***
Лесной король, сидя на деревянном троне, рассматривал двух пленников, стоящих перед ним со связанными руками. День можно считать удачным! Еще один великий меч древности появился в его коллекции. Этот оборванец явно его не заслуживал. И у спутницы неплохое оружие, отличной гномьей работы. Все равно слишком тяжелое для девичьей руки. А оборванец смотрел, не отрываясь, сверху вниз, будто не замечая ни разницы в росте, ни своего незавидного положения. Девушка человечьего рода стояла рядом с ним, чуть не касаясь плечом, облитая кольчугой, как второй кожей… Похоже, доспех-то эльфийский! Владыка едва скрыл удивление, разглядев изумительно тонкую работу. Мастера Элронда сработали его. Откуда у человечки столь великая ценность? В сокровищнице кольчуге будет куда как надежнее. Эти низшие существа — люди — заслуживали общения, если только что-то могли предложить взамен. Как бургомистр Эсгарота, например. Сами-то по себе они ничтожнее наугрим. Но вот эта человечья девушка смотрит на него огромными серыми глазами без страха, с неприязнью и узнаванием! Откуда?! Он точно видит ее в первый раз! Тишина в тронном зале прервалась постукиванием по узорному дереву подлокотника тонких пальцев Трандуила. Стража за троном и за спиной пленников затаила дыхание. Лесной король задумался, сложив кисти в замок перед собой. Смертная ему не интересна. А вот взгляд темно-синих глаз исподлобья он уже видел когда-то… По меркам его народа, это было не так давно: лет сто, двести тому назад. Какое-то не слишком приятное воспоминание все время ускользало от его мысленного взора. Вдруг он вспомнил и, похолодев, напряженно выпрямился — отчего охранники встрепенулись — привстал с трона… Щеку сразу обдало яростным огнем. Льющееся с небес на землю со страшным гулом слепящее белое пламя… Оно тогда сжигало все на своем пути, с жутким треском плавило камень, как металл, оставляло от хрупких живых существ на земле только серые тени… Вывороченные двери в город гномов, поразивший красотой и величием даже его. Страшно представить, что творило внутри горы разъяренное чудовище! Развалины Дейла, запах гари и смерти. Беглецы из Одинокой Горы, лишившиеся всего, с ранеными, стариками и детьми на руках… Рыдающие женщины, не успевающие оплакивать погибших. Тогда это был молодой принц из рода Дьюрина, ради своего народа просивший о помощи, но так и не получивший ее. В один миг надежда сменилась удивлением, неверием в происходящее, а потом — потрясением, глухой злобой и ненавистью. Лицо гнома сразу постарело на добрый десяток лет, полностью утратив юношескую одухотворенность. Такой — не забудет, сколько бы столетий не минуло. И не простит… Он не сильно изменился, но обрел властность правителя. — Что вы без разрешения делали в моем… — в горле пересохло, и Трандуил не смог закончить фразу. Откашлявшись и помолчав немного, он продолжил холодно, хоть и с толикой уважения: — Приветствую тебя, Торин, сын Трайна, внук Трора, Король-Под-Горой. Позволь спросить тебя, с какой целью вы шли через мои владения? Торин молчал, только побледнел. Он не смог бы ответить, даже если бы захотел. События давно минувших дней вставали в его памяти. И мало радостного было в этих воспоминаниях. Скольких можно было спасти тогда, подоспей помощь вовремя! Сколько гномов погибло от ран, голода и отчаяния! Именно тогда он возненавидел эльфов и творения их рук. Лишь Элронд сумел примирить его с этим народом, собственным примером показав, что и эльфы бывают разными. Торин давно уже не верил словам, но Владыка Ривенделла делами, помощью, приветливой и уважительной манерой общения, самим своим Домашним Приютом сумел смягчить короля гномов. Далеко не все эльфы таковы, как этот, требующий от него отчета и объяснений! — И где же хваленая гномья вежливость? — нахмурился Трандуил. Торин не говорил ни слова. Ни просьб, ни поклонов до пола, ни предложения услуг, как было принято у подгорного народа. А ведь они сейчас в его лесу, в его пещерах! В общем-то, лесному королю было все равно. Ему не должно быть дела до уважения наугрим. Эллет есть дело только до