Их цветущая юность

Чтобы выполнить задуманное и приехать к Гильгамешу в платье, Артурии пришлось заручиться поддержкой Айрисфиль. Ведь Утер был по-прежнему против того, чтобы его дочь носила женские наряды, и пришёл бы в крайний гнев, если бы узнал, во что Артурия собирается одеться на праздник, да ещё и по доброй воле. Поэтому Артурия решила уехать из своего особняка в обычной одежде, захватив с собой всё необходимое, и переодеться у подруги. Айрисфиль пришла в восторг от этого плана, во-первых, потому что он вносил долю авантюризма в их повседневную жизнь, где происшествием самого крупного масштаба был прогул университета, а во-вторых, потому что Айрисфиль, как и прочие бывшие одноклассники Артурии, тоже была приглашена к Гильгамешу на день рождения, а значит, подруги могли отправиться в особняк вместе и хорошо пообщаться по пути. Согласовав, таким образом, все нюансы, Артурия сложила в огромный пакет выпускное платье, сказав, что там лежит подарок для её парня (в чём была, в общем-то, права), и отправилась на праздник. Бедивер, правда, судя по его проницательному взгляду, похоже, обо всём догадался, но виду не подал, лишь тепло пожелав своей госпоже хорошо повеселиться. И Артурия была ему за это очень благодарна. Утер, к счастью, ничего не понял и со спокойной душой проводил дочь. Надо сказать, что если отношение Утера к платьям было категорично и предельно понятно, то о том, что мужчина думает о свиданиях своей дочери, никто сказать не мог. Когда Артурия сообщила ему, что будет встречаться с Гильгамешем, глава семьи не выразил особого недовольства, равно как и не было замечено в нём какой-либо оживлённости. Очевидно, мужчина понимал, что любовь – это то состояние человеческой души, которое присуще обоим полам, и препятствовать ему невозможно. Тем не менее, едва ли бы он желал, чтобы под влиянием сильного чувства наследница дома Пендрагон захотела стать более женственной или как-либо изменить свои планы на жизнь. В итоге, скорее всего, он решил взять пока роль молчаливого наблюдателя, чтобы в нужный момент, если таковой возникнет, направить дочь в нужное русло. Впрочем, в благоразумии Артурии тоже не приходилось сомневаться. Та страстность, с которой дочь отстаивала и боролась за свои идеалы, поражала порой даже Утера. Бедивер же был истинным другом и рыцарем своей госпожи. Он всей душой радовался, что личная жизнь девушки приобрела такой счастливый поворот и желал ей всяческого благополучия. Об этом свидетельствовал один весьма любопытный разговор, произошедший между Бедивером и Артурией накануне майских праздников. Артурия только-только договорилась с друзьями, где и как они встретятся, и теперь спускалась на ужин. В дверях столовой она столкнулась с Бедивером, уже собирающимся звать её вниз: - Я в следующую субботу вернусь домой поздно, - кратко проинформировала она его, садясь за стол. –Вероятно, где-то к полуночи, - манера речи девушки соответствовала её строгому, по-военному подтянутому облику: Артурия не любила многословия, предпочитая говорить всегда по делу. - Хорошо, госпожа, - дворецкий почтительно склонил голову. Он всегда с большим уважением относился к личной жизни своей воспитанницы. – Могу я узнать, почему? - Иду погулять с друзьями. Сначала встречусь с Гильгамешем, а потом и они присоединятся, - голос девушки был спокоен, но по посветлевшему лицу можно было с уверенностью заключить, что мысль о предстоящем событии приносила ей удовольствие. - В таком случае, желаю вам от всей души повеселиться, госпожа, - с улыбкой ответил дворецкий. - Спасибо, Бедивер, - с серьёзностью, в которой читалась теплота, кивнула Артурия. Некоторые время мужчина рассматривал чинно ужинающую девушку. - А вы изменились, госпожа, - сказал он наконец. - Да? – удивлённо повернулась к нему Артурия. Нет, она, конечно, и сама понимала, что её мироощущение несколько поменялось, но настолько, чтобы это было заметно окружающим… - Не то, чтобы вы явно в чём-то переменились, - принялся объяснять дворецкий. - Нет, вы по-прежнему целеустремлены в учёбе и так же уравновешены и серьёзны, как и раньше. Но прежде от вашей серьёзности веяло замкнутостью и холодом. Я стал замечать в вас эти черты ещё с начала старшей школы. Вы всё время были будто бы в себе, наедине со своими помыслами, которые никому не собирались открывать. Вы разговаривали, но у меня создавалось ощущение, будто бы вы оградили своё сердце непроницаемой стеной. И, по правде сказать, меня это очень волновало. Я всё думал: “Когда же она улыбнётся?”*. Но в последние месяцы ваше поведение неуловимым образом переменилось. Пусть вы по-прежнему преданы своей цели, в вас ощущается открытость к жизни. Вы серьёзны, но вы раскрепощены в своих чувствах. И я очень, очень счастлив, госпожа, что вы перестали закрывать своё сердце. Возможно, я ошибаюсь, я видел Гильгамеша всего один раз – но, мне кажется, это он так благотворно повлиял на вас. - Да, он показал мне очень многое, - задумчиво признала девушка. – Спасибо, Бедивер, - и на её лице расцвела тихая улыбка.

