что немного ранит глаза, заставляя тебя инстинктивно вскинуть руку, чтобы попытаться защитить лицо, пока твоё зрение адаптируется. Ты уже несколько дней не видела ничего, кроме флуоресцентного рабочего освещения, и вдруг очки Хайзенберга обретают полный смысл. Как и большинство вещей в его жизни, все, даже среди хаоса, имеет свою функцию. Даже ты. Шока от того, что ты снаружи оказалось достаточно для того, чтобы отвлечь твоё внимание от другого сюрприза, ожидающего тебя здесь — повозка торговца, за открытыми дверцами которой, как ты можешь предположить, сидит Герцог, свесив ноги через край, с одеялом на коленях. «Ах!» — замечает он, и его голос кажется тебе самым дружелюбным из всех, что ты слышала с момента пробуждения. «Вот она, та, о ком щебечут Лорды!» Он улыбается, когда ты медленно приближаешься, держа в руке мешочек с леями. «И выглядит удивительно ухоженной, учитывая ее хранителя». Ты не знаешь, что сказать, пока сокращаешь расстояние между вами — на самом деле это немного неожиданно встретить кого-то, кто улыбается, а не насмехается над тобой. «О ком щебечут Лорды?» Опрашиваешь ты, пытаясь найти, что еще сказать. «Всё так», — говорит Герцог с улыбкой. «Ваша… миссия, хоть и важная, но также весьма скандальная», — объясняет он. «Леди Димитреску, может безразлична к этой ситуации, но ее дочери абсолютно очарованы. Ходит довольно много предположений относительно того, как Вы выглядите.» Он делает паузу. «…И как долго Вы проживете — но это не имеет значения! Где мои манеры?» Он улыбается, вежливо кивая головой. «Герцог, к Вашим услугам! Я привез Вам прекрасные товары по лучшим ценам. …Сейчас», — говорит он себе под нос, немного поворачиваясь там, где сидит, потянувшись за чем-то. «Я полагаю, что Лорд Хайзенберг требует свои сигары?» «Эээ…» Ты пользуешься возможностью оглядеться, нервы берут верх. Конечно, ты замечаешь камеру позади тебя, установленную в углу, где стена соединяется с крышей. «Да». «Хорошо, хорошо. А его обычный заказ?» Ты с тревогой прочищаете горло. «Вообще-то он просил двойную порцию, извините». Ты говоришь быстро, ожидая, пока Герцог продолжит рыться, а затем слегка наклоняешься влево, чтобы попытаться заглянуть за повозку. Ты определенно находишься на улице — ты видишь длинную, заросшую траву. Даже сорняки! …Но там также есть очень высокий и очень внушительный стальной забор, и ты решаешь не давать своему воображению слишком много времени на то, что Хайзенберг может сделать с тобой, если ты попытаешься прорваться. «Не извиняйтесь», — смеется Герцог. «Двойной заказ означает двойную оплату, моя дорогая». Ты возвращаешь свое внимание к нему, наблюдая за тем, как он достает из разных мест множество продуктов и укладывает их в небольшой деревянный ящик. «Что-нибудь еще?» Спрашивает он, наматывая на веревку сардельки, прежде чем аккуратно положить их к остальной еде. Цепь вокруг твоей лодыжки внезапно затягивается, и ты слегка вздрагиваешь, паникуя — почему? Это было напоминание? Предупреждение? Мог ли он узнать, что ты обдумываешь возможный побег? Может ли он читать мысли? «Лекарства!» — быстро пролепетала ты, пытаясь сосредоточиться на том случае, если, с какой-то ничтожной долей вероятности, он может. «Он просил лекарства, если они у вас есть». Герцог, который уже наполовину уложил пакет с яйцами в ящик, делает паузу и хмуро смотрит на тебя. «Лорд Хайзенберг заболел?» — спрашивает он. «Нет. Это для меня», — объясняешь ты. «Я…» К счастью, Герцог терпелив, он ждет, пока ты делаешь глубокий вдох и пытаешься подавить панику, которую вызвала эта цепь. «У меня была лихорадка несколько дней», — объясняешь ты. «Видимо, произошла… ошибка, когда я…», — ты прервалась, не зная, как это сказать, не желая говорить плохо о других Лордах тому, кто, похоже, их знает — хотя у тебя есть ощущение, что Хайзенберг наверняка говорил им в лицо слова гораздо хуже. «Понятно», — наконец подытоживает Герцог, кивая и откладывая ящик в сторону, кажется, что он просто… в глубине души понимает твое затруднительное положение. «Боюсь, сейчас у меня мало товаров медицинского