School ruined my life

Простите за столь долгое ожидание ) Всех с Новым годом! BTS — Heartbeat TWICE — CRY FOR ME BLACKPINK — Don’t Know What To Do (BamBam) 'Who Are You (Feat. 슬기 of Red Velvet) Juice WRLD — Girl Of My Dreams (with Suga from BTS) **** Еще немного сна, но уже в удобной большой кровати среди серых стен и пустой, безмятежной тишины в квартире. Чёрный американо со льдом из автомата приводит в тонус. Вкусный рамен с поджаренным мясом и кимчи, после – освежающий душ в прохладной воде, то, что нужно для начала дня после незабываемой звездной ночи, чтобы взбодриться. Затянуться мятной сигаретой, дым которой медленно отравляет организм, на просторном балконе с видом на красивый ежедневной шумной суетой Сеул. Юнги выдыхает дым медленно, наблюдая как его уносит ветер, и немного сжимается от прохладного порыва в одной белой футболке и джинсах, босиком на деревянной поверхности, вспоминая вчерашний солнечный день и теплую ночь, проведённые с верным и бесхитростным Чонгуком. C Чонгуком было чувственно, спокойно, душевно. Юнги давно такого не ощущал. Будто в твой холодный, одинокий мир пробираются яркие лучи света, начиная освещать темные, заброшенные, никому не нужные закоулки. Но теплый, необыкновенный солнечный день и звездная ночь с чувственными эмоциями, сменилась утром на густой туман и мрачную погоду. Реальность, как всегда, возвращается не в лучшем виде, и ставит все на свои законные места. Это все, о чем может думать Юнги – о смутившихся и потерянных, заплутавшихся глазах невинного мальчика Чонгука. Они проснулись довольно рано, точнее, Юнги разбудил дремлющего младшего, который так и прижимался всю ночь, головой обколотившись о плечо, сжимая руку под пледом, не отпуская. Держа, как спасательный круг. Но стоило Чону открыть глаза, как смущение и испуг снова красовались на его лице. Они перекинулись всего парой слов. Тихий, неуверенный, смущенный шепот Чонгука «с добрым утром», и хриплый наставительный тон Юнги, что пора собираться, потому что их скоро застанет ливень, а дорога не близкая, на что младший только кивнул и взял свой рюкзак, как бы говоря «я готовый», а внутри крича во весь голос, спрашивая: «Что все это значит?!». Чонгук по обыкновению плелся позади, опустивши голову и громко дыша, смотрел себе под ноги, иногда поглядывая на спину старшего, хлюпая носом. Они сели в машину молча, и Юнги предложил Чонгуку еще немного поспать, так что остаток дороги они просто слушали музыку. Юнги, возможно, мог бы взять ситуацию под контроль, и сделать так, чтобы Чонгук снова таял от его слов, пошел вслед без вопросов, как верный щеночек, но ему захотелось, чтобы младший сначала разобрался в себе, обдумав, действительно ли ему это нужно, ведь как-никак, а он уже украл у него первый поцелуй, и давить дальше было бы нечестно, пока Чон не разберется в себе. Глаза младшего говорили больше, чем он сам, и то, что в них Юнги углядел, был испуг. Чонгука не хотелось отпускать, тем более таким потерянным, но все же… Он сам говорил ему не привязываться, так что… почему-то он не сомневался и не переживал. Нужно просто подождать. Когда Юнги остановился недалеко от дома Чонгука, тот молча вытащил из рюкзака свернутый рисунок и с опущенными глазами дал в руки, а затем быстро вышел из машины, перед этим тихо проговорив: «До свидания, Юнги-хён». Юнги бы хотел его остановить, потянуть за локоть, как в дорамах, покрыть лицо поцелуями, обнять до боли, сказав, что никогда не отпустит и будет рядом, но, к сожалению, они не в дораме, а Чонгук просто запутался. Кажется, что после звёздной ночи, должно все идти плавно, они должны быть окрылёнными и видеть все цвета радуги, но увы, этого не произошло. А Юнги не слишком мудак, чтобы играть с невинным младшим, поэтому выбор оставит за ним. От беспокойных мыслей отвлекает звонок телефона, и Юнги, потушив сигарету о пепельницу, зашел обратно в теплую гостиную, с мимолетной улыбкой отвечая звонившему. – И почему ты вчера нас продинамил? – без приветствия начинает Намджун, а в его тоне слышатся игриво-обиженные нотки. Юнги только с улыбкой хмыкает и хочет ответить, но ему не дает друг, сразу начиная дразнить. – Дай у-г-а-д-а-ю, – тянет Ким, – ты был с братиком Хосока. Ну и как... это твое «просто»? Уже придавались ласкам похотливой любви? – Ох... просто отстань! – ноет Юнги и садится на диван, расстроенно смотря на развернутый на журнальном столике рисунок звезд Чонгука, вспоминая его дрожащие пальцы, когда он его отдавал. По телу проходится виноватый импульс. Юнги ведь предупреждал! Он не хотел затуманивать рассудок младшего, чтобы тот сейчас себя терзал, правильно ли произошел его первый поцелуй. А ведь так и будет, Чонгук слишком невинный и не разбирающийся в таких вещах, как амурные одиссеи. – Да брось, ты нас променял на малого, так что я жду! – настаивает Намджун, но слышит, как Юнги начинает тяжело дышать в трубку, спохватывается, – все хорошо, Юнги? – Да, – выдыхает медленно, прикрывая глаза. – Просто... давай не будем о Чоне, хорошо? – Ну, если про младшего не хочешь говорить, то давай про старшего. Сегодня Хосок приглашает нас к себе выпить. Его родители свалили куда-то. Надеюсь, на этот раз ты придешь? – Да. Думаю, выпить мне не помешает. Так что я в деле. – Заебись тогда. Хосок в общей группе напишет время. До встречи, Юн. Юнги плашмя валится на диван, отбрасывая телефон на столик и пялится в потолок, просто чтобы привести себя в чувство и отбросить накопленные мысли. Пару минут с закрытыми глазами, чтобы собраться с силами и самим собой до встречи с абоджи. Тот позвонил позавчера сам, пригласил в гости и сказал, что рад будет если они вместе поужинают, как семья. Но Юнги думает, какая нахрен семья, они не виделись довольно долго и почти не созванивались, а сейчас он должен встретиться с родителем, надев свою маску полнейшего безболезненного равнодушия и абсолютной самостоятельности. Юнги, как бы не притворялся для кого-то, и даже для себя, все равно отчетливо знает, чувствует, скулит, что больно, до глубины... до души. Обида так глубоко засела, что не вытравить, и да, ему бы плюнуть, сказать уверенно такое простое: «Нет, не хочу», и тот бы даже не придирался, ответил своё обычное и пустое: «Ничего. Как-нибудь в другой раз». Но нет, вот он стоит перед дверью абоджи, а на плечах будто несет тяжелый груз: жалок, одинок, глаза полны мольбы. Ему бы просто набрать пароль, который он знает наизусть, и открыть, но, как всегда, останавливается в шаге и просто смотрит, выжидает… чего? Он уже давно не знает. Может, внутри него все еще живет тот маленький ребенок, который не покинул надежду на счастливую семью и поэтому он стоит здесь, дожидаясь чего-то… – Похуй… – матерится Юнги, ему уже не шесть, и он не такой