SKY

      — Кто? — спрашивает знакомый голос.       — Миша, — тихо отвечаю.       Замок щелкает. На пороге стоит человек, с которым я готова провести всю свою жизнь, состариться и умереть, держась за руки. Ради которого я сделаю все и даже больше. Он смотрит выше меня, в никуда.       — Здравствуй, — равнодушно говорит он, — проходи.       Я вхожу внутрь. Чейс запирает дверь и идет за мной.       Я прохожу на кухню. В его квартире царит жуткая атмосфера, от осязания которой хочется умереть. Как и от осознания того, что мужчина, в котором я отчаянно нуждаюсь, старательно меня отталкивает.       — Как твои дела? — спрашивает Чейс, устраиваясь на стуле в стороне от меня.       — Хорошо. Сегодня утвердили печать нового перспективного автора.       Чейс усмехается, отворачиваясь к окну. Я почему- то знаю, что не от равнодушия он так поступает.       — Как ты? — спрашиваю я.       — Нормально. Все хорошо, спасибо, — что я и ожидала в качестве ответа.       Где-то внутри зарождается привычная боль. Она появляется только тогда, когда я здесь, с ним.       Я хочу сделать для него хоть что-то. Но даже не знаю, почему он не видит.       — Позавчера ты принесла новое молоко, — неожиданно говорит Чейс. Я вздрагиваю, — ты думала, я не замечу?       — Извини, старое прокисло, — пробормотала я в ответ.       Он закашлялся. Чертова пыль. Чтоб у соседки руки отпали!       Я дала себе обещание, что сама буду потихонечку убирать здесь.       — Я купил его только вчера, — в голосе Чейса появились нотки злости и его неизменное чувство собственного достоинства.       — Его срок годности истек четыре дня назад, — я стараюсь отвечать спокойно и не плакать.       Он долго молчит. Невидящие глаза смотрят вдаль и никуда.       — Не думаю, что тебе стоит приходить сюда, — бросает он. Встает, — это бесполезная трата времени.       У меня из рук падает банка с апельсиновым джемом.       — Что?       — Я не думаю, то тебе стоит приходить сюда. Ты наверняка устаешь после работы. Езжай домой, — Чейс говорил равнодушно. Но я слышу что-то такое, какие-то интонации, от которых в том месте, где находится душа, что-то приятно стучит.       — Я не устала, Чейс. Все в порядке.       Он поворачивает голову ко мне, но все равно не смотрит.       — Миша, я не нуждаюсь в помощи, — продолжает он куда более грубо.       Я молча достаю еду из сумки и думаю о том, что снова буду рыдать, сидя под его подъездом. Мимо будут идти люди и думать, что я сумасшедшая. А я буду выть, размазывать слезы по щекам, как шестнадцатилетняя девчонка. Все подумают, что меня бросил очередной ухажер и никто не узнает кошмарной правды. И пусть.       — Миша, уходи. Все. Уходи отсюда, — Чейс отбирает у меня пакет с печеньем и швыряет в сторону. Я оторопело смотрю на него и на рассыпавшееся по комнате печенье.       — Уходи! Оставь меня в покое! Ты не нужна мне! — Чейс одной рукой смахивает все со стола и с гневом смотрит на меня.       Я давала себе обещание, что никогда не буду унижаться перед мужчиной. Я нарушила его пять лет назад. Я думала, что только сейчас его нарушаю.       Я падаю на колени. Чес уже собирается уходить. Я стою внизу и вижу, как по его щекам катятся слезы. Я вцепляюсь в его ногу.       — Пожалуйста. Пожалуйста, не надо. Не гони меня, — я стараюсь не плакать, но получается чертовски плохо.       Он замирает. Он смотрит по сторонам невидящим взглядом.       — Перестань, — говорит Чейс спокойно.       Я тихо плачу, но не отпускаю его.       — Я прошу тебя. Не гони. Меня. Не гони меня.       — Идем, — он поднимает меня и ведет в комнату. На диване валяется куча вещей. Он смахивает их на пол и садит меня. Потом спешно вытирает слезы, отвернувшись в сторону. Оборачивается ко мне. Слепые глаза смотрят неизвестно куда и одновременно в душу.       — Миша, ты зря теряешь время. Я знаю, что я обуза. Я не нужен никому. Никто не захочет всю жизнь возиться с инвалидом, — господи, у него дрожит голос. Я уверена: я — первый человек, перед которым Чейс открывает душу.       — Перестань. Умоляю, перестань. Это неправда!       — Это правда, — убеждает он меня, — никому не понравится водить меня везде за руку и помогать совершать элементарные гигиенические процедуры, как душ и бритье.       Я заметила, что Чейс очень давно не брился. Если бы он только позволил…       — Теперь я попрошу тебя, — неожиданно он сжимает мою ладонь, — не изводи себя. Я затяну тебя на самое дно. Я…       — Замолчи! — кричу я, — замолчи! Хватит! Перестань нести чушь!       Чейс ошалело смотрит на меня. Впервые за все это время его взгляд, пусть и пустой, направлен на меня.       Я знаю, что я должна ему сказать. Но я не уверена, что ему это нужно.       — Ты говоришь, что трачу время, да? А как быть с тем, что не могу без тебя? Что делать, если ты — единственный в мире человек для меня, единственный парень? Что, если я готова ради тебя на все? Что, если я люблю тебя?!       Его рука вздрагивает, все еще сжимая мою ладонь. Он в замешательстве, коего не испытывал никогда.       Он молчит. И все, что он думает, написано у него на лбу.       — Ты думаешь, что я издеваюсь? Тогда зачем я пять чертовых лет приходила к тебе и хоть как-то хотела помочь? Почему каждый раз, когда ты выгонял меня, я выла под твоим подъездом и умоляла все высшие силы, чтобы ты больше этого не делал?       — Прости меня, — шепчет Чейс, опуская голову, — ты святая женщина.