назначения», — начинает он, поворачиваясь направо и открывая еще один из своих крошечных ящичков. «Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы реквизировать их к моему следующему визиту, если Вы все еще будете больны. А пока, однако», — продолжает он, доставая небольшой пучок того, что похоже на травы, поднося его к глазам. «Лекарственная трава. Очень популярна в деревне для лечения большинства легких недугов», — объясняет Герцог, кладя несколько штук в ящик. Он делает секундную паузу, когда что-то на полке над ящиком привлекает его внимание. «…А это», — решительно говорит он, берет подсолнух с верхней полки и улыбается тебе, добавляя его в ящик. «Хайзенберг сказал, что я не должна…» «Подарок, бесплатно», — заверяет тебя Герцог. «В качестви принятия Вас в наши ряды». Он берет ящик в руки, наклоняясь, насколько это возможно, чтобы ты могла взять его в свои. «Между нами говоря», — шепчет он, хотя и немного более театрально, — «с Вами гораздо приятнее иметь дело, чем с Лордом Хайзенбергом». Он одаривает тебя знающей улыбкой, когда ты берешь ящик из его рук и передаешь ему мешочек с леями, который он открывает и берет сколько ему нужно. Ты благодарна — ты не особо представляла, как пересчитать монеты, если бы он попросил тебя об этом. Через несколько мгновений он возвращает тебе мешочек, который становится значительно легче. «Жаль», — наконец говорит он, закрывая ящик, который он использует для хранения своей прибыли, и ставя его куда-то позади себя. «Я только что наткнулся на некоторое количество нарядов, которые, возможно, Вас заинтересуют. Я полагаю, Вы предпочли бы более подходящую одежду». Тебе удается выдавить улыбку. Хотя ты знаешь, что не можешь доверять никому, он, по крайней мере, ведет себя нормально. «M--» Ты быстро останавливаешь себя, почти забыв о почетном титуле лидера. «Матерь Миранда уже сделала кое-какие приготовления, но спасибо». «Я в курсе», — говорит Герцог с улыбкой. «Желаю удачи!» Он поднимает руку и дергает за веревку, заставляя лошадь в передней части повозки громко гаркнуть, после чего она приходит в движение. «До следующего раза!» Он улыбается, и повозка катится быстрее, чем ты ожидала. Сначала ты обнаруживаешь, что твои глаза прикованы к ней, все это кажется немного странным — и чересчур удобным, — но вряд ли об этом может идти речь, учитывая, как всё остальное здесь работает. Тебе удается оторвать взгляд от повозки, когда она проходит через ворота вдалеке и катится к следующему пункту назначения Герцога, и ты закрываешь глаза, на секунду задерживаясь на месте и вдыхая последний свежий воздух и солнечный свет, который ты получишь за… кто знает, сколько времени. Это приятно. Может быть, есть какой-то смысл в том, что ты никогда не ценишь, что имеешь, пока это не исчезнет. Тепло солнца не просто радует (даже в тени, похожего на гараж, помещения, в котором ты стоишь), а на самом деле крайне приятно. Настолько хорошо, что на мгновение ты забываешь о своем плохом самочувствии. И тут, как гром среди ясного весеннего дня, голос Хайзенберга кричит на тебя из переговорного устройства, о котором ты даже не подозревала — хотя предполагала, что вполне логично, учитывая все камеры. «Поторопись, мать твою», — приказывает он. «У нас есть чем заняться. У меня нет всей гребаной недели!». Динамик издает высокочастотный вой, прогибаясь под громкостью его голоса, когда он кричит в микрофон в другой комнате. Когда ты открываешь глаза, ты боишься, что тебя поймают, когда ты будешь их закатывать или что-то в этом роде — но что-то еще привлекает твое внимание, прежде чем ты успеваешь правильно отреагировать, и ты замираешь. Среди высокой травы и сорняков стоит безликая фигура. Она стоит неподвижно, одета полностью в черное, и даже несмотря на вуаль, закрывающую ее лицо, ты можешь каким-то образом понять, что она наблюдает за тобой. Твое сердце колотится в груди, кровь внезапно начинает бежать по организму быстрее, когда ты пытаешься решить, лучше ли окрикнуть или просто убежать. И тут что-то тянет за низ твоей свободной, безразмерной