Могу ли я обращаться неформально?

Еще никогда в своей жизни простая головная боль не казалась ему настолько адской, что мигом приводило в чувство. Но при всем этом больше ничего почувствовать ему не удалось. Открыв глаза, взору предстала сплошная темнота. И если вначале ему казалось, что он просто находился в полностью темном помещении, то постепенно со временем до него начало доходить, что прямо сейчас на нем находится маска, и далеко не только она одна. В ту же секунду на него обрушилось осознание всей ситуации. Улица, дождь, машина, фары, круглосуточный, грязь. Нет, нет, нет, только не снова, только не опять. Резко в боку началось покалывание, он судорожно моргал, сопоставляя все события. Махиру захотелось начать бездумно кричать и дергаться, даже с пониманием, что ни то, ни другое он сделать попросту не в состоянии. Рук и ног он совершенно не чувствовал, но даже без этого понимал, что снова прикован к той самой кровати теми самыми ремнями. Их запах хорошо отложился в его память. Запах всего этого помещения, в которое, как он думал, он никогда не вернется. Которое, как он когда-то надеялся, полностью сгорит, скроется из этого мира, не оставив после себя и песчинки напоминания о тех днях. Днях, что долгие месяцы не давали ему спать, принося все новые и новые кошмары, которые, к сожалению, были реальными воспоминания, а не безумно-дикими фантазиями с отвратительным содержанием. Те чертовы месяцы, которые он провел здесь, пока та самая грязь медленно пожирала его, вкушая кусочек на кусочком, высасывая все его жизненные соки. Грязь, которую он когда-то пожалел, тем самым перечеркнув все свои возможные пути в будущее, выбирая лишь одну дорогу. Дорогу, ведущую прямиком к бесконечной бездне, из который он пытался выбраться день за днем. Махиру начало трясти, слезы мигом навернулись на глазах, снова мысленно представляя все то, что ему довелось пережить в этом чертовом месте, пропитанным запахом спирта и свежей крови, от которой он когда-то выблевал чуть ли не весь свой желудок. Прямо сейчас ему снова захотелось это сделать, отчаяние полностью охватывало его с головой. Истерика была все ближе и ближе, но кричать он не мог. Он пытался, но у него ничего не получалось, он догадывался, почему именно, но до конца не хотел верить, что это действительно происходит. А затем раздался звук открывающейся двери, заставивший Сироту замереть от ужаса. — Знаешь, выводить тебя из сонного состояния было бы весьма утомительно, поэтому ты большой молодец, что проделал эту работу сам, — до боли знакомый голос мигом отозвался тихим эхом по всему помещению. Эти откровенные безразличные нотки, эта несуразная легкая надменность, эта страшная угроза, что в действительности исходила от него. Он надеялся, что никогда больше не услышит и не увидит этого человека, что когда-то творил с ним отвратные вещи. Ту самую грязь, которая полностью окутала его с головы до ног, желая полностью им обладать. Он снова захотел кричать, но из всех его попыток вышло только бессмысленное мычание, словно ему прикрыли рот рукой и не давали вымолвить и слова. Словно… Звук шагов оповестил его о движении чертово психа в его сторону, что заставило его мычать все громче и сильнее. Есть ли у страха какая-то высшая точка? Что же, если бы и была, то прямо сейчас Сирота именно ее и испытывал. Сердце бешено стучало, он резко почувствовал, как по его щеке стекала одинокая капля пота, как он весь напрягся, и даже не имея способности свободно двигаться, все равно изо всех сил пытался представить, что он укрылся от этого взгляда в его сторону. Пусть он и не видел их прямо сейчас, но четкие воспоминания в его голове самостоятельно уже вырисовывали до самой страшной боли знакомые глаза цвета свежей крови. Глаза, что в начале ему казались столь красивыми и необычными… Нет, нет, с самого начала они излучали лишь животное желание вперемешку с самой настоящей кровожадностью и ненавистью, которую этот чертов псих сумел успешно скрыть от него. Если бы он не был наивным глупцом, то никогда бы не узнал, насколько страшными бывают обычные человеческие глаза. — Махиру… Могу ли я тебя еще так называть? Или мне стоит перейти на более вежливое общение? — с каждым шагом голос становился все громче и громче. Его трясло, он никоим образом не мог успокоить себя ложными надеждами, что в этот раз все будет хорошо, что все будет нормально, ничего из того, что с ним когда-то было — не повторится вновь. Ту боль, которую он перенес… Нет, нет, нет… — Знаешь, мне кажется это очень бессмысленным, ведь мы с тобой давно знакомы, не так ли? Думаю, не стоит обременять друг друга лишним гемором и вернуть все, как было? Ты так не думаешь? Сознание истерично кричало отказом в сторону столь отвратного паясничества, от которого бросало в страшную дрожь. Кажется, по щеке пробежало еще пару капелек чертова пота, полностью выдавая то, насколько же сильно его волнение и страх. Страх за свою жизнь, которую когда-то он все же сумел спасти. Но после всего мог ли он надеяться