***
Балин с Ингрид не торопясь дошли до библиотеки и теперь рассматривали редкие и древние книги. Увы, их было не так много, как того хотелось архивариусу. Потихоньку разговор зашел об особенностях построения слов кхуздула. Гном рассмеялся: Ингрид старательно выговаривала рычащие, громыхающие согласные, уточняя правильность произношения… Когда он узнал, что Ингрид неплохо знает синдарин и изучает язык гномов — просто для себя — его интерес к ней еще усилился. Смущаясь и волнуясь, как за свое творение, Ингрид показала альбом. Тот самый, переданный ей Бардом… Гном охнул от восторга. Архитектура зданий на рисунках была очень своеобразной, и не гномьей, и не эльфийской. Удобной для людей и дающей полет души. Талант мастера, создавшего этот шедевр, был несомненен. Балин мог лишь пожалеть, что прекрасная задумка так и не воплотилась в жизнь. А Ингрид, убирая альбом, поежилась, вспоминая ледяной ветер и холод в темных глазах. — Простите мне мою невыдержанность, мистер Балин, — прошептала она, опять подумав о том, о ком думать себе запрещала. — Вы все правильно поняли, а я… Я просто не ожидала услышать его имя от Жанны и только растревожила ее, а ей ведь нужен покой. Просто… мне казалось, все в прошлом, а… вы приехали, и все изменилось, и я теперь… я… Она опустила голову, кусая губы и пытаясь скрывать слезы. — Дитя мое, если он не полный болван, он сам придет к тебе. Вот только примешь ли ты его? — удивил ее гном. — Едва ли, мистер Балин, — приходя в себя, протерла щеку Ингрид. — Не думаю, что я его интересую. Я уже привыкла жить одна и… не хочу быть одной из многих. — Ох, Ингрид… Я видел, как он смотрит на тебя. Ты имеешь над ним власть куда большую, чем кажется тебе и чем думает он. Заскорузлые ладони старого гнома сжали ее руки, а слова успокаивали сердце. — У гномов и эльфов все просто: увидел — полюбил, а вы, люди, вечно все усложняете! Сами возводите стены вокруг себя, чтобы потом их преодолевать. Мне стоило только увидеть вас… Хотя ты слишком хороша для него, пусть он хоть трижды ко… Ну да ладно. Не расстраивайся больше, а то я тоже расстроюсь. Я нашел бы для такой прекрасной девушки чудную партию, зачем тебе этот мрачный обормот? Балин ворчал, прямо как ее дядя, и Ингрид поневоле улыбнулась.***
Несколько дней назад Ингрид с трудом подняла отяжелевшего, замерзшего Барда, который едва нашел в себе силы уцепиться за её плечо. Воздух становился все холоднее, пар шел изо рта — настоящий осенний вечер на пороге зимы — и Ингрид поняла, что, если не найдёт способа утеплиться, далеко от ратуши они не уйдут. В то же время, размышляла она, пока брела к ступеням, показываться эсгаротцам не стоит: Бард слишком слаб, а его слава слишком темна, чтобы этим никто не воспользовался. Спускаясь по лестнице, Ингрид ни о чем не могла думать: узкий, крутой спуск и едва держащийся на ногах спутник приковали её внимание намертво. Бард тяжело навалился на ее плечо и, кажется, жалел, что вообще поднялся: дыхание вырывалось с хрипом, ноги не гнулись, а силы таяли очень, очень быстро. Впрочем, когда они преодолели распроклятый архитектурный изыск, дело пошло бодрее, а у Ингрид родился план. Рассчитывать на чью-то помощь не стоило — стражники, как люди на службе, легко могли обернуться против помощника бургомистра, горожане вряд ли стали бы помогать, а гномов, которым Ингрид могла бы довериться, невозможно было вывести из пиршественного зала незаметно, и поэтому девушка свернула в архив. В своей вотчине она сможет подготовить их исчезновение из ратуши. Бард не жаловался, но Ингрид всем своим существом ощущала, насколько тяжело ему дается каждый шаг. В архиве она прислонила его к стене справа от выхода, не разрешив сесть, но оставив возле ближней к дверям скамейки. Сама быстро проскочила за стол, пошуршала там, нашла запасное рабочее платье и натянула его прямо поверх праздничного сине-искристого. Наблюдавший за ее движениями Бард заинтересованно приподнял правую бровь. — Не ходить же мне по городу с открытой спиной, — Ингрид до слез покраснела. — Тем более, осенью. Бард промолчал, только в посветлевших глазах промелькнула улыбка, и прикрыл веки. Пуховый платок, который жил до последнего времени на работе и помогал сохранить тепло в самые промозглые дни, Ингрид обмотала вокруг Бардовой груди, чем, похоже, немало удивила мужчину. А потом — залезла на скамейку, накинула на плечи и голову полуживого помощника бургомистра свой плащ, тщательно его завязала и не менее тщательно поправила капюшон — теперь опознать Барда на расстоянии будет почти невозможно, а близко она никого не подпустит. Вот только черные пряди слишком