***
Вражьи полчища не могли пробиться дальше нескольких рядов эльфийских воинов. Здесь можно было не сдерживаться и, отточенная в боях, сухая лаконичность движений быстро вернулась к военачальнику. Ринглин, глядя прямо перед собой, видел все, что происходит вокруг, скупо, не размахиваясь, наносил удары, стараясь как можно экономнее расходовать силы. Он не тратил время на то, чтобы добить врага, зачастую не отбивал, а уклонялся от ударов, и иногда принимал скользящие прочной кольчугой. Он не брезговал и ножом, не оставляя врагу шансов на короткой дистанции, даром что нож считался больше символическим атрибутом, чем орудием славной битвы. Однако Ринглин считал битву «славной», только если в ней выжили его воины. Да и вообще он не видел в битвах «славы», а делил сражения только на выигранные и проигранные… Похоже, сегодня им придется стоять долго — очень долго! Вряд ли это вся армия Гундабада. Где мог, Ринглин помогал своим, успевая оглядываться по сторонам. Лучники, удачно расставленные, били с возвышенностей, как только появлялась возможность не задеть эльфов. И Ринглин радовался: бойцы были весьма и весьма неплохи! А ведь для многих этот бой был первым! Леголас сражался рядом со всем пылом юности и яростным вдохновением, не щадя ни врага, ни себя; глаза у него горели от ненависти. Военачальник нахмурился, заметив, что принц уже дважды задет. Пара царапин… Пока они не чувствуются в горячке боя, но при длительном сражении такие пустяковые на первый взгляд раны отнимают все больше сил и могут стоить самой жизни.***
Оставив эльфов на их рубеже, гномы сбежали вниз, торопясь помочь своим. «Так спокойнее, не ударят в спину, — подумал Железностоп, — эльфы защитят проход. Да, но кто защитит эльфов?» В долине вовсю кипел бой. Гномы Железных холмов стояли насмерть, не отступая и не ломая строй. Даин оставил раненого на попечение лекарей, шепнув: «Не вздумай умирать!» — и и кинулся к своим товарищам. Гномы почти одолели первую волну черного нашествия. Они оглядывались, отирали с доспехов вражью и свою кровь, чистили оружие… «И это все, на что способен враг? — удивился Даин. — Едва ли…» Люди и гномы праздновали победу; лесные эльфы добивали орков и восстанавливали нарушенные ряды. Боевые стяги вновь развевались над ними, и рог радостно возвестил о передышке. Краткий момент торжества. И все сразу затихли и посерьезнели, заметив, как горизонт задымился и вновь почернел, будто его сплошь затянуло гарью и копотью. Неторопливо и монотонно надвигалась основная вражья армия: первая многочисленная волна оказалась лишь ее авангардом. За бесконечными рядами всадников — высоких гундабадских орков на злобно скалящихся варгах, весело помахивающих палицами, шестоперами и шипастыми булавами — медленно ползли катапульты. Тяжелые орудия тащили едва прирученные, злобные волки, рычащие и огрызающиеся, кусающие всех подряд; надсмотрщики с криками охаживали их хлыстами. Следом спокойно и мерно топали пешие в прочной броне, при щитах, вооруженные всеми дарами злобного оружейного бога, явно благоволящего нынче темной стороне… И не было им ни конца, ни края, как будто обрушилась где-то плотина добра и света, и все зло на земле устремилось на этот узкий участок черной земли перед Одинокой горой, укрытый серым пеплом, щедро политый кровью, усеянный трупами! Небу не давали дышать стаи крылатых вампиров — сегодня они поживятся на славу, напьются теплой кровушки… Стервятники, сопровождающие армию эльфов от самого Лихолесья, сразу пропали, завидев их. Ничего, прилетят попозже — скорбной тризны хватит на всех! Неудержимым валом орки ринулись в атаку. Варги кусали оборонявшихся, нанося рваные раны, длинные копья первых рядов всадников доставали эльфов даже сквозь щиты и доспехи, здоровущие гоблины в первых рядах крушили все перед собою, сминая оборону… Катапульты со скрипом метали огромные камни, сея сумятицу, нанося серьезные потери. Ринглин с гневом обернулся — и, на миг утратив хладнокровие, тут же пропустил удар. Одна надежда на девушек ополчения. Он мог лишь стиснув зубы смотреть, как гибнут его друзья и родичи…***
