Король и Дева

      На следующий день меж огромных стволов посветлело, хотя радоваться было нечему. Гномы столпились на берегу, где тяжелые маслянистые волны черной реки разорвали тропу. Редкие зеркальные проблески порой придавали реке серебристо-черный цвет и навели Жанну на мысли о ртути, виденной у алхимиков. Судя по рассказам Беорна, эта вода была не менее ядовита.       Никакой лодки с веслами, которая, по словам мага, должна была перевезти их на другой берег, не было и в помине.       — Опять Гэндальф натрепался, — сложив руки на груди, выдал Двалин. И широко ухмыльнулся. — Ничего! Справимся безо всякого колдовства.       Бильбо, склонившись, пристально рассматривал свое отражение. И Жанне показались там два мистера Бэггинса.       — Не клюнь носом, - отогнал Двалин хоббита. - Нельзя касаться Черной воды!       — Не такая уж и широкая, но перепрыгнуть нельзя, - в раздумьи произнес Балин.       — Фили, а мы ведь раньше легко плоты строили и катались на них, — предложил Кили. — Не так уж это и сложно: веревки у нас есть, топоры найдутся!       — А вода на них попадала? — прищурился Балин, поглаживая бороду.       — Конечно, — удивился Кили. — Постоянно через край перекатывалась.       — С Черной рекой шутки плохи! Достаточно и одной капли, — ответил Балин. — Нам это никак не подойдет, если не хочешь позабыть обо всем на свете.       — Может, срубить дерево и устроить мост? — не мог успокоиться Кили.       — Где ты тут видишь хоть одно подходящее дерево? — проворчал Двалин. — Громадные все, будто небо держат. Да и твердые, как камень. Даже наши мечи и топоры их не возьмут.       — Нам нужно что-то реальное, а не воздушные замки, — пробурчал Балин.       Торин стоял в сторонке, внимательно поглядывая на всех, и пока молчал.       — Кстати о воздушных замках, — осторожно предложила Жанна. — Мы кое-что использовали для таких переходов, если не было лошадей…       Идея воздушной переправы гномам пришлась по душе, хотя такой способ перемещения по суше и был непривычен, но в подземных чертогах они и применяли подобное. В их необъятных запасах нашлась даже веревочная лестница.       Торин кивнул Жанне:       — Ты самая легкая. Пойдешь?       «Он еще спрашивает!» — возликовала она.       Опасаясь отказа, она не решалась заговорить первой. И молча кивнула, надеясь, что не выглядит слишком уж довольной.       Двалин закинул веревку, и та, несколько раз обвившись вокруг дерева на другой стороне реки, основательно зацепилась крюком за ветки и кору. Подергал для надежности и остался доволен.       Двалин передал ей веревку, и Жанна, цепляясь то за толстые сучья, то опираясь на неровности коры, вскарабкалась на ближайший бук — она лазила по деревьям с детства. Перекинула веревку через прочную ветвь — Двалин поймал и туго натянул ее, упершись ногами в землю.       Бомбур подошел к ним, с трудом сводя руки на животе, старательно показывал, как лучше всего зацепиться. Жанна, едва не рассмеявшись, поблагодарила гнома.       Захлестнув веревку поясным ремнем, она ухватилась за нее руками и ногами, затем поползла над рекой, точно гусеница по паутинке. Веревка легко выдержала ее вес и провисла лишь самую малость.       Примерно на середине переправы почувствовался ветер, от воды несло холодом, а потом что-то плеснуло внизу. Жанна, повернув голову, посмотрела в зеркальную гладь. И увидела пламя…       Огонь жадно пожирает все, не брезгуя ни вещами и сбережениями, ни скотом, ни тем, что еще недавно было их домом, ни телами мужчины и женщины, в страшной немой неподвижности лежащими на пороге. Им огонь уже не страшен. Сейчас не устроить лучших похорон. Старшая из сестер молча, сухими глазами смотрела на полыхающий родительский дом. Она спрятала всю боль, все отчаяние в самой глубине своего сердца. Не сейчас! Она не может себе позволить биться в рыданиях, как бы ей ни хотелось. Надо позаботиться о младшей.       Две фигурки, темные в багровых отблесках зеркальной реки, все дальше уходили от зарева, занявшего полнеба. Старшая едва успела выловить малышку у любимой рощи с феями. Она всегда знала, где искать Жаннетту. И первый раз порадовалась, что глупые деревенские россказни спасли жизнь ее маленькой сестре… И старшая поклялась своей святой, что сделает все, чтобы защитить жизнь сестренки.       — Идем, дорогая, надо скорее уходить!       Они шли к дальним родственникам, надеясь, что те проявят сострадание и разрешат пожить у себя хоть какое-то время.       — А где мама и папа?       