приметны. Потянулась их поправить, благо скамеечка позволяла дотянуться до макушки не в прыжке, и в очередной раз подивилась, когда он успел так замерзнуть! Нос, щеки, уши — все холодное, будто в Эсгароте уже властвует зима. Ингрид задержала ладони на его лице, а в следующее мгновение застыла, забыв как дышать: Бард, не открывая глаз, потерся колючей щекой о её руку, замер, набираясь то ли сил, то ли храбрости, повернул голову и поцеловал ее пальцы. «Губы у него тоже холодные…» — пронеслась в опустевшей голове одинокая мысль. Ингрид опешила, но не отстранилась. Бард смотрел на неё, замершую в удивлении, и будто ждал. Может — удара, может — ласки… Ингрид так и не узнала. Он пошатнулся; зрачки расширились, лицо напряглось, губы сжались в тонкую линию. — Что? Что случилось? Где болит?! — всякую задумчивость с нее как ветром сдуло. — Да говори же, не молчи! — уже сердито потребовала Ингрид. — Нога… — очень тихо, слишком тихо. - Нога, сводит, подожди, пройдет… — навалился на стенку сильнее, перенес вес на левую и помянул сквозь зубы недобрым словом старый шрам. Ингрид спрыгнула со скамейки, присела у его ног. Сквозь плотную ткань штанов, сквозь ощутимые волны боли размяла одеревеневшую ногу, пусть не сразу, но подчинившуюся ее пальцам. И шрам, и сам Бард — все было слишком знакомо. Словно они не расставались на год. Словно не было мучительных попыток забыть его. — Что ты творишь? — чуть не плача, выговорила Ингрид. Бард с удивлением воззрился на нее. — Зачем, ну зачем ты полез на эту крышу? Ну что ты молчишь и улыбаешься?! — Ты такая красивая, когда злишься, — ухмыльнулся Бард, и, верно, Ингрид послышалось тихое: — Шел за закатом, а встретил рассвет. До ее комнатушки с малюсенькой кухней они добрались без приключений, только пару раз пришлось остановиться. Бард хрипло хватал ртом воздух, а Ингрид хоть немного распрямляла спину. Дотащив помощника бургомистра до дома, она с трудом уложила его на кровать и кое-как стащила с него обувь. Спохватившись, девушка убрала подальше подаренный когда-то Риддаком ключ. Старый нищий как всегда ничего не объяснил, только молвил с усмешкой, что ей он пригодится. Ингрид чуть не выронила его сейчас, как тогда, когда нищий буркнул, что он может открыть дверь в другой город. Ингрид решила пару дней не ходить в ратушу, хотя редко позволяла себе даже опаздывать. Ведь Бард… Этой ночью она узнала о нем кое-что новое. Например, что он — потомок Гириона. Подобных сведений не было даже в архивах, ей ли не знать. Она поняла это из его бормотания и вскриков, пока он метался в лихорадке так сильно, что ей пришлось удерживать за плечи. Наследник властителей славного города людей в услужении у жадного и продажного бургомистра… Ирония судьбы… Может, поэтому он никому и не говорил? Ингрид не строила иллюзий насчет градоправителя. На службу в ратушу ее в свое время устроил дядя — бургомистр согласился на просьбу знатока законов и родословных. Обнаружив, что работает она на совесть, а денег много не просит, градоначальник оставил ее при себе, даже когда ее единственный влиятельный родственник умер. По меркам истории, не так уж и много времени прошло с падения Дейла. Тогдашний правитель, Гирион, погиб при нападении дракона, едва успев отправить жену с ребенком в Эсгарот по Быстротечной. Пра-пра… дедушка Барда. Возможно, именно на это намекал ей Балин. Но почему-то не стал говорить открыто. Из-за бургомистра? Вряд ли бы глава города обрадовался! И, зная его жадность, ничего хорошего для Барда ждать не приходится. Ингрид хорошо помнила легенду. Вот только эта полукнижная история плохо вязалась с изнуренным широкоплечим мужчиной, занявшим, казалось, весь ее дом и вызывавшим самые противоречивые чувства. Ингрид смочила пересохшие губы, поправила на Барде плед… Поменяла на пылающем лбу очередной компресс. Его бешеный темперамент, его невыносимое высокомерие, его отчаянная гордость, даже чувство собственности и нетерпимость к мелочности в людях — многое объяснялось королевской кровью. Ингрид многое знала о нем, а многого не знала… Бард всегда говорил, когда приближается наводнение. Ее тоже учил дядя, ничего сложного — наблюдай за зарубками да следи за волнами! У нее неплохо получалось, однако до Барда ей было далеко. И мор рыбы предсказывал по сменам течений, чем вызывал недовольство рыбаков и обвинение чуть ли не в колдовстве. Ингрид задумалась. Барда в городе любили… и ненавидели одновременно. То, что он — первый лучник города, ей тоже было известно. Она ходила на все эти нелепые соревнования только из-за него. Частенько видела рядом с ним светловолосого Альберта, похожего на брата, как