наивный, не возлагает пустых надежд, только скептически ухмыляется, вводит пароль и заходит в квартиру. – Я пришел, – оповещает в голос, но никто так и не выходит навстречу. Он тихо, посмеиваясь кривой циничной улыбкой, снимает обувь, взъерошивает шелковистые волосы назад и проходит внутрь. В просторной гостиной, соединённой с большой кухней и баром, его тоже встречает тишина, и он еще раз зовет отца, но никто не откликается. «Неужели он забыл?» – проносится в мыслях, и в эту секунду слышится заливистый смех, доносящийся из спальни. Он проходит внутрь, но никого не видно, а потом на балконе мелькает высокий силуэт, и Юнги понимает, что абоджи просто вышел покурить. Он заходит на балкон, и абоджи сразу же оборачивается на него, одаривая задорной улыбкой и подмигивает, говоря жестом «подожди минуту», потому что он увлеченно разговаривает с кем-то по телефону. Юнги не вникает в суть разговора, но отчетливо слышит по ту сторону женский голос, который абоджи осыпает комплиментами. Он не выходит, опирается об стенку, тянется к карману за «успокоением нервов» и подносит к губам мятную сигарету, похлопывая свои карманы в поисках «огня», как перед его лицом показывается металлическая, сделанная на заказ зажигалка, которую он подарил. Каждый раз, видя ее, хочется надеяться, что абоджи хоть так будет помнить о том, что у него есть сын, который сейчас использует ее, и прикуривает бесстыдно сигарету, кивком благодаря и смотрит в след, как аппа просто отшвыривает зажигалку на подоконник, как совсем не нужную больше вещь, что в некоторых местах уже небрежно оцарапана, и даже имеет вмятину на уголке. Юнги в мыслях сравнивает себя с чёртовой зажигалкой, как назло, получая в ответ снова подмигивание глазом. Кажется, эту привычку он взял у него, не самую лучшую можно сказать, но, возможно, и не самую худшую. Юнги делает пару жадных затяжек с непроницаемым лицом, выдыхая медленно дым, будто играясь, убивая время, слыша кокетливый смех своего абоджи, который даже не стесняется кадрить женщину по телефону перед ним, думая, что его абоджи – мастер пикапа, который, наверное, завалил в постель женщин, перевешивая количество за сто и что нормальные отцы вряд ли разрешали своим сыновьям курить прямо перед ними, да еще сами подкуривали ту самую сигарету ребенку-старшекласснику, но, видимо, не его. Когда Юнги тушит сигарету, на улице начинает покрапывать дождь. Мистер Мин сбрасывает звонок на приятной ноте. – Рад тебя видеть, – довольно улыбается мужчина, поправляя на себе черную рубашку, и просит идти за ним. Они направляются прямиком к бару, абоджи достаёт открытый виски и наливает по бокалам на два пальца, говоря глазами «бери», что Юнги и делает, стучится в ответ, делая после жадный глоток, немного морщась. – Прекрасно. Хороший напиток, – он срывается в спальню покидая Юнги без каких-то слов, а за минуту снова приходит, накидывая на себя серый пиджак, поправляя волосы перед зеркалом. – Так мы идем ужинать в ресторан? – хрипло интересуется Юнги, делая глоток виски, хмурясь. – О… прости! Я совсем забыл, – не отвлекаясь от зеркала поправляет воротник рубашки, продолжая говорить: – У меня появились дела, но ты оставайся. Можешь что-то заказать и поесть, если голодный. Юнги прикрывает глаза и смыкает губы, сжимая пальцы в кулаки, чтобы не выругаться, не сломаться. – А… это тебе, – вытаскивает из кармана небольшую оранжевую коробочку c логотипом Louis Vuitton и кладет на барную стойку, где, догадывается Юнги, лежит украшение, но он не тянется, не открывает, просто таращится с опущенными уголками губ, пока абоджи продолжает: – Я бросил тебе на счет немного больше, чем обычно. Побалуй себя, ну или какую-нибудь молоденькую девушку… – игриво тянет и подмигивает глазом. – Мы обязательно отпразднуем твой день рожденья, как только я освобожусь. Не скучай, сынок. Он уходит, потрепав его волосы, и когда Юнги слышит хлопок двери, оповещающий об уходе, он допивает раздраженно виски, который опаляет его внутри, и начинает хрипло смеяться, по сторонам взявшись руками за барную стойку, опустив голову и поворачивая ее из стороны в сторону. – День рожденья… – шипит Юнги, и взяв подарок, швыряет его в стену, крича от злости: – он был, блять, месяц назад! Он стоит и просто дышит, понимая, что его глаза застилает влага, поэтому вытирает глаза и больно хватается за волосы, чтобы перекрыть боль другой – физической. Через пару минут он вдыхает полной грудью и, матерясь, покидает квартиру опустошённым, в который раз обещая себе сюда не возвращаться. *** Чонгук слишком тихо открывал входную дверь, словно вор прибирался в родной дом, но на деле, чтобы никого не разбудить и его не услышали ранним утром воскресенья, после ночевки под звездами с Юнги. Снимает обувь и поднимается на цыпочках по лестнице в свою комнату. Избавляется от одежды, кидая ее в корзину для грязных вещей. Он даже не плетется в душ, просто ложится на свою кровать и смотрит в окно на пасмурную и ветреную погоду за окном, а сердце все-таки не спокойно постукивает. «Уверен» – смешно. Он никогда в жизни не отличался поспешными выводами или предложениями, а вчера выпалил просто без раздумий. «Почему?» – частый теперь вопрос Чонгука, может, потому что Юнги действует на него сокрушительно? Иначе, чем другие? С ним хочется быть всегда рядом и держать его холодную ладонь в своей? Видеть его улыбку или просто стоять рядом? Потому что… как там говорила та героиня из телевизора: «Ты влюбилась!» Но как он может знать?! Его впервые вчера поцеловали. Первый поцелуй… с парнем, и не с кем попало, а с Мин Юнги, как говорят – хулиганом и холодным красавцем школы. Чонгук подносит руку и легко дотрагивается до своих губ, проведя пальцами по ним, и да, они немного опухли, болят и точно на пару оттенков более красные, чем обычный природный цвет, и его щеки заливаются румянцем. Первый поцелуй, после которого следовало безумное количество прикосновений к губам… до которых он тянулся сам, чтобы получить желанное тепло. И почему его так вело? Может, алкоголь так разгонялся по его крови, что он не мог собой управлять и держать в руках? Или, может, на него действовало мистическое очарование заброшенного бассейна? Или Юнги, который держал все время за руку, как бы говоря, что будет рядом и не нужно волноваться?! А может все вместе?! – Господи! – стонет Чонгук и закрывает лицо ладошками в смущении. Он ведь не такой… не такой как Тэхён или Чимин, ну… не по мальчикам, вроде?! Те сразу знали и не сомневались. Чонгук помнит, как Тэхён уверенно ему сказал: «Я понял окончательно, мне нравятся не сиськи и письки, а мужские тела и члены!», да, звучало так, что Чон хотел выпрыгнуть из окна, но в итоге просто кивнул, не осуждал, просто принял Тэхёна с его