***
Через несколько дней Жанна познакомилась со странным народом, принявшим любезно, но без особого тепла. Народом, слишком долгоживущим, чтобы сохранить свежесть и остроту чувств, слишком правильным, чтобы снисходить до людей и гномов в их метаниях духа и вечных ошибках; народом, который совершенен во всем и погрузился в себя, достиг гармонии в песнях и танцах, который наслаждался красотой мира и рукотворных вещей. И отгородил себя ото всех прочих народов. Эльфы находили в подобном существовании высшее блаженство и высшее счастье. Жанна же ощущала себя совершенно неуместной — словно она, грешница, оказалась вдруг в Раю. Это осознание пробуждало в ней тревогу — ведь это бы означало, что она умерла! Правда, не так давно она была уверена в этом. Но Жанна чувствовала себя недостойной подобного перемещения. Она отчетливо видела ясный свет, исходивший от эльфов, но он лишь усиливал впечатление отстраненности. Казалось, обитатели Ривенделла понемногу теряли связь с земной обителью, с ее печалями и заботами, но также — с земными радостями и привязанностями. Казалось, пройдет еще немного времени, и эльфы истают — и только их призраки будут все также ходить по тропинкам, любоваться природой, распевать песни, танцевать и воздавать хвалу Элберет. А гномы сторонились хозяев, держались вместе и Жанна все больше ценила их — любителей повеселиться и выпить, отпустить острое словцо и побурчать на своем языке, больше похожем на ворчание сытого льва — храбрецов, забияк и жизнелюбов. Ожидая приезда Элронда, Балин с Торином подолгу беседовали. Гэндальф пропадал с эльфами и даже не всегда приходил к столу. За ним постоянно увязывался и Бильбо, с восторгом внимавший песням и танцам прекрасных обитателей Ривенделла, и мечтавший только о том, чтобы задержаться здесь подольше. Жанна опять отъедалась и отсыпалась. Много времени проводила в одиночестве, погруженная в свои мысли, хотя всегда жила одним днем. Последняя походная ночевка не давала ей покоя… Она не обернулась тогда на звук голоса Торина, словно завороженная им. И не сбросила его руку. Они просто стояли молча, глядя на расстилающуюся перед ними долину. И спускаться совсем не хотелось. Все земные заботы тогда отошли на второй план. И дело было не в прекрасном Ривенделле, искрящемся далеко внизу. Такого Жанна еще не испытывала… Что-то изменилось в ней в тот миг, когда тяжелая ладонь короля гномов легла ей на плечо. Мир опять перевернулся с ног на голову, и все из-за того, что она стояла рядом с Торином, и Торин обнимал ее. Король гномов, по обыкновению, не сказал ни слова, но ей показалось, что он открыл перед ней душу. Странное чувство овладело ею, девушка никак не могла подобрать ему названия. Может быть, покой? Но Жанна всегда его ненавидела. Яростное, вечно горящее в ее душе пламя, заставляющее штурмом брать города, очертя голову бросаться в самую гущу боя, поднимать за собой и вести в атаку целые армии, не угасло. Но… что же с ней тогда творилось? Так надежно она не чувствовала себя даже дома, даже в далеком детстве. А ведь сейчас они стояли над пропастью, не зная, что их ожидает завтра, в сокровенном пристанище эльфов. Знание пришло само. Она нашла свое место тут. Она стала частью этого мира. Приняла его, влилась в него. И это ей нравилось. Жанна вздохнула, не находя слов, чтобы выразить благодарность. Это Торин помог ей. Он дал почувствовать себя живой. И дал почувствовать — своей. Она не ждала такого от их предводителя и ее короля… Как все поменялось за время пути! Фили и Кили относились к ней как к сестре, а прочие гномы… Жанна смеялась над шуточками Бофура, подолгу разговаривала с Оином о свойствах редких трав и грибов. Балин присматривал за ней. Даже Двалин! Раньше он, преисполненный свойственного гномам недоверия к чужакам, при виде Жанны криво усмехался. Лишь перед