Цена одной ночи

- А себе ты тоже будешь делать новые документы?- Мориарти посмотрел на киллера, сощурившись.- Если да, то я хочу, чтобы у тебя было самое что ни на есть дурацкое имечко. Выпуская дым сквозь приоткрытые в лёгкой усмешке губы, Себастьян привычно коротко качнул головой. Джим продолжал всё воспринимать в штыки. В голове мужчины даже мелькнула мысль о том, что его два хода могут оказаться ничтожно малы и даже неверно истолкованы для того, чтобы Мориарти перестал хотя бы открыто скалиться в его сторону. В очередной раз за день его голову посетил образ Джеймса в качестве раненого, а оттого неразборчиво и слепо кусающегося зверя. Но внимание Морана было отвлечено от этих мыслей странным поведением парня. Полковник внимательно следил за тем, как тот заворожено, точно в трансе, наблюдал за исчезающим и появляющимся огоньком под размеренные щелчки откидываемой тонкими длинными пальцами металлической крышки зажигалки, как в глубине его тёмных зрачков отражалось это мерцание, но будто бы даже с удвоенной силой. То, что заставило Мориарти вдруг в такой обстановке при Себастьяне уйти в себя, было явно сильнее этого слабого, способного в любой момент потухнуть, пламени. Сперва снайпер вспомнил о том, что Джим спрашивал накануне о том, научит ли он его сжигать должников, но с такой безмятежностью на лице о возмездии может думать лишь психопат и тут же отбросил это предположение как маловероятное. Размышления, травма детства, просто воспоминания, попытка собраться с мыслями или восстановить силы, чтобы продолжить сопротивление. С неприязнью к самому себе за эти слишком жадные попытки угадать, докопаться до истины полковник заставил себя отвернуться и тактично сделать вид, будто не было этой паузы, наполненной лишь монотонным металлическим пощёлкиванием. - Я не о том нашем случае, - выдохнув сигаретный дым, спокойно произнёс Моран, откидывая голову на спинку кресла после очередной резкой перемены в поведении Мориарти. Время для первого хода. – Я о том, что здесь не так уж и часто восстанавливают настоящие документы на людей уже существующих в базе данных с настоящими фотографиями и отпечатками пальцев. Однако личность совершеннолетнего Ричарда нам всё ещё бесспорно необходима, если ты, конечно же, "в деле". - Хочешь сказать, что я останусь Джеймсом Мориарти?- брюнет удивленно вскинул брови, а его взгляд из резкого, колкого и неприязненного стал заинтересованным и немного недоверчивым.- А документы Ричарда будут всплывать лишь по особо важным случаям?- юноша затянулся и, наклонившись, стряхнул пепел в стоящую на столике примитивную керамическую пепельницу. Он не стал принимать прежнюю расслабленную позу, а лишь пристально рассматривал лицо Себастьяна, упершись локтями в стол. Прежде чем задать третий по счету вопрос, Мориарти резко затушил окурок, сминая пальцами потемневший фильтр. - С чего вдруг такая щедрость, Себастьян? Если прислушаться, то в тишине комнаты можно было услышать, как работают шестеренки мыслей Джеймса. Он пытался понять, чего сейчас добивается Моран. Чего хочет. Вернуть его прежнее расположение? Задобрить его таким образом? Звучит правдиво, но глупо. На кой черт профессиональному снайперу понадобилось это "хорошее отношение" провинциальной шлюхи, которую он все равно в скором времени планирует убить. Может он ему посочувствовал? Когда понял, что значит для Джима его прошлое, связанное с погибшими родителями, счастливой, беззаботной жизнью. И снова становилось смешно - зачем жалеть того, кого хочешь прикончить? Казалось, что среди суматохи и сомнений не было ни одной правдоподобной мысли. Парень сел прямо, чувствуя, как уголок тетрадки врезался ему в бок. Она все еще была под курткой. Все еще рядом. - Я в деле при любом раскладе,- Мориарти сложил руки на груди, тем самым еще крепче прижимая к телу свой "смысл жизни". Уже на первом произнесённом имени Себастьян напрягся, крепче сжав в пальцах сигарету. На «Ричарде» он выпрямился из своей расслабленной полулежащей позы и буквально вжал так и не докуренную сигарету в стенку пепельницы. Он не знал о том, находятся в этой комнате камеры или просто прослушивающие устройства или вовсе ничего из этого, но понимал, что должен предпринять наиболее осторожную меру по предотвращению дальнейшей болтовни Джима, но уже в следующий момент стало поздно. «Себастьян» отозвался в голове неким болезненным эхо, почти как приговор. У Мориарти обнаружился явный талант озвучивать почти всё, о чём необходимо молчать в считанные секунды. Полковник наконец поднял взгляд на