***
Ваймс по привычке явился с опозданием и по той же привычке ввалился в кабинет, начисто проигнорировав секретаря. Как и планировал Ветинари. — Ах, Ваймс, — бросил Хэвлок, не отрывая взгляд от листа, который находился у него в руках. Его смысл перестал интересовать мэра уже тогда, когда он услышал из приёмной обеспокоенный голос Стукпостука, который тщетно пытался сдержать комиссара, но обращать на Ваймса своё внимание сразу же было бы досадной ошибкой. Всё-таки Ветинари собирался его взбодрить. По-своему естественно. — Сэр, — отозвался Ваймс, ожидая, что мэр наконец оторвётся от своих бумажек и объяснит зачем выдернул его в выходной. Не то, чтобы Ваймс соблюдал концепцию выходных в своей жизни, но сегодня он обещал Сибилле и бросать её одну было как минимум невежливо. Впрочем, Ветинари комиссара напрочь игнорировал, выверенно и методично выводя его из себя. Постояв ещё немного, Ваймс раздражённо переступил с ноги на ногу. И зачем было его вызывать? Чтобы пялиться в свои бумажки пока Ваймс стоит и смотрит? Он снова переступил с ноги на ногу и сжал кулаки — раздражение медленно перетекало в самый настоящий гнев, и когда комиссар уже был готов сорваться и попросту уйти, Ветинари наконец отложил свою чёртову бумажку и обратил на него своё внимание, натягивая на уста излюбленную надменную улыбочку. — И? — гаркнул Ваймс, недовольный тем, что потратил добрых пять минут на пустое ожидание. Ветинари же не обратил на его выпад ровно никакого внимания, разве только привычно приподнял бровь, всё так же надменно ухмыляясь. Сжатые кулаки невольно зачесались и Ваймсу понадобилось некое усилие воли, чтобы избавиться от желания стереть эту чёртову улыбочку с физиономии мэра силой. Он сжал челюсти, до противного скрипа проходя зубами по зубам, усмиряя рвущийся наружу гнев, и вынудил себя разжать руки. — Зачем вызывали? — процедил он, стараясь смотреть куда-то мимо Ветинари, абстрагироваться от его выводящих из себя игр. — Ах, — Ветинари улыбнулся чуть шире, будто неожиданно вспомнил, что комиссар явился не по собственному желанию, и поднялся из-за стола. Он скользнул вдоль столешницы мягко и грациозно, вынуждая Ваймса невольно следить за своими движениями — Ветинари всегда напоминал ему изящного хищника и оставлять мэра без должного внимания было бы непозволительной ошибкой. Хэвлок не торопился, бесшумно приближаясь к застывшему в напряжении Ваймсу, взводя его нервы точно тугую пружину, готовую в любую секунду отстрелить. Доводя Ваймса до предела, главное было не перегнуть, не позволить себе сорваться, выверенно балансируя на краешке обоюдоострого лезвия: остановись он слишком рано и о желанном результате можно забыть, а надави слишком сильно — всё обрушится, погребая под обломками и самого Хэвлока. Тонкая ладонь легла на плечо, не сжимая даже, а просто касаясь. Ветинари скользнул пальцами по влажной коже куртки — совсем недавно шёл дождь и куртка не успела высохнуть. Он хмыкнул, отнимая руку, заходя Ваймсу за спину и наслаждаясь впечатлением, которое производил на него. Даже сейчас Ваймс пытался следить за ним, провожая взглядом, но в то же время считал недостойным повернуться, ведь это бы значило, что он проиграл. — Ну же, Ваймс, — Ветинари склонился чуть ближе и понизил голос, заставляя короткие волоски на загривке комиссара встать дыбом, а кожу покрыться мурашками, — неужели вы не догадались? — ловкие руки скользнули под полы куртки, едва касаясь боков Ваймса, неспешно обводя кончиками пальцев тугие ремни портупеи и задерживаясь на кобуре, выводя напряжение