Через тернии

— Ты можешь меня забрать? Нам нужно поговорить. Сегодня. Не хочу держать все в себе, становиться хранителем этой тайны, я не должна была этого знать. Отец не выходил из кабинета, разговоры затихли, и, подойдя к двери, я прислушалась, пытаясь разгадать тайну звуков за закрытой дверью. Вот он налил настойку в стопку и бутылка ударилась о стол, щелчок зажигалки — закуривает — скрип ящика в столе, шелест бумаг, а дальше громкий стук. Что-то большое и твердое упало на пол, удар и глухой звук от соприкосновения кулака с поверхностью стола. Собралась с силами, постучалась в дверь два раза, оставил без ответа. Пытаюсь открыть дверь, ручка опускается вниз, но попасть в комнату не получается. Закрыто изнутри. — Агата, я занят, — громко и беспокойно произнес отец, заметив попытки открыть дверь. — Что ты хочешь? — чувствую его сбитое дыхание, слова вылетают с надрывом. Становится противно горько от ощущения его боли. Я прислонилась к двери спиной, медленно сползая на пол. Еще немного, чувствую, как становлюсь не в силах сдерживать эту гадкую кашу внутри, она подступает в горлу, противно и кисло, хочется вывернуть себя наизнанку, вырезать эту червоточину. — Пап, я хочу поговорить, — сглатываю, проталкивая ее назад, она сопротивляется, рвется наружу, ноет и дерет горло. — Тебе плохо? Мне тоже, — выдыхаю, накатывает бессилие, слабость, ноги становятся ватными, глаза свинцовыми. Затылком чувствую, что отец за дверью безмолвно ругается, одними губами четко выговаривая каждое слово. Он делает так всегда, когда злится, и я, даже не смотря, могу ощутить это, услышать его движения губ. — Прошу тебя, Агата, уйди, — произносит папа, отрезая страховочные тросы, и я, раскинув руки, лечу вниз с обрыва, медленно, но так стремительно. — Я не хочу тебя видеть, — падаю спиной о камень. Внутри все оборвалось. Телефон зазвонил, когда я сидела у себя в комнате, пытаясь найти причину такого его поведения. Что могло произойти за этот месяц, за его неожиданное отсутствие, что так сильно разбило его. Кисляк ждал меня внизу, двор был освещен плохо. Рядом с подъездом два кашляющих тусклым светом фонаря. Машина Андрея ярким пятном мигала фарами в густой тьме двора. Я села на переднее сидение, встречаясь взглядом с Кисляком, задумчивым и недовольным нашей поздней встречей. Хорошо, что не отказал. — Рассказывай, — без приветствий начал Андрей, включив свет на верхней панели салона. — О чем хотела поговорить? Начинаю переживать, когда в голове всплывают все сомнения, как в игровом автомате выскакивают мыши из лунок, и каждая норовит остановить все, не говорить ничего, поддаться собственной трусости. Стучу по каждой молоточком, заставляя себя вновь принять это непростое решение. — Я сегодня услышала то, что не должна была, — начала издалека, пытаясь понять реакцию Андрея на мои слова. Поймет ли он сразу, разозлится, будет испуган. От моей фразы Андрей нахмурил лоб, прищуриваясь, будто видел меня нечетко. — В баре, когда ты сидел с Мариной, я хотела подойти к вам и… — я начала запинаться, в поисках подходящих слов, трусливо разбегающихся по голове. Кисляк выдохнул, но не с облегчением, а скорее наоборот, кислород из его легких вытеснило напряжение, повисшее между нами. — Марина беременна, — он раздраженно прервал меня, закончив длинную и бессвязную мысль одной точной фразой. Я кивнула, опустив голову, не смотря в глаза Кисляку. — Щуке хочешь рассказать? — Я нет, — подняв голову, я замотала головой, прикусывая нижнюю губу. Это не моя жизнь, я не должна лезть в нее, даже желая лучшего своему другу. Не хотелось рыться в грязном белье, но очень хочется быть честной, в первую очередь перед Андреем. — А ты будешь? — Нет, — отрезал Кисляк, открывая свое окно, его взгляд и голос смягчился, он перестал ощущать во мне угрозу своей тайне. Я почувствовала в нем что-то беспокойное, но доверяющее мне. Мы не были друзьями, редко общались после тренировок, но не упускали возможности подколоть друг друга. И эта ситуация может обернуться, как разрывом всех отношений, так и стать толчком к дружбе. — Сделает аборт, и разойдемся, как в море корабли. Нам с Щукой еще играть. — А ему с ней жить, — выпалила я, едва