Посвящается «тем, кто сводит с ума без улыбок и слов, стоя рядом и глядя в окна небес».
Восьмигранные шатры эльфийских лекарей во множестве выросли у подножия Эребора и стоять им там предстояло еще долго — пока не уйдет на своих ногах последний раненый. Целители Лихолесья одинаково привечали эльфов, гномов и людей, а лекари Эсгарота, Железных и Синих Гор помогали, чем могли, и учились, отдавая первенство светлому народу. Ринглин щурил глаза, без улыбки слушая разошедшуюся Сорвель и сам себе удивлялся. Почему он не уйдет и не прервет ее? Ни от кого другого он не стерпел бы подобного обращения. Ему было неуютно: холодный ветер пробегался по стенам шатра, шевелил полы плаща, и раны под скрытыми одеждой повязками ныли сильнее. Надо, надо было еще отлежаться. Но он сбежал с койки, как только встал на ноги. И сразу нарвался на Сорвель. — Ты даже не навестил ее ни разу! — та сжала кулаки, словно готова была со злости треснуть чем-нибудь тяжелым. — К своим воинам заходишь каждый день, а Тэри… Она не поправляется. Просто не хочет! Тебе ли не знать, что раны бывают не только телесными! Да он просто не должен был здесь появляться. И думать о Тэри не имел никакого права, особенно так, как в эти, последние дни. Тэри, совсем юная, такая отважная и самоотверженная! Ее невозможно было не полюбить, но военачальник всегда останавливал себя, не оставляя судьбе ни малейшего шанса. Не обращая внимания на то, что Тэри упрямо старалась быть рядом. На тренировках она одного за другим повергала во прах ристалища своих сверстников, молодых ополченцев, лишь бы Ринглин — и никто другой! — занимался с нею. Каким-то образом всегда отправлялась вместе с ним в вылазки по Чернолесью — верно, договаривалась и менялась с другими. И, когда они случайно касались друг друга вне учебного боя, Ринглин старался обернуть все в шутку, лишь бы избавить ее от странного, не свойственного ей смущения. Ринглин сегодня узнал — и совсем не обрадовался узнанному, — что, когда ему грозила казнь, Тэри, забыв про гордость, молила Леголаса поговорить с Лесным Королем, угрожала уйти из жизни, если его, Ринглина, не станет. И непонятно, кому из двоих тогда было хуже… Лесной эльф еще больше стал уважать принца, ни словом ни духом не показавшего, что его любимая без ума от другого. Тем более что тот — можно сказать, его командир и начальник — до недавнего времени вовсе не догадывался о ее чувствах. Или не хотел догадываться. Не мог позволить себе догадаться. Служба, долг и честь — вот и все, что есть и может быть в его жизни. А ведь разгадка была на поверхности — достаточно было взглянуть ей в глаза, как он сделал не так давно у подножия Эребора… — Тэри достойна стать королевой, — вздохнул Ринглин. — И принц любит ее, как я могу… — А это уж ей решать! — непререкаемым тоном заявила Сорвель. — Друг мой, поверь: ты можешь сделать Тэри несчастной до конца вечности, но Леголас от этого не станет счастливее. В делах сердечных все зависит от женщины, а моя девочка сделала свой выбор давным-давно. Так далеко ее преданность короне не заходит! Военачальник, раздираемый противоречиями, с недоверием смотрел на хмурую эльфийку, способную видеть истинную суть вещей. Даже ту, которую он сам скрывал от себя столь долгое время. Он ведь просто не верил, что кто-то может любить его так, что не раздумывая пожертвует ради него жизнью. И не пожелает жить без его любви. — Она ждет тебя, иди к ней! — Сорвель втолкнула упрямца в проем, очень надеясь, что два дорогих ей существа договорятся между собой. И осталась на страже. Ну уж нет, в ближайшее время она