тараканами. Но дело в том, что ему не нравилось ничего из этого, он предпочитал что-то поучить или почитать литературное, а не пошлые журналы, как он уверял, когда друзья ему притащили те самые журналы с голыми мужчинами и женщинами и заставили смотреть, и понять, что ему больше заходит. Но Чонгук есть Чонгук, дал каждому по щелбану и сказал не притаскивать такое в его дом, потому что глаза его на такое смотреть не могут, и Тэ, как всегда, со своими упрёками и умными выводами сделал итог: «Ты фригидный, да? И члены не хочешь, и те самые, да? На учебник поднимается, а?» Чонгук потом с ним целый день не говорил, обдумывал ситуацию у себя в голове и ни к чему не пришел. А сейчас выходит, кажется, что-то похожее на то, что чувствуют и описывают Тэхён с Чимином: «У меня просто от него голова кругом», но нет, Чонгуку просто хорошо быть рядом. Дрожь по телу, как будто душа пылает, и одновременно спокойно и как-то правильно… но… он запутался! Ему страшно, и никто не может ему помочь, потому что происходит все внутри. Сомнения в том, как он может делать выводы, если он никогда не ходил на свидания с девочкой! А значит, возможно, он просто себя накручивает?! Так глаз он и не сомкнул, все думая, а как себя ведут влюблённые пары? Юнги утром был… холодный? А может, не хотел пугать? А может, ему не понравилось, потому что он слишком неинтересный и не умеет целоваться? Тэхён говорит, что Джин предложил ему встречаться и он всегда милый и нежный, а Юнги… он ничего не предлагал… просто дразнится… Ну ведь… они больше, чем просто друзья?! Чонгук не хочет этого «просто». Ему от этого так плохо, что ничего не понятно. И что ему делать, чтобы было спокойно и хорошо? В голову приходит идея, не самая лучшая и мудрая, но проверить нужно. Он ничего плохого не будет делать, просто соберётся и проверит, что не накручивает себя… не придумывает. Он поднимается с кровати и удивленно вскидывает брови: уже обед, выходит, он столько лежал и думал… Он встряхивает головой, выходит из комнаты и натыкается в коридорчике на сонного брата, который, видимо, только глаза разлупил и поднялся с кровати со взъершенными волосами и в одних трусах, как обычно. – Ты уже пришел. Как провёл, – сахарно-игриво тянет хриплым голосом, – н-о-ч-ь у Тэхёна? Что-то было увлекательное? Чонгук так и замирает в проходе, опуская глаза и прикусывая губу. Ему и так плохо, а тут ещё врать брату приходится. – Нормально, хён, – только это выдавливает из себя и встречается с глазами брата. Хосок хмыкает тихо, ерошит волосы на затылке и как-то грустно улыбаясь, проходит дальше. Чонгук с неспокойной совестью плетется в ванную, стоит под душем довольно долго, обколотившись головой о стеклянную дверцу, пока не сморщиваются подушечки пальцев. Обедает неохотно, хотя он еще тот любитель поесть, никогда не отказывается от дополнительной порции, но, видимо, не сегодня. На кухне перекидывается парой слов с родителями, а потом плетется в свою комнату, садится на кровать, подминая под себя ноги и открывает на телефоне страничку социальной сети, на которой у него всего одна фотка с друзьями, потому что он не любитель выставлять свои фото, а дальше забита множеством его рисунков с многочисленными лайками и комментариями, что у него талант. Он поджимает губы, думая, а правильно ли он сейчас сделает, пальцы дрожат, дышать становится трудно, воздуха резко не хватает, будто он продает родину, но... он должен проверить и убедиться. Понять себя, что может почувствовать рядом с другим полом. Поэтому открывает сообщения, где ему писала недавно перед учебным годом Ким Джису, из параллельного класса, и приглашала погулять, но Чонгук лишь извинился и сказал, что у него нет времени. Чимин говорил, что он дурак, раз ей отказал, и сказал, что она на него глаз положила, и это она ему подкидывала секретные записочки со стихотворениями и соломку Pepero с разными вкусами в младшей школе, на что Чонгук всегда реагировал просто, без всяких приятностей, с каменным лицом и все, что его волновало, это то, что записки всегда были с ошибками, которые он исправлял зачем-то и клал на подоконник, а соломку всегда съедали Чимин с Тэхёном. Поэтому она кажется идеальным вариантом. Да не было ему просто дела до девушек и их признаний, ему учиться нужно было, но Тэхён говорил: «Я хоть и гей, но она, блять, горячая штучка». Очевидно не настолько, чтобы Чон от нее таял. Сейчас он, чувствуя себя паршиво, неохотно пишет ей, и даже в голове без заиканий и румяных щек с мыслью: «Я просто приглашу ее на чай... сок?». Просто и невинно приглашает ее погулять, а внутри что-то скручивает, и от этого он даже поджимает пальцы на ногах и явно не ожидает, что она за минуту ему ответит с кучей радостных смайликов, что с огромной радостью встретится. Закидывает его еще парочкой сообщений, на которые он отвечает с хмурым выражением лица и сидит как неживой, просто пялится в никуда, думая, что он скоро просто свихнется, пока его не отвлекает Хосок, пугая его до мурашек, заходя к нему наконец-то одетым. – Тебя омма зовет уже пару минут, они скоро уезжают. Ты что, не слышал? Что делаешь? – Хосок валится без спроса на его кровать, закидывая руку за голову и облегченно выдыхает, будто проделал большую работу, поднявшись с первого этажа на второй. Любит он побыть в комнате младшего, она уютная, а главное чистая, а еще немного побесить братика своим беспардонным поведением. – Да... спасибо, – отчуждённо отвечает Чонгук, поднимаясь быстро, забывая заблокировать телефон, оставляя его на кровати и уходит из комнаты. Сообщения так и приходят громко, извещая о своем приходе, и Хосок не то что отличался пиханием носа в чужие дела, но Чонгук же не чужой и ведёт себя уже месяц достаточно странно, нет, он понимает, старшая школа – это еще тот дикий лес со множеством учеников, промышляющих дикими дурацкими поступками, но все же, Чонгук его маленький невинный братик, поэтому он не ленится и поднимает телефон, бессовестно читая сообщения младшего. То, что он видит его немного удивляет и озадачивает, и он опускает голову, хмурясь и показывая складки на лбу. – Ну что ж... – делает свой вывод. – А ты у меня уже не такой и невинный, да, Чонгук-и?! – и с задумчивой улыбкой покидает комнату младшего брата. * Чонгук не особо прихорашивается, чтобы произвести хорошее впечатление на Джису, просто одевается – нервно, в свою любимую одежду, чтобы не чувствовать себя настолько мерзко. Свитшот с двумя полосками и воротником, с изображением двух ромашек на левой стороне груди, голубые джинсы, любимые цветные носки с раздельными пальцами и белые кроссовки. И он готов. Внешне. Потому что внутри будто киты разбушевались, но он просто громко выдыхает, смотрит еще раз на себя в зеркало, сжимает кулаки и