School ruined my life

BTS – Love Maze Sasha Alex Sloan – Someone You Hate Tate McRae – stupid monsta x sorry – i'm not sorry Jungkook (BTS) – Still With You BTS (방탄소년단) – Heartbeat Jungkook (정국) – Lost Stars *** Человек вообще сложное существо. И ирония, наверное, в том, что он сам делает для себя хуже, хотя считает, что будет лучше. Когда наступает то самое время, ты делаешь выбор, что тебе сказать. Это легко, всего лишь нужно выбрать — правду или ложь. Проблемка в том, что людям тяжело переносить правду, а если болезненную, так ее вообще не воспринимают и сразу выставляют колючки и вычеркивают из своей жизни. Поэтому выбор вырисовывается сам собой. По крайней мере для Намджуна. В своей умной башке он уже продумал тысячу вариантов как скажет Чимину правду об RM, но в голове такой писклявый, злой голос Пака срывается, будто он слышит его наяву. Становится страшно. И чтобы отвлечься от этой всей херни, он пошел к своему лучшему другу — Юнги. — Значит, братик Хосока… Да? — задорно хмыкает, не отвлекаясь от игры, в которую они так оживленно играют на плейстейшн, тем более, когда он выигрывает в бою своим персонажем у Юнги, и продолжает, не дожидаясь ответа. — Вы дружите или как? Что между вами? О, да! — выкрикивает, когда побеждает и откладывает джойстик на колени с улыбкой победителя, а потом переводит взгляд и делает вид более серьёзный с поднятыми вверх бровями, давая понять, что пока он не узнает в чем дело, он не уйдет. Юнги кидает джойстик на журнальный столик, и нет, совсем не в злости, что проиграл, дотягивается до пива, делает большой глоток, после чего облегченно выдыхает, словно жажда замучила. Но дело ведь совсем не в этом. «Что между вами?» — так и крутится в голове на повторе вопрос Намджуна. А что между ними теперь? Нечто удивительное, искреннее, чистое… Сумасшедшее биение двух сердец. Чонгук так влюбился, что следует за ним слепым доверчивым котенком, до которого, кажется, наконец дошло, что с ним происходит. А Юнги что… Юнги просто хотел показать ему другую сторону, пусть и непослушания, вырваться из своей клетки и показать свое «Я», видимо справился на отлично, только сам не уловил тот момент, когда «простое», превратилось в нужду Чонгука. — Откуда ты узнал, что это Чонгук? — ровно спрашивает Юнги, не скрывая, что тот правильно понял, и оборачивается на друга, который, видимо, его все-таки где-то подловил по неосторожности. — У меня айкью сто сорок восемь! — возмущается шутливо, а потом говорит более вдумчиво, — он так смотрит на тебя… — с ноткой зависти в груди, потому что Намджун хотел бы ощутить такой взгляд на себе от маленького Чимина, но смахивает мысль головой и продолжает: — Я думал сначала, мне показалось, но нет… Тем более в последнее время ты часто пропадаешь, не сложно было сложить два плюс два. У тебя в коридоре на полке лежат его очки, если я не ошибаюсь! Блять… он был у тебя! «Наблюдательный, зараза!» — звучит в голове Юнги. Был. Еще как был. — Так что я повторюсь, что между вами? Хосок, я так понял, не знает и лучше ему не знать, что ты портишь его любимого братика! — Просто скажу, что я не планировал всего этого… — затыкается Юнги на полуслове и потирает виски длинными изящными пальцами. — Всего этого? — переспрашивает друг и сужает глаза в подозрении, что между ними не только дружба. — Значит между вами было уже что-то? — Чёрт! — подрываясь с дивана на ноги и хмуро выдыхая, Юнги поднимает с журнального столика пачку сигарет и просто смотрит на нее пару секунд, а затем поднимает взгляд на окно. — Чонгук… он другой… Он видит во мне только хорошее… И тогда Намджун решает просто добить. — Разве не ты пару дней тому переспал с Тэмином? — Юнги кидает на него злой взгляд, а Намджун выставляет руки вверх в защитном жесте. — Блять!.. — тянуще ноет, — да, но… — нет, Юнги не стыдно перед другом, тот довольно понимающий человек, только вот «я ни с кем не был, как только всё началось с тобой» гремит в голове ураганом. Но он просто не мог, не мог сказать Чонгуку что-то другое, не тогда, когда он был слишком чувствительными и эмоциональным. Доверчивым. По сути, он не соврал, с Тэмином он переспал пять дней назад, и это был не более чем тупой секс без обязательств, просто нужно было проверить… И Юнги проверил, не в свою пользу, конечно. И как только убедился в том, что кроме Чона ему никто не нужен, так сразу перекрыл все легкомысленные связи. Но, кажется, того факта, что он мудак, это не отменяет. — Слушай, мы просто… — он не знает зачем рассказывает и распинается перед Намджуном, но продолжает, — просто проводили время вместе, а потом я увидел, что он влюбился в меня совсем не понимая этого, и я… — И ты просто продолжил! — звучит как обвинение, но нет, Намджун понимает Юнги, понимает с того момента, когда впервые увидел замкнутого, нуждающегося в одной важной вещи парня. — Продолжил… — шепотом, — и… хочу этого сам. — Хосок тебя убьет! — изрекает приговор. — Он трусится над Чонгуком, чтобы тот выбился в люди, а ты взял и все разъебал. Чудненько. Ага, — хмыкает Намджун и улыбается, когда Юнги кривится. — Ничего я не разъебал. Он сам в праве решать, что ему делать! Ему семнадцать, а не шесть. Он уже взрослый парень. А Хосок… — пожимает плечами, — Ты ведь ему не скажешь. — Я-то нет, но как быть с тем, что, все тайное становиться явным? — разводит руки по бокам с улыбкой. — Это ты, блять, мне сейчас говоришь? Ты, блять, этого мелкого уже сколько за нос водишь со своим RM?! — Вот зачем о больном! — стонет Намджун, сам забирает пачку сигарет из рук Юнги и под смешок друга выходит на балкон покурить. Телефон звякает о пришедшем сообщении, и Намджуну даже не нужно гадать и смотреть, от кого оно. Он знает, и каждый раз, когда видит новое — сердце разбивается вдребезги. Он только сильнее делает затяжку и громко выдыхает, с печальной улыбкой опуская голову вниз. Вариант сам всплыл в мыслях. Может, и не очень гениальный, но лучше, чем признаться в правде, что это он тот самый ненаглядный, на которого Чимин дрочит и весь такой без ума. И если он хочет заполучить Чимина, то нужно выбирать тяжелую артиллерию, не самую приятную. Но как он знает, людей ничто так не сближает как горе утраты, в случае Чимина — утрата виртуального RM. Чимину будет больно, и от сознания этого Намджуну тоже хочется приложиться головой о стену. Он вообще всего этого не просил. Как будто ему нефиг было что делать, и он такой, а давай влюблюсь в соседа Хосока. Почему бы и нет, вон он какой красивый с пухлыми губами и милой мордашкой, психованным характером и писклявым голосом. Заебись! Только Намджуну уже стреляться хочется, а ведь ему всего девятнадцать и студенческая жизнь не за горами. Ты к человеку со всей душой, сердцем, а тот что только не придумает… Хамит старшему, да где такое видано! Неуравновешенная принцесса, и это он не про костлявую девку, а про невъебенного Пак Чимина, который убегает от него, как от привидения. Серьёзно, Намджун уже думал пойти к шаману и взять какой-то талисман, а он, к сведению, в это совсем не верит! Но, как говорится, отчаянные времена требует отчаянных действий. К счастью, в мире существуют высшие силы, и Намджун уже готов этому верить, потому что он никак не ожидал вчерашнего звонка от учителя Кана, который придумал ему наказание за выходки, чтобы не звонить родителям и не приглашать их, таких занятых, в школу, чтобы краснеть за своего умного сыночка. Но Намджун должен признаться, он еще в жизни не был так счастлив от выдумки учителя Кана. После разговора он смеялся как гиена, радуясь, как малое невинное дитя. Наконец-то праздник начался и на его улице! Поэтому после пары часов, проведённых с Юнги, он на трезвую голову мчится, а сегодня, заметьте, суббота, к дому Пак Чимина с торжествующей улыбкой на лице. * Хорошенько уже пообедав, точнее заев свою внутреннюю грусть жареным рисом с мяском, Чимин хлюпает носом и тычется взглядом в свой телефон, все еще лежа в пижаме на застеленной кровати. Снова! Снова он отправил, сотое, кажется, жалостливое сообщение. «Ты где пропал? Что-то случилось? У нас ведь все хорошо, ты просто уехал туда, где нет связи? Напиши мне, пожалуйста… Я скучаю по тебе! Ты нужен мне! Я тебе надоел, да?» — так и висит непрочитанным. Вывод напрашивается сам собой. Его бросили, взяли и бросили, потому что надоело переписываться с пухлощеким парнем со складочкой на животике и кривым зубиком. Он хлюпает носом и тянется к прикроватной тумбочке, открывает ящик, достаёт оттуда пару шоколадных конфет и, разворачивая шумную обёртку, засовывает в рот. Возможно, вкусный шоколад хоть немного поднимет настроение. Уже не для кого стараться похудеть. — Какая теперь разница… — с полным ртом говорит себе, когда изнутри жжет отчаянное ощущение брошенности, — Никто меня и так больше не полюбит! Буду закидываться шоколадом до конца своей жизни. Три дня. Три чертовых дня RM не пишет ему и даже не читает сообщения. Чимин скучает, воет внутри и хлюпает носом, кое-как сдерживая слезы. Ведь все было так хорошо… Он мог делиться с ним всем и получать мудрые советы, или просто поговорить по душам. Точнее, просто переписываться, голоса он так и не услышал, как и не увидел прекрасное лицо. А теперь все. Конец. И как жить теперь, он не знает. Не будет теперь ни первого поцелуя, ни секса… обнимашек, в конце концов. Он просто никому не нужен. Чимин поднимается уныло с кровати, почесывает нос, подходит к большому напольному