«Да откуда они все берутся?» — думал Бард, отбиваясь мечом от наседающих орков. Стрелы закончились еще в самом начале боя. Пока что он справлялся: ярость, ненависть ко всему миру и боль потери давали ему силы биться до последнего. Плечом к плечу с Бардом сражался гондорец. Он-то чувствовал себя в своей стихии, успевал даже присматривать за отчаянным лучником. И несколько раз спас того от верной смерти — эсгаротец бился яростно и безоглядно, и слишком открывался врагу. А ведь он, житель южного королевства, давно должен был быть на пути к дому. Но он решил задержаться — навестил было Ингрид в эльфийском шатре… и не смог оставить сраженного несчастьем Барда. А его товарищи спешили в белокаменный Минас-Тирит и не стали дожидаться одного бойца. Ополченцы и стражники держались стойко, а вот горожане… Их поддерживал лишь страх, что орки, победив, отправятся к Эсгароту, чтобы разграбить и разрушить все, оставшееся после пожара. И истребить жителей. Кроме женщин, возможно — их ждала еще худшая участь. Страх, отчаянный, последний страх за тех, кто остался за их спинами, за семьи и близких, заставлял людей драться, даже если они были безразличны к своей жизни. Первый напор они выдержали легко и кричали в восторге от быстрой победы. Но теперь все было куда хуже… Поначалу Бард заражал их своим бесстрашием и отвагой, но все на свете имеет предел, и эсгаротцы начали сдавать. Нет, они не бежали с поля боя, а просто гибли один за другим: от укусов бешеных варгов, от ударов длинных копий и булав их всадников, от вражеского клинка, от летучих тварей, падающих с небес и впивающихся в раны. Хорошо еще, что завидя крылатых кровопийц, с гор спустились большие черные вороны — исконные враги летучих мышей, и в воздухе разгорелось сражение, не менее злобное и кровавое, чем на земле.***
Катапульты врага подползли к самым масляным линиям, которые заранее подготовили эльфийки. Оставалось только надеяться, что все получится — ожидание становилось просто невыносимым! Костерок за камешками — ветер раздул его до голубизны — весело потрескивая, ждал своего часа. Первый выстрел — недолет! Стрелы оказались слишком тяжелы. Тэри досадливо отодвинула подругу, прицелилась точнее, подумала и еще чуть приподняла горящую стрелу. Там, внизу, она для верности сложила немного сена… Стрела попала точно в горючее пятно, во все стороны полетели искры, и огонь тут же взметнулся фонтаном, внося панику в ряды орков. Быстрыми дорожками огонь побежал к катапультам, рассыпаясь сверкающими искрами, обжигающими врагов, воспламеняющими их корявую обувку. Девушки добавили в свое масло кое-что из предоставленных Даином гномьих запасов, и теперь с радостью наблюдали за результатом, превосходящим их самые смелые ожидания. Бушующее пламя сразу охватило грозные орудия из сухого дерева, плавился даже металл. Волки, поджав хвосты и уши, бросились назад, разворачивали и опрокидывали катапульты, вырывались из упряжи и набрасывались на своих, пока орки, в ярости от произошедшего, просто не зарубили их насмерть. Пять катапульт из первых семи горели. Дикое пламя из сердца гор, секрет которого тщательно берегли гномы, не затухало, а лишь разгоралось от порывов ветра. Некоторые варги поймали его и теперь метались, обезумев, сбрасывали с себя всадников и рвали их зубами. Пеших, попавших под огненную завесу, огонь охватывал с ног до головы. Они не могли потушить этот пожар, с воплями падали и сгорали в яростном жарком пламени цвета волос эльфийской воительницы. А та с застывшей улыбкой смотрела на созданный ею кошмар. Подруга вскрикнула — черная стрела, выпущенная неизвестно как очутившимся на отвесной стене одиноким орком, пробила ей руку. — Не высовывайтесь! — закричала Тэри. Нелегко было командовать увлекшимися воительницам, которые то и дело перевешивались за край скалы, чтобы наблюдать полную картину боя. Опрокинула вниз котелок побольше, стараясь по облить врага целиком. Тот облизнул губы, распробовав на лету вкусное масло. Выплеснула второй котелок и, быстро