спускается вниз. Прощается с родителями, желая им хорошо провести время в поездке и выходит из дома, будто в бой идёт. Они договорились встретиться в парке Сонпхануру, там достаточно тихо, можно отдохнуть от шума города и покормить бесстрашных уток, которые живут в пруду. И, кажется, Чонгуку идея встретиться там не очень-то и нравится, потому что на дворе слишком пасмурная погода, прохладный ветер и тучи собираются на дождь. И ему кажется, что даже погода против его тупого замысла, на который он и сам злится, но поздно убегать, поджимая хвост. Чонгук подходит к месту назначения и немного жмурится, выглядывая Джису возле озера, думая, где же он забыл свои окуляры, как в голову стучит сразу же ответ – Мин Юнги. Он забыл у него… в квартире... где после парка, попав под дождь, хён его пригласил к себе, а потом он… медленно и нежно дотрагивался, и Чонгук опускает голову с румянцем на щеках, потому что в ту ночь он позорно себя повел, но... все, что он со стыдом испытал, заслонило тем, что его хён был таким… заботливым, самым нежным и дорогим. А вчера они целовались под темным небом с маленькими звездами и яркой луной, как когда-то идя домой, он загадал желание, Юнги его исполнил... самым лучшим способом. И поцелуй... Он ведь... он ведь не заставлял… «Я ведь сам его поцеловал…» Значит... – Чонгук оппа! – вырывает его из мыслей подбегающая Джису в платье в цветочек, накинутой сверху курточкой, с распущенными длинными волосами и яркой счастливой улыбкой. – М… да... привет, – он не робеет, как с Юнги. Может, потому что они одного возраста, и он, кажется, даже старше на пару месяцев, или потому что давно ее знает. Но он почесывает голову и сжимает губы. Как вести себя на таких прогулках он не знает. Да и о чем с ней говорить?! – Я так рада, что ты меня пригласил. Я даже не надеялась, но знаешь... это приятно. И каково счастье Чонгука, что она оказывается достаточно коммуникабельной и открытой. Говорит без остановки, перечисляя свои любимые виды рамена и снеков, обсуждая одноклассников, кто планирует после школы сделать пластическую операцию и куда бы хотела поступить. И Чонгук слушает внимательно, не перебивает, только отвечает на заданные вопросы одним предложением, и разглядывает ее, когда она снова заводит свою шарманку на фоне лепестков сакур, разлетающихся в порыве ветра по дороге в тематическое кафе Charlie Brown. Джису красивая. Только дурак бы не заметил, а Чонгуку далеко до него. Хотя… сейчас он чувствует себя самим большим глупцом, когда они садятся за столик и им приносят их заказ. Ее лицо милое, овальное – сплошной стандарт корейской красоты, и ему бы улыбнуться ей, сделать пару комплиментов и любоваться ее красотой, ее черными смоляными длинными волосами, переплетёнными от ветра, но все еще красиво лежащими, ее глазами, что полны страсти, яркой счастливой улыбкой и звонким смехом… Но он может думать только о Юнги-хёне. О прищуренных глазах, в которых собраны глубины непокорных морей, но, когда он смотрит на Чонгука, он ощущает только успокоение и заботу во взгляде, трепетную нежность. И смех... он желает слышать только смех Юнги, который напоминает старого, хрипло кашляющего кота, но зато такой необыкновенный, стал таким близким, хочется слушать каждый день, каждую жадную минуту, лишь бы он был рядом… «Рядом!» – кричит сознание Чонгука, и какие ему нужны еще доказательства, если он даже не хочет взять ее за руку, или посмотреть на ее губы, он даже не хочет прикоснуться к ним. И сердце стучит вроде больно, говоря, что он не на правильном месте сейчас находится, не с тем человеком, который ему нужен. А нужен ему только Мин Юнги-хён, потому что он влюблен в него… Так было с первой встречи, когда он засмотрелся впервые, когда его потянуло к нему, хоть он этого не понимал, когда повторил мысленно имя, уже открывая свое сердце. Когда потянулся поцеловать, потому что до одури самому хотелось, даже если было страшно, но с Юнги любые страхи и боязнь отпадали на второй план, он чувствовал себя живым, потому что он верил ему всем своим нутром, а это значит… Пикачу дает мощный разряд в области груди и Чонгук охает от осознанности. «Я люблю Юнги-хёна! Ёбушки-воробушки!» «Господи… что я делаю!» – в панике мысленно рычит себе и вытаращивает глаза, потому что осознание правды как паровоз – сбивает с ног, и ему уже не страшно признаться себе, что он влюблен в парня. – Чонгук-оппа, ты меня слушаешь? Спрашиваю, какую музыку ты любишь? – Чонгук просто смотрит на нее, думая, какой же он дурак! Убедился? Да! В том, что он последний дурак. Чонгук извиняется и понимает удивленное подавленное лицо девушки, но говорит только, что у него нет времени, и уходит, оставляя Джису. Всю дорогу домой его гложет осознание, что все-таки он поступил плохо, потому что в голову пробирается такое чувственное: «Я не был ни с кем, как только встретил тебя», а он... как там говорит Чимин: «Последний конченый мудак». Он заходит домой совсем углубленный в свои мысли: как признаться наконец Юнги и объясниться? На автомате снимая обувь в прохожей, заходя с опущенной головой в гостиную, снимая наушники, сразу ощущает дежавю, замечая на себе взгляды. Он проглатывает громко слюну и приветствует слегка потеряно поклоном, смотря на подвыпивших Джина и Намджуна, держащих в руках пиво. – Здравствуйте… – О, Чонгук-и… привет. Как дела? – спрашивает самый старший, Ким Сокджин, и Чонгук уже хочет ответить, но язык замирает в миг, и он не может отвести взгляд от Юнги, спускающегося вместе с Хосоком по ступенькам, над чем-то смеясь, а когда замечают его, брат довольно улыбается, пока Юнги набрасывает на себя кожаную куртку даже не одаривая взглядом, а Чонгука как током прошибает, он в миг бледнеет, наблюдая за действиями Мина, желая словить хоть один взгляд, забывая про всех остальных. – О… мой милый братик, – на выпитом веселе громко говорит Хосок. Чонгук переводит взгляд на брата, который подходит ближе, обдавая алкогольным запахом, щиплет за щечки, как маленького ребёнка, отстраняясь, и громко молвит всем присутствующим, – мой Чонгук-и вернулся с первого свидания… и как оно? Целовались? – страх на лице Чонгука можно было прочесть невооруженным взглядом, если бы они не были настолько пьяными. Глаза расширяются, и он просто не дышит, думая, что его мир только-только был залит красками, как вдруг снова начал впадать в серость. Сразу обращает внимание на Юнги, на его реакцию, который даже не смотрит в его сторону, и будь Чонгук более смелее, он бы что-то и сказал… но… – Жду на улице… – хрипло говорит Юнги друзьям, шагая в сторону Чонгука, мгновенно читая его молящий, щенячий и разбитый взгляд, но только проходит мимо, разбивая все надежды младшего вдребезги, одаривая ухмылкой и мимолетным пустым