долиной эльфов он перестал коситься на нее, как на досадную помеху. Она стояла рядом с гномами в бою, несла равную со всеми ношу, делила все тяготы их похода, их стремление и их веру. «Как будто этот мир стал моим домом. Ведь дом — это не просто четыре стены, — подумала Жанна. — Дом — это место, где тебя ждут. Где ты нужна». Было еще кое-что странное той ночью. Раньше она не выносила, когда к ней прикасался кто-либо, особенно — мужчина. Но сейчас Жанна вспоминала тепло ладони короля гномов на своем плече с непривычным, незнакомым ранее волнением. Лучше впредь не допускать подобного. Она очнулась: все нежится в постели, а ведь ее ждут в трапезной! Разнообразие яств смущало девушку и ей казалось, что гости объедают чересчур учтивых и вежливых хозяев, да и само обилие местного стола, который эльфы накрывали с рассветом и закатом, резко отличалось от привычной скудости. Жанна спрыгнула с кровати, подосадовав мельком, что ложе слишком уж высокое, и с удовольствием огляделась. Ее комната была отделана светлым деревом, украшенным изящной резьбой. Огромное окно выходило на тихую долину, позволяя увидеть часть ротонды, увитой плющом и колючим кустарником. Жанна, просыпаясь, каждое утро видела из окна часть беседки. «Было бы лучше сделать его чуть-чуть левее», — размышляла она. Она быстро оделась в оставленную эльфами одежду и снова порадовалась чудесной обуви — подарку одного из гномов. В первый же вечер Ори, смущаясь и краснея, вытащил из заплечного мешка завернутую в холстину пару. Гномы постарше могли бы залезть туда разве что пальцем. Выделанные из мягкой кожи, изукрашенные вышивкой и бисером, со вставками из металла, сапожки с металлическим носком были лишь чуть великоваты ей. К ним прилагался неширокий с таким же рисунком пояс. На вопрос, для кого такая красота, Ори не ответил, застеснявшись еще больше. У стены отразило дневной свет овальное зеркало. Видимо, очень старинное, сделанное из неизвестного металла, в тяжелой деревянной раме. Оно мерцало собственным светом и почему-то тревожило девушку — за все дни Жанна так ни разу в него и не заглянула, обходясь, как и во время похода, своим отражением в воде. Но сейчас Жанна решилась. Она подошла ближе, но не увидела ничего, даже себя. Потом чистое серебро замутилось, подернулось рябью, как вода под дуновением ветра. Чей-то облик словно всплыл на поверхность. Жанна не могла оторвать взгляда от потухших глаз незнакомки, смотревших так, будто света в мире вообще не осталось… Как будто потеряно самое дорогое и жить больше незачем, и осталось лишь живым призраком брести по дороге, покуда она не закончится, а потом брести еще дальше, пока не закончится сама эта, никому ненужная жизнь. Мир замер. Ее кошмар сбывался наяву. Жанна не в силах была ни пошевелиться, ни отвернуться, ни отвести глаз от своего внезапно постаревшего отражения. Лик усмехнулся, искривившись, начал отдаляться и таять. Старуха пропала. Только тогда Жанна смогла перевести дыхание и отвернуться. Что это было? Душа покинула ее? Или она наконец избавилась от прошлой жизни? Или это означает нечто иное? Кто и что хочет сказать ей? От всех этих загадок впору было устать и рассердиться! Жанна, решившись, опять повернулась в зеркалу. Теперь она видела лишь свое отражение. Ну, почти свое. Серебристый металл преображал черты лица, и дева в зеркале больше походила на пленительную русалку. Изящная линия губ сочеталась с твердым подбородком, широко расставленные глаза переливались яркой лазурью, а ведь были просто серые! Ресницы и брови стали темнее и гуще. Темно-каштановые пряди длиной с ладонь будто развевались от ветра странствий — за несколько недель они отросли больше чем за год. «Интересно, а нет ли у всеведущих эльфов чепцов?» — подумала Жанна, проведя руками по волосам. Они продолжали топорщиться. И не уложишь никак, разве