зеркалу в целый его рост, снимает футболку, откидывая на кровать, оставаясь только в пижамных шортах и всматривается в отражение. Оказывается, он действительно похудел, не зря все-таки бегал, животик уже даже плоский, но что с того, если предательские щеки все еще на лице, прямо как у бурундука. Он подходит ближе и смеётся сам над собой, нервно, словно на пределе. Правый уголок губ, вымазанный шоколадом, он вытирает пальчиком, а потом облизывается. Ох… оказывается, быть брошенным очень отстойно и больно внутри. Чимин чувствует себя так, будто ему переломали крылья. Хорошо, что у него есть друзья, которые не бросят, а помогут в трудные времена. — Нужно пойти к Тэхёну и снова напиться, — делает вывод Чимин, чтобы немного стало легче, поэтому переодевается в синие джинсы и большую широкую худи на черную футболку. Отросшие волосы завязывает хвостиком и с грустным лицом плетется вниз по лестнице. Когда он обувается уже около двери, и дотягивается до ручки двери, его одергивает голос оммы. — Ты куда это? — спрашивает женщина в фартуке, расставляя руки по бокам, о чем Чимин делает вывод, что она готовила ужин на кухне, пока не услышала копошения в прихожей. — Я… к Тэхёну. — почесывает нос Чимин и надувает щеки, вскидывая вопрошающее глаза на омму. — А что… сегодня ведь суббота. —Нет-нет! — качает головой омма, — Учитель Кан звонил твоей хальмони! Ты представляешь, твоей хальмони, а не мне! — хнычет она возмущенно и закатывает глаза. — Но не суть. Хальмони сказала найти тебе репетитора по английскому, а то учитель Кан говорит, что ты с ним не справляешься. Чимин только жмурит глаза и выдыхает протяжно. — Ты хочешь сказать, что я наказан? — произносит недовольным голосом. И немного удивляется, его ведь в жизни не наказывали, даже тогда, когда он первый раз напился и блевал полночи, опираясь об унитаз, ну и ночка была, так его еще по головке погладили, что сыночку плохо. Ну и, конечно, омма в жизни не пойдет против хальмони, если та скажет, что так надо — значит надо! «Уважай старших» — всегда говорят его родители. Но как по Чимину, они больше уважают ее деньги, которые она им высылает с Чеджу. — Нет. Конечно нет, — и их отвлекает звонок в дверь. Чимин так и стоит истуканом, даже не шевелится, хмурится, думая, что вообще происходит, поэтому омма только выдыхает и сама проходит мимо сына и открывает дверь, с улыбкой на губах встречая гостя. — Ох, какой ты красивый и высокий, — восхищено рассматривает гостя. — Заходи-заходи, не стесняйся. И как только нога Ким Намджуна, довольно улыбающегося, демонстрирующего ямочки на щеках, переступает порог, широко раззявленный рот Чимина опускается к земле, а глаза от удивления, кажется, еще никогда так широко не открывались, грозятся лопнуть. И пока эта башня Намсан уважительно кланяется и приветствует с его омму, мило щебеча, Чимин готов приложиться головой о стенку. — Да ты издеваешься! — вырывается у Чимина, чем он и привлекает к себе внимание. — Ты сэкономила на мне, да? Вместо нормально учителя взяла… — ему, разумеется, не дает договорить подзатыльник от улыбающейся матери. — Ай! — шипит Чимин и недовольно смотрит на Намджуна, который, кажется, играет в ту же самую игру, что и его омма, с улыбками на лицах. — Не говори глупости. Я поспрашивала у учителя, кто лучше тебе с этим поможет, и он посоветовал мне лучшего ученика, который сможет с тобой позаниматься. Так что с сегодняшнего дня ты будешь заниматься с Намджуном три раза в неделю. «Ну и… блять…» — стонет в уме и чуть ли ножкой не топает. Вот за что ему это! Его ведь только что бросили, сердце еще не отошло, кровью обливается от боли, а его заставляют учиться, еще с тем самым отбитым хулиганом, который оказывается очень умный! Вот и напился с горя у Тэхёна! Он не слушает, о чем они еще говорят, а просто тычется в одну точку, будто у него загрузка мозга, потом только улавливая, что омма через полчаса принесет им поесть и спустя пару секунд они поднимаются в его комнату по сходах, и до Чимина, кажется, только сейчас доходит, что сзади него Ким Намджун, в его доме, чтобы учить его английскому, и он просто думает, где он так в жизни напортачил, в этой или прошлой, хрен разберёшь. Но суть одна — да где такое видано! Когда Чимин закрывает дверь своей комнаты и тихо выдыхает, он опирается на дверь, все еще пребывая в шоке, даже не зная, что ему говорить и как себя вести, и наблюдает за Кимом. Тут уже не сбежишь. Намджун даже без слов «чувствуй себя как дома», так себя и чувствует, дебильная улыбка не сходит с губ, и он рассматривает комнату, кивая головой, подмечая про себя все детали. Комнатка небольшая, простенько, светло и куча вещей Чимина, раскиданных как попало, из чего он делает вывод, что малой немного неопрятный. Небольшая кровать, застеленная желто-зелёной простыней, стоит около широкого высокого окна, завешенного белыми занавесками и желтыми шторами. Справа — большое напольное зеркало, рабочий стол с беспорядком на нем, рядом — большое мягкое кресло желтого цвета. Около двери, где нервно дышит и наблюдает за ним, стоят белый невысокий комод и вешалка из дерева, где висят свитера и футболки, а на стене — большой желтый календарь и разные маленькие милые картинки. В голове появляется мысль, что любимый цвет Чимина — желтый, и это так чертовски подходит ему. Он как маленький желтенький цыпленок, от этой мысли Намджун себя не контролирует и хрипло улыбается в голос, а затем подходит к навесной полочке на уровне его глаз и без спроса вытаскивает детское фото в рамочке, любуясь маленьким Чимином. Все такой же, с задорной усмешкой и боевым взглядом. У Чимина словно начинают глаза гореть, и он, подбегая, быстро вырывает фото из рук и, громко хмыкая, кладет обратно на полку, лицом вниз, как бы говоря: «Не твое, не трогай!» — Здесь уютно, — делает уверенный шаг к Чимину, чтобы быть ближе, а тот словно от огня отшатывается и сжимается, опускает глаза в пол. — Боишься меня? Чимин уже не знает, как ему быть. Здравые мысли ему помахали ручкой в тот момент, когда он увидел его на пороге. «Боишься». А кто бы такого не боялся, он ведь как скала. Но, наверное, сейчас не время бояться, когда он в своем доме, поэтому Пак, сжимает пальчики на ногах, губы и выпрямляясь, словно смелости набрался, хмыкает. — Я тебя не боюсь, — ох, еще как боится, но не признается в жизни. — Так что давай просто начнём, — он указывает пальцем на стол, где лежат в беспорядке учебники. Ему бы сейчас плакать, а не учиться, но он думает, чем скорее закончит с этим, тем быстрее рванет к Тэхёну и еще больше напьется, чтобы это забыть. Всего-то час посидеть с этим. Вроде не так сложно. Он скидывает со стола весь беспорядок в плетеную желтую корзину, что стоит рядом, берет нужную тетрадь и учебник, подсовывает мягкое кресло к столу, а сам усаживается на свое, открывая тетрадь и пялиться в нее как на наказание, пока Намджун усаживается рядом и тянется к учебнику. — Знаешь… это ведь не наказание. Английский очень интересный язык, — пытается подбодрить Чимина. — Кому как, — хмыкает, и опускает уголки губ вниз. — Так может начнёшь? Время словно издевается над Чимином, прошло всего двадцать минут, а ему уже стреляться хочется, а не слышать этот голос, который ему повторяет уже третий раз подряд почему так, а не иначе нужно говорить. Еще и омма пришла проведать и принесла горячий чай с пирожными, уходя и закрывая за собой дверь, любуясь картиной. — Чимин… ты меня хотя бы слышишь? Ты должен говорить: This apple is bigger than that orange, а не then! — с идеальным произношением вторит ему Намджун и массирует виски. Он знал, что это будет нелегко, но Чимин словно витает в другом мире и совсем не хочет стараться, только хмуро глядит и глаза закатывает. — Я так и говорю! — настаивает на своем, хотя знает, что он совсем не прав, начинает беситься, и все происходит за секунду: он взмахивает рукой и случайно задевает кружку с горячим чаем, который проливается на пах старшего, и тот быстро подрывается с места, стараясь не кричать, чтобы не привлечь внимание родителей Чимина, шипит: «Горячо, горячо», стараясь расстегнуть молнию и снять с себя джинсы пока все свое хозяйство не опалил. Пак широко раскрывает глаза, взволновано матерится громко: «Еб твою мать», за свою неуклюжесть от которой может сейчас получить не по-детски, подрывается к комоду и вытаскивает оттуда белое тонкое полотенце, быстро возвращается к нервно крутящемуся Намджуну, снявшему джинсы наполовину, и, не зная, что делать, вздыхает напугано и просто прижимает полотенце к паху старшего, оседая на колени. В комнате стоит секунда молчания. Намджун словно забывает про то, что его хрен чуть не вскипел от горячего зеленого чайка, ощущает через полотенце на своем члене ладони Чимина, который сидит на коленях и поднимает свою голову, глядя в глаза. Они оба застывают. И когда до Чимина доходит, что он чувствует очертания члена, на котором лежат его ладошки, встревоженно охает, его щеки окрашиваются в красный, он раскрывает свои суженные глаза, вздергивая руки вверх, словно говоря «не стреляйте», и полотенце падает вниз. Пак со скоростью света поднимается на ноги и немного зажимаясь, застывает на месте с открытым ртом и гуляющими глазами по комнате, лишь бы не смотреть на старшего и не получать по башке. — Только не бей меня! — вырывается само собой от страха, а капля пота так и стекает по виску. — Я не специально… кружка была близко, и я… честно! Я