Джеймса, попытавшись выразить в нём как можно больше мыслей по поводу произошедшего, но, встретившись с тёмно-карими глазами, отметил лишь интерес. Похоже, что до парня ещё не дошло. Конечно же. Каждое произнесённое имя касалось каких-то вопросов. Кажется, изначально стрелок планировал проследить за изменениями в поведении и кажется, надеялся на изменения именно в ту сторону, в которую они произошли. Но стало не до того. Разумеется, много Себастьянов в криминальной среде и мужчина понимал это, но припоминал и то, насколько любопытен и проворен местный контингент. Следовало сохранять спокойствие, нельзя было в очередной раз позволять словам мальчишки цеплять его. Мориарти получит своё после за невнимательность к словам. Он же просто Себастьян, но никак не Моран, никак не полковник, никак не киллер. Несмотря на уговоры, пульс мужчины участился, а резко, точно по заказу, открывшаяся дверь заставила его мгновенно перевести ладонь к установленному за ремнём Глоку и неестественно напрячься всем телом. Помнится, однажды Моран посетил любезно предоставленного ему правительством психолога, который, в свою очередь, за первый же и последний сеанс успел установить, что к его пациенту «было бы неплохо» применять нейролептики из-за склонности к паранойе, но «в этом ещё необходимо было разобраться на следующем сеансе, ведь возможно всё серьёзней». Себастьян тогда лишь отмахнулся, но теперь настороженно наблюдал за мужчиной, среднего роста в потёртом костюме, сделавшим несколько шагов в их сторону. - Кто здесь на фотографию, прошу пройти со мной, а это на заполнение, - поздоровавшись, монотонно прогнусавил вошедший, оставляя на столе две строгие кожаные папки. - Иди, - немного хрипло оттого, что пересохло в горле, произнёс Моран, потянувшись к одной из папок, но так и не глянув на парня. Если реакцию на «вовремя» открывшуюся дверь ещё можно было понять, то неунимающееся частое сердцебиение и кровь, прилившая к голове, стали для мужчины одними из препятствий к преодолению соблазна выхватить оружие и выстрелить в этого незнакомца с прищуренными, как ему показалось, хитрыми глазками. Но Себастьян удержался, вынимая из папки один из листов, ручку и выводя в графе «имя» буквы нового имени Джеймса. Приступ, похоже, был вовремя сдержан и затухал, не забывая напомнить полковнику на прощание о том, насколько неприятными бывали порой исходы такой минутной потери контроля над собой. Джеймс не зря так пристально следил за Себастьяном. Наблюдение дало свои плоды. Мужчина напрягался, казалось, с каждым произнесенным юношей словом, словно бы толчками, резкими и пугающими. А взгляд... Лучше бы Мориарти пропустил его, внезапно отвернувшись или закрыв глаза. Потому что в нем было все. Слишком. Много. Всего. Он заставил мальчишку отшатнуться, будто предвидя, что еще мгновение - и снайпер кинется к нему. Задушить, перегрызть глотку, разорвать плоть собственными пальцами, прикосновения которых последние несколько часов так сторонился Джим. Что-то было не так. С ним. Что он сделал? Что сказал? А это "что" было чем-то очень серьезным - киллер не стал бы закипать из-за какой-то мелочи. А взгляд серых глаз затягивал. Казалось, что Джим слышит плеск переливающегося через край гнева. Ледяной, острой ярости. И злость на себя за собственную ошибку, страх последующей расплаты захлестнули Мориарти, смывая очертания находящихся вокруг предметов. Оставляя его один на один с собственным неприкрытым ужасом и крепко стиснутыми кулаками Себастьяна. Громкий скрип входной двери рывком выдернул Джеймса из плена, как вытягивают утопающего из ледяной воды. Грубо, за волосы. Оказалось, что он, как и положено любому тонущему, за все это время не сделал ни вздоха. И теперь жадно втянул в себя загустевший, пропахший табаком воздух этой комнаты. От взгляда юноши не ускользнуло и то, как быстро и открыто рванулся к оружию Моран. На одну долю секунды могло показаться, что он тоже был напуган не меньше Джима. И показалось. Именно - показалось. Вошедший мужчина в потрепанном сером костюме говорил гнусаво, в нос. Словно бы давно кто-то очень удачно его поломал. Одним уверенным движением. Услышав хриплый приказ Себастьяна, Мориарти поднялся, пребывая в некой прострации, еще не отойдя от лавины обрушившихся эмоций, и, не оборачиваясь, вышел из комнаты, отчаянно прижимая к груди руки. Джима обогнал "серый костюм", и он сжался пуще прежнего. Одно для себя брюнет уяснил точно - с сегодняшнего дня он ненавидел этот цвет. Бывали сорванные задания, пристреленные вместо заказов заказчики, застывшие в