взглядом. Чонгук слышит за спиной не то хлопнувшую дверь, не то грохот падения своего сердца от боли, и дёргается, стоя на месте, тяжело дыша, все еще не может поверить в случившееся и пошевелиться, еле себя сдерживая, чтобы не разреветься, пока другие ржут над каким-то приколом и собираются, чтобы уходить, и, кажется, отмирает только когда слышит ровный голос брата около уха. – Все к лучшему Чонгук, – и уходит, оставляя разбитого Чонгука, похлопав его по плечу. Чонгук смотрит прямо, но ничего перед собой не видит кроме последнего, брошенного на лету взгляда разочарованных глаз. Он не знает, что ему делать, ведь никогда не разочаровывал людей или обижал, он всегда поступал правильно и обдуманно, а сейчас он сам на себя не похож: ходит по гостиной туда-сюда, трясётся как осиновый лист, хватается за голову обеими руками, чуть ли волосы на себе не рвёт, размахивая по сторонам, не понимая, что ему делать. Сейчас Юнги ушёл с его братом, и он даже не знает куда. А потом его озаряет, что можно ведь позвонить, и ему все равно, что возле Юнги может оказаться Хосок и он спалится, но вопреки всему, он набирает номер дрожащими пальцами и хватается за сердце, когда женский голос сообщает, что абонент временно недоступен. – Нет… нет… хён… ну же… – он еще раз набирает номер, хотя прекрасно знает, что никто трубку не возьмет, даже после четвертого звонка. И еще раз… все тот же голос женщины. Паника наступает, как в дверь с ноги – моментально. Внутри все скручивает и хочется вытолкнуть наружу всю съеденную еду. Дыхание становится прерывистым, глаза начинают слезиться, размывая выразительность взгляда, как и его надежду. Он опускает плечи вниз и больше не сдерживаясь начинает бесшумно лить слезы, тихо всхлипывая, обречённо, опустошенно. Винит себя в том, что Юнги от него отвернулся за его тупой поступок, потому что да… таким он и был, после самой лучшей звёздной ночи, когда Юнги был к нему чувственным, честным, самым лучшим на свете, пока он поступил как самый настоящий трус, перекинув вину на фруктовый алкоголь и испугавшись себя, своих чувств, теперь пожинает плоды. Убедиться ему, видите ли, хотелось! – Ты тупой… какой же ты тупой, Чонгук! – сдавленным хриплым голосом оглашает вердикт, вытирает прозрачные соленные слезы со щек и шмыгает носом. Кажется, это продолжается некоторое время. Чонгук расхаживает кругами по гостиной и осыпает себя обвинениями, пока не успокаивается и не садится на диван, совсем уставший и поникший, после чего, пара минут гнетущей тишины, и у него будто открывается второе дыхание, жизнь, без разницы, над головой словно загорается желтая лампочка, которая гласит, что он ведь знает, где живет Юнги, и благодаря своему уму помнит пароль от подъезда, а значит, можно дождаться хёна около его двери, поэтому он срывается на бег, чуть ли не падая в прохожей от того, что споткнулся об свои белые кроссовки. – Чёрт, -выругивается, кажется впервые в голос, потому что он чуть не побежал в своих любимых носках на улицу, совсем забыв, что нужно как бы обуться. Он быстро напяливает кроссовки и уже тянется к ручке, как отшатывается назад, падая на свое мягкое место, потому что в дом заходит Хосок, громко закрывая дверь и впивается взглядом в своего сидящего на жопе брата. Чонгук поднимает голову, охая в беспокойстве. Хосок злой как черт, да еще и с разбитой губой, а недовольный взгляд вонзается в самое сердце. – Хён, что случилось? – мямлит Чонгук, недоуменно моргая, страшась за брата. – Сукиному сыну тоже досталось, – выплевывает Хосок в глаза младшему, хмыкает разочаровано и проходит мимо, не удосужившись пояснить, поднимается на второй этаж, от злости ударяя стену кулаком. По спине Чонгука пробегают тысячи мурашек, он подрывается и выбегает из дома, снова матерясь. «Чёрт». В голове миллионы мыслей, а главные из них, самые устрашающие, неужели Хосок подрался с Юнги? Неужели узнал? Они ведь хорошо скрывались, насколько он умеет. С Юнги ведь все в порядке? На улице покрапывает мелкими холодными каплями дождик, но он не возвращается за зонтом в дом, а бежит до остановки, дожидаясь автобуса, когда тот покажется в его поле зрения, топчась ногами на месте, не зная куда себя деть от неконтролируемых эмоций, и когда транспорт прибывает, он, кажется, первый забегает, будто это спасет ситуацию, сжимает крепко пальцами поручни, все время нервно топча ногой, зажимая губу и громко дыша, дожидаясь того времени, чтобы сойти. И так проходит минут двадцать, пока он не выбегает и снова бросается в бег, не обращая внимания, что начинается сильный ливень и все размазывается перед глазами. Вечер и без того тёмный, он видит только размытые силуэты, но дорогу домой к Юнги он запомнил очень хорошо, поэтому, когда добегает, наконец, до подъезда, убирает промокшие пряди волос, что упали на глаза, закрывая обзор, вводит пароль, что запомнил. Не заходит в лифт, а поднимается бегом по ступенькам на нужный этаж, лишь бы поскорее, хотя он даже не знает, дома ли хён, но если нужно будет, он сядет перед дверьми и будет ждать всю ночь. И вот когда он добегает, и останавливается возле нужной двери с дико колотящимся сердцем и сбившимся дыханием, начинает стучать в нее, прося, чтобы Юнги ему открыл, надеясь, что сможет все объяснить. – Хён, пожалуйста… открой! И очень удивляется, когда за несколько секунд ему открывают дверь, и когда перед глазами показывается избитый Юнги. Чонгук вмиг забывает, что он должен сказать, большими оленьими глазами рассматривает его с раскрытым ртом. Разбитая губа и правая бровь с засохшей кровью, на щеке кожа багрово- красная, что говорит о сильном ударе, и вскоре, возможно, на ней будет красоваться фиолетовый синяк. Взъершённые, торчащие в разные стороны волосы и утомленный вид. В голову Чонгука стучится: «Неужели он в самом деле подрался с Хосоком?» – Хён… – еле выдавливает из себя судорожно, будто это его избили, и он во всём виноват, чуть ли снова слезы не катятся снова по лицу. Он громко сглатывает и хочет еще что-то сказать, но Юнги с непроницаемый лицом давит легкую усмешку, оборачивается и спокойно уходит, так и оставляя дверь открытой. Младший смотрит на уходящего Юнги как на апокалипсис, почему-то в глазах чуть ли не темнеет, как только в мыслях приходит, что он может потерять Юнги-хёна, как своего… просто его. И не знает, что ему делать, сильно выдыхая от потрясения, но, если перед его носом не закрыли дверь, значит, ему дали шанс, поэтому он, не думая, заходит в квартиру, закрывая за собой дверь и срывается за Юнги. – Хён… что случилось? – Чонгук начинает тараторить без остановки в спину Юнги. – Это Хосок? Вы подрались? Я не хотел… – Что, свидание кончилось плохо?! – поддразнивает младшего и оборачивается с улыбкой, а у Чонгука, кажется, душа