не выпустит их из шатра, даже если они будут прорываться силой! И никого не впустит, чтобы не помешали. Тэри, очень бледная и исхудавшая за эти дни, с перевязанной рукой, лежала, свернувшись комочком, безразлично уткнувшись взглядом в полотняную стену. Она не желала ни есть, ни выздоравливать. Не разговаривала даже с приемной матерью. Вместо серого шатра она видела только дым пожаров, взмах меча над головой и глаза Ринглина, спасшего ее жизнь — и вернувшего ей жизнь за ненадобностью. При этом воспоминании всякий раз душу ей переполняло отчаяние, сердце терзала боль, судорога перехватывала горло, не позволяя взять себя в руки. Она все сказала и все увидела… Он отказался от нее. Зачем жить, если нет надежды?.. Но тут она услышала шорох знакомых шагов. Очень осторожно и тихо она повернулась — и глаза ее расширились и просветлели, из темно-ореховых стали золотистыми, но смотрели с таким удивлением, словно Тэри не верила, что вновь видит Ринглина подле себя. Свежий ветер ворвался в шатер, разметав легкие пряди гостя. — Как ты? — Ринглин легко присел рядом и, взяв ее за руку, улыбнулся слабой, виноватой улыбкой. Непривычно, загадочно. Что-то изменилось в нем: в глазах его больше не было льда, и эта яркая зелень, давно знакомая и любимая ею, походила сейчас не на покрытые инеем иглы сосен, а на первую траву, омытую весенним ливнями. — Уже лучше, — прошептала девушка, изо всех сил пытаясь не расплакаться. Быстро провела рукой по волосам, жалея, что не привела себя в порядок. Она и не надеялась, что ее командир заглянет сюда по доброй воле. Наверное, он все еще снится ей, этого просто не может быть на самом деле! Ну, раз это греза, то все можно, и Тэри сделала то, о чем давно мечтала: всхлипнув, жадно притянула к себе его руку, сжала пальцы, прикоснулась сначала горячими, как в лихорадке, губами, потом прижалась прохладной щекой, закрыв глаза от нахлынувшего, невообразимого еще пять минут назад счастья. — Я думала, ты никогда не придешь, я думала… — ее голос звенел серебром от волнения, рассекая тишину, окутавшую их. — Тшш… Не надо плакать, моя воительница, — эльф улыбался, в его взгляде, обращенном к ней, как солнце сквозь листья, искрились забота и нежность, и Тэри чувствовала, что начинает оживать понемногу. Вытер слезы, бежавшие по ее лицу, все еще не веря судьбе, за что-то щедро наградившей его великой любовью. Пожалуй, у него нет сил отказаться от этого дара… Никому он ее не отдаст, ни принцу, ни самому королю! Не удержавшись, сломал так тщательно возведённые барьеры — поцеловал ее, поймав вздох, лишь на секунду прикоснувшись к нежным губам, чуть дрогнувшим в ответ, но это простое, мимолетное прикосновение сказало военачальнику гораздо больше длинных и подробных речей, придуманных чужими устами фраз, рождённых в чужой душе образов — он больше никогда и ни за что не отпустит свою возлюбленную! Тэри трепетала, будто пойманная бабочка, ее глаза излучали ясный свет и дарили душевное тепло, и эльф обнял ее, притянул к себе уже основательно, отринув сомнения всякого рода: что он может ей дать, хватит ли его любви и нужен ли ей именно такой супруг. В его глазах она всегда будет королевой! — Даже не вздумай сбежать. Прими к сведению, что разомкнуть объятия я намерена только после смерти. Тэри рванула зубами мешавшую завязку на плече. Устроившись поудобнее, обвила его шею руками. — Надеюсь, мы не дойдем до такой крайности, — со смехом ответил Ринглин, и Тэри поразилась, как звонко зазвучал его голос. Она не помнила, чтобы он смеялся хоть когда-нибудь! Надо будет чаще веселить его в