Право голоса

      Всё снова идёт не совсем по плану, который выстраивает в начале каждой недели Чанёль, чтобы хоть немного понимать, что нужно успеть сделать и не потерять время впустую, но в этот раз его это не расстраивает. Обычно мужчину раздражает, что нужно подстраиваться под перемены, выходящие за рамки «дом — работа — дом», к которым он привык. С недавних пор что-то изменилось: его восприятие, его настроение, его цель, мотивация.       Ему стыдно признаться, что Джено порой заставлял его жалеть обо всём. Точнее, не сам Джено, а факт наличия ребёнка. Он чувствовал себя отвратительно от этих мыслей, не позволял себе развивать предположения об утерянных возможностях дальше, обрывая на корню, отрезвлял себя, принимая обстоятельства; принимая то, что имел, заставлял снова ценить.       Причина перемен не оставалась неизвестной — всё вполне очевидно, и Чанёля терзает противоречиями: симпатизировать чужому занятому омеге неправильно; проявлять внимание к Бэкхёну хочется, он придаёт ему сил своей улыбкой, словами, своим присутствием. И если раньше Чанёль допускал каплю разочарования в жизни, то теперь верил, что всё не напрасно.       В понедельник он посвящает день Джено: они вместе учат уроки, разбирая тему по арифметике, за которую мальчик принёс домой оценку «неудовлетворительно» вместе со слезами обиды, заказывают доставку пиццы, потому что стряпня Бэкхёна кончается, а вечером идут в кино на новый мультик, чтобы маленький альфа немного отвлёкся от плохой оценки своих знаний. Чанёль его и не собирался ругать, но учителя так сильно давят на совсем ещё детей, что первоклассники заранее боятся ошибиться.       Перед сном Чанёлю звонит папа, и они договариваются, что тот заберёт внука во вторник к себе, потому что они с мистером Паком по нему соскучились, и Чанёль соглашается, с тревогой думая, что снова останется один на один с собой в пустой квартире. Он пишет Бэкхёну, надеясь, что они с Джемином ещё не спят, о внеплановых выходных для него и интересуется состоянием маленького омеги, на что получает быстрый ответ с благодарностями и уверениями, что всё в полном порядке. Спросить про их с мужем конфликт не поднимаются пальцы над клавиатурой, и альфа желает им добрых снов.       Его почти не тревожат эти перемены, ему их хочется. Ему хочется верить, что всё движется к лучшему, и единственный минус происходящего — они не встретятся с Бэкхёном ещё один день. Жаль.       — Отец, — за завтраком зовёт Джено, медитируя над чашкой утреннего чая и кусочком вчерашней пиццы.       — Да? — Чанёль отвлекается от чтения новостей в телефоне и отпивает чёрный кофе.       — Я хочу братика, — мальчик поднимает пытливый взгляд на него и кусает губы.       От неожиданности Чанёль давится кофе и сдавленно кашляет, постукивая себя по груди. Он прижимает ко рту сжатый кулак, подавляя новую волну кашля, и недоумённо смотрит на сына, не находя, что ему ответить. Джено слишком мал, чтобы знать, как появляются дети, а значит будет сложно объяснить, что для братика, как минимум, нужен папа.       — Братика? — он повторяет, чтобы оттянуть момент ответа и понять, куда мыслит мальчик.       — Да, с братиком весело, — Джено поджимает губки и хмурится. — С Нана весело.       Сердце сдавливает от тоски, от чувства вины, что он слишком мало внимания уделяет сыну. Чанёль глубоко вздыхает и задумывается над его словами.       — Хочешь, пригласи в гости Джисона на выходных? — идея приходит спонтанно. — Поиграете вместе у нас, погулять сходим в парк.       Джено улыбается, кивает, довольный предложенной альтернативой, и откладывает мысли о братике, давая время отцу подумать над этим, а возможно и найти объективное объяснение, почему пока что это невозможно. А будет ли возможно хоть когда-нибудь? Раньше Чанёль ведь мечтал о большой дружной семье, мечтал проводить выходные дни в компании своих детей и любимого мужа. Он грезил о счастливом будущем, не подозревая, что его ждёт далеко не сказка.       После работы, когда Джено остаётся ночевать у дедушек, Чанёль боится погружаться в мысли, его не отпускает беспокойство. Уверенность в завтрашнем дне шаткая, кренится под слабым порывом ветра, и хочется отвлечься, поговорить о наболевшем с тем, кто не станет осуждать, а может и поделится чем-то своим, что позволит на фоне чужих проблем обесценить свои.       Кому: Хот-дог       «Занят?»       