Право голоса

      — На теле мы обнаружили ДНК шести человек, — сухо произносит Чанёль, не отрывая взгляда от лица незнакомца, тело которого осталось покрыто белой тканью.       — Шести? — цыкает Сехун, хмуря брови. — Что за животные?       — Да. В отчёте мы всё указали, но, если кратко, после произошедшего его заковали в наручники, о чём свидетельствуют следы на запястьях, — Чанёль кивает Чондэ, и тот осторожно приподнимает простынь, показывая руку убитого. — То есть он ещё оставался жив и даже пытался сбежать. Ему, видимо, удалось вырваться, потому что на коже большое количество высохшего шампуня — обычный масс-маркет. Это мои предположения: он сбежал, его пропажу заметили довольно быстро и погнались за ним. Догнали в лесу, смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы. Вопрос один: почему они оставили тело на видном месте?       — Может, их спугнули? — прищуривается Сехун, прижимая папку с внушительным отчётом к груди.       — Вероятнее всего, потому что с момента смерти до нашего приезда прошло не больше часа-двух, учитывая погодные условия, — добавляет Чондэ, тяжело вздыхая. — А личность установили?       — Документов найдено не было, пальчиков в базе нет, в списках пропавших не числится никого похожего, — Сехун чешет затылок. — Либо исчезновение этого омеги ещё не заметили, либо заметить некому.       — У него обнаружен целый букет ЗППП, следы недавнего аборта, — Чанёль смотрит на детектива. — Думаю, он из не самого благополучного слоя населения.       — Мы уже ищем среди беспризорных, бездомных и работников нелегальной индустрии — пока результатов нет, — соглашается Сехун.       — Держи нас в курсе, — Чанёль накрывает лицо неизвестного тканью, не желая больше уделять ему время. Слишком больно.       — С каких пор тебе интересны дела? — усмехается Сехун, направляясь на выход. — Лишь из-за схожести этого бедняги с твоим работником?       — Он и мой друг, — влезает Чондэ, поджимая губы. — Вдруг это серийники? Я не хочу следующим увидеть здесь Бэкхёна.       Улыбка с лица Сехуна исчезает, заменяясь сочувствующим взглядом:       — Понимаю. Но мы не допустим серии, всё будет хорошо.

***

      Бэкхён не понимает: накручивает себя или ему всё-таки не кажется, но с того странного дня, когда мистер Пак вновь проявил излишнее внимание к нему в совсем не рабочем формате, всё поменялось. В отношениях между ними изменилась атмосфера. Мистер Пак стал намного меньше улыбаться, задавать слишком часто вопросы о его делах, и Бэкхёна это смущает. Он ощущает напряжение между ними, загоняется, что малейший шаг — и его уволят. У мужчины совершенно нет настроения, и омега видит в этом свою вину — может, делает недостаточно? Может, Джено жалуется на него? Может, еда, что он готовит, невкусная? Что, чёрт возьми, не так? Но мистер Пак молчит, неизменно благодарит его на прощание и просит написать, когда тот доберётся до больницы. Это всё ради приличия, и Бэкхёну тяжело на душе от неизвестности, от пугающе уставшего альфы.       Изо дня в день до конца недели, встречая работодателя на пороге его квартиры, он чувствует себя не в своей тарелке, старается улыбаться, присматриваясь внимательнее, пытаясь понять, в каком настроении мистер Пак, чтобы, не дай бог, не разозлить. Он готов сливаться со стеной, лишь бы не нарваться на конфликт, потому что у Чанёля всё из рук валится, а с губ срываются тихие ругательства.       — Давайте я помогу? — когда в субботу вечером мистер Пак возвращается с работы и роняет на пол пальто, Бэкхён его поднимает быстрее, чем альфа успевает отреагировать. — Кажется, вам нужно отдохнуть.       — Я в порядке. Спасибо, — Чанёль неловко забирает у него одежду, и в этот момент Бэкхён подмечает, что помимо полного отсутствия настроения, у мужчины воспалены глаза.       — Вы не заболели? — он на автомате протягивает руку и касается его лба. — Да вы горите!       — Здесь должна быть неуместная шутка о моей натуре? — Чанёль впервые за последние дни искренне смеётся, заражая улыбкой и его.       Он встречается с ним взглядом и затихает, чем смущает, и омега отстраняется, на мгновение прижимая ладони к груди.       — Я серьёзно, мистер Пак, — Бэкхён берёт себя в руки, забирает у него верхнюю одежду и вешает в шкаф, чтобы быстрее вернуться к альфе. — Раздевайтесь, вам нужно поесть для начала. Где у вас аптечка? Я принесу градусник.       — Отец? Ты заболел? — Джено появляется из гостиной, чтобы обнять родителя. — Потому что шапку не носишь?       Бэкхён скрывает смешок, уходя в ванную комнату за аптечкой, куда указал мистер Пак, и слушает их приглушённый диалог:       — Я уже взрослый, но детям без шапки ходить зимой нельзя.       — Но сейчас не зима, — настаивает Джено.       — А холодно уже, — отрезает Чанёль и прочищает горло. — Идём ужинать.       Бэкхён находит небольшую коробочку в навесном шкафу с зеркальной дверцей и несёт на кухню следом за двумя альфами, что снова о чём-то переговариваются. Чанёль присматривается к ещё горячим кастрюлькам на плите, достаёт посуду, и Бэкхён, оставляя аптечку на столе, подходит к нему.       — Мистер Пак, садитесь, я всё сделаю, — он касается его предплечья, но только в том месте, где закатанная ткань рукавов прикрывает кожу. — Померьте температуру пока что.       — Бэкхён, вы не обязаны, даже если мне нехорошо, — успокаивает Чанёль, опуская взгляд на их руки.       — Я искренне хочу… — омега запинается и поджимает губы, подбирая нужное слово. Оно быстро приходит на ум, вот только насколько уместно его озвучить? — …позаботиться о вас.       Чанёль поднимает брови и смотрит ему в глаза — если он бредит, то ему нравится этот сон. Бэкхён смущённо улыбается, хотя в лице читается беспокойство, от которого приятно тянет в груди у альфы. Для него этот шаг навстречу, неподкреплённый разумом, подливает масло в огонь его деструктивных чувств к нему. Зачем же, зачем он так мил с Чанёлем? Зачем хочет быть рядом в этот миг, когда по итогу убежит к нелюбимому супругу?       — Не в том смысле, — спешит себя поправить Бэкхён и хоть немного смягчить ситуацию, выкрутиться. — Я знаю, как может быть тяжело болеть одному. Поэтому не отказывайтесь.       — Вам нужно к Джемину, — Чанёль говорит это, будто напоминает, будто хочет прогнать, но на самом деле ищет себе же оправдание, почему должен отказаться от помощи. Чтобы потом не болело сердце от очевидного отказа.       — Я попрошу Минсока побыть с ним ещё часок, пока не буду уверен, что вам лучше. Джеминни уже почти здоров, нас выписывают в воскресенье. Да и подумайте о Джено, — Бэкхён оборачивается на любопытного мальчика, что во все ушки их слушает. — Он маленький, может испугаться, если вам вдруг нужна будет помощь.       — Вы правы, — он нехотя соглашается, отходит назад и садится за стол, отвлекаясь на аптечку, и омега облегчённо выдыхает, приступая к сервировке ужина.       Чанёль достаёт градусник, пряча его под одеждой, и кивает сыну, чтобы отвлечь от подслушанного. Мальчик подвигается ближе к нему и искоса посматривает на Бэкхёна, который ставит перед ними тарелки с рисом и супом.       — Отец? — Джено наклоняется поближе к нему и шепчет, но недостаточно тихо, и омега делает вид, что не слышит. — Тебе нравится Бэкхён?       