будущем. Посерьезнев, эльф снял серебряное витое кольцо с прозрачным камнем, протянул его Тэри: — Это все, что у меня есть. — Мне нужен только ты, — почти успокоившись, важно заявила Тэри. Надев скромное украшение, поцеловала и камень, и Ринглина — по очереди. «Да, — подумала она, — кольцо — это уже хорошо». Зная своего эльфа, который много думал, но мало говорил, она понимала, что для него подарок равносилен признанию в любви. О большем и мечтать нельзя! Она сама ему все скажет… За двоих. «И ни феи небес, и ни духи земли никогда разлучить не могли, никогда не могли разлучить нас с тобой, обольстительной Аннабель-Ли», вспомнилась Ринглину недавняя баллада, показавшаяся такой странной при первом прочтении. И если Леголаса, с большой натяжкой, конечно, еще можно было назвать «феей небес», то что же тогда «духи земли»?..***
Хрустальные стены замка дрожали от возмущения. — И чего ты достиг? — шелест листвы больше напоминал рваные порывы ветра перед бурей. — Чего?! Он все просчитал! Умник. Они умирают. Она умрет чуть позже, вот и все. — Не зуди. Она могла все изменить. Я знаю, — стучали стеклянные шарики. — Она должна была выжить в любом случае. Хотя бы она. Ее дело — служить, а не любить. У нее железное сердце. Клятва — это хорошо, это правильно. Не знаю, с какого момента все пошло не так. С какого-то момента все изменилось. — Да все не так! — недовольно зашуршали листья. — С самого начала — все было не так. Она не будет жить без него. И если у нее сердце из железа, то это явно мифрил. А ведь я просил, я умолял тебя дать ей покой! — Мифрил, говоришь? Сердце короля… Мы с тобой видели многое. Мы видели почти все. Люди! Они не принадлежат ни светлым, ни темным силам, они способны на самые низкие и самые высокие поступки! Мы с тобой видели рождение этого мира и увидим его конец, уйдя вместе с ним. Люди… иногда они могут стать сильнее нас. Сильнее смерти.***
Роак, нахохлившись, грустно сидел в изголовье Короля гномов. Временами касался его щеки крылом, как кончиками пальцев. Синее кольцо в золотой оправе печально темнело на пальце Владыки Ривенделла, словно говоря о том, что даже магия древних бывает бессильна. Элронд, нахмурившись, с тяжелым вздохом ответил Даину: — Его племянники скоро смогут ходить, а эти двое… После таких ран не выживают. Я сделал все, что мог, и Оин тоже, а он, мастер своего дела, использовал самые древние и действенные снадобья, найденные в Эреборе. — Но наш король не обычный гном, да и она не простая девушка, — упрямый Даин не хотел терять надежду и со злостью дергал себя за бороду. Только ни Торин, ни Жанна не приходили в сознание. Все были ранены в этой битве, легко и не очень, даже Бильбо досталось по шлему случайно прилетевшим камнем, а маг ходил с перевязанной рукой — хоть и был вполне доволен всем произошедшим. Даин, подумав, что есть вещи, понятные и нужные только гномам, спросил: — Может, Сердце Горы вернет его к жизни? Балин и Двалин, стоящие подле, обрадованно переглянулись. — Аркенстон? — вздохнул Элронд. — Я подумал про него первым делом. Вложил в руку… И Оркрист рядом. Почти ничего — он лишь сжал и то, и другое, а потом отпустил. Словно сделал, что должен. Ради Эребора он пошел на смерть. Нужно что-то, ради чего он станет жить. Попробуй еще поговорить с ним! — Вообще-то, — неторопливо начал Балин, — когда Жанна вернула Великий Алмаз, Торин был настолько рад видеть её живой и здоровой, что не взглянул поначалу на камень. Глоин забрал его у короля людей. — Жанна… — раздумывал Владыка Ривенделла. Прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то — то ли к перестуку шариков, то ли к шороху листьев. Долго молчал. Потом шепнул не слишком понятно: — Чистое золото и ясная синь только и могут дать в итоге животворящий зеленый. Гномы с удивлением внимали его словам. Элронд уверенно закончил: — Принесите ее сюда. Только осторожно! Железностоп, отбросив секиру, метнулся в соседний шатер и тут же вернулся с Жанной на руках. Голова ее была сплошь обмотана повязками, из-под которых едва виднелись глаза, обведенные черными кругами, заостренный нос и бескровные губы. Двалин нахмурился: — Я говорил Торину, еще в Ривенделле — люди не держат клятв… Ошибался. — Для своих подданных и своего рода Торин сделал больше, чем мог, — морщась, сказал Балин. — Что его вытянет из чертогов Махала? Элронд вложил узкую кисть девушки в широкую ладонь гнома и сжал их.***
Жанна вновь оказалась в Эреборе. Наверное, это было очень давно, решила она, осматриваясь. Верно, ведь Торин хотел показать ей свое царство в период расцвета! Те же резные колонны невероятной работы из полупрозрачных, словно светящихся камней, те же дивной красоты высокие переходы над бездной, созданные гениальными подгорными строителями и дышащие сдержанной силой и мощью. Только все вокруг было ярко освещено, и убранство залов притягивало взор, завораживая и маня к себе изысканностью и достоинством. Гномы неторопливо ходили вокруг нее, словно не замечая… «Нет, это вряд ли прошлое», — тут же подумала она, увидев Балина и Двалина, беседующих в галерее и посматривающих вниз. Рядом с троном встречали кого-то король и королева Подгорного царства. Жанна вглядывалась до боли в глазах, но никак не могла разглядеть, кто это! Лица стирались, их черты плавали, даже цвет волос менялся от смолянисто-черного до ярко-золотого. Но ей нужно спешить, ей очень, очень важно успеть, и Жанна заторопилась вниз по крутым лесенкам. Еще ниже, чем были они когда-либо, спускалась она, ниже, туда, где нет ничего, кроме корней гор. Сумрак и холод, царящий здесь, подступал к самому сердцу, прерывая дыхание. Пар вылетал изо рта и падал на каменный пол тихим шелестом невесомых прозрачных льдинок. Все ниже и ниже спускалась Жанна, проводя рукой по рисункам стены — королевским рисункам. Ступенькам, казалось, не будет конца. Но вот наконец они закончились, широкие двери со сверкающим узором сами распахнулась перед ней, и там… Сердце горестно сжалось. Посреди громадной залы полыхал костер, отбрасывая мертвенные блики. Ледяной, подумалось Жанне, хоть и не бывает ледяных костров. Холоден был этот вечный огонь и печален… Белое у основания пламя, переходя в ярко-синее, закручивалось призрачными лиловыми языками. Серебряные снежинки сполохом искр взлетали, уносясь под высокие своды, а оттуда еще выше, в холодное зимнее небо, видимое в круглое отверстие посреди потолка. На земле, по раскручивающейся спирали, все дальше и дальше от огня располагались троны, каменные троны, и в каждом из них сидело по гному. Молодые, старые... но над всеми ними пламенели короны. Жанна бросилась вперед, ведь в первом, самом ближнем от костра, сидел Торин — ее король, ее жизнь, ее единственная любовь. Он, нахмурившись и подперев рукой подбородок, смотрел в огонь, не отрываясь и словно не видя ее. Огромные поленья, покрытые иглами инея, потрескивали от невыносимого холода, но не сжигались и не менялись. Как и ничто здесь. Гном был в походной одежде, в которой Жанна встретила его на Пустоши, у границ далекой Хоббитании. Как давно это было, целую вечность назад! Жанна подошла совсем близко, откинула густые темные волосы в серебряных нитях с