что снова сбрить наголо. Ей опять показалось, что за нею наблюдают. Она бегло оглядела комнату — никого. Жанна заново подивилась искусной работе мастеров: казалось, что покои выточены внутри огромного дерева — так плавно и незаметно пол переходил в стены, а стены — в потолок, так бережно сохранен рисунок прожилок и сучков. Приложив руку к стене, Жанна почувствовала исходящее от резной панели тепло. Удивляясь себе, она погладила стену, как живую. И, забыв об ужине, пошла искать мага. Гэндальф беседовал с несколькими эльфами. Ниспадающие одежды подчеркивали хрупкость их облика. Все обитатели Последнего Приюта были диво как хороши собой — высокие, ясноглазые, с изящными серебряными венцами на длинных волосах. И все же облик их выдавал присущую этим созданиям отрешенность. Они величавыми кивками приветствовали Жанну и тут же удалились, легко и неслышно, словно растаяли. Маг выслушал, без улыбки поглядывая на Жанну из-под тяжелых бровей. От ее слов он ссутулился, тяжело опираясь на посох, словно она чем-то огорчила его. — Странные у тебя видения, — пожевав губами, молвил он. — Наяву и во сне, я так понимаю? Жанна кивнула, опустив глаза. О своих ночных кошмарах она не рассказывала никому, даже магу, боясь, что если увиденное во сне рассказать во всеуслышание, оно может обрести силу и власть над настоящим. — Зеркало в твоей комнате самое что ни на есть обычное, только древнее. Но все они обладают магической силой, одни больше, другие — меньше. В зеркалах можно многое увидеть, — вздохнул Гэндальф. — Жаль, что здесь нет леди Галадриэли. Вы бы с ней поладили. Что ж, пока тебе самой придется поразмыслить, что это означает! Могу лишь сказать, что это явно неспроста. А теплое дерево… Когда-то деревья эльфов были живыми, и подчинялись силе их мыслей. Но они заснули давным-давно. Может, ты их разбудила своим присутствием? Но, скорее всего, тебе просто привиделось. Жанна молча пошла в трапезную. «Вот и поговорили, — с досадой думала она. — Придется самой поразмыслить!» Она и так уже голову сломала, прокручивая в уме свои кошмары. В Ривенделле воспоминания о дурных снах донимали ее с новой силой. Ни Балина, ни Торина за завтраком не было. Прочие гномы, очевидно, совершенно освоились в гостях: они с удовольствием ели, шутили и смеялись, Кили даже напевал застольную песню, подмигивая удивленной арфистке. Словно заметив недоумение гостей по поводу источающих музыку стен, теперь во время еды появлялись музыканты. Двалин был серьезен, сидел ровно, будто меч проглотил, и бросал высокомерные взгляды на эльфов-прислужников — те в ответ делали каменные лица. Бильбо, похоже, это не нравилось — он против обыкновения поел быстро и убежал из трапезной.***
Жанна не стала гулять по окрестностям, любуясь местными красотами, а сразу пошла к себе. Голова раскалывалась от мыслей. Ей определенно нужно побыть одной. И Жанна снова растянулась на уютном ложе… Какой-то комар зудел, так и не давая заснуть. Откуда, здесь же нет комаров? Зудение плавно переростает в монотонный речитатив: — Кто вы такие? — Куда вы идете? — Сколько вас? — Кто вам помогает? — В чем ваша цель? — Зачем вы проникли в наши земли? Вопросы повторяются до бесконечности, сливаясь с монотонным стуком капель. Одни и те же вопросы, вновь и вновь, а вокруг только тишина, темнота и сырость. Лишь свет факелов неверными бликами мечется по стенам, выхватывая из мрака потеки воды. Пленник угрюмо молчит. Длинные черные волосы падают на плечи, руки разведены в стороны и прикованы высоко к стене, на плечах — жалкое рубище вместо одежды, на запястьях, под наручниками, кожа стерта до мяса. Жанна теряет дыхание от ужаса, сердце останавливается в груди. Запекшаяся кровь на лохмотьях. Через прорехи на плечах и груди следы от пыток — ожоги и раны, свежие и старые. Она помнит, каково это! Все