день на ночь. Младший радовался победам старшего куда больше его самого, а вот их отец не посещал стрельбища, где его первенец легко брал все призы, никогда. Ингрид тоже радовалась, но не подходила и не заговаривала с лучником. А тот ни разу даже не посмотрел в ее сторону. А однажды он спас ее. Зачем только? Лучше бы она умерла тогда! По крайней мере, это случилось бы однажды, а не тянулось без малого почти год. Бард отлеживался у нее два дня. Вел себя тихо, все время молчал и послушно глотал снадобья, которыми потчевала его Ингрид. Иногда смотрел на нее тяжело, без улыбки, и ей становилось не по себе. А когда пришел в себя достаточно, чтобы ходить, не опираясь на стены — опять пропал, не сказав ни слова. Взял и ушел, пока она спала. Опять. Только одеялом укрыл напоследок. А поцелуй ей явно померещился. «Вот и хорошо, — думала Ингрид, торопливо собираясь в ратушу и обдумывая, сколько удержит с нее бургомистр за несколько дней отлучки. — Вот и прекрасно! — шарф затрещал от резкого движения, и она на миг присела, пытаясь успокоиться. — Радоваться надо, что ушел. Хоть бы на этот раз — уже навсегда». Но руки дрожали, и слезы наворачивались на глаза.***
Бард не стал будить Ингрид. Она сладко спала, держа его руку и неудобно привалившись к кровати. И выглядела при этом совершенно неземным существом, куда там эльфам!.. В рассветных лучах ее кожа казалась полупрозрачной, а волосы мягко сияли в полутьме, обрамляя нежное лицо. Он едва удержался от поцелуя. Он торопился. Ему не терпелось навестить бургомистра. Начальник тоже ждал Барда, и жалеть его трепетное сердце он был более не намерен. Разговор был очень, очень серьезным. Но подчиненный молча смотрел темными без проблеска глазами и ухмылялся одной стороной рта. Кажется, он вовсе не слышал, о чем речь, и бургомистр раздражался все больше: — Ты прекрасный лучник, у тебя есть Черная стрела, сделанная гномами. Вот и сделай так, чтобы девка никуда не уехала — одним своим присутствием она раздражает и раскалывает весь город, а ты знаешь, мой мальчик — городу в первую очередь нужны спокойствие и порядок! Бургомистр негодовал по иному поводу: поручение лесного короля не выполнено, значит и денег от него не видать. Бард молчал, кривя губы, и не отводил взгляд. Пропустил раздражающий бубнеж мимо ушей, и когда бургомистр в ярости замахнулся на него, как не раз бывало, легко поймал его руку. Тот упал на колени, дрожа и тяжело дыша, позабыв обо всем, что хотел сказать и что заставить сделать. — Я, дурак, д-думал, что ты заменяешь мне отца. Подчинялся тебе, доверял твоей мудрости, пусть мне не всегда нравились твои затеи, — Бард покачал головой, словно удивляясь сам себе. — Но отца никто не заменит. Тем более ты. Сколько горя я причинил людям, выполняя твои приказы! Я убеждал себя, что так лучше для города, что это единственный способ прокормить брата… Бард сорвал с нагрудного кармана тяжелый, выгнутый наружу прямоугольный знак с выгравированным на нем гербом города. У бургомистра был такой же, только из золота. Знак власти, знак второго человека в Эсгароте. Швырнул его под ноги градоначальнику. Бляха, жалобно звякнув, закатилась куда-то… — Я очень хотел убить тебя сегодня, — негромко и очень спокойно сказал Бард. Не отпуская бургомистра, присел рядом. Тот, жалобно пискнув, покрылся холодным потом — понял, сколь близок был к смерти. — Ты даже не представляешь, как сильно мне все еще этого хочется. Может быть, без тебя Озерный город стал бы много лучше. Но, ради Альберта… Я не хочу пачкать об тебя руки. И хватит уже смертей. Бард на всякий случай вытащил из ножен кинжал градоначальника и отшвырнул подальше — мало ли, что тому в голову взбредет. Но, похоже, глупых мыслей у бургомистра не водилось. У него вообще не осталось мыслей, кроме ужаса и изумления. Ужас был велик, но изумления от действий «его мальчика» было больше. — И не вздумай навредить архивариусу, — продолжал Бард, разглядывая начальника, словно огромного паука. — Если хоть волос упадет с ее головы, я буду знать, кто виноват. Тебе не спастись: мне известны все твои притоны и тайные норы. Клянусь предками — умирать ты будешь долго и мучительно. Ради этого я не побоюсь окончательно превратиться в чудовище! «Да где же охрана?! — с негодованием и страхом думал градоначальник, и страха было ощутимо больше. — Всех уволю к оркам собачьим — вот так убьют походя, и никто не увидит. Что один ненормальный, что другой — лучше вообще без помо…» — А теперь спроси себя: ты все еще хочешь причинить зло Ингрид или Жанне?! — недобро усмехнувшись, процедил потомок Гириона, и скачущие мысли начальника