на хоть какой-то положительный результат в свою сторону? Бессмысленно ли полностью ему было истошно кричать и молить о пощаде? Был ли в этом хоть малый смысл, когда он почувствовал на своей шее холодные руки? Такие же холодные руки, как пару лет назад. Холодные, костлявые, но безумно сильные руки, что в одну секунду могли помочь ему проститься с этим светом. Забыться навсегда. — Вместо того, чтобы рассуждать о том, насколько быстрой могла бы быть твоя смерть прямо сейчас, лучше бы подумал о способе загладить свою вину, Махиру, — пальцы слегка надавили на кадык, отчего Сирота хотел прокашляться, но снова не сумел даже рта открыть. Да, безусловно, он снова залил его губы чертовым клеем. Он снова хотел увидеть, как тот, борясь за свое существование, разодрал бы сквозь боль губы и истошно вопил, совсем не обращая внимания на заполненный кровью рот. Тогда это заставило его залиться истеричным смехом. Смехом, что отдавался эхом и заставлял Сироту плакать и дрожать, закрывая голову руками в надежде, что прямо сейчас он отключится и проснется в теплой кровати. Из соседней комнаты он услышит голос матери, что зовет его на завтрак и ее упрек в сторону дяди, что просит не будить племянника столь рано в его единственный выходной. Глаза начинали болеть, воспоминание одно за другим бесконечно всплывало у него в голове, пока он сквозь ту же боль, что когда-то, пытался снова открыть рот и начать молить о… Пощаде… В один момент он остановился и уставился в непроглядную черноту повязки. Пощада? Зачем она ему нужна? В чем смысл что-либо делать, если ему давно понятно, что второй раз ему вряд ли удастся сбежать из этого чертового места? Какова вообще вероятность, что после всего того, что с ним произошло, ему удастся вернуться к нормальной жизни? Нет, нет. Это звучит так глупо… Так бессмысленно… После первого раза ему казалось точно также. Все наладится, все будет хорошо. Но ничего не изменилось. Походы к психиатру, прописанные ему таблетки, ничего ему не помогало избавиться от его чертовой заработанной паранойи. И если в начале он успокаивал себя тем, что это будет длиться недолго, то потом… Замеченная в толпе знакомая куртка. Случайное пересечение взглядами. Знакомая марка машины. Все это заставляло вернуться в то самое время… Время, которое он хотел забыть больше всего на свете. Время, когда… — Долго ты собираешься лежать? — снова этот голос без особых проблем выбивает его из колеи. Снова он не замечает, как холодные руки уже потихоньку начинают поглаживать его бок. — Хах, хоть какое-то напоминание тебе о тех днях осталось. Разве ты не рад? Смотря на это, ты всегда мог вспомнить, как жестоко ты воспользовался мной и сбежал, оставив совсем одного в этой чертовой тьме. — Болезненное мычание издается со стороны парня. Старый шрам, что когда-то остался от тех самых «игр» со стороны грязи. Старый, шрам, что когда-то ему зашили врачи. Старый шрам, что прямо сейчас стал распоротым. Несколько струек крови начали стекать вниз, пачкая не только кровать, к которой он был прикован, но и руки того, кто сделал это. Что-то кольнуло. Нет, не старая боль, что сейчас сжигала его с новыми силами. Что-то в глубине его самого. Возможно, страх? — Надеюсь, твои философствования покинули твою голову, ведь подобный образ тебе совершенно не к лицу, Махиру, — нож, которым он разрезал швы, медленными аккуратными движениями двигался прямо по торсу Сироты. Кончики пальцев резко стали подрагивать. Нет, нет, нет… Снова этот чертов псих дразнит его. Снова полностью контролирует его состояние, снова не дает ему право на малейший выбор. Стоило ему почувствовать, как нож остановился прямо на кадыке, как нервы полностью сдали. Одним резким движением через всю боль он с огромным трудом открывает свой рот, даже не задумываясь о вкусе крови. — Куро! Куро! Прошу, да, да, ты прав. Я чертов эгоист! Я ошибался, мне не стоило поступать так! Прошу! Дай мне еще один шанс… Пожалуйста… Я обещаю, что… — договорить ему не дали губы, что впились ему в рот, сразу же слизывая все новые и новые капли крови. Махиру понятия не имел, можно ли это было назвать поцелуем, а даже если и можно, то максимально отвратным и бросающим в дрожь, но ему больше ничего не оставалось делать. — П-прошу… Но все это не длилось долго, ведь, как только он отстранился, к носу Махиру резко и грубо была прижата тряпка. Нет… Нет… Только не говорите… — Махиру, не будь наивным дурачком. После первого предательства я дал тебе второй шанс, думал, что все будет хорошо, но ты снова и снова показывал мне, насколько отвратительной идеей было вообще тебе довериться. Прости, Махиру, но в этот раз я должен перестраховаться, а тебе лучше пока отдохнуть. Насладись этими последними греховными часами в твоей жизни, потому что после этого ты никогда не сможешь вернуться в этот отвратный мир, — сопротивляться Сирота никоим образом не мог, так что через пару минут его сознание начало погружаться в забвение. Ему было страшно. Еще никогда в своей жизни ему не было так страшно.