на новый уровень. — Я ведь ясно дал понять, что мне необходима помощь. — Если нужно кого-то пристрелить, ты не по адресу, — съязвил Ваймс, выворачиваясь из рук мэра, становясь к нему лицом, но не отстраняясь, просто обозначая свою позицию равного в этой игре. — Ну что вы, Сэмюэль, — Ветинари прильнул ближе, оглаживая крепкий торс Ваймса сквозь ткань джемпера, не озвучивая, но позволяя ощутить свои намерения через прикосновение. Ваймс, впрочем, вопреки ожиданиям, не выглядел заинтересованным, его скорее раздражало то, что мэр выдернул его лишь потому, что у него зазудело промеж ног именно тогда, когда Сэм проводил время с семьёй. Но Хэвлок не позволил этой мимолётной догадке испортить себе настроение. К тому же, он не был бы собой, если бы не предвидел и этого. Руки неожиданно исчезли, обрывая ласку, а сам он склонился к уху Ваймса, понижая голос практически до шёпота, — вы ведь прекрасно знаете, что, если я задумаю что-то по-настоящему грязное, я обращусь не к вам, а к Низзу. Хэвлоку не надо было смотреть Ваймсу в лицо, чтобы понять, что уловка сработала. Он даже не успел вдохнуть как следует перед тем, как оказался впечатан в стену спиной и прижат к ней сильным телом Ваймса. Ваймс не целовал его, нет, это нельзя было назвать поцелуем — он практически насиловал его рот своим языком, вылизывая его так яростно, будто хотел физически стереть имя другого мужчины с губ Хэвлока. В некоторой степени это было даже приятно, пусть обычно Хэвлок и предпочитал поцелуи помягче. Как минимум, чтобы иметь возможность вдохнуть или ответить. Ваймсу же не нужен был ответ, только не сейчас — сейчас, пойманный на крючок ревности, он хотел заявить свои права, напомнить, каким он мог быть. Иного Ветинари и не ждал. Комиссар оторвался от него лишь спустя несколько мгновений, жадно хватая воздух ртом и глядя так ошалело, что Хэвлоку даже на долю секунды показалось, что он просчитался и перегнул. — Блядь, — наконец рыкнул Ваймс, окончательно смиряясь с тем, что всё-таки проиграл и в очередной раз поддался мэру и его грязным манипуляциям. Однако отступать было слишком поздно, да и едва ли Ваймс смог бы взять себя в руки и равнодушно уйти, когда перед глазами блестели зацелованные припухшие губы Ветинари. Потакая собственническому инстинкту, Ваймс снова впился в них, на этот раз целуя нежнее и обстоятельнее, лаская их языком, пока руки скользили по хрупкому телу мэра, наскоро избавляясь от мешающейся одежды. Ветинари тоже не отставал: вновь скользнув ладонями под полы его куртки, он вначале ловко отстегнул кобуру, отправляя её на стол, затем так же проворно справился с ремнём на джинсах и помог Ваймсу стянуть куртку. На портупею с джемпером уже не осталось времени, ведь, кое-как дорвавшись до желанного тела, Ваймс тут же подхватил мэра под бёдра, усаживая на стол. Брюки сию же секунду оказались безбожно затоптаны изгвазданными в грязи ботинками комиссара, а рубашка так и осталась болтаться на плечах, но Хэвлоку не было дела ни до одного, ни до другого. Получив, наконец, то, чего он так упорно добивался, он только и мог что подставлять шею под жадные мокрые поцелуи и потираться о Ваймса через бельё, время от времени срываясь на хриплые сдавленные стоны. Впрочем, вскоре бельё тоже стало лишним, а колючие жадные поцелуи с шеи перекочевали на тонкие ключицы, расцветая на бледной коже россыпью алых отметин. Раззадоренный должным образом, Ваймс скорее походил на зверя, чем на человека. Он даже не стал отрываться от тела Ветинари, чтобы взять смазку, слепо шаря по столу в поисках