прицелившись, выпустила в него зажженную гномью стрелу. Орк, качнувшийся от удара и разжавший одну лапу, запылал факелом, а попытка сбить пламя привела к тому, что он рухнул с леденящим душу воплем прямо под ноги своим. Те расступались брезгливо, даже не думая потушить огонь, а тот успел перекинуться на кое-кого из стоявших рядом. Эльфийки щедро поливали маслом врагов, теснившихся возле скальной стены. Одной стрелы хватило, чтобы все скальное подножие охватила огненная буря… Она разрасталась, захватывая все новые ряды и всадников, и пеших… Эльфийки спокойно отстреливали орков с высотки, после каждого выстрела тут же скрываясь за торчащими оскаленными зубьями горных пород. Теперь им приходилось через раз использовать гномьи зажигательные — запас был не бесконечен. Лучницы целились теперь особенно тщательно, эльфы и орки перемешались в толпу, и приходилось ждать просвета, чтобы не зацепить своих яростным огнем, сжигающим все на своем пути.***
Гэндальф очнулся. Он долго сидел на камне, собираясь с силами. Пропустил первую атаку, вяло сказав, что ему тут нечего делать, мол, сами справитесь. Он свесил голову на грудь; руки лежали на коленях, большие и указательные пальцы сведены были в круг. Он очень похож был на уставшего возничего. Вскочил и, воздев посох, провозгласил заклинание. Ослепительное солнце сорвалось с конца его жезла, искря, пролетело над головами сражающихся, остановилось точно между уцелевшими катапультами, что сеяли смерть и разрушение, разделилось на две части… Помедлило и, когда враги уже решили, что это такое дополнительное освещение, взорвалось, оставив после себя две дымящиеся черные воронки, полностью уничтожив и орудия, и орков, и варгов с волками… Ринглин покачал головой — маг мог бы и раньше проснуться. С другой стороны, разрушения были такими страшными, что поневоле задумаешься — а стоит ли применять эту мощь? Лесной эльф не сомневался, что стоит, да еще как! Выпустив еще пару зарядов в самую гущу врага и получив пару черных ям, маг отбросил посох, утративший свою силу. Выдохнув, ударил из кончиков пальцев в набегающих врагов синими молниями, не менее кровожадными, чем рукотворные солнца, пронзающие орков и варгов насквозь, оставлявших в телах рваные дыры с обгоревшими краями. Через какое-то время закончились и эти, данные ему пламенем Анора, но, увы, не беспредельные магические силы. Маг тяжело дышал, бессильно уронив руки… Олорин пропал, исчерпав себя. Передохнув еще немного, за рукоять гондолинского меча взялся высокий пожилой воин в сером плаще, прошедший через множество битв, но все еще крепкий и полный сил, готовый сражаться до последнего вздоха, защищая все светлое, что есть в этом мире. Гэндальф, которому ничто земное не было чуждо, который мог запускать фейерверки с хоббитами, соревноваться в выпускании дымных колец с гномами, гонять чаи с людьми и просто дружить с эльфами безо всяких хитрых планов на будущее… Орки падали под его ударами, бесились от одного вида меча и, похоже, частично теряли зрение от ослепительного сияния Гламдринга!.. Но за всадниками новой черной волной последовала свежая пехота, и орки опять от края до края наводнили поле брани. Сражение становилось все яростнее и кровопролитнее; люди, эльфы и гномы теряли все больше своих, а главное — стали утрачивать веру в свою победу…***
Тэри с высоты оглядывала поле боя: тлеющие проплешины после ударов мага, черный дым пожаров от выгоревших дотла орудий, трупы, раненые, немногие сражающиеся у скал… Взгляд выхватил наконец фигуру Ринглина — его-то она и высматривала все это время. Оказывается, он совсем неподалеку от скал! Он держался очень прямо, меч в его руке летал с немыслимой скоростью, а движения словно текли, продолжая друг друга плавно и неостановимо, подобные движению вод. Но при всем своем мастерстве он не мог покинуть раненого Леголаса и едва успевал отбиваться от наседающего противника. Тэри судорожно вздохнула: она заметила еще двух орков, подкрадывавшихся сзади, к незащищенной спине Ринглина. Прицелилась в ближайшего, но удар вышел не смертельным, и она застонала от досады, когда поняла, что только разозлила мощного детину. Второй заходил с другой стороны, прикрывшись щитом, и был недоступен для ее стрел… — Будешь за главную, — бросила подруге. Та с удивлением смотрела, как Тэри, легко слетев с утеса, бросилась с мечом в руках в самую гущу боя. Битва чуть отошла от скал, а около них распалась на отдельные кровавые сгустки…***