эллет. Однако он назвал Торина полным титулом — гномьего Короля-Без-Горы, короля в изгнании! — надеясь на ответную вежливость. Неужели он… ищет прощения? Пытается показать, что двести лет назад не случилось ничего особенного? Он — властитель всех здешних земель вплоть до Одинокой Горы? — Или ты за время пути растерял все свои манеры? — Мои манеры и моя вежливость остались в выжженном Эреборе! — Торин наконец смог подавить чувства и заговорить, хотя голос его больше напоминал рык. — Там же, где и твоя помощь! Там, где сгорело твое слово!.. Стража зашушукалась за спиной короля. Молодой эльф с живыми темными глазами и светлыми, подобранными с боков волосами, что до этого момента с презрительной миной разглядывал гнома, бросил удивленный взгляд на вскочившего с трона владыку. — Как ты смеешь в чем-то упрекать меня?! Все мы думаем прежде всего о благе своих подданных! Положить у Горы еще и войско эльфов — этого тебе хотелось?! Драконы… победить их можно лишь чудом! А именно вы — вы! — разбудили в них жажду золота! Потому что сами жадны не менее драконов. И ты — с чего ты взял, что достоин короны своих предков, что ты избежишь их ошибок? — Сила на твоей стороне, — уже спокойнее произнес гном. — Но не правда. А как же сочувствие и гостеприимство? Они, видно, чужды тебе. Или это мне так не везет… Столько воды утекло с тех пор, а ничто не поменялось для нас обоих. Трандуил застыл лицом, не отвечая, и уселся обратно на трон. Торин продолжал: — Я больше не скажу ни слова. Зачем, если Трандуил все равно опять не сдержит своего? Я долго просил у стен Эребора — и все слова были напрасны. — Он не хочет разговаривать… — заметил лесной король, поверх головы гнома обращаясь к страже. — Я подожду. Дни, годы, века… может, темница научит его вежливости? Торин, вскинув голову, молчал — выполнял свое обещание. «На века нас точно не хватит», — подумала Жанна, едва не рассмеявшись. Кое-кто из прежде знакомых ей девушек сказал бы, что венценосный эльф хорош собой, что в него нельзя не влюбиться. Но красивые, совершенные черты отвращали Жанну своей холодностью. Голубые глаза с темной кромкой по краю радужки были льдисто-прозрачными, словно вода в зимней проруби, и выдавали в нем не-человека куда больше, чем плавные движения и невероятная внешняя красота. Темные густые брови, словно посеребренные на концах, неприятно контрастировали с гладкими абсолютно белыми волосами, откинутыми назад, под костяную корону. В сновидении она была совсем другой… Светлая одежда, расшитая изящными серебряными узорами, красиво облегала статную высокую фигуру. Многочисленные украшения из сверкающих белых камней были словно выставлены напоказ и, видимо, служили предметом гордости своего владельца. Девушка поморщилась. По словам Балина, давняя свара была как раз из-за камней? Обвиняют подгорный народ в жадности, а сами… Жанна прикусила губу. Она знала, что лесной король хочет сделать с ее гномом. Но, может быть, ее видение ошибочно? Она перевела взгляд на Торина. Король-Под-Горой, сильно уступающий Трандуилу в росте, измотанный долгой дорогой, в повседневной истрепанной одежде, держался с достоинством и казался величественнее, чем красавец-эльф с равнодушными глазами. Хотя… Наверное, лесному королю тоже дорог его народ, и при других обстоятельствах Жанна, быть может, поняла бы его… Но нет — короли были слишком разными, и она слишком любила одного из них. Трандуилу можно было поклоняться, а за Торином — идти на смерть. — Гнома — в темницу. Разрешаю легкое вмешательство. А девушку, — король эльфов скользнул по ней взглядом, — накормить, и в покои верхнего яруса. — Пропади ты пропадом со своим гостеприимством! — вырвалось у Жанны, которая на мгновение представила, что она будет нежиться на мягкой перине, а Торин — сидеть в подземелье. И не устыдилась своей грубости. Значит, все верно! В ней вспыхнула такая ненависть к эльфу, что пришлось до боли сжать зубы, усмиряя желание впиться в белое горло. Пусть даже это будет последним в её жизни. — Хорошо, — безо всякого выражения молвил лесной король. — Тот, кто любит, делит