не хотел проливать чай… и трогать тебе не хотел. Это вообще все случайно… и я… я… — Чимин… — нежным голосом перебивает нервный поток слов младшего, кажется, наконец понимая, что Чимин его боится, через эти нелепые дурные, наполовину правдивые слухи, поскольку постоять за себя он мог. — Я бы никогда тебя не ударил! И гори оно огнем, — решает он, ему надоело молчать, даже если он стоит посреди комнаты с опущенными до колен штанами, в одном белье, — но ты мне нравишься! Чимину кажется, что его ударили, но словами. Потому что — что?! Он моргает и вроде ничего не понимает, что происходит, но бить, скорее всего, его не будут. — Что ты сказал? — переспрашивает он, потому что ему кажется, что послышалось. Да потому что не бывает такого в мире. Он низкий ростом, не худой, с пухлыми детскими щеками, кривым зубиком, не очень умный, если быть честным, и английский этот дурацкий он не знает, а еще прыщ выскочил на носу, он иногда бывает невыносимым, и голос у него пискливый! Да его даже отшил виртуальный парень, который говорил, что любит его, и он ему доверял и полюбил взаимно, хотел встретиться и доверить всего себя, а ему даже не написали жалкое сообщение, что он не нужен, а просто забили, словно он не живой человек и с ним можно поиграться. Самооценка съехала ниже некуда, как и его эмоциональный стан. А сейчас Ким Намджун, которого он не любит и боится, потому что тот крутой, все сходит ему с рук, с сильным телом, высокий, богатый, умный и бегает за ним полшколы, стоит сейчас перед ним и просто говорит, как шутку жизни: — Ты мне нравишься, Пак Чимин, — смотрит в глаза и еле сдерживает себя, чтобы не подойти и не обнять этот перепуганный рисовый пирожочек. — Снова издеваешься надо мной? Да? — обиженно тянет и хлюпает носом стараясь не разреветься сейчас. — Нет! Конечно нет! Я сейчас как никогда искренен. Ох… блять, — он натягивает наверх мокрые неприятные телу джинсы, чтобы сделать острожный шаг к младшему и взять его надутые щеки в ладони, поднять его голову, чтобы встретиться взглядом. — Ты очень красивый, Пак Чимин. У тебя самая красивая улыбка, что я видел. А еще ты очень милый. И я старался все это время тебе об этом сказать, но ты убегал… И если ты дашь мне шанс… — Я люблю другого… — Чимин не знает, зачем это говорит, и кого другого, если он даже его имени не знает, но сердце-то ушло за ним… Тем более сейчас ему дико страшно, но уже не от хулигана Намджуна, а просто от происходящего, от того, что он может нравиться такому как Намджун, который в жизни не должен смотреть на Пака так нежно и с трепетом. Намджун только выдыхает и прикрывает на миг глаза. Он сам заварил эту кашу, и, если понадобится время, чтобы Пак наконец открыл свои маленькие глазки и доверился ему, он подождет, но так и хочется сказать, этот другой — я! — Дай мне время. И просто не убегай. Хорошо? — и Чимин кивает, зачем, он не знает, но просто кивает, подмечая в своей голове, что Намджун вроде не такой плохой, как он думал все это время. *** Снова отказать Тэхёну увидеться в этот раз оказалось куда сложнее. Сокджину хотелось вырвать клок волос с головы, чтобы самому не позвонить и успокоится, говоря себе, что Тэхён просто парень, с которым у него недолгая интрижка, которую нужно заканчивать, желательно побыстрее. С Тэхёном просто хороший секс, ничего больше. Да и что может быть, ему двадцать два года и ему не нужны серьезные отношения, еще и с школьником, у него еще вся жизнь впереди, чтобы сейчас себя связывать. Он точно не влюбился, просто Тэхён очень интересный, поэтому не хочется его отпускать. Джина не мучит совесть, только то, что глупый Тэхён слишком наивен и верит всему, что ему говорят. Просто иногда Джин ловит себя на том, что слишком скучает по нему, но сразу же себя переубеждает, что просто привык к голосу младшего и его забавным рассказам, ярким и нежным улыбкам, влюблённым глазам и телу. Просто потому, что бывает скучно, а младший как никто может поднять настрой. Джин не умеет любить, он никогда не любил как положено, иначе сейчас он бы не находился поздним вечером в компании красивого парня в баре на свидании, рассчитывая на весьма хорошую ночь, чтобы расслабить организм и прояснить мысли. Доказать себе, что он тот самый, что был не последним подонком, а здравомыслящим человеком, ценящим свободу, и никому не под силу это изменить. — Сокджин-хён… ты где витаешь? — привлекает его внимания парень, с искушённой улыбкой легко затрагивая носком ботинка ногу Джина под столом, и наклоняясь ближе, чтобы шепнуть: — Всегда хотел трахнуться в общественном месте, а это заведение как нельзя лучше подходит. Так что? —сексуально шепчет, закусывая свою нижнюю губу. — Да. Давай, — без колебаний отвечает. Это то, что нужно Сокджину, немного сумасшествия и выкинуть из головы милого Тэхёна, который там засел и никак не хочет уходить. Лучший способ — секс без обязательств, как он считает. Совесть? Нет, Сокджин о таком не знает, просто что-то жжет внутри неприятно, когда он дотрагивается до оголенной груди, поглаживая соски и целуя парня в уста, прижимает к стенке, проводя по его лицу ладонью. При тусклом освещении на запястье поблёскивает браслет, подаренный Тэхёном, и его словно отшатывает от парня. — Все хорошо? Если что, у меня есть презерватив. Джин сужает глаза и смотрит, нахмурившись, на браслет. И зачем он его вообще надел?! Точнее, он просто забыл снять, после последней встречи с младшим, что была пять дней назад. Затем снова переводит взгляд на парня, который ждет, когда ему ответят. Парень ведь действительно красивый, со смуглой кожей и хорошим телом, сам ластится, предлагая себя взять без обязательств, а у него в голове высвечивается имя «Тэхён», как чёрным по белому. Джин встряхивает головой и снова приближается к чужим губам. Нехер ему думать о том, что сейчас не нужно, когда с ним сексуальный парень. Но на этот раз его отвлекает входящее сообщение, и шипя, он отстраняется и тянется к телефону, чтобы посмотреть кто его беспокоит. Тэхён: «Что сейчас делаешь? Я безумно соскучился. Безумно… по своему сладкому хену!» Джин только выдыхает, блокирует и запихивает обратно в задний карман, сжимая губы, а внутри поднимается некий неузнаваемый вихрь. Но он докажет, докажет себе, что ничего не чувствует к Тэхёну, и переспит с этим блядски сексуальным парнем в эту минуту, и выйдет отсюда довольным собой. Он не встречается с Тэхёном, золотые горы ему не обещал, как и преданность, поэтому совести здесь нет места, но пальцы почему-то дрожат, а горло словно кто-то сжимает, и он начинает злиться внутри, сильнее стискивая бока парня, впивается в его губы больным поцелуем, а тело словно надрывается, не хочет слушать, душа словно просит оттолкнуться. Но он сжимает зубы, потому что нет, он не такой слабый, увлечённый любовью, которая тобой правит, это он оставит своему брату Намджуну — умирать каждый день, а сейчас он сделает то, что делал всегда без самобичевания. Джин натягивает дрожащими руками презерватив, взбешено разворачивает парня к стене, и сразу же грубый толчок в податливого партнера, которому кажется только и нравится такой нрав, потому что он начинает стонать и просить еще сильней. И стоит закрыть глаза на минуту, как появляется образ милого Тэхёна с верными и растерянными глазами, но Сокджин трясет головой и еще грубее толкается, открывая глаза, шипя. С ним этого не может произойти, только не с ним, толчок, а в голове нежный бархатный низкий голос: «Я люблю тебя, Сокджин-хён», он сильнее сжимает зубы, начиная безумнее толкаться, захватывая паренька за волосы, который старается скулить тихо и получать удовольствие, изливаясь на кафель на стене. Джин больше не выдерживает, в голове ужасный ураган и только «Тэхён, Тэхён, Тэхён» мантрой, ему слишком горячо и плохо, словно сейчас стошнит от себя, и он просто плюет на все и вытаскивает свой член, даже не кончая, не получая абсолютно никакого удовольствия, расслабления и такого нужного прояснения мозгов. Все еще становится только более туманным, и он как умалишённый, открывает кран с водой, умывает свое лицо прохладной водой, пока парень, надевая на себя штаны, начинает говорить, что ему безумно понравилось и нужно будет продолжить. Джину плевать, он даже не слышит, глаза словно горят огнем, а сердце так громко и быстро стучится, что перепонки болят. Он снимает злостно презерватив и выбрасывает в урну, стоящую сбоку, быстро одевается и даже не прощаясь, не оборачиваясь на крик парня: «Эй, ты куда? Что случилось?», выходит из уборной и на трясущихся ногах несётся на улицу, и как только выходит начинает судорожно дышать, захватывая свои волосы на затылке, наклоняется вперед. — Блять… блять… блять! Ты не влюбился, ты не влюбился… просто… просто, — и он замолкает, потому что слышит смех, чертовски знакомый глубокий смех его мальчика — Тэ, и ему кажется, что у него галлюцинации. Он выпрямляется, выдыхает и при свете вывесок и ночных лихтеров прищуриваясь вглядывается в толпу людей впереди, и в паре метров от себя он видит его, реального, возле магазина около игрового автомата с игрушками с каким-то парнем немного выше него. И в сердце словно вкалывают иглы. Тэхён улыбается квадратной улыбкой и что-то говорит парню. Джин не ревнует, нет, просто что за нахрен, если так поздно и время перевалило за одиннадцать, разве он не должен уже быть дома?! Спать в своей кровати и писать ему сладкие сообщения, а не гулять поздней ночью с