Трандуил недобро посматривал на Бильбо, зашедшего в шатер без спроса — якобы извиниться за то, что ел его еду и жил в его дворце. Хоббит явно не собирался уходить. Подумать только, он решил защищать высокопоставленную особу! Король был недоволен. Всем! Гордо отказавшийся от первого предложения покинуть шатер, он ждал подобающих извинений и заверений в своей незаменимости. После третьего предложения возглавить войско он бы передумал. Возможно. Да только никто его больше не беспокоил и ничего не предлагал… Возмутительно! Это после такого оскорбления!.. Ринглину можно доверять во всем… Но Королю лесных Эльфов вдруг стало неуютно в компании трусоватого хоббита. Чем дольше Его величество ждал и раздумывал, тем хуже ему становилось и тяжелее давило на сердце. Как там сын? Наверняка ведь полезет в саму гущу боя! А Леголас дороже всего, что есть в монаршей жизни, дороже пустых стекляшек, дороже даже ее самой. Убитых всегда так много, и смерть забирает самых молодых и отчаянных. Гордость, гордость! Война — не время для пустых обид. Он вздохнул, вспомнив былое, и подозвал стражу надеть доспех. Улыбнувшись удивленному полурослику, он шагнул из шатра навстречу проблеску солнца и кивнул остаткам гвардии, чтобы следовали за ним. Те переглянулись без большого восторга, но раз приказано… Черный ворон с перевязанным крылом неодобрительно покосился на них с самого верха шатра.***
Тэри бросилась к орку, подбиравшемуся к Ринглину. Вблизи враг оказался просто огромным и двигался с кошачьей грацией, очень плавно и быстро. И смертоносно — тут же, почти не глядя, первым выпадом отразил удар какого-то эльфа, что бросился ему наперерез, вторым — вынудил своего противника открыться, а третьим — пробил брешь в доспехах; клинок покинул уже мертвое тело. Улучив момент, эльфийка взмахнула мечом, задев руку гиганта. Тот ощерился недовольно — что за помеха возникла из ниоткуда? Девушка набрасывалась на него то с одной стороны, то с другой, пытаясь задержать громилу и, если не победить, то хотя бы выиграть время. Этот монстр легко отражал все выпады, и — Тэри была готова поклясться в этом! — препротивно усмехался, глядя на попытки втянуть его в длительное противостояние. Отвлекающий маневр сработал, плохо было только то, что противнику надоело небрежно отмахиваться от её меча — и он перешел в нападение. Какое-то время она держалась, но внимание рассеивалось — враг был слишком быстр, слишком опытен — один из его обманных финтов предсказуемо удался… Клинок Тэри полетел в сторону, ребра смяло и дыхание эльфийки пресеклось… Надежная фамильная кольчуга выдержала, но девушка, охнув от боли, покатилась по серой земле, основательно расцарапав бедро и ладони о выпирающие камни. Безуспешно и судорожно пыталась вдохнуть, со всхлипом втянула воздух ртом и сразу же закашлялась от горького пепла. «Что она здесь делает, все же должны быть на скалах!» — промелькнула недовольная мысль у Ринглина, и без того безрадостно наблюдавшего отступление своего войска. Впрочем, никакое недовольство не помешало ему расправиться с пытавшимися взять его в кольцо орками и броситься к ней на помощь. Орк надвинулся на эльфийку, замахнулся длинным мечом… Тэри взвизгнула, тщетно пытаясь отползти, схватила клинок, но не удержала его в вывихнутой руке. Эльф светлой молнией метнулся между ними, упал на колено и, вскинув меч над головой, но остановил тяжелое лезвие. Клинки высекли искры, оскорбленно заскрежетали… Тэри, собравшись с силами, быстро откатилась в сторону. Орк был в два раза шире и гораздо выше эльфийского военачальника. А вот насчет опыта… Ухмыльнулся, решив, что легко расправится с хилым