прервались. — Нет! — взвизгнул бургомистр. — Я рад это слышать, — ответил Бард и выпустил его руку. — Как ты любишь говорить — будем считать, что мы договорились. — Как ты можешь уйти от меня? — недоуменно спросил градоначальник, тщетно пытаясь встать. — В твоих руках были и власть, и деньги, чего тебе еще не хватало? И не забывай, ты всем мне обязан! Где твоя благодарность? Голос градоначальника сорвался, первый раз на памяти Барда. А вот упреки в неблагодарности ему приходить слышать много раз. Но, пожалуй, первый раз он знал, что ответить. — Я с лихвой отработал все деньги — каждый медяк, полученный от тебя! А что мне нужно, у меня еще будет. — Ты сильно пожалеешь о своем решении, щенок, — прошипел глава города. — Ведь ты уже уходил однажды! Вернулся тогда — вернешься и сейчас. — Я не вернусь. И жалею я лишь о том, что не сделал этого давным-давно. Бард вышел из ратуши, шепнув охране, что бургомистр хочет побыть в одиночестве. Подумает хорошенько, успокоится и вообразит, что сам же выставил своего первого помощника за какую-нибудь провинность или вовсе без оной. А пока бывший начальник строит планы мести… Бард уже договорился с отъездом в Минас-Тирит, куда его зазывали в охрану наместника. Вот только обидчивому бургомистру знать об этом было не обязательно. А начинать с низов Барду не привыкать. Осталось решить самый важный вопрос в его жизни…***
Меньше всего Ингрид ожидала увидеть Барда на пороге собственного дома, и от удивления не смогла сдержать резкого вздоха. Вместе с ним в легкие, к сердцу прорвались воспоминания и тягостные мысли, от которых, казалось, она сумела избавиться за прошедшие месяцы. Ингрид долго гнала от себя унизительное чувство «подруги на одну ночь», как и всеобщее мнение, что она должна радоваться вниманию помощника бургомистра, пусть даже мимолетному. А что именно мимолетному, сомневаться не приходилось — ей все уши прожужжали про его новых прелестных приятельниц. Эсгаротских сплетниц, видимо, воодушевляло то расстройство, с которым она отвечала, отворачиваясь: «Меня это совершенно не интересует». Но не умела скрыть его от их пронзительных взглядов… Дождь второй день лил не переставая, и приметный плащ Барда казался еще более черным, чем обычно. Бард привалился к косяку. Стряхнул воду с волос и задумчиво понюхал розы на длинных стеблях. Бело-голубые попадают в Эсгарот крайне редко, а чтобы достать так много и сразу… невероятно! Ее любимые. И как узнал? Как часто бывает, на смену радости приходит правда. Ингрид, не зная намерений гостя, не смогла быстро понять, что же ей делать — впустить ли того, кто приходит, когда захочет, и уходит, когда пожелает? Открыть ли двери своего дома для того, кто пробудет в нем, возможно, всего лишь одну ночь? Для того, кто выглядит так, как ей мнилось в каждый день этих бесконечных месяцев — в старой рубашке, которую она когда-то зашила, похудевший и побледневший, с отросшими спутанными волосами — расчесать бы… и шрам так и не зажил… Но сам живой, вроде бы здоровый или же это обман? Она прежде не видела Барда так близко и при дневном свете, который в своей солнечной игре мог создать ощущение жизни даже у мертвеца. Она даже протянула руку — коснуться гостя… и тут же отдернула ее. Нет. Мертвецы с цветами на порог не приходят, они вообще не шевелятся, а Бард каждый раз, когда она видела его — всегда издалека и мельком — двигался: отшатывался поспешно и резко. То в глубине коридоров ратуши, когда он, заметив ее на другом конце, отворачивался и быстро шагал прочь, то при случайной встрече на рынке вздрагивал и уходил, сворачивая неудачливые прилавки. То как тогда, на крыше ратуши… Опять возник в ее жизни и опять против ее желания. Она порядком измучилась, пытаясь забыть его, а когда думала, что получалось, он появлялся снова, будто нарочно напоминая о себе и все явственнее давая понять, что сердца-то ее он не покидал никогда, а все ее попытки, прошлые и будущие, бессмысленны. Бард поднял охапку роз выше. Бутоны цвета неба спрятали лицо, оставив на виду лишь карие глаза. Непроницаемые взгляд встретился с Ингрид, остолбеневшей в дверном проеме. Поняв, что стоять на пороге молча и неподвижно уже просто неприлично, девушка посторонилась, пропуская его внутрь. Но за мнимым спокойствием Барда скрывалось волнение — неровное, частое дыхание выдавало его, и Ингрид сама взволновалась еще больше. Хозяйка как умела обхаживала гостя, которого сочла дорогим и уважаемым — даром, что всегда доверяла мнению кумушек Эсгарота, а те Барда-лучника своей любовью не жаловали. Она же чуть не цыпочках возле него скакала, предлагая чай, выпечку и обещая тут же познакомить со своей дочерью. Она так торопилась и суетилась, что у Барда и Ингрид возникло чувство, будто она скормит помощнику бургомистра свою дочь вместе с печеньем, едва он только примет любезное приглашение и сядет за стол. Ингрид смотрела на приветливую улыбку, которую хозяйка напялила на лицо, и вспоминала, что именно эта женщина год назад отписала бургомистру кляузу, чуть не стоившую Барду жизни, а Ингрид — чести.