падает к пяткам, потому что он явно не ожидал такого вопроса или подвоха. В горле будто образовался ком – глотать тяжело, не то, что говорить. Юнги только вздыхает, смотрит непроницаемым взглядом и ровной улыбкой на виноватые, покрасневшие, жалостливые глаза, молящие о прощении, и сильно беспокоившиеся за него. Он не злится на младшего. Он так и подумал, что Чонгук просто испугался их близости, потому что утром и в машине вел себя странно, когда он отвозил его домой, но ничего не предпринимал. Чону нужно было для себя самого решить, хочет ли он вставать на эту тропу. Но что решать, если Чонгук в него по уши… И Юнги специально не брал трубку, чтобы посмотреть, что тот сделает. Верил ли он, что Чонгук придёт? Нет. Он знал. Точно также представлял себе эти его большие оленьи глаза и вид побитого щенка, что готов ради тебя на все, но в желании подразнить его сегодня он себе точно не откажет. – Я не... – опускает виновато голову и теребит пальцы, слегка дрожа, умоляя себя быть смелее. Когда он бежал, все казалось так легко – придёт, извинится, объяснится, но вот, один вопрос застает врасплох, и он уже молится не разреветься. – Хён, я могу объяс..нить… – он начинает запинаться, как только поднимает голову и зависая смотрит как Юнги кидает на пол рубашку и футболку, оставаясь с голым торсом. А когда руки Юнги тянутся к джинсам, и глаза Чонгука прослеживают движения и звук расстёгнутой ширинки, он бросается и перехватывает его руки в испуге. – Хён, что ты делаешь?! – с паникой спрашивает Чонгук и прикрывает глаза, думая, что вообще происходит. Видеть голым Юнги он точно не выдержит. Да он вообще еле стоит на ногах от происходящего. Разве на него не должны кричать или послать, куда глаза глядят?! Ну уж точно не раздеваться. «Разве ситуации обретают такой исход?!» – вопит внутри. – А что, хочешь со мной? – Чонгуку кажется, что Юнги даже не скрывает свой насмешливый тон и просто упивается вот этой самой обстановкой. Поэтому он выправляет голову, прищурено глядя, рассматривает, и наконец прозревает, соображает, кажется, разумной головой, и видит, наконец, слышит что-то кроме Юнги, а именно, то что он забежал за старшим в ванную комнату, где в душевой кабинке течет средним напором горячая вода, от чего зеркало на стене над раковиной запотело, и он не видит сейчас своего перепуганного и растерянного лица. «Да как такое можно было не увидеть, Чонгук!! А если Юнги сиганет с моста, ты тоже слепо побежишь?» – кричит внутренний голос, но Чонгук отбрасывает мысль и дальше замечает, что на бортике ванны лежит большое пудровое махровое полотенце, а на полке сложена чистая одежда. Он просто сглатывает, смотрит на довольную ухмылку старшего и поднятую в игривом жесте бровь, а потом на свои руки, понимая, что они сползли, и он держит их плотно прижатыми к самой сокровенной части тела старшего. Охая с перепугу, он быстро убирает пальцы от Юнги, складывая их в кулаки по бокам, как по стойке смирно. Стыдно. Его щеки заливаются красным, а Пикачу разносит молнии по всему телу, думая, почему он всегда перед Юнги должен попадать в такие дурные и смущающие ситуации, выходящие вон из всего. Но, как бы то ни было, он как раз собирает всю смелость, вот в эти, чуть не дрожащие кулаки, чтобы стоять здесь, краснеть, но услышать, что Юнги его прощает, иначе отсюда он просто не уйдет. Даже если придется смотреть на голого хёна! – Хён… прости меня… скажи, пожалуйста, что-то, прошу тебя… – Я и не против с тобой помыться, – легко слетает с губ, также, как и ухмылка. Чонгук, кажется, еще сильнее застывает, и не понимает, что происходит. Юнги всегда дразнился, но сейчас… как сейчас это понимать? Над ним просто издеваются в злости или так наказывают? Кто ему сможет это объяснить, в книгах такое не писали, откуда ему знать?! Он смотрит влажными глазами прямо в любимые глаза Юнги, но презрения или злости не видит, только уверенность и прищур как у лиса. Его губа сама дрожит, как его и тело, в глазах начинает пощипывать, наверное, все-таки не выдержит, и разревется прямо здесь, как брошенная девчонка. Юнги подмечает состояние потрясённого младшего, как он весь раскраснелся и решает, что еще не много и Чонгук тут будет рыдать в три ручья, поэтому сжаливается над ним. – В спальне. Первая полка комода, аптечка, – и Чонгук срывается быстро за ней. Юнги молча усмехается. Этот ребенок такой хороший, искренний, чувственный, что вообще он нашел в нем? Запретный плод? Это ему повезло встретить Чонгука? Или это Чонгуку не повезло встретиться с ним? Но, как бы то ни было, он постарается не причинять младшему боль. – Пиздец… – тихо матерится, и нагибается к полу, чтобы поднять брошенную рубашку, накинуть на себя, чтобы не стеснять Чона еще больше, но все-таки пуговицы не застёгивает. – Какой же ты невинный мальчик… Выключает воду в душе и садится на бортик ванны, как раз в тот момент, когда заходит младший, но уже не забегает уверенно, чем удивил старшего тогда, а топчется около дверей с нужными вещами в руках, дожидаясь разрешения. – Хён… можно я промою тебе ранки? – неуверенным дрожащим голосом, но лёгкая улыбка сама показывается, когда Юнги кивает. Чонгук сглатывает. Осторожно кладет баночку с ваткой и гелем на полку, возле ванны. Его пальцы немного трясутся, из-за чего пара капель перекиси водорода пролетает мимо ватки на пол. Он садится на бортик рядом со старшим, поджимая все время губу, пока аккуратно промывает засохшую кровь на брови и губе. А когда Юнги шипит, будто от боли, снова издеваясь, потому что, не выдерживает, Чонгук молниеносно шепчет: «Прости-прости, хён», и дует на ранку, как омма в детстве ему делала, вызывая у Юнги хрипящий тихий кошачий смех, и Чонгук, кажется, сам наконец улыбается и немного успокаивается. – Я еще гелем помажу, чтобы шрамов не было, хён. Чонгук открывает гель и осторожно, с трепетом и нежностью обрабатывает ранки гелем, еле дотрагиваясь, чтобы не заболело, пока Юнги с него взгляда не сводит, вглядывается в его черты, подмечая про себя маленькие красивые родинки, которые украшают лицо. Сжатые в беспокойстве губы, сдержанные вдохи и выдохи, видимо, чтобы контролировать себя и не причинить боль. Сожалеющие добрые глаза. Старший думает про себя: «Ты же ни в чем, ребенок, не виновен. Зачем себя грызешь?! Это я должен извиняться за то, что ты влюбился в меня. Послать тебя подальше, чтобы не приходил, чтобы встречи не ждал, жил своей жизнью», но только виновато моргает, потому что так и не произнесет. Оставит для себя и будет рядом, упиваясь любовью младшего, как самый настоящий эгоист. А когда Чонгук проходится мазью по губе, Юнги не сдерживается, поднимает руку и дотрагивается до его щеки, нежно проводя по ней ладонью, как и хотелось сделать весь