рубашки. «Прив-Е-Е-Е-Т!» Это заставляет тебя вскрикнуть, когда ты отступаешь назад от крошечной фигурки, которая вцепилась в твою рубашку. Интерком издает еще один почти оглушительный визг, когда Хайзенберг что-то рычит — и хотя разобрать это трудно, ты можешь предположить, что он ругается. Ты узнаешь куклу, та, которая была в церкви. Ты цепляешься за ящик руками, чтобы спасти свою жизнь, а кукла хихикает над твоим испугом. «Убирайся отсюда нахрен!» Его голос, наконец-то слышимый, прорывается через переговорное устройство с очередным визгом. «Какого хуя ты себе позволяешь…» «Матерь Миранда сказала нам прийти сюда», — огрызается кукла, поворачиваясь лицом к камере и выпуская твою рубашку из рук, позволяя тебе сделать пару шагов назад. «Идиот!» «Блядь…» Через динамик слышны приглушенные звуки разбивания и грохота. «Не двигайся и не позволяй ни одному из этих уродов прикасаться к этой гребаной еде!» Кричит он, а вслед за этим раздается отчетливый щелчок выключающегося микрофона. Ты знаешь, что он, без сомнения, идет по тому же пути, что и ты, и затаиваешь дыхание, надеясь услышать звук его ботинок, сигнализирующий о том, что он уже почти на месте. Ты сразу же вспоминаешь его шутку о том, что он твой «защитник», и хотя тебе неприятно об этом думать, это, по крайней мере, дает тебе немного душевного спокойствия в этот самый момент. Может быть, это не так уж и плохо, даже если он и придурок. Фигура в черном приближается, и ты удивляешься, как ты раньше ее не видела. Была ли она на встрече? Может быть, она слилась с фоном, учитывая, насколько возмутительны и громки другие Лорды. Ты замечаешь, что у нее в руке корзина. Это хороший знак, верно? Обычно люди не приносят корзины для пикника на убийство. Через несколько мгновений попыток отстраниться от куклы, твоя спина ударяется о бетонную стену гаража. Она хватается за низ твоего платья, пытаясь приподнять его, но тебе удается наполовину стряхнуть ее. «Дай мне посмотреть!» Хнычет она. «Я хочу посмотреть!» Она еще несколько раз пытается ухватиться за подол, наконец, ей это удается обеими руками, и она хихикает от восторга. «Я хочу посмотреть, есть ли ребенок…» «Отойди от нее!» Голос ревет, когда дверь, через которую ты вошла не так давно, захлопывается, почти срываясь с петель, звук удара о бетонную стену просто оглушительный. Хайзенберг врывается внутрь, прокладывая прямую линию между тобой и куклой, кукла издает визг и тут же опускает подол твоего платья. Она убегает от тебя, направляясь к фигуре в черном, которая теперь присоединилась к тебе в гараже. «Не смей трогать ее своими крошечными чертовыми пальчиками, маленькая дрянь!». Он ставит себя впереди тебя, барьер между тобой и новыми незваными гостями. Металлическая дверь, а также цепь вокруг твоей лодыжки вибрируют. «Какого хрена, по-твоему, ты здесь делаешь?!» Кукла, прячущаяся за фигурой, задрапированной в черное, выглядывает из-за своего платья, заметно дрожа до такой степени, что это почти комично. «Матерь Миранда велела нам прийти!» — настаивает кукла. Фигура в черном откидывает верх корзины, протягивает руку и достает небольшой конверт. Она протягивает руку, предлагая записку Хайзенбергу, который после недолгого колебания агрессивно выхватывает ее из рук. «Она, блядь…», — ворчит он про себя, разрывая конверт, небрежно отбрасывая его в сторону и читая записку внутри. «…Я просил ее прислать одежду, а не это, что это блядь вообще!» «Ну, ну», — прохрипела кукла из-под юбки фигуры. «Я очеееень надеюсь, что ты не будешь таким неблагодарным!» Он делает длинный, преднамеренный выдох и отходит в сторону, забирая ящик из твоих рук, ставя его на пол. «Ладно», — ворчит он, наклоняя голову в сторону женщины в черном, которая сейчас тоже ставит свою корзину на пол. «Нужно измерить тебя походу». Хайзенберг, явно чувствуя твою нерешительность, качает головой. «Они безобидные — просто жуткие». Ты осторожно делаешь шаг вперед, раз, а затем два, пытаясь убедить себя, что какими бы пугающими они ни были, они не причинят тебе вреда, пока Хайзенберг наблюдает за ними. … Могут ли они