Через тернии

— Я не могу, Агата, это неправильно, — нервно протирая пот со лба, протестовал Николай. — Делать такие вещи за спиной Олега Ивановича, — произнося имя моего дяди, он делал голос тише, боясь, что он услышит, стоит только его вспомнить. — Он же меня уволит! — Если ты ему ничего не расскажешь, то не уволит, — уже практически умоляла я, не зная как ещё уговорить Колюню помочь мне в разгадке тайны. — Я все, что угодно сделаю, — сложив ладони вместе, я посмотрела в глаза Николая и добавила: — К маме твоей съезжу. И не скажу, что ты перестал обедать супчиками. Соглашайся. — Это шантаж, — недовольно заключил Колюня, но, примерив все варианты развития событий, он выбрал нужный мне. Чему я была несказанно рада. Теперь у меня есть самый надежный информатор. Ведь все, что мне нужно, ему расскажет сам Олег Иванович. — И тортик. — Что тортик? — Мама очень любит прагу. Купишь ей тортик. Ради своей мамы мне придётся кормить чужую тортиком. И я согласилась. Впервые за несколько недель я основательно наполнила холодильник. После провернутой операции по вербовке Колюни у меня поднялось настроение, и я решила пригласить на ужин Антона. Давно я так бодро не летала по кухне, стараясь привести своё жилище в достойный вид. Готовить я не любила, но было в моем арсенале пару блюд, которым меня научил Олег Иванович. Его фирменная шарлотка: яблоки и груши, томлённые в карамели с корицей и каплей лимонного сока, нежное тесто на кефире, а сверху сахарная пудра и немного тертого миндаля. Этот пирог он готовил перед каждым учебным годом, и после праздничной линейки я бежала домой, где стоял горячий аромат печёных яблок и сладкой карамели с нотками корицы. А на горячее — фаршированные перцы в сметанном соусе, запеченные в духовке, нежные с парой секретных приправ и свежей зеленью на макушке. Когда оба блюда были готовы, я едва сдержалась, чтобы не налететь на них самой, я ела только утром, а после длинной тренировки, поездки на завод к Калинину и долгой уборки чувство голода овладевало мной. Но Антон еще не пришел, и мне неудобно было начинать трапезу в одиночку. Спрятавшись от навязчивых ароматов в комнате, я достала телефон и быстро написала сообщение крестному: «Сегодня ужинаю шарлоткой и фаршированными перцами. По твоему рецепту. Спасибо. Я тебя люблю». Никогда не писала такие слова Олегу Ивановичу, даже говорила редко, со стыдом подумалось мне, когда текст был отправлен. Он ведь заменил мне отца, был рядом и единственный принял мое решение играть в хоккей. А сколькому он меня научил: ловить рыбу, отличать грибы, обращаться с ножом, чинить розетки, топить баню, готовить шарлотку, подделывать папину подпись в дневнике, ездить на велосипеде и коньках. Благодаря ему у меня есть команда, я умею складывать большие числа в уме и отлично понимаю геометрию, знаю, как отличать отвертки и ориентироваться в лесу. Все мои первые открытия, победы и поражения я делила на двоих с Олегом Ивановичем. А самые важные слова говорила слишком редко. — Уже иду, — привычно ответила я трели дверного звонка, радостно прыгая ко входу. — Привет! — на пороге стоял Антон. Я пропустила его в квартиру и приподнялась на цыпочки, целуя в морозную и колючую щеку. — Раздевайся скорее и иди мыть руки. Я ужасно голодная! — я не уставала улыбаться, ведь вечером этого дня все складывалось слишком чудесно. Антон смотрел на меня с некоторой осторожностью, но заблестевший огонек и спокойствие в его глазах давали понять, что он отпустил свои страхи по поводу моего настроя. — У тебя все получилось? — спросил он, выходя из ванны уже с легким румянцем на лице, взъерошенный и потирающий ладошки, осматривая накрытый стол. — Он согласился? — Еще как, — довольно кивнула я и села напротив Антона. — Правда, с условием. — Каким? — насупился Антипов. — Поеду к его маме с тортиком и расскажу, как старательно он обедает ее супчиками, — я развела руками и засмеялась. — Главное, не забыть, что она любит прагу, — добавила, подняв вверх указательный палец. — Извини, я