противником и закончит с рыжей выскочкой, сумевшей достать его, пусть и легко. Он не торопился — обходя по кругу, приглядывался к эльфу. Сделал пару выпадов. Военачальник пока не атаковал, лишь небрежно отражая удары, и наблюдая за размашистыми, резкими движениями врага. Тот полоснул по ногам слева, не достал и зарычал от досады: лесной эльф легко перепрыгнул через шипящее, будто в негодовании, лезвие и тут же отклонился от клинка справа, прошедшего прямо над ним. Обычный прием — смешно было бы попасться! Подождал, отбив еще пару-тройку ударов, сбросил шлем, закрывавший обзор и только мешавший ему сейчас. Улыбнулся и, когда тот ринулся в атаку, сделал обманный финт, заставив его открыться. Ударил по бедру, пробив доспех, и вторым ударом — по запястью враз ослабевшей руки. Великан завыл, озираясь, зажимая целой рукой культю, но кровь из рассеченных жил все равно текла у него между пальцев. Ринглин пронзил его мечом, чтобы точно не помешал, и бросился к Тэри, откатившейся под останец и судорожно сжавшейся у его подножия. — Что ты здесь забыла, глупая! — недовольно вымолвил он, прощупав руки и бок эльфийки — ничего смертельного — сильный вывих и, судя по всему, трещины в кости и в ребрах. — Я… помочь хотела, — вздрогнув от его прикосновений куда сильнее, чем от ударов орка, ответила Тэри, не сводя с него глаз. — Мне не грозила опасность, — сухо произнес Ринглин. «Ну почему эти неразумные вечно лезут в самое пекло?» — проскользнула на задворках разума мысль, и он, усмехнувшись, договорил: — Ну, не более обычного… — Конечно! Подумаешь, орк ударил бы тебя в спину! Хоть раз в жизни поберегся бы! — воскликнула Тэри, обожгла его отчаянным взглядом и отвернулась, скрывая слезы. И заполыхавшие огнем от резкого движения раны были тут совсем не причем. Военачальник оторопел. Значит, ему не показалось… Он всегда старался держаться с Тэри — гордой, яростной, неудержимой Тэри, чем-то неуловимо смущавшей его, Тэри, будто сотканной из живого пламени! — очень отстраненно и строго, только как командир с воином, начальник — с подчиненным. Особенно когда приметил взгляды, что бросал на нее Леголас. Вот уж кому Ринглин точно не станет переходить дорогу! — Ты продержишься? — Да. Не волнуйся за меня! Уходи, ты им нужен… — прошептала Тэри. Вне себя от беспокойства, она проводила Ринглина взглядом, поминая всех Валар и Майар, прося сберечь ему жизнь в этом безумном побоище. Военачальник оглянулся и заметил вовремя подоспевшего Трандуила с охраной. Значит, раненого принца и девушку можно спокойно оставить на их попечение. Король же приказал гвардейцам отнести раненых к целителям, сам же двинулся за Ринглином. Тот обрадовался решению короля: меч Орофериона многого стоит, да и эльфы вдохновятся. Даже если выиграть битву не удастся, надо спасать тех, кто еще жив. И Ринглин поспешил вперед, туда, где решался исход сражения. И, похоже, решался не в их пользу. Яркое солнце выглянуло из-за туч, заставив его улыбнуться. Раздумывать было некогда. Там, впереди, погибали его воины, его эльфы… Он отмахнулся мечом от шальной летучей мыши и с криком ринулся в бой, позабыв обо всем на свете, отдавая все свои силы, весь опыт и мастерство. Он выкладывался в отчаянном усилии до последнего — насколько мог и чуть больше — и в безумии последнего боя готов был зайти за ту грань жизни и смерти, откуда уже не возвращаются, даже вырвав у судьбы победу.***
Солнце било в глаза, но не мешало бегущим с развалин Эребора гномам ломать сопротивление орков. Казалось, чаша весов в этот день еще могла склониться на сторону Подгорного Народа. Больг был далеко впереди, но его было видно сразу, так выделялся он среди других орков: огромного роста, вооруженный до зубов, он восседал верхом на варге, сила и злоба которого были под стать хозяину. Жгучая ненависть ко всему гномьему племени, радость осуществления заветного желания — уничтожить всю подгорную расу, а прежде всего — Короля и любого из рода Дьюрина — обуревала Больга. Всё тело его, состоявшее, казалось, из одних только бугристых мускулов, покрывали