нужного ящика. Неаккуратным взмахом руки кобура тоже полетела на пол, и, если в любом другом случае Ваймс пришёл в бы бешенство из-за такого обращения с оружием, сейчас ему было наплевать даже на него. Щелкнула крышка тюбика и сразу два прохладных влажных пальца скользнули по промежности Хэвлока, растирая скользкую субстанцию по подрагивающему кольцу мышц. — Ах, Ваймс, — Хэвлок прикусил губу, глотая очередной рвущийся из горла стон, — тише, — тонкие пальцы впились в плечи Ваймса через ткань джемпера. Не то чтобы Ветинари всерьёз рассчитывал вразумить сорвавшегося с цепи комиссара, но хотя бы попытаться стоило, — мы с вами слишком давно не встречались. — А как же Низз? — Ваймс язвительно огрызнулся, но пыл тем не менее сбавил, очевидно довольный тем, что, несмотря на громкие слова, в последнее время мэр не встречался ни с кем, кроме него. Он снова прильнул к губам Хэвлока и сосредоточился на поцелуе, теперь уже не пытаясь поскорее впихнуть в него пальцы, а просто поглаживая нежную кожу меж ягодиц. Ветинари не счёл нужным отвечать вербально, просто поддаваясь незамысловатой ласке, обвивая шею Ваймса руками и расслабляясь, позволяя пальцу скользнуть в своё тесное, пышущее жаром нутро. Очередной стон утонул в поцелуе, разделённый надвое. Ваймс теперь старался не торопиться, лаская мэра изнутри, заботливо поглаживая и растягивая его для себя. До этого момента он определённо спешил, ведь у него был выходной и он совершенно точно не планировал проводить его в кабинете Ветинари, но всё это стало незначительным, а всякие связные мысли напрочь выбило из головы осознанием того, что здесь и сейчас, бесцеремонно распластанный на рабочем столе, жаркий и жаждущий Хэвлок принадлежал лишь ему одному. Мир вокруг просто перестал существовать, сократившись до одного единственного человека: его тонких рук, обернувшихся кольцом вокруг шеи, его зацелованных губ, пылко льнущих навстречу, и его практически девственно узкого тела, жадно сжимавшего пальцы Ваймса в себе. — Хватит, — истерзанный выверенными ласками, Ветинари разорвал поцелуй лишь не несколько секунд, чтобы после вновь прильнуть к Ваймсу и, вопреки своей же просьбе, насадиться глубже, сжимая его внутри, — прошу. Ваймс не хотел выпускать Хэвлока из объятий, но ещё больше он не хотел, чтобы всё закончилось не начавшись. Сейчас Ветинари казался ему каким-то особенно чувствительным — возможно из-за того, что у них не было секса практически месяц, или из-за странной неудобной позы, но Ваймс откровенно сожалел, что они встретились здесь, в кабинете, и приходилось выбирать. Будь они сейчас в постели, он бы определённо воспользовался моментом, вначале заставив Хэвлока кончить только от своих пальцев, а после снова осыпал его ласками, зацеловал каждый дюйм его ладного тела, пока он не начал бы умолять взять его наконец. И тогда Ваймс бы сжалился и любил его так нежно и страстно, как только мог, всю ночь напролёт, не выпуская из своих объятий до самого утра. От одних этих мыслей в голове комиссара совсем помутилось, а член болезненно заныл, всё ещё сдавленный под плотной тканью штанов. Не желая больше мучить ни себя, ни Ветинари, Ваймс попросту спустил джинсы вместе с бельём и прижался к мэру, потираясь о него и размазывая по нежной коже ягодиц выступившую смазку. Достаточно подготовленный, Ветинари принял его совсем без труда, пусть его красиво очерченные брови и сложились в привычный скорбный изгиб. Раньше Ваймс считал, что Хэвлок сводит брови и жмурится, потому что ему больно принимать его, но со временем он понял, что