высокого, нахмуренного лба, провела кончиками пальцев по дорогим чертам, навсегда запечатлевшимся в ее памяти. Он был холоден, но жив! Правда, Король-Под-Горой так и не повернулся к ней. Тяжело подняв голову, он наконец промолвил: — Как там племянники? Голос Короля-Под-Горой был низок и мрачен, словно горная лавина прокатилась по залу. Гномы зашептались в отдалении. — Они поправятся. — Это хорошо… — едва слышно ответил он и опять замолчал надолго, уставившись в костер. — Пойдем отсюда, — жалобно позвала Жанна. — Зачем? — удивился Торин. Слова его падали медленно и глухо. — Я сделал все, что должен… А править будут другие! — Хорошо, пусть так, — Жанна присела рядом, обняв колени по дорожной привычке, и опустила на них голову. — Твое слово — закон. Было тихо, лишь снежинки костра, улетая в небо, шелестели тихим шепотом равнодушных звезд. Гномы, восседавшие в креслах, косились на Жанну. Двое сидящих поближе, облокотившись о троны, переговаривались о чем-то: один — без глаза, другой — в странном наряде из сверкающих ромбов. Рядом с ее королем, по левую руку, находился совсем еще молодой гном, похожий и на него, и на Кили. Голубоглазый, с темными, как у брата, волосами. Он посмотрел на нее и на Торина, но не тронулся с места. Молча и грустно. — Почему ты все еще здесь?! — гневно молвил король, повернув к Жанне голову. — Уходи отсюда! Иди к свету! Он был страшен, глаза в отблесках ледяного пламени казались фиолетовыми, как аметисты, и Жанна в обычное время с радостью и удовольствием выполнила бы его приказ. Но не теперь… — Не сегодня! Я просто не могу, — она светло улыбнулась ему. — А ты забыл кое о чем в этом холоде. Он опять недовольно покосился на нее, ничего не ответив. — Да что ты здесь делаешь? — осмелилась спросить Жанна. — Смотрю за временем, наблюдаю за вечностью… — Вечность подождет! — улыбнулась она еще раз. — Как и я, мой король. Торин был не похож на всех в этом зале. Он живой, как и Жанна. Пока! Все это ненадолго. Холод от мертвого костра тихо окутывал ее, даря покой. Глаза слипались, голова клонилась и она уже не чувствовала окоченевших ног, когда кто-то резко дернул ее за руку, заставив подняться. — Упрямая девчонка! — Торин сердился, покинув свой трон. — Зачем ты пришла сюда? Пальцы онемели, ресницы сковало льдом, губы растрескались и едва шевелились, но она должна была договорить. — За тобой, мой король, и я не уйду одна. Или останусь здесь навсегда. — Здесь так тихо и спокойно! И брат рядом. Но Жанна, тебе здесь не место! Гном нахмурился. — Ты всегда заставляешь делать выбор, который мне не по душе. — Разве? Я ничего не прошу у тебя. — Вот именно, ничего, — прошептал гном, — мое сердце и так твое, только разум принадлежит долгу. — Но ведь долг исполнен, мой король. Неужели ты думаешь, они будут возражать? — удивилась Жанна. — Скажи ему, Фрерин! — Она права. Иди, Торин, беги отсюда, — прошелестел сухой голос. — Не торопись назад… Я не могу уйти, а ты можешь и должен, теперь твой долг — править, а долг сильнее смерти, тебе ли не знать. Здесь нет времени, и я буду ждать тебя, сколько потребуется… брат мой! Все пропало, и Жанна почувствовала, как внезапно стало жарко. Она вскочила бы, если бы сильные руки не удержали ее за плечи. — Торин! — ей казалось, она кричит, но из пересохшего горла вырвался лишь жалкий всхлип. — Он очнулся, успокойся, девочка, теперь все будет хорошо. «Это же голос Элронда, откуда он здесь?» — не веря себе, думала Жанна, глядя сквозь ресницы на знакомое лицо с твердыми чертами и темные глаза полуэльфа, склонившегося над ней. Она, захлебываясь, выпила горечь, что ей дали, и опять провалилась в забытье, только на этот раз безо всяких сновидений.***