А тот почти никогда не занят, если не работает или не зависает где-нибудь с очередным омегой, и потому уже через час раздаётся звонок в дверь, а на пороге появляется высокая фигура с пакетами в руках и самодовольной ухмылкой.       — Боги, скажи мне, что дело не в Хёнджине, потому что не хочу ничего о нём слышать, — гость разувается, передав покупки хозяину квартиры, и лениво потягивается, проходя босиком в гостиную.       — Нет, хотя не исключаю, что его имя ещё прозвучит сегодня, — Чанёль уходит на кухню и устало разбирает пакеты, наполненные бутылками пива и закусками.       — Ну конечно, а я было надеялся, что ты просто по мне соскучился.       — Сехун, не драматизируй, — попрекает Чанёль, приглашая друга сесть за стол.       И Сехун смеётся, потому что шутит, потому что они и правда давненько не собирались вот так просто, чтобы обсудить, как у кого дела. Не то чтобы они редко встречались, наоборот, периодически виделись на местах преступлений, но рабочая обстановка совершенно не способствовала развитию дружеской беседы, да и некогда.       Они не предаются формальностям, разговор завязывается сам собой, и Чанёль выливает на друга все новости, умалчивая лишь о симпатии к одному конкретному омеге. Лишнее пока что — пока он сам не разберётся в ситуации.       Сехун — хороший парень — младше Чанёля на два года, но разница в возрасте не играет роли для них. Они познакомились в первый же выезд Чанёля на место, где нашли труп ребёнка. Они оба, ещё «зелёные» патрульный и лаборант, навсегда запомнили то дело, которое здорово их подкосило. Это ли сыграло главную роль в их взаимоотношениях или они просто сошлись характерами, но с каждым новым делом, над которым им удавалось поработать вместе, их дружба крепла, помогая стать не просто коллегами, а товарищами. И сейчас, сидя за столом просторной кухни, Чанёль ощущал благодарность за подаренного ему судьбой человека рядом.       Они не засиживаются до рассвета, как это бывает в юности в хорошей компании, а заваливаются спать ближе к часу ночи — обоим вставать утром на работу, каждому на свою. И, пожалуй, это хорошо: короткие, но душевные, такие встречи помогают в полной мере погрузиться в момент, когда существуют только близкие люди, когда каждая минута важна настолько, что не вмещает всего, что бы хотелось сказать. Сердце чувствует каждую секунду.       С утра по дороге в лабораторию Чанёль звонит Джено, чтобы узнать, всё ли хорошо, и, получая положительный ответ, желает хорошего дня, а сам едва держит глаза открытыми. Всё-таки чем старше становишься, тем важнее соблюдать режим. Полноценный сон — главное, хотя Джено бы с ним не согласился, готовый в диковинку не спать всю ночь.       Рабочее место встречает словами начальства о больничном одного из коллег, которого нужно срочно заменить и ехать на вызовы. Чанёль не очень любит вызовы не только потому, что это полевая работа, требующая большей концентрации и внимания, отнимающая силы, но и за элементарную ответственность, безмерное количество возни, суеты и общения с другими подразделениями полиции.       Ближе часам к трём дня поступает второй за день вызов, и Чанёль берёт с собой Чондэ, для которого выезды, наоборот, кажутся самым интересным этапом их работы. Он не унимается, в предвкушении улыбается, и Чанёля удивляет его рвение работать. Он вспоминает, был ли сам когда-то таким и приходит к выводу, что да — без энтузиазма и внутренней настройки сюда вообще не приходят, а с годами гаснут, затухают, рассыпаясь пеплом по отчётам.       Их привозят в лесополосу на окраине Сеула, где мимо пролегает лишь загородная трасса; оградительные жёлтые ленты видны в паре метров от неё, рядом несколько патрульных машин и уже подтягиваются журналисты, которых не пускают на место полицейские.       — Добрый день, — приветствует один из детективов, встречая экспертную группу. — Идёмте за мной.       И Чанёль, прихватывая оборудование, вместе с Чондэ и другим коллегой следует за ним через пожухлую траву, укрытую редкими островками тонкого слоя снега, что хрустит под ногами. Специальная защитная одежда сковывает движения — ещё один нюанс работы, от которого Чанёль не в восторге, но мирится, стараясь оглядеться, прежде чем увидит тело.       — Никого не подпускайте, не топчитесь, — напоминает Чондэ с важным видом.       