повторяется, и нет ни света, ни избавления. Без неба и солнца ты быстро теряешь счет дням, кажется, что давным-давно умер и похоронен. И где остальные, живы ли? Торин поднимает тяжелый взгляд. Глаза его кажутся черными, и огонь факелов отражается в них пожаром ненависти. — Что вы сделали с моим отрядом? Где мои воины? — низкий голос разносится по подземелью. Тюремщики, на миг отшатнувшись, снова приближаются к нему. «Трусливы, как стая шакалов, и так же опасны. И это тоже эльфы?!» — Жанну передергивает от омерзения. — Ответь нам, и мы тебе все расскажем! «Как же!» — против воли вырывается у Жанны. Но ее голос никто не слышит. Тюремщики одинаковы во всех мирах. И слова своего не держат. Она поверила один раз, подписав признание «об отречении от ересей и послушании Церкви». Только из английской в церковную тюрьму ее так и не перевели. Да и бумага оказалась подложной. Запоздалое раскаяние сечет не слабее бича. — Не думаю, что это поможет, — через силу усмехается гном. Голос его падает до шепота. Он устало роняет голову на грудь. Из тишины и тени вырастает мрачный силуэт. Голову венчает корона из переплетенных веток и листьев. Идеальные до дрожи черты лица скорее отталкивают, чем привлекают. Глаза голубые, как у Торина — но другие, совсем другие! У короля гномов, даже когда он недоволен или злится, всегда синее тепло на донышке. А у этого взгляд морозит, как вековечный горный лед. Жанна удивляется — она не видит даже тени короны над головой высокого эльфа, но слуги называют его королем. — Он ничего не сказал?.. Легкий наклон головы, рот короля при этих словах будто и не шевелится. Голос нечеловеческий. Он безжизненный. Равнодушный, лишенный любых чувств — злых или добрых. Словно поставивший себя выше всех созданий этого мира. Прислужники склоняются в поклоне: — Нет, о король! — Тогда продолжайте. Нам нужно знать. Мне нужно знать! И — на хлеб и воду его. Гномы — крепкий народ, но и камень раскалывается. Теперь Жанне кажется, что в голосе эльфа звучит непонимание и недовольство. Что за упрямец! Гном не должен был продержаться и суток. Если бы заговорил сразу, не пришлось бы применять этих некрасивых крайних мер. Сколько возни его подданным с одним оборванцем! Лучше бы это был орк — давно бы порвали на кусочки. — Помните — только легкое воздействие. «Значит, это — легкое воздействие?!» — негодует Жанна. Она запомнит эти слова. — Ваша милость, он отказывается от еды. Жанна задыхается, возвращаясь в прошлое, в свое прошлое. Это она вновь в тюрьме без надежды на спасение. Она пытается закричать, но грудь перехватывает. Нечем дышать! Эльфы проходят сквозь нее, словно тени. Жанна царапает себя за горло, но хватает лишь воздух, смотрит на пальцы — там пепел и зола… — Жанна, очнись! Жанна! Опять?! — кто-то трясет ее за плечи. Яркое солнце сменило мрачную тьму подземелий. Аромат цветов заглушил запах тлена. Прямо перед ней — глаза цвета неба, в которых плещутся забота и тревога за нее. И что-то еще, опять ускользающее от ее понимания. Ни следа от ненависти и лишений — ни мешков под глазами, ни запавших щек, ни острых скул. Очнувшись, она посмотрела на него, задыхаясь от пережитого ужаса, и, позабыв стеснение, вцепилась пальцами в плечи гнома. Отчаянно прижалась к нему, живому и невредимому. Рыдания сотрясали ее, слезы жгли щеки. Как она не умерла там, во сне? Пусть решит, что она безумна, пусть! Главное — он жив, он рядом. — То-рин! Это сон, — всхлипывая, шептала Жанна, стуча лбом в грудь гнома, словно заставляя саму себя поверить. — Это неправда, это был всего лишь сон, только сон! И даже не дернулась, когда Торин сомкнул руки на ее спине. А старуха вновь ухмылялась из зеркальной мути. И кивала головой, как болванчик: «Тешь себя, милая, лови миг счастья! Наслаждайся жизнью, пока есть время. Скоро, очень скоро все, что ты успела полюбить