* * *

По дороге на праздник разговор подруг, самым естественным образом, пошёл о студенческих буднях. Когда двое людей, некогда живших бок о бок и имевших самые тёплые отношения, какие только можно себе представить, оказываются разделены расстоянием, беседы их нечастых воссоединений приобретают именно такой характер. О чём ещё можно вести речь, если каждый из собеседников неизбежно отстаёт от другого во времени? В итоге разговор превращается в некий марафон по жизненным вехам каждого из друзей, и в конце его, тяжело дыша, с высунутыми языками, создав иллюзию того, будто и не пролегли между ними те несколько неизведанных и навсегда утраченных для их дружбы месяцев, люди расстаются, чтобы вновь броситься в пучину жизни – каждый в своей заводи – и вести мысленные разговоры со слепками воспоминаний, реальные прототипы которых уже вновь меняются c каждой секундой. Со временем слепки всё больше начинают отличаться от настоящих людей, марафоны становятся всё более пространными и поверхностными – почему-то часто забывают, что время не столько лечит, сколько искажает и разрушает. И лишь благодаря сердцу, если только оно хранит в себе память о некогда искренней, тёплой дружбе, возможно пронести сквозь года малую толику прежних отношений. Тонкую нить, причудливым образом соединяющую двух уже наполовину ставших друг другу незнакомцами людей, которая, однако, в нужный момент может превратиться в спасительную соломинку. Артурии и Айрисфиль, правда, до этого было ещё далеко. Они ещё ощущали друг в друге биение прежних дней, и беседа их во многом напоминала лицейскую, разве что информации, которой они стремились поделиться, стало больше. Терпеливо позволяя Айрисфиль поправлять на себе ворот и складки платья, Артурия описывала, как на одном из перерывов, развеселясь, группа однокурсников хором затянула народную песню: - Вышло на удивление хорошо. После пар решили записать своё выступление на видео и позвали присоединиться и меня, так как я в перерыве стояла рядом и слушала. Слов я, конечно, на знала, но с интернетом текст найти не трудно. Я, честно говоря, даже не помню, когда последний раз пела, и поэтому слегка волновалась, не подпорчу ли всем пение. Но оказалось, что у меня неплохо получается. - С чего это ты вообще решила с ними остаться? – удивилась Айрисфиль. Реакция подруги была оправдана. Любой из бывших лицеистов, знавших Артурию, задал бы ей тот же самый вопрос. Артурия никогда не сторонилась общественной жизни класса ли, группы ли, курса; наоборот, она как будто считала своим долгом принять участие в любом организуемом мероприятии, и причём была не в последних ролях, ради сухой формальности, а всегда стремилась взять на себя самые сложные, требующие максимальной самоотдачи обязанности, подходя к заданию со всей основательностью. Результат был на лицо, и Артурию ценили, часто отводя ей ключевые руководящие должности. Но совсем иначе обстояло дело с формирующимися спонтанно, чисто по инициативе подростков компашками, никак не затрагивающими учебную деятельность. В Лицее Артурия едва ли когда-либо задерживалась после уроков, чтобы закончить с одноклассниками обсуждение фильма, и, если кто-то предлагал прогуляться всем до кафе, обычно отказывалась, приводя в оправдание какие-то неотложные дела. Если кому-то в университете не хватало секции по игре на гитаре, Артурия была готова взять на себя инициативу и ратовать за исполнение желания, собирая подписи, составляя заявление и организуя коллективный поход в администрацию. Но если студенты ради собственного удовольствия организовывали любительский концерт и приглашали прийти всех желающих, Артурию в кружке собравшихся слушателей вы бы не нашли. Общественные занятия на то и общественные, что приносят пользу обществу; остальное же время надо тратить на подготовку к карьере и политике – такова была примерно логика девушки. И вот теперь она выдаёт подобное: осталась с группой каких-то любителей хора, которые и микрофона-то может, никогда в близи не видели, да ещё и волнуется не о потраченном времени, а о том, как спела. Чудеса, да