Все эти истины настолько очевидны, что порой нарушаются, и Чанёль только усмехается своему практиканту, устремляя взгляд на лежащего неподалёку человека, чьи голые перепачканные в земле ноги в неестественном положении направлены в их сторону. Обуви нет, как и брюк, а на обнажённое тело, будто впопыхах, натянуто грязное потёртое бежевого цвета пальто.       «Наверное, подобный оттенок в моде», — почему-то возникает в голове Чанёля, когда он останавливается в метре от трупа.       — Мистер Пак, — Чондэ хмурится, останавливаясь рядом. — Нужно сообщить, чтоб искали его одежду?       — Да, но вряд ли будет результат, — Чанёль вздыхает, делает шаг ближе, обходя с левой стороны. — Этот омега бежал откуда-то, — и указывает на особенно примятую, уходящую вглубь леса, траву. — Одежда скорее всего не здесь.       Чондэ кивает и возвращается к патрульным оповестить о первых выводах. Чанёль провожает его взглядом и поворачивается к жертве, изучающе осматривает её вдоль истерзанного, израненного тела и замирает, когда останавливается на лице. Сердце пропускает удар, в ушах давлением выбивает звук, и мужчина замирает, чувствуя, как язык прилипает к нёбу. Дышать становится нечем, он не верит собственным глазам, остекленевшим от шока. Это же Б…       — Нет, — альфа резко выдыхает, не даёт даже про себя произнести его имя, а в висках начинает сдавливать от боли и страха. — Не может быть…       Лицо знакомо до боли, до скрежета зубов, до оцепенения.       — Мистер Пак, они займутся поисками… — Чондэ возвращается быстро, снова хмурится, замечая изменения в руководителе. — …Что-то не так? — смотрит на тело, выискивая, что могло довести опытного специалиста до такого состояния, и находит. — Твою мать…       — Это…       — Нет… — перебивает Чондэ, не веря качает головой и аккуратно опускается на корточки рядом с трупом, ощущая под веками собирающуюся горечь. Колени дрожат, по ногам разливается слабость. — Нет, — с придыханием он повторяет на автомате и присматривается к объекту: лицо, шея, кисти рук, голени.       — Приветствую, — слышится голос Сехуна позади, и Чанёль дёргается, вмиг покрасневшими глазами глядя на друга. — Что тут у нас?       Ответить нечего — апокалипсис для Чанёля. Он не может и слова произнести, впадает в дезориентацию и прислушивается к шуму от дороги. Это нереально, невозможно, неправда. Хотя почему же? Крайняя весточка от него была больше суток назад, а учитывая предыдущий опыт отправки сообщений не им вовсе, а супругом, не оставляет совершенно ни единого шанса на то, что это всё дурной сон. Что могло произойти с последней их встречи в больнице — одному Богу известно.       — Мистер Пак, это не Бэкхён, — отрезвляет Чондэ и сжимает челюсти, поднимаясь на ноги. — Безумно похож, но нет, — он оборачивается на Чанёля. — У этого омеги нет родинки на пальце, да и сами пальцы более грубые, это не он.       — Ты уверен? — хрипит Чанёль, ощущая, как ещё немного и его хватит апоплексический удар. — Без анализов мы не можем утверждать.       — Сто процентов. Я ему сейчас позвоню, — побледневший Чондэ сглатывает подкативший ком, потому что сам не до конца уверен в собственной правоте, потому что сам не уверен, что не сошёл только что с ума, но телефонный звонок должен поставить всё на свои места. Если трубку, конечно, возьмут.       Чанёль смотрит в лицо трупу и присаживается на корточки рядом. Мысль, что это не Бэкхён, что это совершенно чужой человек, буквально возвращает его к жизни, и он осматривает карманы верхней одежды, что так похожа на одежду Бэкхёна. Ничего. Пусто.       — Бэкхён? Это тот, про кого ты вчера рассказывал? — когда Чондэ отходит позвонить, Сехун опускается рядом с Чанёлем, оглядывая тело.       — Да, — альфа жмурится и медленно выдыхает густой пар изо рта, который остаётся за медицинской маской. — Няня Джено.       — Погоди, он должен забрать Джено со школы сегодня. Если Джено ещё не позвонил, значит всё хорошо, — размышляет Сехун, и Чанёль поворачивается к нему, хватаясь за телефон в кармане. Потому что если Джено не позвонил, это не значит, что он не где-то здесь неподалёку.       — Ты прав, — он встаёт и набирает номер сына, в панике прикладывая телефон к уху, а когда слышит довольный голос ребёнка, успокаивается окончательно, потому что маленький альфа тут же хвастается, что Бэкхён приготовил ему тток с красной фасолью.       