неизвестным ему парнем. И Джин знает, что он должен сделать, как и поступал со всеми своими избранниками, хмыкнуть и просто уйти, даже не сожалея и думая о своем решении. Они свободны, он свободный, и Тэхён… Но наперекор всему, себе, он, не понимая, что делает, просто шагает в сторону младшего как под гипнозом. Для чего? Зачем? Он не знает, а когда подходит, Тэхён как раз оборачивается в его сторону и его глаза округляются от неожиданности увидеть здесь старшего, а потом начинают блестеть, как начищенное столовое серебро. — Хён! — он, не стесняясь, накидывается с объятиями и глупо улыбается. — Я думал ты уехал к родителям! — обнимает и прижимается ближе, пока Сокджин быстро соображает, что делать и говорить, все еще в ступоре от своих действий, но от того, что он обнимает младшего, внутри ему становиться тепло. — Я вернулся и захотелось немного пройтись, подышать вечерним воздухом, — отстраняется от Тэхёна и переводит вопросительный взгляд на парня, который с мягкой игрушкой-мишкой стоит в стороне и наблюдает за ними, натягивая приятную милую улыбку и Тэ, прослеживая за взглядом своего Сокджина, спохватывается. —А… это мой друг, Пак Богом-хён, — друг подходит ближе к Тэхёну. — Он раньше был моим соседом, а потом он переехал в другую страну, и вернулся с братом недавно, и мы вот… решили прогуляться вместе. —Здравствуйте, — наклоняется Богом в уважительном приветствии с улыбкой, тянет руку для рукопожатия, которую Сокджин, не контролируя себя, сжимает немного сильнее положенного, и так же в ответ представляется, произнеся свое имя. Богом выглядит очень мягким и стеснительным парнем, спокойным, притягивающим к себе, а еще чертовски красивым, как с обложки журнала для ухода за кожей. И для протокола: Сокджин не ревнует, он просто знает таких. В тихом омуте черти водятся, и Тэхёну лучше держаться от него подальше. — Если хотите я могу подбросить вас домой. Моя машина недалеко отсюда. — О… ну… Богом-хён еще хотел пройтись… вспомнить Сеул… — начинает Тэхён, теребя свои пальчики. — И я… — Не беспокойся обо мне, Тэхён-и! — и Сокджин только в голове насмешливо повторяет при себе «Тэхёнии». — Думаю, ты хочешь провести время со своим… другом, — делает акцент на последнем слове, а у Джина, кажется, глаз дёргается. — Я позвоню брату и встречусь с ним, так что хорошо вам погулять. — Спасибо, хён. Пока! — машет ему Тэхён и берет за руку Джина, серьёзно смотрящего на его друга, уводя его подальше и улыбкой от радости, что увидел своего парня и сможет провести с ним немного время. В машине у Сокджина тепло, удобно, играет медленная музыка, на часах высвечивается двенадцать ноль одна ночи, когда Джин останавливается в темном и уединённом месте недалеко от дома младшего. Он отодвигает водительское кресло максимально назад, и Тэхён перебирается на его колени, получая, наконец, возможность его поцеловать. — Этот Богом… он знает, что ты гей? — интересуется старший, пробираясь рукой под кардиган, поглаживает голую спину младшего, который млеет и с улыбкой прикрывает глаза, поддаваясь на ласки любимого мужчины. — Да. Мы общались всегда, даже когда он уехал из страны, — проезжается своей задницей по члену старшего, получая хитрую улыбку в ответ. — Богом хороший, но тебе не нужно ревновать меня, Ким Сокджин-щи, потому что я люблю только тебя, — и тянется для поцелуя. Сокджин довольно улыбается в поцелуй. Ревновать — к кому? Тэхён влюблен в него по самые уши, даже не думая ни о ком другом. Маленький доверчивый малыш, готов ради него, кажется, на все. С Тэхёном тепло и, что важно, легко. Он сам подстраивается, чтобы быть рядом, пишет просто «скучаю», а не ссорится, из-за того, что он пропускает их свидания. И у Сокджина щелкает в голове, ну и хрен с ним, что его интрижка идет дольше обычного. Тэхёна ведь можно приручить? И пусть он еще раз пойдет на поводу своего желания, почему бы и нет, к черту все мысли, если Тэхён сможет его расслабить, подарить теплые объятия и нежные прикосновения всего за пару приятных слов. Он не считает Тэхёна мальчиком легкого поведения, просто парень влюбился не в того, кого нужно. Сокджин не умеет любить. Его семья не ценит любовь, только деньги и договоры. И ему это подходит. Может он и сгнил внутри, но такова его жизнь. Он не берет ответственности за чувства других. В мире нужно делать полезные решения в свою сторону. И Сокджин принимает свое. Тот парень был недостаточно горяч, вот и не смог его расслабить, а Тэхён его расслабляет только одним видом, значит мальчика нужно держать при себе, а потом, когда надоест, можно все и прекратить. Он сможет, он знает, как все потом завершить. Но сейчас, даже самый умный человек не отказался бы от восхитительного Тэхёна. — Ты ведь скучал по мне? — ласковым голоском протянул младший, когда оторвался от пухлых губ, играя с волосами Джина. — Как по тебе не скучать?! Ты такой милый, — целует в кончик носика, —красивый, — целует в щеку, — самый желанный, — целует в шею нежно, а потом втягивает кожу, чтобы оставить отметину. И все, Тэхён расслабляется, смягчается еще больше. Его уносит далеко-далеко от Земли. Он думает, как ему могло повезти с таким парнем, добрым, красивым, самым лучшим. Чем он заслужил такое счастье?! — Хён… я хочу на наше свидания пойти с тобой на башню Намсан на «Террасу на крыше» и прикрепить наш замочек. — Тэхён с глуповатой улыбкой тянется к карману кардигана и вытаскивает маленький замочек в виде сердечка, и Сокджин приглядывается, озадаченно смотря на выведенные черными английскими буквами инициалы их имен. — Говорят, если прикрепить их, то любовь будет вечна! — затем Тэ игриво хмурит глаза: — Ты ведь этого тоже хочешь? — Прям так и говорят? — дразнится Джин и щекочет младшего, который выгибается, со смехом прося прекратить над ним шутливые издевательства. Джин думает, что Тэхён, возможно, так его проверяет, или что-то подозревает, поскольку они гуляют в местах, где очень мало людей или больше времени проводят в его кровати, поэтому Тэ нужно большего… поверить все в это. Или он настолько глупо влюблённый, что даже этого не замечает? —Хён… — ноет Тэхён. — Прекрати. Я ведь не шучу! Я знаю, что ты думаешь, наверное, что мне семнадцать и я не очень серьезен, но, хён, я чертовски серьёзный, как никогда. Я тебя люблю очень сильно. Вот так… влюбился как безмозглый! Ты ведь тоже? Джин напрягается. Он начинает дышать немного медленно и смотрит в доверчивые глаза, словно ищет там ответы. Влюблен ли он? Нет. — Конечно, сладкий, — но потерять Тэхёна он не хочет, не сейчас, когда с ним приятно проводить время в постели. Поэтому уверенно врет в глаза, а внутри что-то больно пришибает. Возможно, совесть просыпается, но он ее оставляет на потом, нечего ему быть слабаком. — Может, утешишь меня? — он забирает замочек из рук младшего и кладёт на сидения сбоку, притягивая руки к лицу Тэхёна, поглаживая пальцами очертания лица и невесомо целует в губы, шепча в них: — Я ведь так соскучился по твоему ротику… а ты, кажется, хотел сделать это в машине. Да, сладкий? — он закусывает нижнюю губу и немного оттягивает, ухмыляясь. И Тэхён сужает глазки, проводит языком по своим губам. Ему нравится секс с Сокджином и делать ему приятно каждый раз. Кажется, они только и занимаются сексом, он где-то читал в журнале, что начало отношений — это только животный секс, но ему хочется и говорить тоже, общаться, по большей части, слушать рассказы Джина о его проведённом дне, учебе, его друзьях, семье, а не только валяться в кровати. Он надеется, что все это у них будет впереди, длинные прогулки по знаменитым точкам, и время вместе с друзьями, когда Сокджин насытится, а сейчас, он сам соскучился, поэтому соскальзывает с колен, и, под наблюдением старшего, расстегивает молнию с пошлой улыбкой, опуская штаны вместе с бельем, ласкает полувставший ствол, поглаживая рукой вверх-вниз, сначала легко, а потом ускоряет движения, от чего Джин тихо стонет. — Ты такой молодец, сладкий, — хвалит его и тянется руками к волосам, чтобы слегка схватить, когда Тэхён приоткрывает рот, тянется к сочащейся головке, проводит по ней языком, а потом мягко обнимает ртом. Тэхён не очень в этом опытный, но старается изо всех сил, обсасывая, сжимая губами сильней, заглатывает, помогая себе руками, все, как учил старший и множество видео с порно сайтов. Он доводит Сокджина до приглушенных стонов и закрытых глаз, выносит из реальности в мир страсти и похоти, расслабления тела. По коже проходит дрожь мелкими мурашками, будто от холода, но на самом деле это от горячего влажного рта Тэхёна, который глубоко втягивает и стонет, пуская по телу ток. Рукой опускается к яичкам, нежно переминая их. Сокджин сильней сжимает волосы младшего, подстраивая под ритм, низко шепча что еще немножко, и он дойдет до кульминации, что и происходит через пару минут — спускает со стоном Тэхёну в рот, который все принимает и вытирает рот ладонью, перемещаясь на сидения сбоку, пока Сокджин тянется к бардачку и вытаскивает оттуда салфетки, приводя себя в порядок. Наконец он почувствовал эту негу расслабления, которую так долго хотел. Тэ мило тянет улыбку, смотрит на Сокджина и вслушивается в слова песни, что играет в салоне машине разбавляя теперь их тишину. «Если ты не чувствуешь этого тоже, То что бы ты не делал, Не оставляй меня любящим тебя. Если ты не втянулся, когда я — да, Мне нужно предупреждение.» Почему-то эти слова у него застревают в голове, словно