* Это было не доказано, но поводов сомневаться в хозяйке не находилось. — …уверена, что вы с ней поладите, как только познакомитесь поближе. — Простите, сударыня, никак не могу. Ни познакомиться, ни поладить, — ухмыльнулся Бард, перехватив грандиозный букет поудобнее. — Не в том я жизненном положении, чтобы нравиться незамужним девушкам, оставшись без работы. И еще я женат! Бард остановился, словно у него перехватило горло. Хозяйка так и замерла на цыпочках, а потом улыбка медленно сползла с ее лица. Ингрид тоже смотрела на него в неверии, теперь уже ничего не понимая и думая лишь о том, что вот и конец их отношениям, что и отношениями-то назвать было нельзя. Но Бард был слишком напряжен и взволнован, чтобы просто прийти помучить ее. Он не был жесток и никогда не причинял ей боль сознательно. — Вернее, очень надеюсь, что женат, — серьезно и тихо продолжил Бард, глядя только на нее. — Моя избранница — девушка гордая, а я сильно обидел ее. Но это не мешает мне верить, что я могу попросить ее согласия. Схватив обомлевшую Ингрид в охапку, прижал ее к себе, к сердцу, к цветам, открыл соседнюю дверь ногой и тут же захлопнул, не обращая внимания на вскрик хозяйки, в котором прозвучала вся скорбь несостоявшейся тещи… Бард наклонился к Ингрид. — Ответь, — взволнованно прошептал он, глядя на нее темными, почти черными глазами. Но у нее не было слов, как не было и возможности их произнести, у нее были только она сама и он. А Бард, заглянув ей в лицо, правильно понял непроизнесенное: «Да, я согласна!»***
Голубые розы почему-то совсем не кололись… Они заполнили собой весь мир, они рассыпались по кровати и по полу, кружа голову свежестью и чистотой раннего утра, которого в этом городе почти не бывало, разве только сегодня — здесь и сейчас. Они сияли в глазах любимой, они бились синей жилкой на ее шее, заставляя в очередной раз поражаться — какой же он был слепец! Чистое небо накрыло их теплой ладонью, отгородив от всего — такое чистое и такое голубое, каким его было видно лишь с самого верха ратуши. Той самой, куда приходили они оба, хоть и в разное время. Небо цвета их мечты, цвета этих волшебных лепестков. Вот только влюбленные не могли оценить окружающую их красоту — для них существовала лишь красота друг друга… Бард, несмотря на весь свой опыт, волновался как в первый раз, боясь ошибиться или сделать что-то не так, хоть самую малость обидеть или огорчить Ингрид излишним напором и несдержанной силой. Как хорошо он помнил каждую линию ее тела! Изящные запястья, тонкие пальчики. Теплые, родные губы. А коленки… сжать ладонями, обогреть, обласкать, и отпустить их можно лишь для того, чтобы пробраться выше по прозрачной коже, изо всех сил пытаясь не сорваться… Он ловил каждое ее движение, каждый выдох и стон, пока она не рассмеялась в ответ на очередной тревожный взгляд, прошептав «все чудесно!..», нежась под его поцелуями и раскрываясь навстречу ему. Она всегда знала, что и когда сказать, и он погрузился в эту синеву то ли неба, то ли воды, окружившую их со всех сторон призрачным маревом, сразу утонув в море нахлынувших ощущений и эмоций. Никогда раньше не чувствовал себя с женщиной единым целым, он тихо касался ее души своей, прижимал к себе крепко, словно боясь потерять навсегда… Шептал слова любви, которые никогда никому не говорил в своей жизни, не желая врать там, где было возможно — не зная, что помнит их, и все еще сильно сомневаясь, имеет ли право говорить их кому-либо на этом свете. Потом он перестал думать о себе и перестал думать о ней, и когда ничего не осталось — ни воздуха, ни жизни — он опять потерял Ингрид, а потом опять нашел, он задыхался от счастья и делил его с ней, но оно почему-то не уменьшалось, а лишь росло, и остались лишь рваные вдохи на двоих, и… небеса вспыхнули и погасли. Но и после того, как их последним сумасшедшим шквалом выбросило в реальность, голубая бездна все еще продолжала пылать над ними. Бард лежал на спине, стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть окружавшие их тишь и счастье. И Ингрид, пристроившуюся на его руке. Но по осторожному шевелению и сопению понял, что она не спит тоже. — Ингрид. Ты плачешь. — Нет… — всхлипнула та. — Все