Сердце больно хватает, но с каждой секундой слабее. Чанёль возвращается к месту преступления и, беря себя в руки, начинает осматривать так похожего на Бэкхёна омегу, над которым ужасно надругались, бросив униженного умирать на холоде. Чанёль знает, как отключать эмпатию, знает, как непредвзято работать, но знакомые посиневшие черты лица, местами в ссадинах, не дают покоя, и только когда на помощь приходит Чондэ, заверяя, что Бэкхён взял трубку, он может окончательно отключить лишние мысли.       Время близится к шести вечера, Чанёль добирается до дома, из головы не выходит образ убитого, и, к своему стыду, альфа испытывает облегчение. Облегчение, что он его не знал. Слава Богу, это не Бэкхён — не омега, который внезапно появился в его жизни; который заставил вновь начать что-то чувствовать; который совсем ничего не знает о случившемся, потому что Чондэ не дурак пугать лучшего друга такими совпадениями.       Дверь в квартиру открывает Бэкхён, улыбаясь своей привычной мягкой улыбкой, и Чанёль заходит домой, но не останавливается на пороге, чтобы скинуть с себя пальто и уличную обувь, а подходит к слегка опешившему омеге и заключает в объятья.       — Мистер Пак? — удивляется тот, не смея шевельнуться в тёплых руках мужчины, который прижимается щекой к его виску и прикрывает глаза.       — От-тец? — замирает в дверях своей комнаты Джено, не понимающий, что происходит. Почему его родитель обнимает няню?       А Чанёлю всё равно, как это выглядит. Ему настолько необходимо почувствовать Бэкхёна, живого и невредимого, что становится плевать на навязанные моралью предрассудки. Он сегодня позволил себе допустить его смерть и в тот момент похоронил вместе с ним маленькую, едва появившуюся, надежду на своё счастье — своё сердце.       Бэкхён медлит, не знает, как лучше себя вести — прилив нежности от постороннего альфы ощущает не в первый раз, и в прошлый они вроде бы договорились всё забыть. Но сердце начинает щемить лишь от мысли, что мистера Пака нужно оттолкнуть, выстроив обратно границы. Он не может. Не может. Ему нравится его близость, ноздри щекочет аромат улицы вперемешку с запахом Чанёля, отдающим усталостью. Что-то случилось? Омега вспоминает странный звонок Чондэ днём, но быстро переключается на настоящее, где Чанёль медленно отстраняется и смотрит ему в глаза так пронзительно, будто хочет что-то сказать, будто… прощается? Становится не по себе, но Бэкхён ничего не предпринимает, только стоит и молчит, выжидая, пока щеки не касаются прохладные пальцы. Они скользят по коже, вызывая странную вибрацию в районе солнечного сплетения и напряжение в голосовых связках. Бэкхён задерживает дыхание, чтобы не выдохнуть со стоном от того, как ему приятна ласка, как сильно он жаждет трепетного отношения к себе, особенно от Чанёля. Как желанны эти прикосновения.       А Чанёль запоминает. Запоминает каждую деталь, каждый сантиметр кожи, замазанной тональным средством, каждый изгиб, морщинку, изучает густоту ресниц, припухлость губ, длину чёлки, чтобы просто помнить, чтобы смочь узнать его из тысячи, из миллиона похожих как две капли воды людей. Мужчина облизывает свои губы, ощущая, как пересохли они от волнения, и берёт руки Бэкхёна в свои, поднимает их ближе к себе и цепляется за ту самую особенность его пальцев, на которую сослался Чондэ. Они аккуратные, длинные и ухоженные, на большом пальце левой руки прямо у ногтя тёмная родинка, а на безымянном — след от обручального кольца. Чанёль бережно переворачивает его кисти ладонями вверх: на подушечках пальцев правой руки покраснение от заживающего ожога, кожа ладоней мягкая, а линии на них глубокие.       — Простите, — Чанёль болезненно улыбается, сдерживает в себе всё, что творится на душе, и поднимает взгляд снова на него. — Тяжёлый день.       Это совсем не оправдание его поступков, которые, он только сейчас понимает, восприняты иначе. Для Бэкхёна всё выглядит, как лишнее внимание, как домогательства со стороны работодателя, как пугающие странности. Так неправильно, так не должно быть. Чанёль отпускает его и отступает на шаг.       — Что-то случилось? — шепчет Бэкхён, на уровне инстинктов чувствуя, как разбит мужчина, и хочет поддержать. — Я могу чем-то помочь?       Полиции ещё предстоит выяснить все обстоятельства сегодняшнего дела, и кто знает, послужит ли тот незнакомец началом чего-то страшного или это лишь случайность.       — Да, — Чанёль сводит брови, держа в руках пальто, которое успел снять. — Пообещайте беречь себя.