причудливые шрамы, придававшие ему ещё более устрашающий и свирепый вид. Свою ярость и свирепость Больг направлял и на чужих, и на своих. Иначе не тянулся бы за Больгом почти ощутимо темный шлейф — смерть поджидала в его тени всякого рискнувшего попасться под руку главному орку… Он издали выхватил Торина взглядом и ринулся к нему, сметая все на своем пути. Король-Под-Горой тоже спешил ему навстречу: Оркрист пел песню смерти, рассекал доспехи, разбивал оружие, легко, как пламя, проходил через вражью плоть… Орки отскакивали, обожженные и ослепленные ясным синеватым светом клинка, пораженные его бритвенно-острым лезвием. Каранлах яростно пламенел в руке у Жанны, вторя мечу в руке гнома; в этой песне у древнего меча была своя партия, не менее страшная и прекрасная, чем та, что пел Оркрист. Они прорывались вперед, оставляя позади себя широкую полосу тел орков, все быстрее и быстрее, забыв про усталость, не чувствуя боли от полученных царапин, не обращая внимания на пропущенные удары — не всегда они успевали отбить вражьи клинки, но пока их спасали искусно сработанные доспехи. Зато их мечи молниеносно наносили удары снизу, сверху, с разворота… Торин и Жанна поддерживали и страховали друг друга, и бой их все больше походил на совместный танец. Отряд гномов пробивал оборону орков, круша все вокруг, и ни самое грозное оружие, ни злобные варги, ни явный численный перевес врага уже не могли остановить их. Люди и эльфы спешили присоединиться к ним. Наконец, два предводителя противников встретились в гуще битвы, и все: и свои, и чужие — расступились почтительно, освобождая им место для боя и не смея мешать их смертельной схватке. Секунда затишья… Испепеляющие взгляды, пара шагов навстречу… И тут же сверкание острых мечей, звон яростных ударов разбили внезапную тишину. Мир вокруг дерущихся вождей замер: сгладились звуки боя, стих ветер, и даже солнце как будто застыло над горизонтом. Но не было в этой неподвижности беспристрастия: светило словно старалось ослепить орка, воздух отказывался поступать в его легкие, окружающее молчание дезориентировало его. Ради честного поединка он дрался пешим. Свирепый варг его, однако, попытался достать Подгорного Короля зубами, за что отхватил хороший удар в бок, и теперь, поскуливая, зализывал рану. Больг был куда выше, крепче и мощнее гнома, но у Торина было то, чего не было у предводителя орков — не только ярая, слепая ненависть, но и страх за своих подданных и союзников, боль за убитых родичей и друзей, любовь к женщине, отважно сражавшейся рядом, готовой разделить его судьбу… И Эребор — вечно зовущая к себе, казавшаяся потерянной навсегда родина — высился сейчас за его спиной. Снова лишиться родины — хуже смерти! Он отражал удар за ударом, наступая на врага и улыбаясь ему в перекошенное от злобы лицо. Оба соперника истекали кровью из многочисленных ран, и непонятно было, кто задет сильнее, как ни вглядывались невольные свидетели схватки смертельных врагов. Наконец орк рухнул, сраженный страшным ударом, пробившим доспех и пронзившим его черное сердце. Но следом упал и король гномов — слишком зол был Больг, чтобы умереть мгновенно. Он успел достать противника последним взмахом своего тяжелого клинка… Стон пронесся по полю битвы — гномы отступали, люди были почти раздавлены, даже эльфы понемногу сдавали позиции, ибо потери становились все чудовищнее с каждой минутой. Жанна огляделась — казалось, еще миг, и злобные твари победят, всюду принесут хаос и разрушение, уничтожат самую надежду на хорошее, накроют черной тенью мир, ставший ей таким родным. Она не смогла сделать главного — она не спасла жизнь Торину, но враг еще не повержен. Девушка на секунду закрыла глаза, пытаясь защититься от разом навалившейся тоски и боли. Она осталась одна во всем мире, теперь уже навечно… Сердце ее было разбито, потеряла всякий смысл и ее жизнь, но не долг! Он не был исполнен. Неужели она подведет своего короля после его смерти? Откуда ни возьмись, огромный черный медведь ринулся на орков и, топча и разбрасывая их, пробился