и только. - Просто захотелось, - пожала плечами Артурия. – У них так здорово получалось – атмосферно. А я, между прочим, в начальной школе очень любила петь. Потом это, правда, увлечение почему-то забылось. Я даже пожалела, что не тренировалась все эти годы: оказалось, это такое весёлое занятие. – Поразительно, - констатировала Айрисфиль. - То на выставки ходит, то после пар песни поёт. Гильгамеш определённо развивает тебя в правильном направлении. Раньше с тобой только об учёбе и фехтовании и можно было поговорить, а теперь просто не узнать – словно подменили. Надо Гильгамешу за это медаль дать. - Подумаешь, всего-то на полчаса задержалась, - возразила Артурия. – Разве это что-то необычное? Но Айрисфиль лишь загадочно улыбнулась, потому что она знала: что дело не в тридцати минутах, а в том, что изменилась сама Артурия. Когда подруги подъехали к особняку Гильгамеша, во дворе поблёскивало покатыми боками уже не меньше двух десятков автомобилей. Гости только начали прибывать, и количество их обещало быть поистине внушительным – стоит только вспомнить тягу Гильгамеша к шумным пиршествам. И, пусть до этого Артурия была здесь уже не раз, она была готова сказать, что снова видит владения Гильгамеша как будто бы в первые. Солнце уже закатилось за деревья, и глубокие тени, расчертившие особняк, придавали ему величественный, грозный вид. Парк, теперь уже разодетый зеленью и полный жизни, был укутан непроницаемой вуалью сумерек. Всё это была работа шаловливой искусницы-ночи, которая наложила тонкий грим на предметы, до неузнаваемости преображая их облик. Включённые в преддверии вечера фонари, с чьих столбов изящными гроздьями, точно виноград, спускались ажурные светильники, сияющей лентой опоясали периметр стоянки; рассеянный свет серебряной пудрой осыпался на асфальт и пластик автомобилей. От декоративного кустарника, обрамляющего парадную дорогу, по воздуху разливалось сладкое благоухание. Сам дом был ярко освещён подсветкой, которая золотыми лучами пролегла вдоль ступеней мраморной лестницы, оплела лепнину окон и затаилась под карнизом крыши. У подножия особняка, как зимой и угадала Артурия, по валунам в красноватых отсветах журчал водопад, перетекая затем в миниатюрный декоративный пруд, украшенный лотосом, водяным орехом и лилейником. Сейчас, утопающий в зелени, под сине-сиреневым вечерним небом, излучающий золотое сияние, особняк Гильгамеша более, чем когда-либо походил на сказочный дворец. Таинственный, манящий сокрытыми в нём сокровищами и поражающий своим великолепием. Как только подруги захлопнули дверцы своего автомобиля, к ним подоспели слуги и пригласили их в дом. Из знакомого холла, однако, они не стали подниматься на второй этаж, как уже привыкла Артурия, а прошли в устроенную в стене арку, которая вела, в свою очередь, в небольшой коридор. Приведя девушек в просторную залу, где собрались гости, слуги откланялись и предоставили подруг самим себе. Артурия с Айрисфиль оглянулись на пороге: в колыхающемся море нарядов Гильгамеша нигде видно не было. Поэтому подруги отправились изучать обстановку сами. В этой части особняка Артурия ещё никогда не была. Стиль был выдержан в общем духе здания, и, без сомнения, зала была специально выстроена для проведения многолюдных празднеств. По стенам, разделяя их на пять секторов, вился к центру потолка орнамент из расписной лепнины в виде дикого плюща. Изгибы переплетённых стеблей, покатость листьев и нежные складки скромных цветов ласкали взгляд правдоподобием форм и цвета. С белизной выбеленных стен контрастировал потолок, каждый из пяти секторов которого был расписан сценой одного из древних мифов. Артурия смогла узнать только три из них: гордую и жестокую Аталанту, пронзающую копьём незадачливого влюблённого; щедрого бога пиров Диониса, окружённого полупрозрачными нимфами, подносящими ему в золотом кубке вино; мудрого Одиссея, пускающего, к изумлению и страху своих врагов, стрелу через двенадцать колец. Ещё одну легенду разгадала Айрисфиль: то была Энеида, и бесстрашный Гектор сражался с неуязвимым Ахиллесом под стенами