вечер, от чего Чон заливается румянцем и цепенеет, поднимая взгляд и встречаясь с темными глубокими глазами. – Хён… – нежным шепотом. – Ты целовал ее? – Нет… нет… – и Чонгук таращит свои и без того большие страдающие глаза, крутит головой в стороны, будто слов недостаточно. Юнги вмиг сокращает расстояние и целует, слыша, как тюбик от геля падает в ванную, чувствует, как Чонгук прижимается ближе, пока ум машет ему ручкой, охая в сминавшие его губы. Юнги, кажется, даже слышит громкое биение сердца младшего, как оно чуть ли не выпрыгивает из груди. Целует легко, сминая то верхнюю, то нижнюю губу, ощущая боль от раны, и еле сдерживается от шипения, но поцеловать такого желанного Чонгука хочется больше всего в мире. И Юнги несёт, он поднимается на ноги, не разрывая поцелуй, тянет на себя младшего, что поддаётся, с закрытыми глазами следуя слепо, только ощущая как его прижимают к полкам, и он еле держится на ногах, хватается руками за что-то, слышит только звук падающих вещей на плитку, но не обращает внимания, поскольку горячие ладони старшего сжимают холодные бока. Тихий удивленный глухой стон как по мановению вырывается у Чонгука, и он сразу же целует Юнги губами, развязно, более жадно, горячо. Чон впервые целуется так ненасытно, ухватываясь пальцами за локти старшего, чтобы удержаться. Он не знает, сколько поцелуи продолжаются, его разум словно затуманен, кислорода дико не хватает, а внизу начинает тянуть, от чего он пугается, чтобы снова не попасть в смущающую ситуацию, от чего сильнее сжимает пальцами Юнги и зажмуривается еще крепче. Юнги чувствует усиленную хватку младшего, но отрывается только тогда, когда поцелуй приобретает вкус железа, от крови с губы. Он не то улыбается, не то ухмыляется тихо, и утыкается лбом во вздымающуюся грудь младшего, который даже не шевелится и шумно дышит, облизывая красные губы, продолжая держаться за Юнги ладонями и дальше, лишь слегка ослабив хватку. – Хён… рана… тебе ведь больно, – Юнги поднимает взгляд на младшего, и тот дотрагивается пальчиком к ране, вытирая кровь, и виновато смотрит, с раскрасневшимися щеками и нежным взглядом. И Юнги кажется, что у него никогда сердце не билось чаще чем сейчас, смотря на такого уязвимого, расцелованного Чонгука, представляя себе в голове, как же невозможно красив он будет затраханным. И хмыкает в голос от мыслей, потому что еще рано и ему определённо нужно остудить голову или он просто взорвётся от своего полыхающего жаждой желания взять младшего прямо здесь и довести до звёзд в глазах. – Мне нужно в душ. Или ты хочешь со мной? – Хён…- у Чонгука щеки горят, как и сердце. Он знает, что старший снова издевается, но ему все равно хочется сквозь землю провалиться, как и остаться здесь и услышать, что все хорошо, что поцеловали его не в последний раз, на прощанье. – Ты… ты злишься на меня? – Я не злюсь на тебя. Все хорошо, – отступает от младшего, и, кажется, только сейчас выдыхает полной грудью, чтобы привести себя в норму и снова не наброситься на Чона. Поэтому хитро прищуривается и говорит, – И если ты не хочешь присоединиться ко мне в душе, то тебе стоит подождать меня в гостиной. А после мы поговорим, – и видя, как брови Чонгука хмурятся, со смехом произносит, – обещаю. Чонгук только смущенно кивает и выходит за дверь, опираясь на нее телом уже с облегченной улыбкой, учащено дыша, держась ладошкой там, где внутри колотится как ненормальное сердце, радуясь происходящему. Он стоит с минуту, слыша включённый душ и стекающую воду в слив, а если закрыть глаза, то можно представить нагого Юнги, за что сразу же крутит головой от впервые таких пошлых мыслей. – Вот чёрт… – молвит себе тихо, а затем переводит взгляд на ноги, усмехаясь тому, что впервые в жизни нарушил свое правило, никогда не ходить обутым по дому. Кажется, такой мелочью нарушил очередное святое правило. Но сколькими он пренебрег. И что самое важное, ни разу не пожалел. Он чувствует себя с Юнги другим, более живым, и не живёт загнанным своими же правилами в рамки. Все-таки нарушать – так весело. Чонгук идет в прихожую, снимает грязную обувь, а затем садится в гостиной на диван. Он только сейчас понимает, что ему чертовски неудобно: одежда влажная, холодная и прилипает к телу, что не очень приятно, но он старается не обращать на это внимания, кладя ладони на влажные джинсы, ожидая хёна и поджимает пальцы на ногах, шмыгая носом. Он дождётся, а потом они поговорят. Он не уйдёт. Юнги долго не заставляет себя ждать, и Чонгук оживленно оборачивается, как только слышит звук открывающейся двери, наблюдая за подходящим старшим, двигающимся как кот в сумрачном свете при приглушенном освещении. У него взлохмаченные и влажные волосы, одет в чистую, длинную белую футболку, показывая вид на красивые тату и ключицы. Щеки сами краснеют, стоит заметить через тонкую ткань проколотый сосок, поэтому Чонгук опускает глаза, от греха подальше, но натыкается на, черт бы его побрал, ровные, худые, красивые ноги Юнги, думая, в первую очередь, что с ним происходит, неужели возбуждения играет с ним такую злую шутку. Потому что Юнги с ног пальцев до кончиков волос – идеальный, и ему точно не помешает успокоиться, особенно когда Юнги становится напротив, слишком близко, бесстыдно прикасаясь своими коленками к чонгуковым. Смотрит сверху вниз, будто в душу лезет и читает все эмоции на лице младшего, улыбаясь мягкой улыбкой, проведя ладонью по влажным отросшим волосам. И внезапно накидывает полотенце, вытирая их, от чего Чонгук опускает голову, улыбаясь с того, что даже не заметил в его руках, а ведь никогда не был растяпой. – Нужно было взять зонтик. Так можно и заболеть. – Я спешил… к тебе. – Я бы никуда не убежал, – тихо говорит Юнги, с улыбкой наблюдая как Чонгук сжимает пальцы на ногах в милых носках на каждый пальчик. «Ну что за ребенок» – проносится в голове. – Ты не брал трубку, а я испугался, – «потерять тебя» все-таки не решается произнести. – Хён, – нежно произносит, и Юнги убирает полотенце, отбрасывая на спинку дивана, вглядываясь в пытливые глаза младшего, который все-таки решается спросить то, что его волновало. – Ты с Хосоком дрался? Он узнал? – С чего такие выводы? – присаживается на корточки, ладонями держась за коленки младшего, думая, что Чонгука нужно отправить в душ и дать одежду, чтобы он не заболел. – Он пришёл с разбитой губой. И я подумал, что вы… – Странно, – хмыкает старший и уводит взгляд в сторону, – когда я был с ним, он был целый. Наверное, отхватил от какой-нибудь девчонки снова. Я раньше ушел от парней и… – «хотел сбросить напряжение, от всего произошедшего днем, потому что секс с тобой мне еще не скоро светит, а изменять тебе я не дурак. Но побить морду какому-то козлу было не тяжело!» – просто один пацан