хорошо. — Что с тобой, звездочка моя? Посмотри на меня. Но Ингрид не хотела смотреть. Не хотела поворачиваться и разговаривать с ним. Лишь повозилась, прижавшись плотнее, опять заставив его задохнуться от желания. Бард осторожно касался губами затылка и узких плеч. Но ее сон был тревожен — Ингрид просыпалась, озиралась испуганно, не веря себе и боясь, что он исчезнет. И снова задремывала под его шепот. Наконец повернулась к нему, закинув одну руку за его шею, а вторую положила ему на грудь, и только тогда успокоенно заснула. Приподнявшись немного, Бард подхватил ее золотистые волосы и аккуратно заплел их в толстую косу… И долго смотрел на Ингрид, боясь уснуть сам. Если бы был рядом кто знающий, то подсказал бы Барду, что ровно год назад Ингрид также безотрывно смотрела на него спящего. Но их бородатый хранитель, распив бутылочку, спал себе на ступеньках ратуши. Свет нового дня пробивался сквозь прикрытые ставни и полумрак спальни. Шума ливня больше не было слышно — стало тихо, как в первый день творения. Бард расцепил руки, обнимавшие Ингрид так сильно, что они затекли. Опустил одну и попробовал нащупать одежду возле кровати. Вытянул, что попалось, присел и понял, что безуспешно пытается просунуть ногу в рукав рубашки. Припомнив сквозь зубы всех демонов разом, встал, стараясь не разбудить Ингрид. Надел с трудом нашедшиеся штаны и, подойдя к окну, приоткрыл его. Обычно дождь, однажды начавшись, длился неделями в Эсгароте. Но теперь — прекратился. С крыши, умиротворяюще журча, струйками стекала вода, создавая ажурную завесу между квартирой Ингрид, вернее, уже — их квартирой! — и прочим миром. Косматые тучи не собирались расходиться, но небо всех оттенков серого, видимое в просвете между домами — вечно пасмурное Эсгаротское небо — неожиданно ожило, наполняясь цветом. Веселая радуга вынырнула из Долгого Озера и толкала цветным рогом сизую тучу. На темном фоне облаков широкая полоса казалась осязаемой настолько, что хотелось дотронуться… добежать до нее, пробежаться по ней. Бард засмотрелся на переливы света и не заметил, как проснулась Ингрид, неслышно подошла к нему и обняла двумя руками, прижавшись к спине. — Никогда не видел радугу в Эсгароте, — удивленно сказал Бард — больше для себя, чем для Ингрид — и ухватил ее узкие кисти, чтобы не исчезла никуда. — Иногда бывает, — приглушенно ответила та. Голос был, как сама девушка — ласковый и золотистый, и в груди опять потеплело. — Ты просто… — …не замечал? — усмехнулся Бард. — Прости… — судя по вздоху, смутилась Ингрид. А потом рассмеялась: — Я не это хотела сказать. Я бы… вышла ненадолго, за едой? Ты, верно, голоден… Судя по приятным ощущениям, Ингрид потерлась между лопаток очаровательным носиком. Впрочем, у нее все было очаровательным, и отпускать ее дальше, чем на расстояние вытянутой руки, Барду не хотелось совершенно. Как и думать о будущем. Передумано за эти дни было все, что можно. Больше всего хотелось опять завалиться в постель — нежить и тискать свое сокровище, чем он и собирался заняться в ближайшее время. — Сегодня тебе будет не до походов. А насчет поесть… Бард свистнул, и паренек, бегущий по деревянной мостовой и звонко шлепающий по лужам босыми пятками, остановился. — Пацан! Найдешь, где достать еду? Тот кивнул и цапнул тут же брошенную монетку, продолжая с интересом и без особого страха рассматривать в чужом окне полураздетого сонного Барда — грозу Эсгарота, цепного пса бургомистра и прочая и прочая. — Столько же получишь, когда принесешь, — довольно зевнул тот. — А… что вы тут делаете? — не выдержал паренек, любопытный, как все обитатели Города-На-Воде. — Живу я тут, — ухмыльнулся Бард, упершись в створ. — А-а-а… — с пониманием и некоторым ехидством протянул мальчишка, и Бард не удержался: — А что — я не могу жить у своей жены? — он выудил из-за спины и прижал к себе Ингрид, которая покраснела, сопротивлялась и выглядела при этом до того очаровательной, что Бард чмокнул ее в щеку, заставив смутиться еще больше. — Чтобы Бард женился?! — хихикнул пацан, взметнув тощей ногой кучу брызг. — То-то месячный дождь перестал! Насмотревшись, как паренек множеством жестов и гримас высказал свое одобрение, Бард рявкнул: «Беги давай!», жалея, что не дотянется с подзатыльником. Тот убежал, восторженно подпрыгивая, а Ингрид с упреком и смущением начала: — Любовь моя, ну зачем ты… — Затем! Одному свидетелю мы уже показались. Домохозяйка не считается. Надо будет найти еще, но не сегодня, родная. Бард рассказывал о своем решении уехать, попутно разливая принесенное вино, разламывая хлеб и любуясь вытащенными Ингрид старинными бокалами из дутого