всё было с точностью до наоборот. Когда Ветинари было по-настоящему неприятно, его лицо каменело, не выражая совершенно ничего, будто пугающая своей безупречностью фарфоровая маска. Сейчас же ему, напротив, было хорошо и он попросту прислушивался к своим ощущениям, стараясь не то запомнить их, не то продлить. Впреки обыкновению, заниматься сексом на столе в этот раз было решительно неудобно. Возможно дело было в том, что Ваймс так и не удосужился отвлечься, чтобы снять штаны, и они теперь мешались, или в том, что Хэвлок непривычно близко льнул к нему, не выпуская из плена своих рук и губ, отчего Ваймс совершенно не мог ни подобрать подходящий угол, ни как следует разогнаться. Но отталкивать Хэвлока, что так открыто и искренне отдавался ему и нуждался в его ласке сейчас, он не хотел. Рыкнув что-то совершенно нечленораздельное и определённо ругательное, комиссар снова подхватил Ветинари под бёдра и прижал спиной к стене, разом меняя угол и вталкиваясь ещё глубже, входя в тесное податливое нутро практически до упора. Хэвлок вздрогнул и вцепился в Ваймса ещё крепче, обвивая его не только руками, но и ногами, скрещивая лодыжки у него на пояснице и прижимаясь ближе, хотя казалось, что ближе уже невозможно. — Тише-тише, — влажные губы Ваймса мазнули за ухом, а горячее дыхание опалило зацелованную шею, — я держу тебя. Ветинари отозвался стоном — тихим и сдавленным, и снова зажмурился. Справедливо говоря, он и не боялся, твёрдо уверенный в том, что при желании или необходимости, Ваймс удержал бы его и одной рукой, но хриплый голос комиссара и его заботливый тон задели внутри Хэвлока что-то иное, не просто желание — что-то куда глубже и сокровеннее. Что-то, чему сейчас было не время. — Я аккуратно, — пообещал Ваймс, мягко касаясь губами его скулы, целуя поочерёдно смеженные веки, подрагивающие ресницы, кончик острого носа, чтобы наконец снова остановиться на зацелованных губах. В этой позе Ваймсу даже не приходилось особенно двигаться, чтобы доставить удовольствие им обоим, — достаточно было просто поддерживать Ветинари, плавно покачивая бёдрами, вталкиваясь в пульсирующее горячее нутро, и целовать его, целовать, целовать… Увлечённый Ветинари, он не услышал, ни как в дверь постучали, ни растерянное «Сэм?..», оброненное случайным свидетелем, ведь для него не существовало ничего, кроме шума крови в ушах, уханья собственного сердца в горле и тихих, приглушённых поцелуями стонов Хэвлока. Шокированная увиденным, Сибилла так и застыла у двери, не зная ни что делать, ни что говорить. Слетевшее с её губ имя супруга повисло в воздухе, неуслышанное, а холодный взгляд Хэвлока прожигал насквозь. Едкий. Торжествующий. Не нужно было много думать, чтобы понять, чем они занимались, — разбросанная по полу одежда и прижатые друг к другу тела говорили сами за себя. Единственное, чего она не могла понять — своей роли в этом. Если бы она знала, что застанет их так, то предпочла бы подождать в приёмной. Вот только секретарь, как назло, ушёл на перерыв и узнать закончил ли Хэвлок с её мужем было не у кого. Но и свидетелем чужому единению она быть не хотела. Справившись с первичным шоком, она закрыла рот и, резко развернувшись, вышла прочь, даже не став хлопать дверью напоследок. Спускаясь по лестнице, она уже не слышала ни самозабвенного стона Хэвлока, что, выгнувшись дугой в руках Ваймса, содрогался в волнах яркого оргазма, ни низкого рыка своего мужа, которому хватило одного лишь ощущения пульсирующего жаркого тела и осознания, что он доставил своему любовнику удовольствие, даже не прибегая к дополнительным ласкам. Она ушла и не видела, как любовно её муж касался Хэвлока, как целовал его взмокший висок, собирая испарину губами, и как смотрел на него, запыхавшегося и разрумянившегося — смотрел так, будто не видел никогда в жизни ничего красивее. Возможно, если бы Сибилла осталась, если бы решила устроить скандал или хотя бы возмутиться неэтичностью секса на рабочем месте, всё сложилось бы по-другому. Но она ушла, а значит расчёт Ветинари в очередной раз оказался верен.***