здесь, погибнет, и в сердце твое вонзит когти вечная зима…» — Ты звала меня и я пришел, — отстранившись, Торин внимательно посмотрел на Жанну. — Ты сможешь идти? Нас приглашает владыка Элронд. — Я сейчас, я скоро буду готова. Смутившись, Жанна высвободилась. Она, мало того, что кинулась в объятия королю, заливая слезами его одежду, так еще и имя его выкрикивала на потеху местным обитателям! Торин вышел за дверь, еще раз подозрительно оглянувшись. Жанна выдохнула и сжала зубы. Все видения становились понятными. Что-то подсказывает ей, старуха, это она сама — если события обернутся, как в ее снах. Тогда и она умрет, по меньшей мере душой. Только как спорить с самой судьбой? Она без колебаний отдаст свою жизнь, но этого мало, всегда было мало! Нужно быть настороже, нужно использовать открывшееся ей знание и попытаться переломить ход событий. Она не отдаст черной тени с огненными крыльями ни Торина, ни Фили и Кили. Ни за что! Спустив ноги с кровати, с удивлением дотронулась до пола. Еще утром приходилось спрыгивать с ложа, а сейчас оно как будто стало ниже. Но это же невозможно. Кто-то пришел и подпилил? Жанна недоверчиво заглянула под кровать — ничего не изменилось, никаких опилок. Та же тонкая резьба на ножках, плавно переходящая в пол ее комнаты. Тот же неизменный рисунок, которым она уже любовалась, но кровать явно стала ниже. Она бросила взгляд в окно. Теперь что-то в нем беспокоило ее. Беседка! Она стала хорошо видна. А ведь Жанна огорчалась, что не может толком рассмотреть ее при пробуждении. Окно тоже сдвинулось. Кто мог проделать такое? На ровной стене — никаких следов работ. Все тот же сплошной текучий узор из лепестков и листьев. Но некогда было думать об этом, Торин ждал за дверью. Судя по солнцу, дело близилось к обеду. Быстро одевшись, она поспешила за гномом, погладив стену рукой. Дом с грустью выдохнул ей вслед.***
Элронд показался девушке истинным королем, пусть и носил титул правителя. Над его головой Жанна ясно видела белую узорчатую корону. Вековая мудрость и сила в его глазах не превратились в бесчувствие и равнодушие, а резкие черты лица выдавали примесь человеческой крови. Брови птицей взлетали над яркими глазами, в которых не было ни следа эльфийской отрешенности. Жанна щурилась от яркого света — у нее вновь разболелась голова. Ей привиделись над эльфами за спиной Элронда туманные тени — белые, голубоватые, розоватые, золотистые, бликующие на фоне водопада, куда их привели для беседы. Девушка резко выдохнула, и тени пропали. Гэндальф стоял между гномами и эльфами, как бы показывая свою нейтральность и готовность всех мирить. Рядом высовывалась любопытная мордочка Бильбо. Балин справа от Торина, Жанна — слева, рядом с королем, но на шаг позади. Рука ее была на эфесе меча. Хоть и эльфы вокруг, но мало ли что… Король гномов вновь смотрел на всех сверху вниз, даром что эльфы много выше его. Эльфы разглядывали гномов, а гномы — эльфов. И не сказать, что с большим восторгом. — У тебя манеры твоего деда. Я знал его, — говорит Элронд Торину очень доброжелательно и спокойно. Жанна была удивлена... Он знал деда Торина?! Это сколько он прожил на земле? Сколько воевал, скольких друзей оставил на поле битвы! И не потерял интереса к миру и к жизни. Тем временем Гэндальф представил друг другу гномов и эльфов, оба народа кивнули головами в знак приветствия. Поведал о схватке в лесу. Потом маг и Торин обнажили найденные клинки. — Эти мечи ковали не тролли, - промолвил владыка Ривенделла. Элронд говорил о простых вещах, но его голос, казалось, проникал в самое сердце. Эльф осторожно разглядывал лезвие, прикасаясь пальцами, как к живому существу. Рассказывал о долгой истории меча Торина, его изготовлении, о его имени и о своих предках. Вернул Оркрист гному, и тот, в первый раз за все время путешествия, с