вообще причинить тебе вред? Он прав в том, что они жуткие, но невозможно представить, чтобы говорящая кукла могла противостоять всему, что может предложить Хайзенберг. Фигура за вуалью, пригнувшись, достает из корзины измерительную ленту, кукла наклоняется и почти падает в нее сама, прежде чем достать маленький блокнот и карандаш. Фигура выпрямляется и медленно приближается к тебе — как ты понимаешь, из осторожности. Ты задаешься вопросом, не испытывает ли она такую же тревогу, как и ты. «Здравствуй», — говорит фигура так тихо, что ты почти не замечаешь. «Не могла бы ты поднять руки?» Ее голос удивительно приятен, хотя ты напрягаешься, чтобы расслышать его. Ты делаешь это, поднимая руки вверх и в стороны, не в силах отвести взгляд от куклы, пока та держит блокнот, пристально наблюдая за тобой. Фигура за вуалью протягивает руку и обматывает ленту вокруг твоей груди, оценивая число на ленте и тихо передавая его кукле, которая затем записывает его. Пока фигура работает и снимает с тебя мерки, ее голос настолько тих, что кажется, будто она бормочет это скорее для себя, чем для кого-то еще, как будто кукле не нужно ее слышать. Тебе не нравится её участие. После пяти или около того минут измерений ты можешь принять свою обычную позу, когда фигура убирает ленту, заменяя ее на линию образцов ткани. Она молча предлагает их тебе, а кукла выжидающе смотрит на тебя. «Выбери один!» Инструктирует кукла, звуча искренне взволнованно. У тебя есть только несколько вариантов на выбор от ограниченного количества образцов: темно-красный, королевский пурпурный и изумрудно-зеленый. Не понимая, что это значит, ты бросаешь взгляд через плечо на Хайзенберга, который сейчас жует конец сигары и, кажется, ничем не интересуется. «Ну же!» — скулит он от нетерпения, и, кажется, пританцовывает на месте, наблюдая за тобой. Ты не уверена, для чего это нужно, но на данном этапе готова идти вслепую, лишь бы не взаимодействовать с куклой больше, чем нужно. Красный цвет кажется немного более похожим на вещи Леди Димитреску, учитывая то, что Хайзенберг рассказал тебе о ней. Остаются фиолетовый и зеленый, и хотя ни один из них не является особенно ярким, зеленый заставляет тебя вспомнить о мхе в твоей камере и напоминает, что ты собираешься провести неопределенное и неограниченное количество времени на фабрике без окон, без растений и без естественного освещения. Ты показываешь на зеленую ткань, решив, что небольшое напоминание о внешнем мире будет приятным, предполагая, что она будет использована в одежде, которую тебе каким-то образом сошьют. Кукла издает драматический рвотный звук, когда фигура вежливо забирает у тебя образцы. «Зеленый? Ииииу!» Тебе требуется все, чтобы не скривить лицо от отвращения, надеясь, что больше ничего такого не будет. «Я бы выбрала фиолетовый, но все равно!» «Я заставил ее работать на фабрике», — внезапно вклинивается Хайзенберг, и кукла, и фигура в унисон поворачивают головы в его сторону, вызывая у тебя мурашки на коже. «Постарайся, чтобы она была практичной. Никаких платьев и прочей ерунды. Иначе я не могу обещать, что она не зацепится за что-нибудь острое». Фигура просто кивает на это, как бы делая мысленную пометку, кладет образцы в корзину и снова закрывает крышку. Она ждет, пока кукла подойдет к корзине и заберется на нее, используя ее как сиденье, а затем поднимает куклу и корзину одновременно. «Увидимся через несколько днеееей!» Поет кукла, махая тебе на прощание. Фигура почтительно кивает и поворачивается, собираясь уходить. «Отправьте одежду с Герцогом!» Хайзенберг кричит им вслед, фигура даже не останавливается, чтобы подать хоть какой-то знак, что расслышала его просьбу. «Не хочу, чтобы вы, два урода, снова оказались на моей территории, вы, блядь, слышите меня?!» Ни один из них не отвечает, только кукла пронзительно гогочет, пока они исчезают вдали, блуждая по полю и направляясь к воротам. «Пойдем», — наконец говорит тебе Хайзенберг, наклоняя голову к двери. «Пока они не решили, что им нужно что-то еще». Он поднимает ящик, бормоча что-то себе под нос, и ведет