Трои. В последнем же секторе был изображён старик в богатых одеждах, в отчаянии склонившийся над двумя молодыми телами в гробнице. Что это был за сюжет, подруги так понять и не смогли. Откуда-то доносилась незатейливая музыка оркестра, а довершала торжество спускающаяся на цепи люстра, усыпанная радужным дождём брильянтов. А гостей, между тем, было действительно очень много: помимо бывших одноклассников, очевидно, были приглашены и новые знакомые Гильгамеша из университета, даже некоторые лицеисты из Северного Лицея, приятели отца, и, наверняка, важные компаньоны по бизнесу – никого, кто мог бы быть полезен в будущем его империи, Гильгамеш не забыл и не обделил вниманием. Одним словом, общество собралось крайне разнообразное, и найти здесь кого-то знакомого оказалось не так-то уж легко. Миновав ряд диванчиков, выстроенных полукругом вдоль стены, и не найдя там никого из лицеистов, девушки вышли на террасу, далее с которой открывался спуск в сад. На покрытой коротким газоном поляне возвышались шатры с угощением и пара мангалов, от которых исходил умопомрачительный запах шашлыков. На веранде же расположились те самые музыканты, игра которых была слышна ранее. Так как именно здесь была воздвигнута обитель музыки, пространство само собой превратилось в площадку для танцев. Не желая мешать, Артурия с Айрисфиль поспешили спуститься в сад. Они осторожно просачивались меж кружащихся пар, когда их кто-то окликнул, и спустя пару минут подруги оказались в компании бывших одноклассниц. Последовали радостные обмены приветствиями, стандартные, но не лишённые в этот раз искренней заинтересованности вопросы: “Как дела?” и “Как учёба?”, смех и объятия. Девушек было трое: две из них были знакомы Артурии только на лицо и учились в прошлом в классе Айрисфиль, а третьей была Эльвира. А потому, когда первое возбуждение от встречи прошло, люди сами собой распались на две отдельные группки: у Айрисфиль завелся разговор со своими бывшими товарками, а Артурия оказалась в обществе Эльвиры. - Ну… ещё раз привет, - со смущённой улыбкой сказала рыжеволосая девушка, когда стало ясно, что общаться им предстоит вдвоём. Артурии была непонятна причина, по которой Эльвира чувствовала себя с ней скованно, но, перетряхнув в памяти мартовский разговор с Гильгамешем, пришла к выводу, что виной всему опять то, что рядом с ней окружающие начинают чувствовать своё “несовершенство”. - Поступила, куда хотела? – спросила Артурия, чтобы как-то поддержать разговор. - Да, без проблем. Там очень интересно: как раз то, что я хотела, - с энтузиазмом отозвалась Эльвира, но после пары дежурных фраз вновь запнулась. Они были не настолько близки, чтобы делиться друг с другом личными впечатлениями. Тем не менее, тон Эльвиры потеплел, и Артурия решила затронуть более общую тему: – Кстати, ты уже смотрела фильм М***? На днях вышел. – А ты разве – да? – удивлённо раскрыла глаза бывшая лицеистка. – Да вот буквально в прошлую пятницу сходила, - кивнула Артурия, умолчав при этом о том, как они с Гильгамешем полчаса яростно препирались на крыльце университета, решая, в какой ехать кинотеатр. В конце концов они опоздали на оба сеанса, и пришлось ехать в третье место, где фильм ещё только-только начинался. - А ты изменилась, - впервые внимательно на неё посмотрев, сказала Эльвира. – Думаешь? – отстранённо спросила Артурия. – Да, определённо. Раньше от тебя как будто холодом веяло. Настолько сосредоточенная на своей цели, что ничто, кроме неё, не занимало твоего интереса и времени – порой мне казалось, что ты не человек. Но теперь ты стала раскрепощённей, что ли? Более простой. С тобой стало легче разговаривать, - Повисло недолгое молчание, после которого Эльвира, стараясь быть деликатной, спросила. – Как у вас отношения с Гильгамешем? – и в этом вопросе уже сквозил неподдельный интерес. - Да как обычно. Ничего не изменилось, - пожала плечами Артурия. – Только ещё теперь ходим, встречаемся. - Надо же, даже так, - задумчиво сказала Эльвира, и Артурия почувствовала себя виноватой. - Извини. - За что? – удивлённо подняла на неё глаза