— Вы не видели Барда? Девушка с золотистыми волосами, убранными в две косы по обычаю Дэйла, ходила меж шатров под стенами Эребора. На берегу Долгого Озера, едва придя в себя, Ингрид сразу стала помогать Сорвель во врачебных делах — больных в эльфийском лазарете хватало на всех. Недоверчивая эльфийка осторожно проверила девушку на владение магией — но нет. Да и недоступна магия людям Средиземья. Как же так получалось, что больные у Ингрид поправлялись словно не только от ее ухода, но, казалось, и от звука ее голоса, и от самого ее присутствия? Эльфийка не могла нарадоваться на свою новую помощницу. И не сказала главного Барду, который в поисках девушки метался по лагерю — пусть сама его обрадует. Но подсказала, где ее искать, неодобрительно покосившись на несвежую повязку. Бард стремительно подбежал к Ингрид и остановился. Обнял ее со спины, словно боясь навредить. Ингрид вздохнула радостно и спокойно, прижавшись к нему всем телом. Бард, помедлив, осторожно развернул ее к себе, вглядываясь и не веря. — Как ты… как ты себя чувствуешь? — Гораздо лучше, чем раньше! Затаив дыхание, он целовал любимое лицо, которое уже не чаял увидеть. Сжимал золотую сеточку, слетевшую с ее волос на крыше ратуши. А Ингрид… словно еще похорошела — если бы это было возможно для нее — и, казалось, сияла собственным светом. — Ты не будешь возражать, если мы останемся? — Боюсь, мой супруг, мы теперь просто не сможем уехать! Ингрид со счастливой улыбкой смотрела на него, словно намекая на что-то. Покачав головой, она взяла его руку и прижала к животу, не находя слов. Он понял. Просто не мог поверить сразу… Земля качнулась под ним, и он упал на колени перед Ингрид, чуть не плача от счастья. Это невозможно, невыносимо! Только не для него, не в этом мире! Его дорогая жена, живая и здоровая… их будущий ребенок. Их Новый Город. Все поменялось в его жизни за столь короткий срок. Или он сам смог все изменить? .. Город людей заложат на месте, свободном от зла, и он больше не будет обременен чернотой и корыстью. С помощью гномов Бард воплотит мечты отца и брата на родине, которая, как Эребор, дождалась возвращения своих обитателей… Бургомистр приехал последним. Что-то долго рассказывал новому главе Дэйла, единогласно выбранному старыми людьми Эсгарота, одобрительно похлопывая по плечу… Бард молчал. Он так мечтал об этой встрече, но теперь все поменялось для него — ненависть и жажда мести, сжигающие душу, остались в прошлом. Теперь ему было ради чего жить. Но прощать он не собирался… Ведь есть кое-что похуже смерти — ему ли не знать? — Беги, — наконец произнес он. И бросил мешок с золотом. Тридцать монет, немалые деньги. Этого хватит на долгую жизнь и безбедную старость. Везде — кроме города его предков. Пусть бургомистр попробует на вкус изгнание. — Что? — Беги прочь отсюда так быстро и так далеко, как только сможешь! И если я хоть раз увижу тебя в этих краях… Продолжение не потребовалось — бургомистр схватил деньги и выбежал не оглянувшись, даже не спросив, что и про кого ему известно.***
Не прошло и месяца скитаний, как бургомистра снова предали! Он выхватил у бывшего бургомистра мешочек с деньгами: — Думаю, мне они пригодятся больше. — Ты убьешь меня? — трясущимися губами вымолвил бургомистр. — Зачем мне пачкать об тебя руки? — насмешливо протянул стражник, бросил взгляд за его спину и пришпорил коня. Бургомистр оглянулся и закричал от непереносимого ужаса. Сзади, ухмыляясь, приближались гоблины Мглистых гор.