больше не могу ждать. Я ужасно хочу есть. Необычно теплое чувство томилось в груди, когда мы сидели вдвоем за столом, за самым простым ужином, разговаривая с набитым ртом, смеясь, как дети, над старыми шутками Кисляка. Будто я в миг оказалась на том месте, о котором давно мечтала и которое никак не могла найти. Все вокруг затихло, оставляя в мире только нас двоих, мечтающих о большом спорте, карьере, не знающих, что выбрать, но точно уверенных, что все двери перед нами открыты. — Я изучила весь регламент, там нет запрета на участие девушек, но нет и такого разрешения. Не знаю, возьмут ли меня, — разливая в кружки заварку, я продолжала нашу беседу о молодежке и шансах туда попасть. — Буду пытаться. Может Казанцев поможет, как думаешь? — Ага, поможет он, — с долей иронии ответил Антон. — Только, если ему за это заплатят. Попроси Калинина, он точно сможет что-то придумать. В нашем регламенте тоже нет разрешения на игру девушек, но ведь тебя допустили. — А куда бы ты пошел после молодежки? — Куда возьмут, — пожал плечами Антипов — или куда позовут. Было бы классно в сборную, а потом КХЛ. — Еще экзамены скоро. Выпускной. Поступление. — Тебя моя мама укусила? — глянув на меня исподлобья, выдохнул Антон. — Хорошо, что на физкультурный вступительные легкие. Ты подумала насчет универа? — Я хочу попробовать поступить на физмат, Антон. Даже на подготовительные хожу. У меня в хоккее намного меньше шансов, чем у тебя. Молодежка мой предел. — Или старт. Я уже заканчивала готовить чай, добавляя в кружку сахар и мяту, которую несколько лет старательно сушила на нашей небольшой даче под Москвой, когда Антон оказался позади меня. Его пальцы обхватили мое запястье, и я вздрогнула, замирая и давая ему свободу управлять моими движениями. Я отпустила ложку, с глухим звоном она упала на столешницу, и я повернулась лицом к Антипову. Ток прошелся по позвоночнику, ноги стали мягкими, как после долгой игры, нужно было найти опору, и свободной рукой я держалась за его горячую спину, чувствуя каждую мышцу подушечками пальцев. Большим пальцем Антон приподнял мой подбородок и медленно провел им вверх по щеке, за ухом, и его мягкая, но сильная ладонь уже была на моей шее, опускаясь все ниже, останавливаясь на каждом незнакомом ей участке, будто спрашивая разрешения. Я не хотела закрывать глаза, изучая каждую родинку на его лице, каждую впадинку на щеке и слушая запах его кожи, узнавая новый для себя мир. Все знакомое мне ранее стало ненужным, я не подозревала о наличии этих чувств, эмоций и тепла, которое разливалось по телу с каждым его прикосновением. От его поцелуев горела кожа, он прикасался губами к шее, покусывая мочку уха и снова возвращаясь к моим губам, пальцы скользили по талии, ниже к бедрам, останавливаясь на месте, проникая под футболку, от чего все тело покрывалось мурашками, но я поддавалась вперед, приближаясь к нему, желая ощутить все это еще раз, не давая возникшему между нами электричеству ускользнуть. Тянуло внизу живота, отдавая ниже, поцелуи становились настойчивее и дольше, ломая стены между нами, разрешая делать те вещи, думая о которых, мы оба краснели и отводили глаза. Не было страшно или неловко, а под кожей будто разлили горячую патоку, я натягивалась, как струна, и мои руки блуждали по его спине и шее, переходили на грудь, стараясь запомнить каждый сантиметр. Черт. Звонок. — Это Миша, я отвечу, — восстанавливая сбившееся дыхание, прошептала я и поднесла телефон к уху. — Привет, Мишка. Что случилось? — Привет, Агат, — виновато ответил Пономарев, замолчал на секунду и продолжил. — Я тебя отвлек? — Нет, все хорошо. Я тебя слушаю. — Мне нужна твоя помощь, — замялся он и чуть тише добавил: — с девушкой. — Я тебя пока не понимаю, Миш, — улыбнулась я, не отпуская от себя Антона. — Мне нравится фигуристка. Она в нашем дворце занимается. Но я ничего о ней не знаю. Ты можешь подружиться с ней? Узнать, что она любит? — Миша, — протянула я и тихо засмеялась. — Ты что, влюбился? — Кажется, да.