интуиция подсказывает начинать думать, предостерегаться, но он только встряхивает легко головой. Это ведь бред, это к нему не относится, у них с Сокджином ведь взаимно. — Ты был так хорош, мой ангел, — подает наконец голос старший, хваля Тэхёна и притягивая для очередного горячего поцелуя с ощущением собственного вкуса на его языке. — Да… рад что тебе было хорошо, — вот как можно сомневаться в Сокджине? Он же всегда такой обходительный. — Тебе помочь расслабиться? — Нет… все хорошо, хён. Я рад, что доставил тебе удовольствие, — в голове тарабанит: «да скажи ему, скажи, не бойся!», и он наконец решается спросить: — Так мы сходим завтра днем на башню Намсан, хён? — а глаза горят. — Прости, Тэхён—а. Завтра я должен написать три конспекта, — и видит, как Тэхён опускает голову вниз и немного огорчается, решает его подбодрить. — Но мы пойдем в другое время, обещаю. Не расстраивайся, ну же, где твоя улыбка? И Тэхён натягивает улыбку. — Обещаешь? — с надеждой в голосе. — Конечно, солнце. А сейчас я отвезу тебя домой. *** Засыпать после случившегося Чонгуку было довольно трудно. Он всю ночь вертелся на кровати с одной стороны на другую, то хмурясь, то глуповато-застенчиво хихикая, прикрывая глаза ладонями. Сердце билось так учащено, а непрошеные сокровенные мысли никак не хотели исчезать из головы, вызывая смущённость и красноту щек. «Я ни с кем не был, как только всё началось с тобой». Чтобы это ни значило, но внутри у Чонгука все переворачивается вверх дном от этих слов, как и появляется табун мурашек от того, что он почувствовал мягкие губы на своем теле. Господи... к нему прикасался Юнги, и это было так… так невероятно, и так нереально, будто он находился за пределами планеты. И вчера он впервые подрочил в ванной хёна, где облился потом от стыда, но, ко всему этому, Юнги его не прогнал и не прозвал «бесстыдником», а успокоил и убедил, что ему не стоит переживать о случившемся… и они встретятся… чего Чонгук очень ждет, даже если придётся краснеть как вареный рак после произошедшего. Поздно, но он все-таки уснул от переизбытка эмоций, хоть и проспал всего пару часов, все равно проснулся довольно рано, ближе к десяти. Сегодня он должен идти на занятия боксом, впервые радуясь, что он их не бросил, и это как-никак кстати для того, чтобы выпустить пар и очистить голову от непривычных, захвативших весь котелок, мыслей. Чонгук, разлепив сонные глаза, первым делом дотягивается рукой до прикроватной тумбочки, чтобы взять очки, где он их всегда оставляет возле настольной винтажной лампы в виде абажурного кола на четырёх ножках, которую ему подарил Чимин, удивленно хлопает глазами и хмурит брови, когда их не находит на месте, но затем воспоминания накатывают с головой. Он забыл их в доме Юнги, ну после случившегося оно и не странно. — Господи, как же стыдно! — он дёргает ножками под одеялом и начинает хныкать, как маленький мальчик, которому вместо конфет на завтрак дают полезную еду. — Как я ему на глаза покажусь-то?! А если он вообще после случившегося не захочет на меня смотреть? Чонгук еще пару минут ноет о своем вчерашнем приключении, ныряя головой и усердно колотясь в мягкую подушку, пока его не отвлекает звук входящего сообщения на телефоне, который лежит на краю столика, где был оставлен поздно ночью после прихода совсем потерянным. Парень выпучивает глаза и подрывается как ненормальный с постели, запутывается правой ногой в простыни, падает с кровати, хвала, что успевает опереться руками о пол, быстро поднимается и несётся к телефону, забывая дышать, надеясь, что ему пишет Юнги-хён. Хён: «Отпросись на целую ночь. Увидимся на нашем месте. И оденься потеплее!» — Твою мать… — непотребно выражается Чонгук, а потом ахает взволновано, начиная скулить как собачонка. Юнги хочет видеться дальше. — Стоп, всю ночь?! Его распирает от незнания что значит «целую ночь», и что они собираются делать? И где? И самое главное, он знает, что вариант спросить куда — бесполезный. Юнги никогда не говорит, удерживая интригу. И вообще-то Чонгуку, который любит все планировать и знать свое расписание, чтобы быть подготовленным ко всему, кто бы мог подумать, нравится такой вариант — неизвестность, особенно от хёна, поэтому он с дико стучащим сердцем только и пишет: «Хорошо, хён». Он плетётся в ванную чистить зубы, разглядывает себя в зеркале расширенными зрачками. Снова возникает множество вопросов в голове, и не об учебе, как обычно, а только об одном хёне, от которого он теряет здравый смысл. Белая футболка, поверх — теплый зеленый свитер, хоть на улице уже и совсем тепло, передают двадцать градусов и солнышко целый день, но Чонгук не был бы Чонгуком, и прогнозам он не доверяет, поскольку может ни с того ни с сего пойти дождик и охладить нагретую солнцем землю, синие джинсы и любимые черные, с белыми ромашками, носки с пальчиками; Тэхён всегда косится на них и как-то произнес: «Черт… я странный, но это предел всему!», Чонгук не обижается, наверное, это его то самое — сумасшествие. Чон берет рюкзак с формой и спустился вниз по ступенькам на кухню. Он никак не ожидал увидеть за кухонным столом своего старшего брата, который в выходные дни просыпается не раньше двенадцати, а сейчас довольно поедает кальби с жареным рисом вкусно причмокивая, пока омма, опершись о столешницу, вытирает полотенцем мокрую посуду и тихо напевает себе под нос музыку из любимой дорамы. Чонгук здоровается, получая кивок от оммы, кладет рюкзак около кресла, набирает в глубокую тарелку жареный рис и хватает палочки для еды, думая, что не так уж и голоден, потому что сидеть сейчас с Хосоком, который палит глазами, не так уж и удобно при том, что он от него никогда ничего не скрывал, это и чудно, тайн у него и не было, кажется, до старшой школы. Он жует еду довольно быстро, запивая банановым молоком и держит голову все время опущенной, избегая прямого взгляда старшего брата, а Хосок как будто нарочно взгляд не уводит, подпирая рукой щеку. — Что делали темной ночью у Тэхёна дома? — елейно ровно наконец подает голос и тянет самодовольную улыбку Хосок, а Чонгуку лишь слышатся нотки неуловимого раздражения или поддразнивания, и он поднимает неуверенный взгляд на брата, который тянется к графину с апельсиновым соком на столе и наливает в кружку. Он размышляет что ему сказать, но щеки предательски сами румянятся, и пробегает дрожь по телу от вчерашних воспоминаний, каким нежным был с ним Юнги, затем задумывается знает ли брат, но если бы знал, то точно не был бы таким спокойным, поэтому прокашливаясь говорит: — Просто играли в приставку, — выдыхает. Врать, как всегда, не хочется. — Наверное, было до жути интересно, — на одном выдохе говорит и делает глоток сока все еще не сводя глаз. Чонгук просто кивает, и переводит взгляд к спокойной омме, ему нужно сказать, что сегодня он хочет остаться у Тэхёна, соврать, но при Хосоке почему-то язык обжигает, но после бокса не будет времени, потому что она уйдет на свои женские посиделки. — Омма, сегодня Тэхён пригласил к себе с ночёвкой, Чимин уже согласился, так что я думаю, что тоже у него останусь. Хорошо? — сразу переводит глаза на брата, который клонит в голову сторону, прищуривается и выпячивает губы. — Хорошо, надеюсь его родители не против. Ты в последнее время так часто проводишь время у них дома. И Чонгук мугыкает, думая, что скоро нужно придумывать иные варианты, только какие? К Чимину он не может говорить, потому что тот живет по соседству и слишком будет палевно, а Тэхён оказался идеальным вариантом, но он и вправду не может все время прикрываться Тэ. — Спасибо за завтрак. Я тогда на бокс, — приподнимается с кресла, надевая на плечи рюкзак и ухватывая за собой тарелку, и стоит ему сделать пару шагов от раковины, как Хосок в спину кидает тягучие притворные акцентирование на имени слова: —Тэхёну… привет передай. Чонгук глотает громко слюну, и думает, что все—приплыл, но все—таки собирается с собой и оборачивается, встречаясь с Хосок взглядом, но брат не выглядит злым, скорое просто улыбается и вытаскивает с кармана телефон, говоря глазами «что такое?», и Чонгук просто стряхивает вроде свое наводнения, и просто кивает в ответ. Кажется, вранье не для всех, и он просто слишком переживает о сегодняшней встрече, и что его секрет раскрыт, и поэтому чудиться всякое. Он сильней сжимает лямку рюкзака и выходит за дверь. Ноги на ширине плеч, руки в кулак и оточенные удары в технике джэб по боксерской груше на каждый первой—второй шаг. Чонгук передвигается в разные стороны и уклоняется от невидимого удара, нанося свой. — Так держать, смотри за движениями ног, — напоминает тренер и хвалит Чона. Бёрпи на одну руку, прыжки из упора лежа, отжимания на время, прыжки двадцать минут на скакалке, отработка ударов на груше, вспотевшее тело от нагрузки и влажные волосы, это действительно то, что требовалось Чонгуку, выпустить накопившиеся эмоции и проветрить голову от множества мыслей. Два часа тренировок пробегают очень быстро, и он мчится в раздевалку, снимает защитные бинты с ладоней, оборачивается за спину, и, удостоверившись, что никого нет, бредет первым принять душ, пока никто не пришел. Боль в мышцах дает о себе знать, потому что он пропустил два занятия, но он уверен, что боль прекратиться за пару часов, а сейчас можно быть довольным собой. Он решается пройтись пешком, всего сорок минут до дома, запихивает наушники в уши и включает на телефоне песни. Когда он