судьбу того, кого любит. Ее — в темницу, на уровень выше. Стражи по двое под руки поволокли пленников из залы, в то время как другие подталкивали их для верности древками копий. Дождавшись, когда стража покинет покои, принц с поклоном обратился к владыке: — Не сочти за оскорбление, отец… но иногда мне кажется, что мы ловим путников лишь для пополнения твоей коллекции оружия и доспехов. — Я сочту твои слова за легкомыслие молодости и прощу их. Пора стать серьезнее, и думать в первую очередь об интересах королевства. — А это правда — то, что он говорил про Эребор? Ты никогда не рассказывал, — принц как будто пропустил слова владыки мимо ушей. — Оставь меня. Помощь гномам! В ней не было бы проку ни для них, ни для эльфов. Дракон уже в горе, значит, убить его невозможно. А стоят жизни гномов? Век их короток, как и век людей. А жизнь каждого эльфа бесценна! Возможно, жестокостью было вовсе не помочь гномам, но… Король Лихолесья прекрасно помнил пламя и смерть, что несли драконы древности. Смауг на поверку оказался не менее могуч и весьма злобен. И явно злопамятен. Королю же нужно в первую очередь заботиться о благополучии и безопасности своих подданных. И о своем сыне, хоть тот пока и не понимает этого. Леголас, поклонившись, покинул зал. «Опять к лесным эльфам понесся», — с неудовольствием подумал Трандуил. Один ветер в голове! И когда только повзрослеет? Этот неслух даже ночует в кронах, зачастую вовсе не появляясь в пещерах. Король вернулся мыслями к Торину, рано взвалившего на себя заботу о своем народе. Гномы не имели ничего за душой, кроме тоски по безвозвратно потерянной родине. И все же, говорят, они неплохо обустроились в Синих Горах — наверное, молодому королю изгнанников пришлось потрудиться для этого… А смог бы так его сын? Владыка не знал ответа… Его душевное равновесие и привычный порядок мыслей был нарушен. Может, созерцание драгоценностей вернет его?***
«Как интересно…» — подумал, проводив взглядом стражу, эльф с необычно лохматыми, торчащими во все стороны светлыми волосами. Он был чуть ниже ростом и стройнее, чем орлы Серебряной Гвардии; его зеленое, как у любого охранника, платье было богато расшито серебром и украшено драгоценными камнями, что подтверждало его высокий ранг. Ему нравилось что попроще, но никто не спрашивал его мнения по поводу наряда, подобающего военачальнику. Да и недавнее свое назначение он посчитал скорее жестом, долженствующим доказать, что Трандуил считается с коренным народом леса, лаиквенди. Лесной эльф, отложив чтение не так давно полученной из Ривенделла баллады, легко спрыгнул с высокого подоконника, где сидел на ветерке, и высунулся из караульной, глядя вслед гвардейцам, тащившим на нижние ярусы злого гнома с гривой черных волос и худенькую девушку в кольчуге знакомого ему сложного плетения. Очень странная пара… хотя и гармоничная. Раз ему не докладывали, значит, ничего серьезного. Но почему сразу в подземелье? Очевидно, чем-то они сильно разозлили лихолесского короля. Что в глубине души радовало военачальника, несмотря на данную им присягу. Вот только знать об этом кому-либо было не обязательно. В задумчивости он вернулся обратно в караулку.***
Жанна, закусив губу, терпела пинки и удары. Она жалела о своих необдуманных словах. Может быть, не окажись она в темнице, им обоим сбежать было бы проще! Слова про «легкое вмешательство» отдавались в ушах с каждым ударом сердца. С них сорвали весь доспех. Жанна, как и Торин, считала ниже своего достоинства сопротивляться. Но подарок Элронда было жаль до слез. Девушка поежилась, оставшись в одной легкой кожаной рубашке и холщовых штанах. Эльфы эльфами, но мало ли… Торина поволокли еще дальше вниз и направо, но он улучил момент обернуться. И успел улыбнуться ей одним уголком рта. Грустная эта улыбка резанула по сердцу, напомнив Жана. Пленницу быстро затолкнули в низкую камеру с охапкой соломы и узким сливом в углу. Похоже, узников, кроме них двоих, в подземелье не было. А может, и во всем дворце: стража тащила Жанну и Торина по обитаемым коридорам с неплотно закрытыми дверями