Жаннетта цеплялась за руку сестры. Ох, если бы та могла все объяснить, все исправить! Но по-прежнему уже не будет.       — Остались только мы с тобой, — сестра сжала губы, боясь расплакаться, — и дома теперь у нас тоже нет.       О том, что случилось, старшая рассказала младшей потом.       О том, что случилось со старшей сестрой много позже, Жанна внезапно осознала только сейчас с такой силой, словно это произошло с ней самой.       Воспоминания нахлынули темным потоком, разрушая плотину, милосердно возведенную сознанием Жанны когда-то, давным-давно; они накатывали тяжелыми волнами, поднимая из зеркальной глади ее прошлое, разрывая время и душу всполохами видений, звуков, запахов и боли…       Черные тени скачут по стенам следом за солдатами — те выбивают двери, шарят по дому, хватают все, что плохо лежит, что может приглянуться… Высокая девушка с яркими глазами и каштановыми волосами, красивая, с пышной фигурой, прижалась к стене, затравленно глядя, как к ней приближаются двое со злобными, похотливыми лицами. Наивно было надеяться, что сестры хоть где-то смогут быть в безопасности! Не убежать, не спастись, и никто не придет на помощь…       Солдаты легко выбивают из ее рук нож.       «Лишь бы сестренка не наделала глупостей!»       Но младшая обещала, а данное слово в их семье всегда было нерушимо. Как бы тяжко не пришлось. Старшую трясло, но она боялась не смерти, а того, что видела в глазах схвативших ее зверей, до хруста выворачивающих руки, со смехом рвущих одежду с ее груди, жадными руками раздвигающих ей ноги на жестком полу. Она боролась до конца, изо всех сил пытаясь вырваться, отчаянно царапаясь и кусаясь, но тщетно! Гогочущих тварей это только забавляло. Боже, как ты терпишь этих чудовищ! Невыносимую боль и отвращение милосердно заволокло багровым туманом, два родных лица — женщина и мужчина — склонились к ней, обещая покой…       Глядя в водную гладь, Жанна вспоминала, и ожившие кошмары с новой яростью терзали ей сердце. Она вспомнила себя.       Сжавшись в углу шкафа, девочка с серыми глазами, дрожа, зажимает себе рот, боясь закричать от ужаса. В доме чужие, их много! Она обещала сестре сидеть тихо-тихо и ни в коем случае не выходить. Но ей нестерпимо хочется бежать: она слышит полный смертной муки крик сестры, странные утробные звуки, глухие ритмичные удары, злобный мужской хохот, и тихие, жалобные стоны. Девочка дергается, но останавливает себя. Она обещала. Через узкую щелку она видит воду, черную, тяжелую как ртуть, густой массой растекающуюся вокруг и проникающую внутрь шкафа. Жаннетта касается ее пальцем. Она багрово-красная. Время замирает, она не знает, сколько его прошло…       Спустя бесконечность становится очень тихо. Наверное, все ушли. Тяжелый сладковатый запах ползет по дому. Девочка с легким скрипом приоткрывает дверь. И замирает, не в силах сделать ни шагу. Ее жизнь, ее детство закончились. Нежная и милая сестра, заботливая, мечтавшая о замужестве, о семье, что примет и младшенькую, сломанным цветком лежит в углу. Она так любила баллады о любви, о прекрасных рыцарях без страха и упрека! Нет, красивые песни все врут! Теперь-то Жанна знает, чего ждать от мужчин: рукоять ножа темнеет у сестры в груди, на теле живого места нет от ран. И мертвое молчание.       Ей хватило мига, чтобы осознать произошедшее, и этот миг перевернул все.       «Как же они оружие оставить не пожалели?» — злая мысль проскользнула в голове и тут же пропала. И не было больше ничего: ни мыслей, ни чувств. В этой новой жизни нет потерь, нет боли, нет слез… Она превратилась в высохшую пустыню, и наполнить ее можно будет только одним.       Жанна тихо закрыла пустые глаза сестры, поцеловала холодный лоб, прикрыла оголенные ноги, села рядом на корточки, покачиваясь, глядя в пустоту. Не понимая, кто из них умер. Она просидела молча почти сутки, пока не вернулись успевшие сбежать соседи. Пока не налетели большие навозные мухи…       Она не смотрела, как и обещала. Но чувствовала все, что вынесла сестра, чтобы сохранить ей жизнь. Теперь в ее душе осталось место лишь для ненависти. И для мести.       Жанна не помнила этого. Или очень хотела забыть. Воспоминание стерлось, унесенное волной…       И вновь чей-то лик всплыл из глубины. Сознание мутилось от своей и чужой боли, но она никак не могла оторвать взгляд от дробящегося в зеркале реки отражения. А черная вода вновь показывала то, что девушка похоронила в своей памяти — воспоминания из другой жизни, той, в которой ее звали Жанной-Девственницей.       