приближается все ближе домой, воспроизводится песня, которую любит Юнги, и она быстро попала в его любимый плейлист. Но песня ему действительно понравилась, красивые слова, голоса идеально сочетаются и медленная мелодия, он идет, слегка махая головой в такт, наслаждаясь музыкой, умиротворённо, ни на что не обращая внимания, как вдруг от удара чего-то в затылок, наклоняет голову, шипит, и сразу же хватается за ушибленное место правой рукой, левой вынимая наушники и смотрит на землю, где лежит то самое, что было в него кинуто, оказывается, это набитая женская косметичка. Он кривится и оборачивается назад, прищуриваясь от солнца, и в глазах все размывается еще и от плохого зрения. — Хосок… Ой! Прости! — к нему подходит девушка довольно быстро, намного ниже его с выбеленными длинными волосами, милым личиком и очень худая, одетая в клетчатое платье. — Прости ради бога. Я думала, что ты Хосок! — она слегка кланяется в извинении и строит невинную мордашку становясь перед ним. — Я звала, а ты не слышал! Кажется, ты младший его брат! — и Чонгук, поджимая губу, просто кивает. Он понимает сразу, что это новая пассия его брата, которую он динамит, но вот только почему получает он, вместо Хосока, ему не понять. И говорить с девушкой ему совсем не хочется, но должен признать, что бросок у нее что надо. — Я Пак Чхе Йон, девушка твоего брата, — в голове так и звучит напыщенный голос Чимина: «Это ты так думаешь» и Чонгук слегка усмехается, но сразу себя одёргивает. — Твой брат не берет трубку, а мы договорились встретится, не смог бы ты его позвать? Я буду возле того дома, за поворотом. Хорошо? И Чонгук снова кивает, словно набрал воды в полный рот, замечая за спиной девушки своего брата, и хочет уже сказать ей, но Хосок, который ее увидел, сразу прячется в кусты соседей, семьи Пак Чимина, как настоящий воспитанный парень. Чонгук просто вздыхает, кланяется в прощании и продолжает путь, останавливаясь возле тех самых кустов, где сидит Хосок, оборачиваясь, скрылась ли с виду девушка. — Хён… там девушка… — Да-да. Присядь-ка, — тянет его за руку Хосок и тот поддаётся. — Ох… я с ней расстался, но она такая приставучая, — наигранно вытирает пот с лба. — Бесит. —Хён… а ты сказал ей, что ты с ней расстаёшься? — все же спрашивает Чонгук, и, видя, как брат хмыкает и закатывает глаза, догадывается, каков ответ. — Если парень не берет от тебя трубку три дня, значит вы расстались. Все это знают! — Понятно, — поджимает губы Чонгук, думая о том, сколько бедных девушек потерпели от его брата. — Мне можно уже идти? — Да-да, — машет ему рукой и выглядывает осторожно из-за кустов, чтобы ненароком не попасть на нее. В то время, как Чонгук бесстрашно уходит, Хосок так и остаётся сидеть, боясь и шагу ступить, зная ее, она может караулить еще долго за поворотом. Он вынимает телефон и печатает Намджуну сообщение, что задерживается, и спрашивает с ними ли поедет Юнги. — Хён… ты чего за кустом сидишь? — Блять! — хватается за сердце Хосок и поднимает голову вверх, откуда ему кричит Чимин со второго этажа высовываясь из окошка. — Напугал, Чимин. — Прости… Так чего сидишь? — любопытствует младший и выглядывает в стороны, наблюдая как к воротам подходит Тэхён, отшатывается от испуга, когда натыкается на Хосока. — Хосок-хён… ты что здесь делаешь? — а потом включает смекалку, точнее то, что видел ранее минуту назад, как девушка за поворотом во всю кричала, наверное, подруге, какой Хосок кретин, и тут, кажется, долго думать не нужно, о каком Хосоке она говорила. — Так, мелюзга несовершеннолетняя! Не пихайте носы куда не надо, — он выпрямляется и стряхивает с одежды невидимую пыль. — Лучше скажи, не видел ли ты девушку за поворотом. — Не видел, хён, — еще и головой мотает для больше уверенности. — Там никого нет, — врет Тэхён за эти самые «мелюзги». — Ну и заебись! — довольно произносит Хосок и хочет шаг сделать вперед, как останавливается и сканирует улыбчивого Тэхёна глазами. — Разве вы не должны собираться у тебя сегодня с ночёвкой? Тэхён быстро моргает глазами склоняя голову в сторону, думая, не пропустил ли он что-то. — Чего, хён? — а потом прокашливается, переминаясь с носка на носок. — Да нет… Хосок проводит языком по губам и поднимает правой уголок губ вверх, скалясь, а потом просто уходит, не прощаясь с ребятами, и Тэхён только пожимает плечами на оскал Хосока и поднимает руки вверх на вопрос Чимина, что случилось. * Чонгук заходит домой, как всегда первым делом идет в ванную, отмывает тщательно руки с мылом и сразу же срывается в свою комнату. Смотрит на время, которые показывает еще два часа до долгожданной встречи, а у него уже начинает сердце выпрыгивает изнутри, он же проведет всю ночь с Юнги, не зная где, и чего вообще ждать. Между ними определенно что-то есть, но Чонгук даже боится дать «этому» название. Так и хочется у кого-то спросить, как ему теперь себя вообще вести, тем более после вчерашнего, хоть бы шпаргалки написали, которыми он никогда и не пользовался раньше, но сейчас он бы охотно в них заглянул. Он садится за стол, кое-как поправляет волосы, чтобы не лезли в глаза и берет начатую бутылки воды с краю стола, жадно пьет, закрывая глаза. Переводит дыхание, и натыкается глазами на закрученную бумагу за книгами. Он тянется руками к ней и разворачивает, закусывая зубами нижнюю губу. Тот самый рисунок, что он рисовал Юнги с трепетом в сердце, звёздное небо. Внизу, в правом углу, инициалы JK. Возможно, сегодня именно той самый день, что он наберется смелости и решиться подарить, поэтому осторожно сворачивает и кладет в рюкзак, так, чтобы не помялась бумага. Он вертится перед комодом довольно долго, переодевая уже десятую футболку от волнения, потому что все не то — та слишком строгая, та оранжевая, та с ромашками, и он плюет на все, час поджимает, и надевает простую белую широкую футболку, темно-синие джинсы, достаёт со шкафа зеленую тёплую спортивную ветровку с капюшоном, хватает рюкзак и спускается, торопясь, вниз, встречая омму, которая прихорашивается в прихожей возле зеркала. — Уже к Тэхёну? — Чонгук только мычит в ответ, ругаясь на себе в уме, что приходится врать, и быстро обувается в темно-коричневые Timberland, что недавно купил по скидке, в них будет тепло, хотя сейчас можно хорошо так запариться, ведь на улице совсем не холодно. Омма косится на его выбор обуви, но молчит, думая, что ей сейчас точно не понять подростков. Чонгук бросает короткое «хорошо провести вечер с абоджи», и убегает. До места встречи идти не далеко, и у него в запасе еще пару минут, но он все равно шагает довольно быстро, сбивая тихое спокойное дыхание, потому что ему до одури хочется уже увидеть хёна. Когда Чонгук подходит до места встречи, он останавливается, заворожённо наблюдая за Юнги, как он выходит из магазина с рюкзаком на плече и черным наполненным пакетом и Чонгуку уже стыдно, его хён снова будет его кормить. Одет в широкую белую футболку, поверх которой надеты тоненькие черные подтяжки, придающие хулиганский вид; темные облегающие джинсы на его худых ногах, на бедрах завязана клетчатая рубашка, и все это так по его - свободно и беззаботно, волосы взлохмаченные, и Чонгук особенно обращает внимание на черные шнурованные ботинки Юнги, радуясь, что не прогадал с обувью, прикидывая в уме, что они, видимо, собираются за Сеул, чего он весьма не против, тем более с хёном, подальше от шумного города и людей в неизведанные, впечатляющие для него места. Юнги подходит к припаркованной возле магазина машине, все складывает в багажник, закрывает и, когда встречается взглядом со стоящим неподалеку Чонгуком, который, как всегда, смущенно улыбается и, кажется, боится дальше и шагу ступить, что-то подмечает про себя в уме. — Еще долго там будешь стоять? — громко спрашивает Юнги у застывшего младшего, который сразу же сильнее сжимает лямку рюкзака, и поджав губы подходит, опуская глаза вниз. Ему все еще будто бы стыдно и неловко перед старшим за прошлую ночь, и, по правде, он даже не знает, что ему сейчас сказать и как себя вести, поэтому он только слегка склоняется в приветствии, а щеки уже начинаю розоветь от кошачьего проницательного взгляда Юнги. — Ох, а ты все еще за свое, да? — ухмыляется старший и тянет ладонь, чтобы потрепать волосы Чонгука, имея ввиду не только его воспитанность, но и краснеющие из-за вчерашнего приключения щеки. — Прости, хён… я… — он выдыхает, опускает не только взгляд, но и голову, закрывая глаза, и отворачивает шов футболки возле горловины, потому что в одно мгновение становится так жарко, что в одно мгновение краснеют даже уши, будто на него вылили кипяток. И как бы он себя не успокаивал, он все равно начинает нервничать и стыдиться, зажмуривая глаза от своей безвыходности. Разумеется, Юнги подмечает его состояние, и, как всегда, стремится помочь этому бедному влюбленному мальчику перешагнуть через свою стеснительность. Он уверенно делает шаг ближе, так, что между ними практически нет расстояния, и тянется своими бледными, худыми и изящными пальцами к подбородку младшего, сначала нежно поглаживая, успокаивая, как он думает, бешено стучащее сердце, а затем решается, и поднимает вверх, чтобы встретиться глазами и увидеть самый верный и влюблённый взгляд. Чонгук же сразу размякает и машет ручкой всем громким, долбящимся в голову, мыслям и нервишкам, боязно раскрывая темные глаза, чтобы посмотреть на того, кого сейчас считает самым важным в своей жизни. И Юнги