тебя через дверь обратно на фабрику. На этот раз ты не колеблешься — кажется Хайзенбергу это важно. «Кто это был?» Спрашиваешь ты, поднимаясь по ступенькам, и дверь захлопывается за тобой сама собой. «Беневиенто и ее… кукла», — отвечает он, пуская за собой клубы дыма. «Чертовски бесполезная, но чертовски раздражающая.» Он снова ворчит в явном разочаровании. «Эта сука что-то замышляет», — рычит он, когда ты повторяешь путь красных фонарей, по которому шла изначально, пробираясь обратно через невозможный лабиринт его фабрики. «Могла бы просто прислать тебе пару штанов, но нет, теперь у тебя должен быть свой личный портной». «Что ты имеешь в виду?» Ты понимаешь, что немного запыхалась, пока не отстала от его темпа. В своем гневе он не дает тебе никакой возможности догнать его, как это уже было много раз. Каждая дверь, которую он открывает с помощью своих способностей, захлопывается с силой, которую можно описать только как жестокость. «Это значит, что она планирует превратить тебя в такого же трутня, как и остальных ее так называемых детей». Следующая группа дверей распахивается с такой силой, что одна из них слетает с петель, и он ругается себе под нос, прежде чем продолжить. «У нее есть план на тебя, помимо этой поганой…», — он прерывает себя и с треском распахивает еще одну дверь, — " дерьмовой схемы! Я думал, что если ты останешься обыкновенной, она просто оставит тебя здесь гнить, пока ты не родишь ей ребенка, но нет — форму получают только, если не задержатся здесь надолго». Ты входишь в кабинет, который, по твоему личному мнению, является его офисом, и сразу же видишь и чувствуешь вибрацию вокруг себя — скамейки, беспорядок на них, «твое» кресло и даже цепь на твоей лодыжке гудят. Он собирается устроить очередную вспышку ярости, хотя в данном состоянии это больше похоже на срыв. Если у Миранды есть план действий на случай непредвиденных обстоятельств для тебя, это означает, что Хайзенберг оценивший твою помощь, её вот-вот лишится, и хотя ты не назвала бы его другом или даже союзником, ты знаешь, что ему нравится быть самым умным человеком в комнате. Он потратил на тебя время, показывая свою фабрику, свои технологии — рассказывая тебе свои секреты. Если Миранда заберет это и использует тебя в своих интересах, он будет переигран, лишен еще одного ресурса. Самое главное, это ставит его под угрозу разоблачения. Если ты не сделаешь что-то, чтобы остановить его мысли, ты больше не будешь активом. Ты станешь обузой, и если ты чему-то и научились здесь, так это тому, что ты не хочешь, чтобы Хайзенберг считал тебя гребаной обузой. «Хайзенберг», — предупреждаешь ты, осмеливаясь произнести его имя, прекрасно понимая, что тянешься к пасти волка и надеешься, что он не укусит. «Не надо…» Он ставит ящик на стол и поднимается на ноги так быстро, что ты отпрыгиваешь назад, прижимаясь спиной к стене. Ошибка новичка. Тебе некуда бежать, когда он надвигается на тебя, нависая над тобой, цепь вокруг твоей лодыжки становится такой тугой, что ты боишься, что она отрубит тебе ногу, если затянется еще туже. «Ты, блядь, указываешь мне, что делать?!» Он рычит, поднимает правую руку и ударяет ею по стене рядом с твоей головой, шум от удара достаточно громкий, чтобы ты испугалась, что он таким-то образом размозжит тебе череп, даже не дотронувшись до тебя. Ты вздрагиваешь, отворачивая голову от его правой руки, но оказываешься прижата левой. «Я позволил тебе прийти на мою фабрику, сохранить тебе жизнь, дать тебе возможность, ради которой мне пришлось, блядь, истекать кровью, и ты думаешь, что можешь сказать мне, что, блядь, делать?!». Вот дерьмо. Ох, блядь, ох, блядь, ох, блядь. Ты сделала это. Вот оно. Ты никогда раньше не слышала, чтобы он так громко кричал, а ты много раз слышала, как он кричит на людей и технику. Он убьет тебя и твой гребаный неугомонный рот. Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь! «Ты думаешь, что умение делать ЭКГ и красивые сиськи дают тебе хоть какое-то право указывать мне, что делать?! Я могу раздавить тебя, как чертову букашку!» Он рычит. «Я могу бросить твою задницу ликанам и уйти! Я — единственное, что в этой дыре заставляет тебя дышать!» Ты дрожишь, прекрасно осознавая, что за спиной у него валяется множество металлолома и инструментов, вспоминая ножницы, которые он держал у твоей шеи в первый раз, когда угрожал тебе подобным образом. Ты пытаешься придумать что-нибудь, что угодно, чтобы разрядить обстановку. Может быть, ты извинишься. Может быть, ты можешь заплакать и начать умолять о сохранении жизни… «Я просто не хотела, чтобы ты разбил яйца…» Это первое, что приходит на ум и первое, что вылетает из твоего большого идиотского рта, и честно говоря, ты также в ужасе смотришь на него. Ты, каким-то образом, выбрала самый худший вариант, чтобы… «БЛЯДЬ!» — огрызается он, тут же отстраняясь, и все, что плавало в воздухе, падает на пол в какофонии грохота и лязга, когда он бросается к ящику на столе. «Яйца!» На мгновение ты остаешься совершенно неподвижной, хотя это больше похоже на то, что ты застыла от ужаса, чем на что-либо еще, хотя ты также очень, очень смущена. Хайзенберг, человек, который всего несколько секунд назад угрожал раздавить тебя как букашку, теперь проверяет пакет с яйцами в ящике, как будто секунду назад не угрожал раздавить тебя как букашку. Не зная, что еще предпринять, не зная, считает ли он нужным, чтобы ты двигалась, ты пролепетала кроткое: «…они в порядке?». «Да», — отвечает он, кивая, и ставит пакет с яйцами на стол с такой нежностью, которую ты никогда не видела в его обращении с чем-либо раньше. «Они в порядке». Он шумно выдыхает, как будто избежал серьезной проблемы. «Герцог приходит только раз в неделю. Пришлось бы самому ехать в деревню — что было бы огромной занозой в заднице». Хотя ты чувствуешь себя в безопасности, чтобы хотя бы снова вздохнуть, ты слишком напугана, чтобы действительно сдвинуться с места. Это было еще одно напоминание о том, насколько он непредсказуем. В одну секунду он готов разбить твои мозги о стену, а в следующую — сетует на то, как тяжело ему собирать яйца в деревне. Ты смотришь на то место, где он ударил рукой о стену, и обнаруживаешь вмятину, которую точнее было бы назвать кратером. Впечатляющий подвиг, учитывая, что она сделана из металла. «Садись», — ворчит он с тревожной непринужденностью, начиная распаковывать содержимое ящика. Ты чуть не спотыкаешься, торопясь сделать это, не желая играть с огнем. Когда ты усаживаешься, он достает из ящика пучок трав и бесцеремонно бросает его перед тобой. «Когда-нибудь пробовала такое?» Спрашивает он, бросая на тебя взгляд, достаточный для того, чтобы уловить, как ты качаешь головой. «Выбираешь листик, жуешь, глотаешь», — объясняет он. «Я знаю, что это сложно, но я уверен, что ты сможешь решить это с помощью своего медицинского…», — он прерывается на мгновение, как раз когда ты протягиваешь руку, чтобы взять траву. «Что это?» Ты замираешь, наблюдая, как он достает подсолнух из ящика, его лицо искажается при виде этого. «Это подарок», — быстро говоришь ты. «От Герцога». Он слегка рычит про себя. «Ничто никогда не бывает даром…» «Я думаю, он пожалел меня», — добавляешь ты, понимая, что играешь в опасную игру, перебивая его. Однако, похоже, это срабатывает, и он останавливается, ожидая, пока ты продолжишь. «Сказал что-то о том, чтобы поприветствовать меня?» Хайзенберг смотрит на тебя секунду, свободной рукой вынимая сигару изо рта, чтобы выпустить еще одно облако дыма. «…Ты действительно выглядишь чертовски жалко», — наконец признает он, бросая в тебя подсолнух. «Неважно. Все равно завтра он завянет». Хайзенберг пожимает плечами и продолжает вынимать припасы из ящика, не забывая показывать тебе, куда все это идет. Хотя планы Миранды в отношении тебя зловещи по своей природе, ты начинаешь думать, что планы Хайзенберга могут быть немного более бытовыми в краткосрочной перспективе. Ты срываешь листок травы и кладешь его в рот, ожидая, что на вкус он будет как мята, но вместо этого обнаруживаешь горький привкус, который побуждает тебя разжевать его как можно быстрее. На следующий день подсолнух все еще жив.