Она узнавала мягкую, застенчивую улыбку. Задумчивый взгляд, длинные светлые, чуть вьющиеся волосы, тонкие черты лица, глубокие серые глаза, узкие губы. Жан, ее оруженосец. Он был всегда так внимателен — молча, незаметно устраивал ее быт, помогал в мелочах, оставлял цветы в ее палатке… Если бы она была не так безразлична, если бы хоть на минуту забыла о своей ненависти, она поняла бы его чувства — такие очевидные, принимаемые ею за дружеские. Без его помощи Жанне жилось бы куда тяжелее — в войсках ее окружили почти божественным поклонением, но не задумывались, каково приходится единственной женщине среди воинов. А Жан заботился о ней. И не колеблясь, бросился вперед, закрыл своим телом от вражеского меча. Клинок разрубил кольчугу, как масло, с отвратительным хрустом ломая кости, рассекая одним ударом от шеи до середины груди. Хороший меч!.. Высокий воин — хозяин меча — злобно ухмыльнулся ей в лицо.       Удивление. Вот какое выражение было на лице у ее единственного друга. Он был не первым, кто мечом, или щитом, или вот так — своим телом — спасал ее от смерти. Но Жан был дорог ей. С яростным криком, вложив в удар всю свою ненависть, Жанна вонзила свой меч врагу в живот — слишком долго тот вытаскивал лезвие, глубоко засевшее в теле юноши, предоставив Жанне шанс выместить всю свою боль… Отбросив клинок, девушка опустилась на колени перед своим оруженосцем. Его лицо, такое молодое, почти мальчишеское, исказилось не то от боли, не то от обиды на несправедливость судьбы. Алая кровь лилась из страшной раны и изо рта, пачкая руки и одежду Жанны. Юноша судорожно пытался вдохнуть, и она задыхалась вместе с ним. Жан схватил ее руку, но не смог сомкнуть ослабевшие пальцы. Мука агонии отразилась на его лице и ушла, и он лишь улыбнулся виновато…       Жанна снова услышала свой вопль над бездыханным телом. Она не плакала. Просто не умела. Будто издалека увидела, как ее оттащили — пора было отходить…       Она с криком отвернулась от водной глади.       По маслянистой поверхности опять побежали ровные волны, стирая воспоминания. Жанна отвернулась, не желая больше ничего видеть в этой странной воде, и, быстро перебирая руками, почти добралась до противоположного берега.       И, не в силах удержаться от искушения, опять посмотрела на живую ртуть. Ее отражение быстро пропало, теперь зеркало решило показать не дорогих ей давно умерших людей, а короля гномов и его племянников. Они стояли рядом, как перед последней атакой. Торин посередине, полностью готовый к бою, чуть опустив голову. Ярко полыхало синее пламя глаз, летели по ветру темные волосы, развевались полы плаща, блестела на груди застежка из серебра. Даже рисунок наручей был хорошо виден. Братья стояли вполоборота к нему, положив руки на эфесы мечей. Темное и светлое. Кили, как всегда, хмурился, стараясь накинуть себе хоть пару лет. Фили смотрел в темноту перед собой. И опять черная тень, как водная маслянистая гладь, опускалась на них. Девушка все ниже и ниже наклонялась к отражениям, вода словно притягивала ее…       — Жанна! — отчаянно звали ее с другого берега, и она, вдруг опомнившись, перестала кричать. Она тянулась к ним рукою, повисла на веревке чуть ли не вниз головой!       Хватит с нее зеркал! Она чуть не коснулась воды. Может, игра отражений этого и добивалась от нее?       Жанна быстро закончила переправу. Вытянула за легкую бечевку веревочную лестницу, следя, чтобы ни капли воды из мрачной реки не попала на нее. Благо, с другой стороны гномы все так же держали веревку внатяг. Тщательно привязала с двух сторон дерева, чтобы не болталась при переходе. Теперь из лестницы и веревки получился навесной мост с перилом, по которому сможет пройти даже самый тяжелый гном с поклажей.       Путники один за другим перебрались через черную реку не опуская голов, не смотря на воду, кому-то дарующую забытье, а кого-то заставляющую вспомнить забытое.       Что ей хотела показать вода? Может, Жанна несет беду и смерть всем, кого любит?       Эта мысль пронзила Жанну, лишив дыхания и покоя. На привале она села поодаль — насколько это было возможно на дороге — и застыла, обняв руками колени, сжав руки и покачиваясь, как от сильной боли.       Торин тревожно посмотрел на нее. Фили подтолкнул брата к девушке.       — Жанна, да что ты там видела? — встряхнув ее за плечо, спросил подошедший Кили.       Она подняла взгляд на гнома. Кили с тревогой смотрел на побелевшую кожу с прожилками вен на висках, на синяки под глазами, на запавшие щеки и глаза без слез, но и без надежды.       — Ничего, о чем можно было бы сказать при свете дня… — еле слышно ответила Жанна и отвернулась.