Андрей выговорил последний слог. — Так нельзя. Вы будете все время его обманывать? — Титова, тебя Костров укусил? — Кисляк напрягся, видя, как колеблется во мне желание оставить все услышанное в тайне, и непрактичная честность, грозящая большой ссорой ему и Щукину. — Какие все правильные. Да, я урод моральный, но Щука мой друг. А с Касаткиной было один раз и прошло. Мы замолчали оба, думая каждый о своем, но сходясь в одном неприятном выводе. Молчание будет лучшим исходом. Где-то во мне маленьким, но ноющим червячком закрался страх, что все раскроется. Узнать все через время и километры лжи — больнее. Представляю в красках, как примет эту новость Щукин, как на сотни осколков разобьется его сердце, а вместе с ним и дружба с Андреем. Долгая дружба, длинною во всю осознанную жизнь и сотни игр, искренняя и честная, склеенная многими испытаниями, она пойдет мелкими трещинами, пока окончательно не разобьется. Я просто никогда никого не любила, не пыталась построить отношения и никогда не ошибалась в этой сложной игре. Но, когда ошибалась в хоккее никто не вычеркивал меня из этого спорта, и может стоит поступать также с человеческими судьбами, со своими родными и близкими. Дать им шанс. — Ты только не затягивай, — я прервала молчание, положив руку на плечо Андрея и посмотрев на него с надеждой в глазах. Надеждой на его честность хотя бы с самим собой, со своими чувствами, с которыми он не смог разобраться раньше. — Потом будет больнее. И, знай, что я никому не расскажу, — я улыбнулась, как в детстве закрыв рот на замок движением указательного и большого пальца и выкинув этот ключик подальше. Андрей рассмеялся, между нами снова загорелся свет. — Ты можешь узнать для меня одну вещь? У своего отца. — Какую? — Нет ли у моего отца проблем с законом? Я переживаю, но он ничего мне не рассказывает. На мысль об отце Кисляка я наткнулась случайно, когда искала причины к такому поведению папы, к его пропаже. Я вспомнила, как еще в школе, когда все готовились к новому году с родителями, в своих уютных квартирах, я сидела одна неделями, встретив праздник в компании с плюшевым мишкой, смотря на одно сообщение от отца. «У меня проблемы. Не знаю, когда вернусь. С праздником». Тогда я всем сердцем ощущала его предательство, слезы щипали веки, праздник не пах мандаринами и елкой, зато я чувствовала солено-горький вкус обиды. Он вернулся через месяц, когда меня забрал Калинин, точивший на него зуб уже много лет, забрал ночью и привез в холодную квартиру, где пахло сыростью и пылью. Целый месяц был самым лучшим отцом, покупал игрушки и читал на ночь сказки, хоть и засыпал через страницу. А с утра наливал мне чай, варил несладкую овсяную кашу, а на обед слипшиеся макароны, которые были самыми вкусными. И снова ушел, оставив в комнате несколько игрушечных зайцев и плакат с любимым хоккеистом Харламовым и погибшее в зародыше чувство нужности и любви, которую он пытался ко мне испытывать. - Я узнаю, что смогу, - заверил Кисляк, провожая меня до подъездной двери. Мы обнялись на прощание, хотя обычно давали пятеру, но сегодня это было бы слишком легкомысленно. Я поднялась на лифте, дверь в квартиру была открыта, я открывала ее ключом, но после двух поворотов нижнего замка поняла, что наоборот закрываю ее. Отца дома не было. Распахнутый кабинет был весь в бумагах, на столе недопитая стопка и пустая бутылка. Понюхала. И правда клюква, еще тлеющая сигарета. Порылась в бумагах, пустые листы, какие-то договоры, акты, ничего интересно или понятного. Но отца нигде нет. - Черт, - достала телефон из кармана, попыталась включить, но экран предательски спал. В комнате, у изголовья кровати включенная в розетку зарядка, вставила в гнездо и мобильник подал признаки жизни. Несколько беспокойных и жутко тягучих минут, пока заряда хватит на включение. Набираю номер отца наизусть, надежды в этих цифрах нет. Дрожь и необъяснимый страх поднимается с самых пяток и, снося все на своем пути, заканчивает свой путь на кончиках пальцев, от чего те не слушаются, промахиваются мимо зеленого значка трубки, но все же настигают его. Волнение разрывают гудки, но ответа не последовало. Смотрю на экран. Пропущенный от Кострова.