волнением принял его, склонив голову в знак уважения: — Я буду носить его с честью. «А ведь сначала чуть не выбросил, — усмехнулась Жанна, вспомнив рассказ Гэндальфа об обретении чудесного меча Торином, — да и потом относился, как к полезному орудию. А сейчас зауважал. Только так оружие будет служить верой и правдой». Меч, доставшийся магу, оказался не менее славным и носил имя Гламдринг. Эльфы исчезли неслышно, оставив владыку после легкого жеста. Гэндальф осторожно спросил Торина о карте, видимо, не без причин опасаясь отказа. Тот открыто взглянул на Элронда и молча протянул ему сложенную бумагу — без колебаний, как другу. Несмотря на то, что Балин хотел удержать его. Очевидно, они много раз обсуждали, как вести себя с Элрондом, и о чем стоит говорить, а о чем — умолчать. И, похоже, Король-Под-Горой повел себя не по-задуманному. «Волшебник снова оказался прав, — размышляла Жанна. — Владыка Ривенделла действительно очень понравился королю гномов. Вряд ли тот решился бы передать семейную реликвию кому-нибудь другому. Наверное, они и вправду могли бы стать друзьями — если бы дружба эльфа и гнома была возможна». Она слушала про лунные руны, про день Дьюрина, до которого нужно поспеть к Эребору, про закрытую дверь, которую невозможно увидеть, и недоумевала: «Зачем меня вообще позвали сюда? Из гномов здесь лишь Торин и Балин, даже Двалина нет. Как лишний меч?» Стемнело. В воздухе потянуло прохладой и тяжелым сладковатым ароматом ночных цветов. В лунном свете Полуэльф и гномы вместе рассматривали карту, разбирая еле видные письмена. Водопад над их головами искрился мириадами капель, создавая призрачную стену. Элронд свернул карту, отдал Торину, и тот сразу бережно спрятал ее. Затем владыка Ривенделла обратился к вздрогнувшей Жанне: — Вижу, ты решила сопровождать Торина в его походе. Полуэльф, как его прозывал маг, приблизился плавно, незаметным для глаз движением. Раскосые внимательные глаза улыбались по-доброму, без насмешки; темные, гладкие волосы, спускаялись на плечи ровной волной, серебрились в лунном свете. Прямая осанка и ловкие движения мастера клинка говорили: владыка Ривенделла не только ложку в руках держал, но много и тяжело сражался за свою многовековую жизнь. Он был много выше Жанны, но не подавлял ни ростом, ни великолепием. Она сама потянулась к нему и тут же одернула себя, решив, что это не вопрос, и ей отвечать не нужно. — Я слышал о тебе от Гэндальфа. Теперь вижу, что он не ошибся. Столь чистую и сильную душу редко встретишь среди людей. Королю-под-Горой везет на преданных друзей. Я постараюсь помочь хоть немного. И желаю, чтобы у вас с Торином все получилось. «Что — все? Кто — друг? Какой я ему друг?! — удивилась и рассердилась Жанна, скрывая чувства за поклоном. — Ничего эти эльфы не понимают. Я не ровня королю. Мое дело — служить и оберегать в походе. Быть его клинком, как Оркрист. Отдать за него жизнь, если потребуется. И ничего больше!» Элронд насмешливо улыбнулся — искорки сверкнули во тьме непроглядных глаз — будто враз прочитал все ее мысли, и они его порядком позабавили. Поднял руку и длинными, изящными пальцами, совсем не казавшимися слабыми, коснулся виска Жанны. Боль, мучившая ее, тупой иглой сверлившая голову, исчезла. Эльф резко отдернул руку, будто обжегшись. Жанна широко раскрыла глаза, а Торин, кинувшийся было к ней, замер. — Ты пережила многое, и видишь многое, что другим не дано, — медленно, с расстановкой сказал Элронд. Он был печален и больше не улыбался. — Верь в себя и защити тех, кто стал тебе дорог. Помни — нет судьбы, кроме той, что мы выбираем. Жанна не мигая смотрела на него. Он говорил то, на что так хотело надеяться ее сердце! Торин, простившись с Элрондом, молча проводил девушку, не обращая внимания на ее заверения, что она сама прекрасно знает дорогу. И плотно прикрыл дверь ее комнаты. Оказавшись одна, Жанна с недоверием покосилась на постель — стоит ли ложиться? Уснула, едва коснувшись головой подушки… …И увидела небо, полыхающее огнем. Мерзкие твари на оскаленных псах. Орки на варгах, уверена Жанна. Слишком подробно их описывали гномы. На белом, самом большом звере, предводитель. «Больг», — раздается шепот. Он машет рукой вперед — чего, мол, ждете, добыча-то рядом. Взять! Орки с мерзкими гримасами несутся на гномов — на ее гномов! — сидящих на ветках высокой сосны. Маг поджигает шишки, бросает их Фили и Кили. Они, раздувая пламя, яростно швыряют вниз огненные снаряды. Даже Бильбо участвует по мере сил. Гномы торжествуют: кругом огонь, орки отступают, звери несутся прочь, жалобно скуля от боли. Но подкопанная злобными бестиями сосна начинает крениться в сторону обрыва. Жанна замирает от страха: Кили цепляется за ветку, Гэндальф с трудом удерживает двоих гномов, успевших зацепиться за посох. Двалин, покачнувшись, едва не падает в пропасть. Но в глазах Торина нет страха — только боль, отчаяние, застарелая ненависть и бешеная ярость. Он спрыгивает с сосны, стиснув в руке Оркрист и бежит на Больга сквозь горящее пламя. Один. На всадника. Лицо его светлеет, он улыбается, будто гора свалилась с плеч. Таким счастливым и свободным Жанна его еще не видела. «Не надо!» — изо всех сил кричит она. Но ее никто не слышит. — Нет! — вторит ей Балин. Но Торина уже не остановить. Больг, на миг опешив, посылает варга вперед. Вот так гном — сам своей смерти ищет! Страх мелькает в узких глазах орка, сменяясь яростью и восторгом. Он встречает Торина и с маху, с высоты всадника, бьет в грудь. Жанна ахает — гнома отбрасывает назад. Он с трудом поднимается и вновь летит на камни от нового удара. Больг лениво отдает приказ зверюге, и она треплет поверженного. Торин приглушенно рычит и, ощерившись, из последних сил достает тварь мечом. С воем та швыряет его далеко на каменный выступ. Вожак снова приказывает своим, словно не желая или не решаясь подойти к противнику, пусть и полумертвому. Речь орков непонятна, но Жанна догадывается: — Принесите мне его голову. Орк с кривым ятаганом подходит к лежащему. И заносит оружие. Король пытается нащупать отброшенный меч — не победить, так погибнуть как воин, с оружием в руках… В небе раздаются птичьи крики, и далеко в вышине Жанна видит силуэты летящих орлов. Кривой ятаган опускается все ниже. Жанна не сможет ни спасти, ни погибнуть вместе с ним. Он умрет там, один, на холодном каменном лбу! — Нет! — казалось, Жанна погибает сейчас вместе с гномом… …С грохотом хлопнула дверь — Торин, который сам ее запер, едва не сорвал с петель. Жана обнаружила себя сидящей на полу. Руки тряслись, сжимая простыню. — Перестанешь ты меня пугать или нет! — зарычал гном и встряхнул ее, словно хотел вытрясти все кошмары. — Или я заставлю тебя никогда не спать! Потом взял ее на руки вместе со злосчастной простыней. Неподвижность и молчание Жанны, кажется, напугали его больше, чем предыдущие слезы и рыдания. — Не надо было тебе бежать, — просипела она. — Но ты не мог иначе… — Тшш! Все хорошо, все хорошо, Жанна. Так бывает, я знаю. Это всего лишь сны. Глупые, страшные сны, — неожиданно нежно баюкал ее гном. Не было сил говорить. Не было сил думать. А правая рука, два дня назад слегка онемевшая, теперь почти не слушалась. Зато Жанна чувствовала шершавую, восхитительно настоящую ткань камзола. Вдохнула знакомый запах табака и горьких цветов. Он успокаивал, и Жанна снова погрузилась в сон без сновидений. Торин осторожно положил ее на кровать, укутав потеплее. Долго смотрел на девушку, на упрямый подбородок, на нежные губы, на следы от слез под тенью длинных ресниц. Вздохнув, наклонился и очень осторожно коснулся губами ее лба. Жанна улыбнулась, не просыпаясь. Притворил дверь и ушел, не оглядываясь.