дорвался. Не волнуйся. Как видишь, со мной все хорошо. И их спокойную и теплую идиллию, отвлекает звук сообщения на чоновом телефоне. Чонгук просто сидит, так и не шевелится, пока Юнги не кивает головой, чтобы тот лучше посмотрел, потому что знает, что родные люди за него волнуются. Чон вынимает аппарат из кармана и видит сообщения от брата, как и Юнги. Хосок-хён: «Ты где?» Чонгук не хочет уходить, даже если на часах полдвенадцатого, только не сейчас, когда они толком не обсудили все. Жует губу, и не знает, как ему быть и что писать брату, не понимая, что каждую его эмоцию улавливает Юнги. – Оставайся у меня сегодня. Уже поздно. Не хочу волноваться за тебя. И Чонгук просто счастливо кивает, набирая в ответ брату, что он у Тэхёна и придет утром, потому что школу в понедельник с утра никто не отменял. – Иди в душ. Я принесу тебе одежду, – поднимается на ноги, ероша волосы Чонгука. – Буду ждать в спальне. Чонгук с глуповатой улыбкой на лице согревается под теплыми струями воды. Эту ночь он снова проведет с Юнги, в его доме. Он больше не испугается своих дурных мыслей. Теперь он уверен, что хочет быть с хёном. Получать от него поцелуи, объятия и нежные улыбки. Быть ближе, чем кто-либо другой. Он стоит посреди спальни Юнги, одетый в принесённую одежду старшего, широкую простую чёрную футболку и шорты, с высушенными волосами, смотрит на просторную большую кровать, аккуратно застеленную, возле которой включена прикроватная лампа, освещающая мягким светом комнату, и тут его накрывает осознание: «Я буду спать с Юнги?!» и начинается атака по телу. Чонгук моргает пару раз и не знает, что ему делать, но хён отчётливо сказал: «После душа пойдешь в спальню», что он и сделал. Но дальше и шагу не ступает. Ему ложиться в кровать? Ну в гостиной он видел застеленный диван. Неужели хён будет спать на диване в своей квартире? Мысли так и бушуют, пока он не слышит голос и не подпрыгивает на месте от испуга. – Чего застыл? – Юнги подходит ближе и обнимает Чонгука со спины, умело проникая одной рукой под футболку, поглаживая по боку, от чего младший вздрагивает, смущаясь опускает взгляд, наблюдая на место, где его поглаживают. Вроде так щекотно, непривычно, это другие касания, отличающиеся от дружеских, от них приятно и будоражит внутри, пока Юнги давит улыбку. – Ложись, – ласково шепчет в ухо, от чего младший немного сжимается. – Я посплю на диване. Можешь не волноваться. И как только Юнги убирает руки и хочет уходить, Чонгук ловит его ладонь, и просящими, стесняющимися глазами просит на удивление себе. – Останься… пожалуйста, хён. Юнги выдыхает, тянет хитрую улыбку и подходит к младшему, становясь впритык, и будь Чонгук немного ниже, они бы столкнулись носами. Юнги смотрит в его глаза, такие красивые, нежные, в них бы смотреть целый день без усталости и просто наслаждаться их искренностью. Он тянется рукой, и убирает прядь темных волос назад, поднимаясь на носочки, хрипло вкрадчиво шепчет в губы с томным выдохом: – Не боишься, что буду приставать? – дразнит, смотрит пристально, играет взглядом. Проводит пальчиком по груди Чонгука до кромки шорт, наблюдая как черти пляшут в глазах вместе со смущением, как щеки краснеют в мгновение, как суженные глаза расширяются, и как вылетают непонятные звуки изо рта. – Хён… – еле произносит. Опускает бегающие глаза, глубоко дыша, думая, что ответить. Потому что к такой близости он совсем не готов. – Я шучу, ромашка. Расслабься. Юнги отходит и валится на кровать со стоном, закрывая глаза, мирно выдыхая. – Долго еще там будешь стоять? – открывает глаза и приподнимается на локте, отодвигая со стороны Чонгука одеяло, жестом приглашая. – Мне уйти? – Нет. Чонгук быстро подходит к кровати и ложится, сразу же накрываясь одеялом, слушаясь старшего, и выключает лампу, погружая комнату в темноту, поскольку шторы заслонены и не дают холодному лунному свету проникнуть в комнату. Чонгук накрыт по живот, лежит прямо, как солдат, даже дышит тихо, комкая в пальцах одеяло, вслушиваясь в спокойное дыхание старшего. Ему бы тоже не помешало закрыть глаза, и отдаться сну, завтра в школу, а сейчас уже достаточно поздно, но он не разрешает сну подкрасться. Он чертовски взволнован, что явно ощущает Юнги. – Я же сказал, что не буду приставать. Ты можешь не бояться и спокойно спать, Чонгук, – Юнги оборачивается боком к нему и привыкает к темноте, чтобы разглядеть напряжённое лицо младшего. – Хён… нет… – Ага, – перебивает его Юнги, не давая договорить, – значит, хочешь, чтобы я приставал. – Хён! – хнычет недовольно младший, что смешит старшего, и тоже оборачивается боком, подставляя ладонь под надутую щеку. – Почему ты меня постоянно дразнишь? Испытываешь меня? Тебе это приносит удовольствие? – Да, – прямо отвечает Юнги. – Ты так мило смущаешься, и твои ноздри расширяются, как и твои большие глаза. Просто умопомрачительная картина. – Хён! – Вот. Как и сейчас! Глаз не оторвать, – и начинает смеяться. Чонгук подхватывает смех, еще и одаривает лёгким ударом по руке за издевки над ним. А затем вмиг останавливается, когда Юнги приближается ближе, дотрагиваясь своим кончиком носом к его, невесомо играясь. – Хочешь меня поцеловать? И Чонгук хочет, поэтому смело дотрагивается до губ и целует, нежно, сбоку, где нет ранки, чтобы хёну не было больно и усмехается в поцелуй, отрываясь. – Вчера был мой первый поцелуй, хён, – Юнги улыбается тихо, потому что да, знает, знает, что Чонгук его невинный мальчик, но не перебивает, дает выговориться, наконец раскрыться, и он примет все, что скажет младший. – И мне… мне понравилось. Очень. Но потом я испугался. Я никогда не осуждал людей за их ориентацию, но сам испугался, что являюсь таким. Поэтому я позвал ту девочку на прогулку… я был таким дурачком, хён, а потом я вспомнил, как ты смеешься и смотришь на меня, целуешь, обнимаешь… как мне хорошо и тепло, когда ты рядом со мной. И я осознал, что неважно, девочка или мальчик с тобой, главное, чтобы тебе было хорошо. И мне хорошо с тобой хён, так, как ни с кем другим. Я так испугался, что ты не простишь меня. Так что бежал к тебе… Хён… Я понял, что я… я… – он запинается, не зная, правильно ли такое говорить сейчас, но… – Я лю… – Чонгук, – не выдержав, Юнги перебивает его и накрывает своими губами его, нежно сминая, даря тепло. Он точно не выдержит этих слов с уст младшего! Он не заслуживает любовь Чонгука. Но он так хотел, так хотел всю жизнь, чтобы за него волновались, ухаживали, любили искренне, глубоко, по-настоящему, ощутить и упиваться этими чувствами. И вот… Чонгук здесь. Рядом. А он… – Ты можешь не говорить. Я все равно буду с тобой. – Так… как пара? – смущено произносит и прячется в грудь Юнги, обнимая его руками, счастливо улыбаясь и дыша. – Так, как пара, Чонгук.