стекла: — Я понимаю, что прошу о многом… Подумай хорошенько, не отвечай сразу, — не удержавшись, прижал к губам ее руку, опять заставив Ингрид покраснеть до корней волос. — Это ведь мне здесь больше не жить и не работать. Я мог бы попытаться придумать что-нибудь еще, я мог бы уезжать на заработки или сопровождать грузы. А у тебя хорошая, любимая работа, да и Гондор так далеко! Ты даже из этого дома никуда… — Когда выезжаем?.. — засияла Ингрид. Ухватилась за его кисть своими пальчиками, поцеловала и прижала к груди, произнеся слова клятвы, такие древние, что они казались седой легендой: — «Признаю тебя мужем своим, и пусть станет твоя семья моей семьей, твой город — моим городом, твое небо — моим небом». Лукаво улыбнулась, глядя на Барда. Откуда, как она узнала?! Мало сказать, что он был ошеломлен, он был опять ошарашен и сбит с толку! Старинная клятва Дейла, хранимая в его семье, не оставляла места даже разъезду супругов, не говоря уже о разводе. А Ингрид произнесла ее и согласилась идти с ним на другой край мира… Это была еще одна сторона его новой жизни, о которой Бард даже не задумывался. Взять на себя ответственность за чью-то судьбу, столь трогательно и без сомнений врученную ему, оказалось куда труднее, чем уйти от бургомистра и продать все, что можно, собираясь в дальний путь. Оставалось лишь дождаться отряда, выступавшего на юг через одну-две недели. Гондорцы и в Ривенделл обещали заскочить по дороге, а если он сможет уговорить поехать с ними и Альберта, Бард будет самым счастливым человеком на свете!.. Рядом с Ингрид у него словно вырастали крылья за спиной и появлялось давно забытое ощущение — не самой юности в ее незрелости и наивности, а сопутствующих ей чистоты и знания, что все будет и все еще впереди… Дни до отъезда и правда летели быстро. Бард был очень занят. Расположившись рядом с Ингрид, лежащей на кровати и читающей вслух какую-то занудную книгу, он пытался без помощи рук — одними губами — расстегнуть пуговички на ее платье. Было их много, а платье было очень красивое. Коричнево-желтое с тонкой голубой вышивкой. — М-м-м… я слушаю, слушаю!.. продолжай, — буркнул Бард. Пока получалось не очень хорошо. Раздосадованный, он оторвался от своего занятия: — Да! Ты нарочно издевалась надо мной? Ингрид отвлеклась от чтения: — Как это?.. — Ты оскорбляла мой взор своим… этим серым безобразием, по недоразумению именующимся платьем и негодным даже для мытья полов? Серое безобразие, все еще висящее в шкафу, не было порвано лишь потому, что Барду не хотелось огорчать Ингрид. — Я всегда ходила так в ратушу, — удивленно сказала она. — И что в нем… — Все! Оно раздражало меня, — вознегодовал Бард и вздохнул. — Может, потому, что я знал, какая под ним скрывается прелесть? — провел любимым жестом через талию и ягодицы. — Ты продолжай, продолжай читать про своего героя, хотя я уже очень сильно беспокоюсь за твое душевное состояние. — Ну так вот… — успокоилась Ингрид и продолжила чтение… — …То есть, узнав, что женился на родной сестре и заделал ей ребенка, он кинулся на меч? Лучше бы со злодеями воевал. Вполне в духе эльфов! Бард разделался с последней пуговкой и, довольный, поцеловал спину Ингрид. Он тоже был белокож, но на фоне его рук тело жены казалось вылепленным из снега. Все мысли о книгах вылетели из головы. — Бард, нет, ты не понял! Этот герой… ты послушай! Ты что… ты разве… Ай! Бард перевернул Ингрид к себе, вдавливая в кровать, целуя в губы и одновременно запуская руку под юбку. Кажется, это становилось любимым жестом в ее присутствии… — Что? Еще хочу тебя? Ингрид, прижимая расстегнутое платье, опять покраснела до слез оттого, как он понял ее слова. — Зря спросила. Да! Родная, боюсь, я буду хотеть тебя всегда. И ни на какой меч кидаться не собираюсь, окажись ты хоть моей… Да хватит уже об этом! Иди ко мне. Ингрид попыталась вырваться, подергав плечами. — Ты играешь в опасные игры, милая. Перестань, перестань вырываться, а то я уже точно не смогу остановиться… — его дыхание щекотало шею, а шепот в самое ухо был так сладок, что мир опять поплыл и Ингрид немедленно захотелось еще сильнее повертеться. Бард вытащил из ее рук материю… скользнул ладонью ниже, знакомым жестом — по боку, через талию, задержавшись на бедре, потом вернувшись и сжав ягодицы. Ингрид вздохнула прерывисто… кровать стала такой тесной! Бард заметил ее волнение. Улыбнулся и ухватил ее обнаженную лодыжку, целуя ступню. — Но одна идея мне понравилась. Не скажу какая, но хочу ей воспользоваться. — Бард!.. — Тише! Я еще не посчитал твои пальчики, и не отвлекай меня! А ты — продолжай, продолжай! Что ты там еще говорила про этого?..***