Методично обернув галстук несколько раз вокруг пальцев, Хэвлок продел другой конец в петлю, затягивая тугой двойной узел. Заправив его под жилетку и застегнув пиджак, мужчина подошёл к окну. Всё-таки хорошо, что он всегда держит на работе запасной костюм на случай непредвиденных обстоятельств. В конце концов, никогда не знаешь когда на тебя опрокинут чашку кофе, а когда изгваздают в сперме. Ветинари усмехнулся собственным мыслям. Тяжелые серые облака заволокли небо и за окном снова постепенно начинался дождь. Совсем скоро в его кабинет снова ворвётся Ваймс, наверняка мокрый и злой как сам дьявол, ведь умудрился забыть свой телефон. Забыть. Хэвлок снова усмехнулся. Наверное, если бы он пошёл не в политику, а в карманники, то уже купался бы в деньгах. Не то, чтобы ему на своём месте было плохо, но… Он сложил пальцы домиком и размял их. Ваймс был так раздражён испорченным выходным, что даже не заметил, как Хэвлок умыкнул из его кармана телефон, а после ещё и взбесился из-за упоминания Низза, предоставив Хэвлоку замечательную возможность набрать сообщение его жене. Впрочем, к моменту, когда комиссар придёт вернуть потерянное имущество, сообщения уже давно исчезнет, а на лице Хэвлока не останется и следа сожаления о содеянном. О да, он естественно жалел, что ему пришлось так поступить. Но жалел вовсе не из-за того, что когда Ваймс, наконец, явится домой, его будет ждать форменный скандал. Нет, это было необходимо, ведь увлекись комиссар слишком сильно своей семейной идиллией, Ветинари придётся искать нового шефа полиции, чего ему, как мэру города, совершенно не хотелось, ведь Ваймс был лучшим. И всё же Хэвлок жалел. Жалел, что сейчас находился здесь, в своём чёртовом кабинете, а мог ведь не просить даже, а лишь намекнуть на продолжение, и Сэмюэль безоговорочно бросил бы всё на свете и забрал его домой, где снова распластал бы его по постели, ласкал бы и целовал, целовал, целовал… Хэвлок неосознанно коснулся припухших истерзанных губ, кончиками пальцев прослеживая угасающие следы несдержанности комиссара, чтобы после раздражённо одёрнуть руку. Этим сожалениям не было места в его голове, ведь это прямой путь к привязанности. Хэвлоку Ветинари чужды привязанности. Любая привязанность рано или поздно приведёт к разочарованию, а Хэвлок слишком устал разочаровываться, что позволить себе снова совершить эту ошибку. В приёмной снова поднялся шум, грохнула многострадальная дверь, сдаваясь под яростным напором комиссара и впуская его, мокрого и всколоченного, в кабинет мэра. — Ах, Ваймс, — Хэвлок обернулся, встречая Ваймса привычной надменной улыбочкой. Он снова выглядел холодно и высокомерно, будто между ними совершенно ничего не было всего каких-то двадцать минут назад и не он огорчался, ведь так и не попросил Ваймса остаться. Если держаться достаточно далеко, привязанности можно избежать, а без привязанности не будет и разочарования. Вот только чем дальше Хэвлок отступал, тем сильнее становилось сожаление о любви, которая могла бы быть, но так и не случилась.