Ещё не дослушав вопрос до конца, Чанёль громко прочищает горло, чтобы приглушить шёпот маленького альфы и ощущает, как загораются его щёки. Вот же ребёнок проницательный! И неужели вопрос так сильно интересует, что он задаёт его прямо при няне? Чанёль с опаской оглядывается на Бэкхёна, который стоит спиной и увлечён завариванием чая с лимоном.       — Джено, давай потом поговорим, — мужчина качает головой, поглаживая сына по плечику.       — Ладно, — опускает взгляд мальчик и отодвигается, беря в руки ложку.       Бэкхён, замерший с ножом на лимоне, прикрывает глаза, восстанавливая дыхание, которое задержал, услышав вопрос. Он медленно оживает и нарезает тонкие ломтики, чувствуя в глазах жжение, потому что со стороны виднее, потому что ему приятно, потому что это не показатель правильности происходящего. Если об этом узнает Тэкён, Бэкхёну несдобровать, но это наивное желание, чтобы симпатия Чанёля к нему оказалась настоящей, дробит рёбра, осколки которых впиваются в другие жизненно важные органы. Омега успокаивается, хотя бы внешне стараясь не показать, что услышал, и ставит перед альфами по чашке чая.       — Джено, постарайся не заразиться, — он улыбается мальчику, а потом вспоминает про градусник. — Мистер Пак, давайте посмотрим, что вы намерили.       Чанёль отдаёт ему градусник, будто сам не в состоянии понять его показания. Это даже веселит его — выдуманная ими игра, на которую они способны, пока в реальности остаются чужими друг другу.       — Почти тридцать восемь, — цыкает Бэкхён и поднимает на мужчину взгляд. — У вас даже щёки горят уже, — и он понимает, что горят они больше не из-за болезни, но предпочитает не замечать очевидного, за что Чанёль остаётся ему благодарен. — У вас есть жаропонижающие? — он зарывается в небольшую аптечку и достаёт нужное лекарство. — Выпейте его, ложитесь спать, а завтра, если лучше не станет, возьмите больничный. Вы сейчас можете отмахнуться от моих слов, но поверьте, вы оцениваете себя субъективно. Советую вам немного подумать, а стоит ли напрягаться, чтобы ухудшить своё состояние.       — Бэкхён, спасибо, — прерывает его Чанёль, позволяя себе вложить в слова чуть больше благоговения к нему.       Но для омеги это звучит непривычно, пугает, и он внутренне сжимается:       — Простите, я не хотел вас учить.       Стоит попасть в общество, где ему дают слово, как язык развязывается, он чувствует свободу и говорит лишнего. Становится неловко и стыдно — вдруг всё это неуместно? Вдруг он уже надоел? Вдруг навязчив, и пора бы уже уйти. Он достаёт телефон из кармана и проверяет время.       — Я, пожалуй, пойду.       — Я провожу, — Чанёль встаёт из-за стола, прося Джено не идти с ними, а поесть.       И Бэкхён не говорит больше ничего, шустро убегая в прихожую: пора сваливать, пока не надоел окончательно; пока его ещё терпят таким, не обсуждая за спиной лишний раз. Он надевает кроссовки, накидывает пальто под пристальным вниманием мистера Пака, который не в силах ничего изменить, никак повлиять на его сознание, ведь даже не подозревает, как тот себя чувствует. Ему самому тяжело, ему самому не хочется его отпускать, а лишняя минутка в его обществе помогает чувствовать себя особенным, нужным хотя бы на этот маленький промежуток времени.       — До свидания, — омега оборачивается к нему и кланяется, а когда выпрямляется, ойкает, потому что мистер Пак подходит слишком близко к нему.       Чанёль медлит, его дыхание особенно горячее под действием озноба, а мозг плавится от усталости. Ему хочется поддержки прямо сейчас, ему хочется коснуться Бэкхёна, насколько бы неуместно это ни выглядело. Ему до обидного нужно, но не можно.       — Позволите? — альфа совсем не соображает, что говорит, но продолжает. — Обнять вас?       Секундное промедление на то, чтобы собрать волю в кулак.       — Нет, — Бэкхён сглатывает ком в горле и набирается смелости. Ему стоит неимоверных трудов посмотреть ему в глаза для большей убедительности своих слов. Сделав это, он замечает в лице мистера Пака замешательство вместе с разочарованием. — Не нужно дарить мне надежд, — понижает тон омега и чувствует, как краснеет. — Выздоравливайте. Доброй ночи.       Он выходит из квартиры, оставляя после себя лёгкий пряный шлейф и Чанёля, прикрывшего глаза и ловящего последние нотки его аромата прежде, чем он исчезнет вместе с ним.       Сердце неприятно сжимается, голова трещит от жара и усталости, а на душе растекается горечь. Почему Бэкхён отказал? Словно пощёчина. Или бред так затуманил альфе голову, что он попросил действительно лишнее? А может Бэкхён просто реально смотрит на вещи? Может, тот поцелуй не значит для него абсолютно ничего? Их взгляды, смущённые улыбки и поддержка — фальшь? Вежливость?       «Он не сказал о замужестве, он попросил не дарить надежду», — Чанёль жмурится и порывисто выдыхает. Ему ведь это кажется, его мысли не холодны, он додумывает, а это заставляет сердце болезненнее стягивать за тонкие нити все внутренние органы, управляя ими, словно марионетками.       Бэкхён выходит на улицу и замирает, прижимаясь спиной к двери подъезда — тяжело дышать, в груди скребёт от несправедливости, и омега поджимает губы, сдерживаясь, чтобы не дать слабину. Он не позволил себе пойти на поводу у желаний пятью минутами ранее, он сильный, а сейчас уже поздно жалеть себя, да и есть ли нужда? Он сделал выбор, которому теперь последует, и это решение — единственное верное. У него есть муж, у него есть Джемин, у него не может быть никого другого, и хватит гнаться за тем, что ему никогда и не светило. Чанёль — нечто недосягаемое. Они как две параллельные вселенные, что случайно соприкоснулись, и это приведёт к краху обеих, если вовремя не остановиться. И нужно сохранить хотя бы одну из них, чтобы не чувствовать пожирающую изнутри вину за чужие жизни.       Бэкхён медленно и даже нехотя отлипает от двери и на ватных ногах идёт к метро. Перед глазами пелена невыплаканных слёз, отдающая блеском в свете вечернего уличного освещения, в руках слабость, что даже поправить лямку рюкзака нет сил, и он останавливается посреди улицы.       Нет.       Что «нет»? Он не знает, просто «нет». Ему всё это не нравится — всё, что происходит — не так бы он хотел жить, не так он себе представлял взрослую жизнь. Бэкхён сжимает кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней, и незначительная боль самую малость отвлекает. Разум трезвеет, ненадолго, но эта секунда позволяет немного успокоиться, оглядеться по сторонам и пойти дальше, ведь малочисленные прохожие, обходя его, каждый раз цыкают языком. Мешается на дороге. Как и везде. Лишний.       — Соберись, — шепчет себе под нос он и через силу улыбается. — Хватит ныть. Не нравится? Меняй!       Время вдруг становится таким бессмысленным, всё вокруг — пустота, от которой хочется избавиться — декорации к лишённой цели жизни. Что он может изменить? С чего он может хотя бы начать? Он в кандалах, тянущих его на дно, ключ потерян, замок заржавел. Он погряз в топях, в которых, стоит дёрнуться, затянет обратно и в разы глубже.       — Завтра днём вас выпишут, — улыбается ему медбрат, поглаживая сонного Джемина по голове. — Так что поедешь скоро домой, да, малыш?       — Угу, — мальчик кивает и тянется ручками к папе, а Бэкхён только смаргивает и не понимает, радоваться ли ему, ведь придётся вернуться к Тэкёну.