Еще через пару дней Ингрид попросила Барда вместе с нею проводить отряд гномов. Он скривился, но отказать ей не смог и пошел на главный причал. Из вредности он заставил Ингрид накинуть новый плащ с лисьей оторочкой, очень шедший к ее волосам. Ему ужасно хотелось нести ее на руках, а желательно — и вовсе никому не показывать, но пришлось совладать с собой, лишь идти рядом, сжимая ее локоть. Невероятно довольный Риддак помахал им с площади. Горожане то кивали, то качали головами, словно не веря увиденному. Стражники по привычке приопускали и поднимали копья, качая островерхими шлемами. Домохозяйки выглядывали из окон, таращась на кольцо, подаренное Ингрид. Переговаривались все со всеми, делясь свежими новостями. На Ингрид с Бардом бросали лепестки роз и горсти крупы, как на молодоженов, им улыбались и радовались, что удивляло недоверчивого и настороженного Барда. Он решил поцеловать Ингрид прямо здесь, создав новую тему для сплетен, но она, словно поняв, о чем он думает, стеснительно улыбнулась и покачала головой, шепнув: «Позже!». И Бард смирился. На причале путники быстро и привычно перекидали и разложили поклажу, а сами разделились на две части: шесть гребцов в первой и шесть отдыхающих во второй, привязанной, лодке. И похоже, еще трое — сам король, Жанна и Балин — собирались устроиться на носу ведущей. В третьей, ведомой, лежала провизия и походные мешки. Жители Эсгарота провожали гномов прямо как своих героев! Не сказать, что гномы были от этого в восторге. А бургомистр не пришел — его не было видно уже несколько дней. Начальник причала не подходил и не здоровался, не понимая, как вести себя с нынешним Бардом. Потом неуверенно кивнул издалека. Слухи о том, что первый помощник уже не первый помощник, облетели Водный Город быстрее паводковой волны. Всем известно стало и то, что Бард расстался с бургомистром. И вызывало это не испуг и еще большее отчуждение, а восхищение горожан, что изумляло Барда. Балин, отойдя от своих, подошел к живо улыбнувшейся ему Ингрид. Поцеловал по-отечески в лоб, подержал ее руки и просил навестить как-нибудь «старого, дряхлого гнома». Косо, безо всякого одобрения посмотрел на Барда, пригладил ухоженную бороду и что-то прошептал Ингрид на ухо. Она сначала смутилась и покраснела, а потом рассмеялась звонко, как за тем памятным ужином. «И как это он умудряется так веселить ее все время?» — недоумевал Бард. — И не вздумай обидеть ее! — проворчал на прощание Балин. Старый гном недовольно поджал губы, чем вызвал у Барда желание накрутить его замечательную бороду на свой не менее замечательный кулак. Но вспомнив, с каким уважением относится к Балину его дорогая жена, кивнул и послушно ответил, что приложит все силы, чтобы Ингрид была счастлива. Посмотрев на своего недовольного спутника, та, о которой он говорил, шепнула ему на ухо пару слов. Правда, для этого Ингрид пришлось притянуть руками его голову, так как она едва доставала ему до груди: — Не хмурься, дорогой! С тобой — я уже счастлива… Бард, не в силах сердиться более, улыбался — только ей и только для неё. Именно улыбался, что для бывшего первого помощника бургомистра было делом новым, непривычным, и вызывало у Ингрид ответную солнечную улыбку. Девушка со стальными глазами в полном боевом облачении, так понравившаяся его жене и вызвавшая удивление остальных горожан, держась очень прямо, осторожно садилась в первую лодку. Оперлась о руку короля гномов, коротко и благодарно взглянув на него. Посмотрела в сторону провожающей пары, легко кивнув на прощание. Ингрид, привстав на цыпочки, помахала, пожелав счастливой дороги. Торин подхватил Жанну, усадив поудобнее, глядя тоже без улыбки, но с заботой и нескрываемой любовью. С причала раздавались радостные песни, звучала музыка. Бургомистр так и не появился, а жители Эсгарота шумно провожали отъезжающих, кидая цветы и распевая куплеты. Гномы дружно ударили веслами по воде. Откуда-то издалека налетел ветер, принеся холодную горечь осени и печаль кленовых листьев. Бард, глядя на отъезжающих Торина и Жанну, удивлялся себе. Ровно две недели назад он без всяких угрызений был готов соблазнить мечницу по приказу бургомистра. И тогда же думал, что такая любовь, как у девушки и короля гномов, ему недоступна. Он вздохнул от непонятной тревоги, глядя на отражение быстро бегущих облаков в темной воде, и прижал к себе Ингрид. А она вздрагивала больше от непривычного ощущения близости Барда, чем от порывистого ветра… Лодки скрылись в наползающем на город тумане, а Одинокая гора продолжала следить за Эсгаротом и его обитателями. Пристально и, как всегда, недобро.