не разрешает ему успокоить сердце, потому что он еще ближе беззастенчиво приближается к его правому уху, и говорит тихим хриплым голосом, опаляя дыханием: — Не извиняйся за то, что было хорошо рядом со мной, — и сердце Чонгука делает еще один бурный кувырок. Юнги то ли не видит, то ли не чувствует, то ли издевается, но Чонгук уже еле стоит на ватных ногах от близости, а когда Юнги еще проводит своими и пальцами по его, его пронзает молниями изнутри. — Сейчас мы сядем в машину, и ты выбросишь все свои дурацкие мысли, и мы проведём самое лучше время, — отстраняясь, поджимает уголки губ вверх, наблюдая за растаявшим Чоном. — Ты согласен? — Д-а… да, — еле выдавливает из себя Чонгук на подмигивание Юнги и следом за ним садится в машину, на переднее пассажирское место, пристегиваясь ремнем безопасности. Как только они сели, Юнги включает музыку, которая нравится младшему, регулирует звук, чтобы им было комфортно говорить и не перекрикивать друг друга, и одаривает Чонгука мягкой и спокойной улыбкой, жмет на газ, выезжая из небольшой парковки. Они едут уже где-то больше часа, выбрав не самое лучше время из-за пробок, потому что все стремятся на парах домой, но в машине между ними не тягучее напряжение, от которого хочется зарыть голову в песок, а наоборот. Чонгук расслабляется, чувствуя себя хорошо и уверенно, как с Тэхёном и Чимином, когда они вместе, он смеется, показывая самую лучезарную и веселую улыбку, нагибаясь вперед, подрагивая плечами от смеха, когда Юнги не может взять высокие ноты, подпевая девчачьей группе, и специально фальшивит, тем самым смеша младшего, который преодолев свое смущение говорит, точнее скулит, что все не верно и начинает петь, как должно быть и получает похвалу, за красивый, самый божественный голос, как говорит Юнги, что он слышал в своей жизни, все же загоняя щеки Чона в краску. —Ты еще не слышал, как я Ailee пою в караоке! Девяносто балов, что б ты знал! — подшучивает, и поворачивает руль в право, слегка наблюдая за улыбкой младшего. — Хён, да ты врун! — смелеет Чонгук и прикрывает глаза руками, сотрясаясь от смеха. С друзьями ему тоже было весело, игриво, но сейчас он чувствует не только веселье, а как ему легко, как сердце каждый раз хочет выпрыгнуть из груди. Как разрастаются ромашки в поле, греясь под солнцем, так и он себя ощущает. — Да как ты смеешь! — Юнги игриво повышает голос и припарковывается на свободном месте, глуша мотор и хлопая в ладоши, как бы говоря «это наша остановка», переводит взгляд на уже молчаливого Чонгука, который начинает поджимать брови. — Национальный университет?! — неуверенно спрашивает младший, хотя отчетливо видит, что перед ним. — Да, — спокойно отвечает Мин и тянет губки вперед, — пойдем. Чонгук выходит из машины следом за Юнги, но молча, хотя хочется спросить очень многое, например, что они здесь будут делать, но, как всегда, молчит, и слепо верит Юнги, идя за ним хвостиком, подходит к багажнику, где старший берет рюкзак, черный пакет, который тут же засовывает в этот самый рюкзак. Чонгук успел заметить в пакете контейнеры, наверное, с едой, Юнги ведь не даст ему проголодаться. Мин закрывая багажник и говорит только: «Идем, ромашка». Они проходят возле университета, потом переходят улицу, и Чонгук держится рядом, стараясь не отставать и все рассмотреть, здесь он никогда не был, и вообще предпочитал держатся ближе к знакомым местам, но он следует, даже если жарко, и путь занимает долгое время, его улыбка не может сойти с губ, которые он старается поджимать, чтобы не выглядеть глупым. Вот они минуют небольшое здание с треугольным входом, проходят по пешеходной дорожке слева от здания, и идут прямо, поднимаясь на склон, а затем Чонгук останавливается, чтобы прочесть старую облезлую вывеску: «Плавательный бассейн» и пугается, думая: «Это что, мы будем плавать? Сейчас? Холодно ведь…», но потом еще раз округляет глаза, потому что он: «Я что, должен раздеться?!» — Ты идешь? — оборачивается на него Юнги, щурясь, видя заторможенность на лице младшего. — Э... да, хён, но… но ведь… сейчас… — Юнги начинает смеяться и просто продолжает путь, сворачивая на узкую тропу, ведущую в лес, не давая Чонгуку времени спросить. Они идут по ней минут двадцать, через густые кущи, травы, зелёные заросшие деревья, выходя наконец на старое длинное здание, в прошлом белое, но сейчас очень обшарпанное, расписанное многочисленными надписями, среди которых больше матерных слов. В здании окна без стёкол, только рамы, как и от дверей, и Чонгук думает, что это все заброшено очень и очень давно, он, не отрываясь, все подмечая про себя, следуя дальше за уверенным спокойным, что-то высвистывающим Юнги себе под нос, поднимает по лестнице и, делая пару шагов, охает. Он заворожённо смотрит, удивляясь тому, что это ему чертовски нравится, хотя должно вроде бы быть наоборот. Еще больше содрогаясь, заливается румянцем, когда Юнги обнимает его смело сзади, так, чтобы не зацепить рюкзак, руками обхватывает талию. Старший поднимается на носочки, потому что Чонгук немного выше его, кладет свою голову на плечо, близко к чужому лицу, и младший, кажется, прекращает дышать, только открывает рот, от стольких эмоций, что его переполняют, и от близости Юнги. — Это заброшенный бассейн Сеульского национального университета, — наконец подаёт голос Мин. — О нем мало кто знает, но я часто сюда приходил с ребятами. Не самое приличное, что можно увидеть, но… Как тебе? Как ему? Чонгук поражен, взволнован и просто чувствует себя самым счастливым человеком на Земле. Наверное, старшее поколение или очень брезгливые люди, или люди с изящным вкусом сказали бы, что это самое ужасное, что может быть, бесчувственная грязь. Но… Заброшенный бассейн, это нечто другое… Чонгук долго подбирает слова у себя на языке, но так и хочется сказать: «Заброшенный бассейн имеет мистическое очарование, как будто здесь время остановилось и тебе не нужно никуда спешить. Здесь ощущается свобода духа…» Бассейн довольно большой, наверное, больше полутора метра в глубину, заросший высокой травой внизу. Мистическое очарование дает то, что он окружен зеленым высоким лесом, на верхушки больших деревьев которого попадают солнечные западные лучи, освещая все теплым светом, даруя особенно мягкую атмосферу, от которой так и хочется закрыть глаза и просто послушать пение птиц. Стены бассейна зарисованы многочисленными старыми красочными граффити, что передают дерзость и мысли, наверное, уличных художников. Это сочетание, казалось бы, совсем не гармоничное, но Чонгук бы сказал, это то самое гармоничное единение. — Здесь… — он глотает слюну, и слегка поворачивает голову, чтобы глянуть на Юнги, но очень осторожно, боясь такой близости, боясь соприкоснутся носами. — Кажется, я чувствую художественный ритм природы. Юнги потрясен глубоким ответом младшего, и его улыбка становится еще более мягкой, открывая вид на розовые десны, а глаза блестят от вида смущенного Чонгука. Впервые ли он что-то чувствует такое? Определённо. —Ты милашка, Чонгук, — он целует его в щеку, быстро, будто клюнул и отпрянул, чтобы не спугнуть, наблюдая, как Чонгук опускает голову и прикладывает ладонь на щеку, где только что губы Юнги его коснулись, поджимая свои губы, скрывая улыбку. — Пойдем. Юнги протягивает ему ладонь и Чонгук немедля хватает ее с застенчивой улыбкой, которую больше не прячет, показывая свои передние зубки как у кролика. Они спускаются по ступенькам «в глубину» и Чонгук только сейчас подмечает сбоку светлый матрас, накрытый пленкой, которую Юнги убирает, и подходя ближе, он даже удивляется, что, он вроде как чистый, по крайней мере, на нем не наблюдаются пятна. — Ах… — кидает рюкзак на землю рядом и валится Юнги спиной на этот самый матрас разбрасывая руки и ноги по сторонам, наконец выдыхая и подставляя лицо заходящему солнцу. Чонгук удивляется, как хён без забот валится на матрас и просто расслабляется, не беспокоясь ни о чем. — Хён… скоро стемнеет ведь… мы будем здесь… целую ночь? — Ты заступаешь мне солнце, — будто не слышит, что ему говорит Чонгук, закрывает глаза, слушает снова это «Прости!». — Ложись и не думай ни о чем. Младший, зажимая губу, наблюдает за мирно посапывающим Юнги: как его грудь поднимается и опускается каждый раз, как проглядывает через белую футболку пирсинг на соске. Чонгук начинает гореть внутри от разрывающих его чувств. Рядом с Юнги мало места, и, если он ляжет, ему придётся быть близко и опустить голову на руку старшего, думает, можно ли ему такое, и как это — лечь, матрас ведь нестерильный, там много микробов, и еще тысяча причин, которые, наверное, волновали бы… но не с Юнги, поэтому он, вспоминая недавно брошенные слова ни о чем не думать, бросает рюкзак тоже, громок выдыхая, собираясь со смелостью, ложится с некой осторожностью на руку старшего, прищуривая глаза от яркого света, но видит, как Юнги легко, будто невесомо, поднимает свою свободную руку вверх, делая тень на глазах младшего, играясь пальцами с лучами солнца, своими длинными, изящными, худыми пальцами, завораживая, и хочется прикоснуться к тёплой ладони… соединить пальцы, и Чонгук не понимает как, но он делает, судорожно дыша, поднимает неуверенно свою руку, слыша сбоку тихий шепот: — Смелее… И он смелеет, тянется дрожащей рукой, притрагиваясь своими пальцами к его, теплыми, даже нежными и Юнги немедля ни секунду переплетает их пальцы, поглаживая неуловимо костяшки на руке. Сумасшествие… — А