по обе стороны, но немногие встречные эльфы удивленно отшатывались от них. Потянулось унылое время заточения. Жанна отсчитывала его по принесенной еде. Судя по посещениям стражника с котелком похлебки, прошло два дня — и две зарубки красовались на стене, старательно выцарапанные ногтями. Девушка знала, как важно дать сознанию зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы оно не померкло, не спуталось во мраке и бессмысленной праздности темницы. Она стояла, взявшись за толстые прутья и уперевшись лбом в холодный металл. Вслушивалась в глухую тишину, прерываемую только редкими шагами охраны и мерным звуком падающих где-то капель. Ее камера была сухой и чистой, но она знала, что здесь есть и другие, гораздо более мрачные и темные. Как все глупо получилось с их поимкой! Бомбур тогда просто обезумел от голода и, почуяв вкусный запах дымка и жареного мяса, напрочь забыл о предупреждении Торина и без оглядки понесся к кострам. Гномы видели их и раньше — огни появлялись и исчезали глубоко в лесу, но путники не решались приближаться к ним. А теперь Торин бросился за толстым гномом, оказавшимся невероятно проворным, а Жанна — за Торином. Внезапно перед ними возникла призрачная мерцающая завеса, и любителя покушать с силой отбросило назад. Жанна ожидала того же для них, когда Оркрист в руке гнома рассек переливчатую поверхность, по которой проскакивали холодные синие молнии, и будто затянул короля за собой. Быстроногая Жанна, без колебаний ринувшись за Торином в образовавшуюся прореху, вдруг очутилась в тронном зале вместо дремучей чащи. Их тут же схватили, несмотря на яростное сопротивление, отняли оружие и без всяких церемоний выкрутили руки за спину. Тонкой, но очень прочной веревкой связали их у локтей, до боли выворачивая плечи. А развязали куда позже. Руки совсем онемели и потом долго отходили — их словно кололо тысячей иголок. Это вам не Ривенделл! И вот Торин в этих застенках. Как и Жанна. Она осталась без кинжала, на который так надеялась, без малейших надежд раздобыть хоть какое-нибудь оружие — у нее отобрали даже эльфийскую фибулу, которой она закалывала плащ. Где-то в недрах пещер лежит теперь и диадема, если, конечно, мешки гномов еще не распотрошили. В первый день девушка отказалась от еды — тарелкой запустила в охранников и только жадно, захлебываясь, осушила кружку воды. После многих дней жажды вода показалось ей такой сладкой, но ее было так мало! Эльфы не особо тревожили пленницу: они быстро научились обходить ее камеру стороной — после того, как Жанна, одержимая яростью и злостью, улучив момент, выбросила сквозь решетку руку и, схватив проходящего мимо стражника за одежду, больно стукнула его головой об решетку своей клетки. Они, наверное, привыкли к тихим, смирным пленникам; а эта безумная чуть не вытащила ключи! Нельзя сказать, чтобы все пленники были покладистыми; однако подобных Жанне держали в цепях на самых нижних ярусах. И охранники на тех ярусах тоже были совсем другими: мало кто из них покидал свою вотчину — глубокое подземелье — и никого из них не видели при солнечном свете. Сторожа глубоких темниц будто сами находились в вечном плену или под гнетом проклятия, так что даже и слухи о них передавали друг другу шепотом, озираясь по сторонам. На второй день, немного поостыв и решив, что смертью от голода ничего не исправишь, Жанна съела все до крошки. Еду выставили в маленькое окошко посреди двери, откинувшееся внутрь наподобие столика, и после долгих дней впроголодь пища показалась ей безумно вкусной. Хотя она, наверное, съела бы и помои, не думая о вкусе. Жанна беспокоилась о Торине. И переживала за друзей. В Черном Лесу только и жди новых бед, а у них — ни еды, ни воды! В день их поимки она едва держалась на ногах, язык с трудом ворочался в сухом как пустыня рту, пояс давно перекочевал с талии на бедра. И ведь теперь с гномами остался лишь маленький пугливый хоббит, пусть и с волшебным колечком в кармане… Балин и Двалин, подсказало сознание - "воля и разум" отряда. Они должны вывести, несмотря ни на что. И с этими мыслями Жанна уснула.