выражении удивления и страха глаза партнёров на одну ночь. Каждый из этих людей в определённый момент или скорее минуту казался Себастьяну откровенно подозрительным, чересчур враждебным, не вызывающим доверия. Единичные случаи, но Моран осознавал, что они серьёзны и каждый из них подразумевает его маленький проигрыш самому себе, а они, в свою очередь, формируют ещё больший. Но это происходило всё реже после первого года в Лондоне после войны, во время которой он впервые почувствовал минутную потерю контроля над своими эмоциями и, как следствие, телом с последующими действиями через неделю после первой словленной шальной пули. Не то, чтобы он был чувствителен к боли. Нет, у него всегда был высокий болевой порог. Просто что-то неуловимо для него самого изменилось, будто защёлкнулось нечто и без того полуприкрытое, ведь он и прежде не отличался стремлением к доверительным отношениям и миролюбивостью. Происходившее в считанные минуты действительно было похоже на некий странный, затмевающий всё разумное, приступ. И Себастьян наотрез отказывался анализировать какой именно, всякий раз говоря себе о том, что «на этот раз лучше», а в последующие разы он сумеет удержать себя в руках, и затем всё пройдёт. И действительно, на целых полгода стрелок забыл о своей странности, теперь отчасти даже потеряв бдительность, но результатом всё же частично остался доволен, насколько это вообще возможно в такой ситуации. Ощущения оказались слабее, чем обычно и он даже посчитал, что внешне практически ничем (по сравнению с прежними случаями, конечно же) себя не выдал. К тому же, прежде, чем дверь закрылась, Моран всё же поднял взгляд. Неуверенно сжавшийся силуэт Джеймса ясно дал понять мужчине, что никакого довольства или подъёма настроения тот не испытывает, а следовательно в большей вероятности каждое произнесённое им имя было случайностью. Себастьян вернулся к расслабленной позе, размышляя над строкой «фамилия». Он всегда довольно быстро «затихал»,но всегда уже было совершено непоправимое, непрофессиональное, багровыми потёками выводящее надписи укора и насмешки на холодеющей коже. Только не в этот раз - думал он, останавливая взгляд на репродукции незнакомой картины. «Рейхенбахский водопад у Мейрингена в Швейцарии» - гласила надпись. В молодости Моран изучал немецкий, поэтому название автоматически прочёл на немецкий лад, тут же отмечая схожесть звучания первой части наименования водопада с новым именем Джима, и записывая не свойственную по значению, в первую очередь, для характера самого парня и, во вторую, для природы водопада, фамилию Брук. Вообще совершенно простую, постороннюю фамилию. С каждым шагом, с каждым вздохом, с каждым ударом сердца Джим старался успокоиться. И это получалось. Не так хорошо и не так быстро, как хотелось бы, но все-таки получалось. Мужчина в сером костюме не увел его слишком далеко, остановившись через три двери от той, за которой сейчас сидел Себастьян, за которой пару минут назад был хороший эмоциональный шторм, этакая буря, заставшая маленькую лодку посреди океана. Радовало то, что она осталась там и явно постепенно утихала. Или же уже утихла. В новой комнате с мебелью тоже было негусто: щит, плотно обтянутый белой тканью, рядом с ним простой деревянный стул, из спинки которого торчал не до конца вкрученный шуруп, на противоположной стене висело зеркало, а напротив щита со стулом стояла тренога - штатив для фотоаппарата. "Серый костюм" указал Джиму на зеркало и также гнусаво велел ему привести себя в порядок. Мориарти прошел к зеркалу и окинул себя критическим взглядом. Выглядел он, мягко говоря, не очень, но вот если немного поправить волосы и приподнять воротник ветровки... Да, так было гораздо лучше. Сев на предоставленный ему недостул, брюнет принялся наблюдать, как мужчина устанавливал на штатив обычный цифровой фотоаппарат, пусть и не самой последней модели. В такие моменты - в моменты фотографирования на документы - тело непроизвольно напрягается, и все мелочи становятся заметны. Будь то волос, который лезет в глаза, или неудобная поза. А еще в такие моменты появляется жуткое, неуместное желание что-нибудь почесать. Брр... Джим не любил фотографироваться. Через несколько минут все было закончено, и Мориарти в обществе все того же фотографа отправился обратно, к Себастьяну. - Вы закончили с бланками?- хмуро спросил незнакомец, подходя к столику. Джеймс же снова несколько сжался и постарался производить как можно меньше шума. Он бы стал невидимкой, но такой привилегии природа ему, к сожалению, не оказала.