теперь закрывай глаза… И Чонгук закрывает, начиная ровно дышать, подставляя свое лицо солнцу, ощущая лёгкий поцелуй на ребре ладони. Они лежат так неизвестно сколько, и Чонгук начинает хмурится, прохладный воздух проносится по его лицу, и он почесывает нос с закрытыми глазами, а затем быстро раскрывает их, видя перед собой темные сумеречные облака, словно в панике, когда не ощущает руку Юнги под своей головой, и быстро подрывается на локти, пытаясь встать, потому что он так легко уснул в неизвестном месте, не в своей любимой кровати, или даже Чимина или Тэхёна, к которым он привык, и рядом нет того, кто нужен, но его тут же останавливает хриплый, знакомый, Чонгук бы сказал, как родной, теплый голос и вид старшего, присевшего на корточки, играющего пальцами с травинкой, кажется той самой, что только что игрался с ним. — Воу, воу… не так быстро, голова закрутится. — Хён… я думал… — его сердце готово выпрыгнуть, не то от страха, не то от счастья видеть перед собой старшего. — Тише Чонгук… Я с тобой, — и Юнги, как всегда, будто знает, что нужно сказать, заверить, и Чонгук сразу же выдыхает, облегченно улыбаясь. Юнги ведь никогда бы не смог бросить его. Юнги берет его за руку и тянет, чтобы поднять, тот поддаётся легко, смотрит сначала своим щенячьими верными глазами, а потом, смутившись, опускает взгляд и взъерошивает свои волосы после сна. На улице уже потемнело. Стало прохладно, как только солнце спряталось за горизонт. Чонгук еле различает очертания бассейна. И Юнги снова говорит: «Идем», включая на телефоне свет и берет Чонгука за руку, как уже что-то привычное, ведя за собой наверх, перед этим захватив свои вещи. Они не идут далеко, всего пару минут от заброшенного бассейна. Чонгуку не страшно посреди леса ночью от уханья сов или пролетающих рядом насекомых, ему хорошо, потому что он рядом с Юнги и доходя до места, Чон видит обшарпанный домик из синего профнастила с забитыми окнами, перед ним — небольшой, но на вид удобный и целый черный диванчик, рядом стоит старая керосиновая лампа, спереди —сделанный из обломков камней очаг для костра, неподалёку в высокой траве лежит куча поломанных темных паллет, но выглядит местечко все равно уютным. — Садись, — говорит ему Юнги. — Доставай из рюкзака плед и еду, а я пока разведу огонь, чтобы мы не замерзли и нас не поели насекомые. Чонгук так и делает, пока Юнги уходит за домик и возвращается с небольшим серым мешком, вытягивает оттуда дрова, кидает в очаг, приседает на корточки, сначала прикуривает сигарету, вдыхая словно глоток воздуха, выпуская сизый дым, а после — дарит мягкую улыбку младшему, получая в ответ такую же, только стеснительную. Пока Юнги старается развести огонь, Чонгук достает из рюкзака старшего чёрный теплый плед, разные снеки и бутылки пива, среди которых есть и фруктовое. — Здесь красиво, хён. Мне нравится. «Быть с тобой рядом», — говорит Чонгук, умалчивая последнее, когда Юнги садится рядом с ним на диван, соприкасаясь плечами, после разведённого костра, который освещает их лица, и не дает им замерзнуть. Юнги открывает ему бутылочку фруктового пива, а себе обычного, выдыхая и чокаясь с младшим, делая большой глоток. Они выпивают по два пива и съедают почти всю еду, говоря задушевно о музыке и творчестве Чонгука, потому что Юнги считает, что тот талантлив и должен этому уделять больше времени, чем тупым учебникам, на что Чонгук замолкает и смотрит на Юнги, который ему тепло улыбается, затем расслабленно откидывает голову вверх, наблюдая за бесчисленными маленькими звездами на темном небе, освещающими землю. — Видишь вон ту? — он показывает пальцем и Чонгук старается уследить за той самой звездой, мычит в ответ. — Она самая яркая, как твои щеки, когда ты краснеешь, — заливается смехом, смотря на обескураженного младшего. — Хён! — стонет Чонгук. — Вот, как сейчас! — Хён! — и рукой, слегка дурачась, ударяет в плечо Юнги, со смелостью и веселой улыбкой, не сходящей с лица, наверное, от двух бутылок пива, он позволяет себе быть более раскрепощённым, или просто, он уже привык к хёну, и может ощущать себя естественно, свободно и очень счастливо, поэтому решительно кладет голову на плечо, вспоминая холодную ночь, посмотрел на небо, загадал желание — любоваться на звезды с Юнги-хёном, и вот он здесь, тело словно вата, и шум в голове от переизбытка глубоких эмоций, рядом с ним, ухмыляющимся, прищуривающим глаза и прижимающим еще ближе к себе, обнимающим одной рукой. — Ты не замерз? — Нет, хён. Мне тепло, — «С тобой…» Они молчат, некоторое время любуясь звёздами на небе, слушая звуки потрескивающего, красного, танцующего огня. Чонгуку кажется, что они даже дышат в унисон, и он понимает, что хочет так всегда — ощущать тепло Юнги. Ему невообразимо странно, но приятно странно, нежно, спокойно и одновременно тревожно… что думает о нем Юнги, что чувствует, когда так касается его? Что между ними? И как ему быть с переполняющими изнутри эмоциями? Юнги оборачивается к нему, будто услышав вопросы, чтобы встретится глазами, на смену весёлой расслабленной улыбке — глубокий сокровенный взгляд, и Чонгук окончательно растворяется в нем. Дыхания напрочь сбивается, мурашки по коже начинают бушевать, неуловимый Пикачу так и херачит молниями по телу, потому что Юнги смотрит по-другому, по-особенному, тянет руку к щеке, нежно поглаживая, опускаясь мизинцем, чтобы провести по мягкой губе, очертить ее, и приоткрыть чонгуковы губы, и ощутить пальцем судорожный выдох младшего. — Ты красивее всех звезд, Чонгук, — тихо шепчет Юнги, приблизившись к лицу младшего, чуть ли не дотрагиваясь кончиком носом его, что так и застыл, смотрит, хлопает глазами, но не отстраняется, ждет… ждет ведь? Ведь его глаза говорят за него, даже трепещущие ресницы и тяжелые выдохи. — Х-ё-н…— тихое, еле слетевшее с губ, умоляющее то ли продолжить, то ли прекратить… не понятно… но доверчивые глаза просят… И Юнги не выдерживает, утыкается носом в его щеку, опаляя горячим дыханием, водит медленно- медленно, пока Чонгук зажмуривает глаза, кажется, немного волнуется, находит и сжимает под пледом ладонь старшего, а в груди громкое «тук-тук», так и отдаётся ушам. — Если ты не уверен…— шепотом по щеке, оставляя там целомудренный лёгкий поцелуй, какие дарил и до этого. — Уверен, — слетает с губ Чонгука совершенно быстро, необдуманно. Чонгук выдыхает, и сердце замирает, как и он, когда Юнги медленно наклоняется, проводит рукой еще раз по щеке встречаясь взглядом с рассеянными и влюбчивыми глазами. Чонгук не выдерживает, прикрывает глаза на миг легко содрогаясь, когда ощущает легкое касание к своим губам… А затем холод. Он взволновано открывает глаза, думая, что обидел старшего своим перепуганным поведением и тяжело выдыхает, когда видит отстранённого от него Юнги, и хочет сказать миллионы «прости», но Юнги его опережает и говорит: — Хочу, чтобы ты сам... Чонгук взволновано помаргивает и вздыхает. — Но… я не умею… Потому что да, не умеет и никогда не целовался, тем более с парнем, он не знает, как… правильно, так, чтобы было хорошо, но Юнги только поднимает уголок губ вверх и смотрит так… смотрит так нежно, мягко, сокрушительно, и Чонгук сокращает это маленькое расстояние между ними, и сам, набирая воздух в груди прижимается осторожно губами к Юнги, как ребенок, легко, ощущая улыбку старшего, а потом руку, зарывшуюся в его волосы — Юнги, притягивая еще ближе, уверенно начинает целовать. По-взрослому… сначала захватывая нижнюю губу, немного сминая, раскрывая подающие уста младшего, трепетно захватывая верхнюю, прижимается к губам снова и снова, целует головокружительно и ощущает вырвавшийся выдох Чонгука, когда касается кончиком языка его губ, и шепотом просит открыть пошире. Чон слушается. Юнги углубляет поцелуй, мягко касается чонгукова языка, чтобы младший почувствовал и принял молчаливое приглашения и набрался смелости ответить. Их языки сплетаются, и Чонгук старается повторять за движениями старшего, плавными, не поспешными скольжениями языком. Чонгук думал, что мысли будут заглушать весь процесс, но нет, он растворяется здесь с бешено колотящимся сердцем и его сейчас ничего не волнует, только и хочется, что чувствовать нежные губы Юнги на своих и ощущать себя безгранично счастливым и умиротворённым. Юнги отрывается первым, все еще поглаживая щеку младшего, с довольной и мягкой улыбкой на губках, пока Чонгук глубоко выдыхает, и прислоняется лбом к старшему, чтобы скрыть румяные щеки и быть ближе. Юнги даёт время отдышаться младшему, и снова прижимается к губам, но более спокойно, аккуратно придерживая Чонгука за щеку. Они целуются еще несколько раз, нуждаясь в тепле и невинных прикосновениях друг к другу, наслаждаясь вкусом друг друга, растворяясь друг в друге под звёздным небом… — Давай немного поспим… нам рано вставать… — отрываясь от бесчисленного поцелуя, шепчет в уста размякшего младшего, который только устало и сонно кивает, повержен эмоциями, фруктовым пивом и Юнги, прижимается ближе, кладет голову на плечо старшего и закрывает глаза, ощущая поцелуй в макушку, от чего уголки губ приподнимаются, засыпает с улыбкой. Юнги накрывает их пледом получше, осторожно, чтобы не разбудить младшего, который, кажется, уснул в один миг, обнимает, разглядывает умиротворённое лицо и припухшие, немного красные от поцелуев губы, тянется пальцами к маленькой родинке под ними, гладит легко щеки и, виновато улыбаясь, закрывает глаза.