одноклассница. - Он ведь так тебе нравился, - пояснила Артурия. - Нет, конечно, очень многие девушки заглядывались на Гильгамеша, но я помню, как ты за ним с Энкиду буквально по пятам ходила. А я даже и не желала к себе внимания, а в итоге всё досталось мне. Признаться, звучит нелепо. - Всё немного не так, как ты это себе представляешь, - отрицательно тряхнула головой Эльвира. - Конечно, мы все очень удивились, когда на выпускном вечере вы объявили себя парой, однако к тому времени я уже смирилась. По-настоящему больно было, когда Гильгамеш в первый раз объявил о своих чувствах к тебе. Это произошло как раз после летних каникул. Я тогда, по-моему, всё неделю проплакала, - на лицо Эльвиры легла мрачная тень: очевидно, воспоминания давались ей нелегко, но девушка тут же отогнала их прочь. – Но потом, наблюдая за вами, я стала постепенно понимать, что только ты и подходишь Гильгамешу. Не потому, что ты умнее или лучше учишься. Но только ты, с твоим волевым характером, умела не поддаваться его влиянию, не тушевалась отстаивать перед ним свою точку зрения, иногда даже ругаться. Одна ты всегда стояла на равной с ним ноге. Я бы не смогла ему ничего этого дать. Мне бы никогда не хватило духу заявить ему, что он в чём-то неправ. Но ведь именно за это Гильгамеш и выбрал тебя. Значит, у меня с самого начала не было никаких шансов завоевать его любовь. А поняв это, я как-то сама собой стала успокаиваться. И я не считаю вашу любовь нелепостью. - Спасибо, - склонила голову Артурия в знак уважения к столь жизнелюбивой, честной натуре, какой оказалась её одноклассница. Во многом Эльвира была права: выдерживать любовь Гильгамеша было непросто. Именно выдерживать, так как на практике общение двух влюблённых далеко отличалось от принятого идеала романтики. В какой-то момент каждое свидание обращалось в волевое противоборство, и даже Артурии было нелегко совладать с норовом Гильгамеша. А Эльвира тем временем уже окончательно расслабилась в компании Артурии, игриво строя глазки окружающим и то и дело оглаживая свою пышную копну огненно-рыжих волос. - Интересно, какое представление нам покажут сегодня? – протянула мечтательно девушка. - В прошлый раз мы смотрели очень красивые танцы. - В прошлый? – озадачилась Артурия, пытаясь вспомнить, когда это она уже ходила к Гильгамешу на день рождения. - А, ой… это же как раз перед бойкотом было, - смутилась и густо покраснела Эльвира. В её фигуре вновь прорезалось нечто приниженное и жалкое. Так вот в чём крылась причина! Артурия, однако, не испытала торжества при виде поверженного врага, который когда-то смеялся над ней – лишь уверенность, что Эльвира не заслуживает подобного унижения. - Да ладно, это уже всё в прошлом, - твёрдо сказала Артурия, так что одноклассница поражённо подняла голову. – Я уже ни на что не злюсь. Да и, по правде, никогда на вас не злилась. Я знаю, что у вас были свои причины, чтобы не любить меня. Губы Эльвиры задрожали, и она отвернулась, глядя темноту парка, чтобы никто из праздничной толпы не мог увидеть её лицо. Некоторое время девушки стояли молча. - Откуда, откуда в тебе столько самоотдачи? – горько прошептала наконец Эльвира. – Знаешь, Артурия, когда ты говоришь с таким ясным лицом, что прощаешь нас, мне кажется, что я начинаю вновь ненавидеть тебя, - и, развернувшись, девушка быстро скрылась в гуще гостей, оставив ошарашенную Артурию одну. Резкий, как пощёчина, ответ был столь неожиданным, что Артурия совершенно растерялась и не нашлась, что сказать. А когда она всё же собралась с мыслями, бросаться вслед за Эльвирой оказалось уже поздно: людское море надёжно и бесповоротно скрыло одноклассницу в своих глубинах. Так Артурия и стояла посреди оживлённой поляны, недоумевая, что могло послужить поводом для столь бурной реакции со стороны Эльвиры. То, что последняя рассердилась на Артурию, было несомненно, но, боги, что она сделала во время их разговора не так? Они ведь спокойно беседовали. Вздохнув, так как загадка по-прежнему оставалась загадкой, Артурия оглянулась в поисках Айрисфиль. Однако подруги нигде не было. