Король и Дева

      — Двалин, займись ими! — нарастающий звон в ушах разлетелся, как стекло, от звуков низкого голоса, в котором явственно были слышны и жесткий металл приказа, и искры тревоги вперемешку со злостью. Тяжелый топот ног, отвратительный хруст вокруг, удары, чьи-то крики и опять тихий шорох от трепетания множества крыльев. Зловещее шуршание и причмокивание хищных хоботков не прекращалось ни на минуту.       С Жанны яростно, в несколько движений, сорвали всех облепивших существ, под которыми она задыхалась, не в силах издать ни звука, и быстро накинули одеяло. Одеяло было тяжелым и душным, она всхлипывала, барахталась, пытаясь выбраться из-под него, но покров казался бесконечным и край все никак не находился. Вокруг потрескивали мертвые и еще копошащиеся бабочки, Жанна скользила по мягкой пыли их крыльев, тщетно пытаясь отползти подальше. Ей казалось, что Торин едва успел вытащить ее из темной и тесной могилы. Ни гоблины, ни орки и вполовину не напугали ее так, как эти маленькие кровопийцы.       Жанне послышалось приглушенное ругательство на кхуздуле.       — Погаси костер, эти твари летят на свет! — низкий рык остановил новую волну шороха и шуршания.       Послышалось шипение и треск: похоже, кто-то, не жалея себя, затаптывал головешки ногами. Понемногу все стихло, бабочки улетели прочь, лишившись ориентира и потеряв своих жертв в непроглядном мраке. Жанна сбросила одеяло с лица и открыла глаза, но ничего не изменилось. Все та же абсолютная тьма окружала ее.       — Ты жива?       Жанна лишь молча кивнула. Гном вслепую провел рукой по ее лицу. Не разобрав, лоб и щеки были в крови, хрипло сказал:       — Здесь темно! Ответь мне! Цела?       — Да, — прошептала она, дрожа, и сама не узнала свой голос.       — Как они? — Торин, похоже, обращался к Двалину.       — Жить будут, — с усмешкой в голосе ответил старый вояка, — может, ума добавится у обоих!       Торин обхватил девушку, укутав в одеяло, прижал к себе, словно не доверяя этому месту. Жанна не сопротивлялась. Не видя ничего вокруг, будто ослепнув, она живо ощущала его присутствие, чувствовала его дыхание, пахнувшее горькими цветами, слышала биение его сердца. И знала, что гном, наконец, спокойно закрыл глаза. Девушка выпростала руки из-под одеяла и тоже обняла его. Во мраке и тишине, упавших на них темной завесой, это больше не было для нее запретным. Головная боль стала потихоньку стихать, словно уплывая куда-то, и никакие твари больше не являлись из черного леса…       Утром печальная серая муть вытеснила ночной мрак, и скоро там, снаружи, взойдет солнце.       Двалин, клюя носом возле остывших разбросанных головешек, прижимал к себе обеими руками завернутых в одеяла непутевых племянников короля, бледных и искусанных. Балин, нахмурившись, дремал около брата - очевидно, он тоже помогал отбиваться от нечисти. Остальные гномы, просыпаясь, позевывали в отдалении. Кили пострадал больше всех - он раньше упал и хуже защищался. Лицо у Жанны было почти не повреждено - она старалась, как могла, закрывать его руками, защищая глаза. Зато прочие открытые места у всех троих были покрыты крошечными красными точками, из которых продолжала сочиться кровь.       Торин, поднявшись, опустил Жанну на землю рядом с ними. Посмотрел в глаза, провел рукой по волосам.       Кили похрапывал справа. Фили, проснувшись, посмотрел на дядю виновато. У Торина от злости аж ноздри раздулись, он ожег племянника взглядом и молча повернулся к Двалину. Тот сразу проснулся. Они тихо поговорили о чем-то. Жанна села, оглядываясь. Произошедшее показалось бы ей далеким и нереальным, если бы не мертвые бабочки под ногами да саднящие укусы.       «А ведь Торин прав. Напали на нас троих, сидевших у огня, на освещенном месте, — она принялась на холодную голову прокручивать в голове события прошедшей ночи, — остальные гномы не пострадали, только Торин, Двалин и Балин, выручавшие нас, получили по паре укусов. Мы сами виноваты!»       Глаза, появившиеся из ночной тьмы, тоже пугали изрядно, - о повадках и виде их обладателей можно было только догадываться, - но не имели желания или возможности охотиться на путников. Дорога пока защищала их.       — Уж лучше бы изругал, — пожаловался девушке Фили; он тщетно пытался расчесать волосы пальцами. Кусочки крыльев, похожие на диковинные украшения, запутались в них, пыльца осыпалась, придавая светлой шевелюре легкий серебристый оттенок.       Оин немедленно обработал раны всех троих, и, осмотрев их внимательно в белесом свете наступающего дня, покачал головой. Больше всего ему не понравилось, что укусы до сих пор кровоточили, хотя прошло уже немало времени. Очевидно, какой-то яд, оставленный в ранках крылатыми хищниками, не давал им затягиваться, а крови свернуться. Лекарь переговорил с Торином, и тот приказал разбить лагерь прямо здесь, хотя это задерживало продвижение отряда.       Гномы быстро смели в кучу остатки бабочек, некоторые все еще трепетали. Оказалось, на ночь путники остановились на небольшой поляне. А может, это было просто расширение дороги. Бофур развел огонь, застучал котелками и посудой. Вскоре к почти родному запаху дыма прибавился и чудесный аромат готовящегося завтрака. Повар грозно стоял над Жанной, пока она не закончила есть, хотя сейчас заставлять ее было не нужно. У нее проснулся аппетит, и девушка с благодарностью протянула ему обратно пустую тарелку.       Торин теперь уже с Балином стояли на окраине поляны и о чем-то негромко разговаривали. Оин вновь подошел к своим подопечным, разлил всем по порции особо горькой настойки, не слушая возражений, смазал ранки еще раз и остался доволен. А Фили он сказал, что, если принц не перестанет дергаться и вертеться, то он попросит Двалина как следует придержать его! Представив себе эту картину, Фили судорожно вздохнул, притих, и больше не сопротивлялся. Кили все процедуры воспринимал без особенного волнения, не упуская, впрочем, случая подколоть брата:       — Не знал, что мечники боятся таких маленьких ножичков!       После краткой передышки, устроенной Торином, гномы собрались за считаные минуты. Решено было разводить огонь только ненадолго перед ночевкой, чтобы не привлекать внимания местных обитателей, и отряд двинулся в путь.       Так и повелось. Гномы каким-то шестым чувством определяли время, оставляя на привал не больше пары часов перед заходом солнца, и всегда вовремя гасили костер. Балин тщательно следил за этим. По ночам огонь разводить никто не пытался; караульные сидели парами в полной тишине, наблюдая за появляющимися ближе к утру фосфоресцирующими глазами, к которым стали понемногу привыкать. Даже хоббит следил за незваными гостями с явным любопытством. Ранки у Фили, Кили и Жанны затянулись, и больше ничего не напоминало о странных бабочках.       Местность вокруг не менялась, и Жанна, потеряв счет времени, уже не могла сказать точно, сколько дней прошло с тех пор, как они вошли в лес. Дорога однообразно вилась между похожими друг на друга деревьями, поросшими серым мхом, лишайником и плющом. Только деревья становились выше и толще, их стволы темнее, а кора на них - более старой, грубой и морщинистой.       В первый день солнце прорезало густые сомкнутые ветви так высоко, что его почти невозможно было увидеть, а теперь зеленый свод над головами стал еще темнее и гуще, совсем скрыв его. И стволы смыкались все теснее, отгораживая мрачное, душное Чернолесье от всего мира.       Гномы, казалось бы, должны были привыкнуть в своих подземных чертогах к отсутствию солнечного света и свежего воздуха. Но они с отвращением поглядывали по сторонам - недобрый лес был противнее грязных пещер гоблинов! Бильбо, любивший погреться в это время года на солнышке, совсем загрустил и едва поспевал за отрядом. Запасы еды таяли с каждым днем, но больше всего Бофура беспокоило все уменьшающееся количество воды. Пополнить ее до выхода из леса было негде. Он резко ограничил дневной паек, несмотря на жалобы и протесты гномов. Но Жанне вновь не хотелось ни пить, ни есть, она едва могла дышать. Ей казалось, что сам черный ужас тихо стоит за старыми стволами, тяжело вздымающими свои ветви к невидимому небу. А деревья с угрозой прислушиваются к путникам, ловят их вздохи, проникают в мысли, выбирают подходящий момент для удара, желая наказать нечестивцев, нарушивших их вековой покой.       Темнота, тишина, духота… Все это угнетало ее.       Уже привычная к тревожным ночевкам, сегодня Жанна спала хуже обычного, хотя никто не смотрел на них из чащи. Может, потому, что деревья вокруг стали светиться собственным блеклым светом, как морские водоросли или светлячки. Непроглядной тьмы, как раньше, уже не было. Это продолжалось уже пару дней и вначале сильно встревожило гномов. Но ничего плохого пока не происходило. Чем ближе к восходу, тем больше девушка ощущала чье-то недоброе присутствие. Даже белки, и те пропали. В груди захолодело.       Абсолютная тишь стала прерываться отдаленными звуками: будто кто-то ворочался вдалеке, шелестел и трепыхался в сухих мертвых листьях, которые большими кучами лежали под деревьями. Жанна осторожно встала и огляделась. Все тот же рассеянный свет и полная неподвижность вокруг. Бофур клевал носом на краю дороги. Непонятные шорохи стихли… Только каждый ее вздох теперь отдавался громом в ночной тишине.       Место ночевки окружали чахлые сухие деревья, четыре росли совсем близко к тропе: два слева, одно справа, одно перед ней. Жанна, почувствовав за спиной движение, обернулась. Никого. Только деревья. Одни деревья.       Она перевела дыхание - светящийся мертвенным светом ствол перед ней стал немного ближе. Она уставилась на него пристально. Дерево как дерево… Оно никак не могло приблизиться, ей показалось! Опять плавное движение воздуха слева… Жанна резко обернулась. Два сухих ствола, поддерживающих друг друга, уже почти наползли на место, где сидел Бофур. Да ведь они только что были поодаль! Деревья, надвигающиеся на нее в полной тишине, казались еще мертвее и суше, чем остальные в этом лесу. А ветви и корни их, белеющие там, где отвалилась кора, напоминали старые кости.       «Да что же это!» — Жанна уже не знала, что и думать. Сердце бешено заколотилось. Наверное, зрение играет с ней глупые шутки, ведь деревья не ходят…       Но они наступали, причем только тогда, когда девушка отводила от них взгляд. Ей казалось, стоит только вскрикнуть, и деревья набросятся на нее, разрывая своими сильными ветками, топча перевитыми узловатыми корнями. Их тускло светящуюся кору покрывали черные трещины-раны, а дупла напоминали огромные рты, широко раскрытые в безмолвном крике.       До боли в слезящихся глазах, не моргая, девушка вглядывалась в сухие стволы, но никак не могла охватить их все - их было слишком много, и  они все теснее окружали лагерь. Как только она теряла дерево из вида, оно тут же неумолимо приближалось, продолжая эту жестокую игру. Узловатые корни, словно гигантские щупальца, жадно вцепились в светлый край дороги справа от девушки.       «Нет надежды, — прозвучало в голове у Жанны, — дорога их не остановит». Холодные пальцы сжали ей горло, не давая вымолвить ни слова. Но за ее спиной спали гномы, и дальше отступать было некуда. Опасность грозила всему отряду! Она до боли сжала талисман у себя на шее, порезавшись об острый край. Мертвые чудовища в обличье деревьев замерли, на секунду остановились, будто приготовились к прыжку. Времени на раздумья не осталось…       — Ду Бекар!       Жанна закричала что есть мочи, срывая голос, отбросив страх за собственную жизнь и рассудок. Только этот клич, всплывший из рассказов Балина, пришел в голову, и только это выговорил непослушный язык.       Все вокруг тут же пришло в движение. Гномы суматошно повскакивали с мест, похватав оружие, а деревья ринулись в атаку, как будто собрались уничтожить на своем пути все живое. Сухая ветка обмоталась вокруг девушки, резко дернув вверх на жесткий ствол, весь в глубоких трещинах, как добрый старец — в морщинах. Только ничего доброго в этом создании не было и в помине. Жанна, едва успев выхватить нож, полосовала чудище, все туже стягивающее ей грудь жесткой веткой, но не могла причинить особого вреда. Дерево, схватившее девушку, напоминало ей иссохшего мертвеца, не поддающегося человеческому оружию. Бросив ненужный клинок, она продолжала сопротивляться изо всех сил, извиваясь и упираясь ногами в ствол, тщетно силясь хоть чуть-чуть ослабить все туже затягивающуюся удавку и вырваться из кольца этих цепких то ли веток, то ли костей. Оно стягивалось все туже, у девушки заболели ребра и стало нечем дышать.       За ее спиной закричал Бофур. С трудом обернувшись, она увидела, что далеко высунувшийся корень, как длинный язык, обвил его и потащил в свое гигантское, все шире открывающееся дупло. Вторая костлявая ветка обвила Жанне шею, заглушив отчаянный крик. И тут же, задев амулет, покрытый кровью, развернулась хлыстом и отшвырнула девушку далеко к гномам. Фили сразу подхватил ее, судорожно втягивающую воздух, и отбросил за себя. Торин в отчаянном броске-падении рубанул Оркристом длинный корень, все быстрее тащивший Бофура в разинутую пасть злобного дерева. Тут же перевернувшись, вскочил на ноги. Дерево жалобно застонало, эльфийский клинок не подвел, перебив корень острой молнией, и Бофур, едва отодрав твердую, все ещё шевелящуюся, ветку от шеи, прохрипел:       — Только огонь!       Белесые корни, словно щупальца, извиваясь ползли к отряду со всех сторон. Заняв круговую оборону, гномы отбивались чем могли, не причиняя, впрочем, особого вреда умертвиям - топоры и мечи почти не вредили жутким созданиям, но все же не давали им возможности захватить кого-либо в свои смертельные объятия. Один корень, вытянувшись длиннее других, недовольный потерей жертвы, упорно пытался догнать Жанну и, ухватив-таки ее за ступню, потащил к себе. Упав на спину, девушка тщетно пыталась уцепиться за что-нибудь руками; гномы тут же схватили ее, не давая уволочь, и отчаянно молотили топорами по жесткому корню, однако их оружие оставляло только царапины. Торин, обернувшись, рубанул своим мечом, ослепительно сверкнувшим в полутьме, и кончиком откинул подальше еще трепещущий светлый обрубок.       В центре суматохи Двалин чиркал огнивом, торопливо раздувал огонь. Когда пламя разгорелось, обмотал тряпкой короткую ветку, поджег и бросил факел Торину. Тот, вырвавшись вперед и низко наклонившись, как мечом, провел очищающим огнем вокруг себя, постаравшись зацепить как можно больше белесых корней. Густая тьма отшатнулась от них. Со вторым факелом Двалин выскочил сам, с размаху воткнув его в огромное дупло, чуть не поглотившее Бофура.       Утробный низкий рев сотряс округу, сухие кроны зашумели, как перед грозой, потянув к гномам свои заскорузлые ветви. Но было уже поздно. Деревья занимались быстрее сухой травы, моментально вспыхивали, разбрасывая искры. По корням огонь быстро перебежал на черные стволы. Двалин с Торином поджигали все новые деревья. Все вокруг заполыхало, стало светло как днем, деревья стонали и скручивались, рушились на землю и распадались не на угли и головешки, а в прах и пепел, как будто они  умерли и иссохли давным-давно.       Теперь отряд подстерегала другая опасность — огонь начал перебираться на живые деревья. Если загорится весь лес, никто не выживет! Гномы бросились тушить ими же разведенный огонь, яростно сбивая ползущее пламя, гася искры, перекидывающиеся на толстые стволы. Жанна, вместе со всеми, сжав зубы, била плащом по занявшемуся огнем дереву. По счастью, вокруг не было травы и кустов, что не давало пожару быстро расползаться. Наконец все успокоилось, огонь потушили, а от деревьев-убийц остался лишь прах.       Донельзя уставшие, перемазанные пеплом, гномы были вне себя от радости - они остались живы!       — Чем живое дерево отличается от мертвого? Мертвое лучше горит! Добавь это в список загадок, — довольно сказал Бофур Фили, похлопав его по плечу. Тот лишь усмехнулся в ответ.       — А бабочек-то не было! — удивился Кили. Одной рукой он оперся о меч,  другой вытер лоб, сразу почерневший.       — Ты слышала, он соскучился! — Фили, обращаясь к Жанне, толкнул младшего кулаком в плечо.       Оба в копоти, в ожогах, вымотанные нападением — глаза у обоих горели одинаково. Такие разные, в этот миг братья были очень похожи друг на друга.       Жанна, всхлипнув, тяжело осела на колени, спрятав лицо в ладонях. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел и ее радость, и ее слезы.