к окровавленному неподвижному Торину. Чудовище выхватило Короля-Под-Горой из-под готовых опуститься клинков, закинуло себе на спину и с устрашающим ревом — орки в ужасе шарахались в стороны — понесло его прочь с поля битвы. Что-то очень похожее на черное отчаяние закралось в душу Ринглина, пригибая плечи к земле, невыносимо утяжелив меч, вынудив приостановиться и почти сдаться под градом вражеских ударов. Бард едва успевал обороняться уже за двоих — гондорец некоторое время назад рухнул прямо лучнику под ноги, заставляя гадать — жив ли, дышит ли ещё и не защищает ли потомок Гириона труп вместо своего боевого товарища? Людей за его спиной осталось совсем немного. Даин, вне себя от гнева и боли, готовился к последней, смертельной атаке. Мертвая тишь опутала долину, будто все на миг затаили дыхание в ожидании чего-то. — Балин, прикрой их! — спокойно сказала девушка, и он услышал ее. Седобородый гном встал над сыновьями Дис, используя все свое недюжинное мастерство, отмахиваясь от орков, увидевших слабину и тут же спешивших добить тяжелораненых принцев. Теперь Жанна была спокойна хотя бы за них. В ее памяти пронеслась вся ее жизнь, все битвы, в которых она участвовала. И горькое знание пришло само. Что-либо изменить она уже не может. Не может ничего, кроме одного. Дева подняла меч, и Каранлах, вспыхнув в ее руках ярким пламенем заходящего солнца, тут же привлек внимание всех воюющих сторон. — Гномы, братья мои! Люди и эльфы, все, кому дорога свобода — за мной! И кинулась вперед, на вражеские копья, забыв обо всем. И сама лютая смерть отступала перед ней в страхе. Двалин прикрывал ее спину, отбивая так и летящие к ней со всех сторон удары. Орки тут же яростно набросились на маленький отряд, стараясь раздавить их массой и заткнуть рот этой дерзкой девчонке. Но гномы встрепенулись, снова почувствовав лидера, и Жанна, словно развевающееся знамя, которое невозможно уронить, или негасимый огонь, звала их за собой, поднимая в атаку самых отчаявшихся, заставляя даже умирающих найти силы для отчаянного сумасшедшего броска или сомкнуть зубы в последней судороге на чужой плоти. Ее голос, обычно такой тихий, подобно грому пронесся над полем битвы, вдохновляя сражающихся и вливая силы в уставших бойцов. Ее пылающий меч был виден издалека. На него и вправду откликнулись все: и люди, и эльфы, и гномы… Шеренги выровнялись, строй сомкнулся и враг перестал казаться таким уж непобедимым. Ринглин улыбнулся ей издалека — ей, ставшей сейчас для него последней надеждой, сумевшей преломить все сильнее сковывавшие его узы смерти, и в ответ на ее зов взорвался новыми ударами, поражая врага, заставляя уже его отступать в ужасе и отчаянии. Эльфы бросились к центру, туда, где сейчас яростно и безрассудно сражалась девушка, сама будто светившаяся отраженным пламенем своего клинка… Бард расхохотался радостно, стерев кровь с лица, крикнув своим наступать, и бросился в атаку с новыми силами. Он тоже любил ее, как своего друга, и сейчас был готов на все ради нее, а уж умереть, сражаясь за правое дело, вдохновленный ею — тем более! Даин бросил своих железных воинов ближе к ней, прикрыть Жанну, да гномы и сами летели туда без команды, вдохновленные ее безумным поступком, видя в ней путеводную звезду и негасимое пламя. Издалека, очень низко стелясь над землей, а потом птицей взлетев ввысь, пропел боевой рог Элронда. Он гнал отряд всю ночь от Дол-Гулдура, узнав об неисчислимых ордах, шедших через пустоши к сокровищам Одинокой Горы. Он обещал Жанне помощь, даже если говорил это самому себе, и не собирался отказываться от своих слов. Тень с багровым сполохом по контуру антрацитовых крыльев, нависшая над Одинокой Горой, истаяла в жемчужном поднебесье. И это было последним, что увидела Жанна, падая на черную родную землю Эребора. А потом, словно чудо или последний подарок судьбы, говорящий о том, что сделано все — возможное и невозможное для победы в этот миг и на этой земле! — с серого неба спустились на помощь гигантские орлы. То чудо, которое сотворить можем только мы сами.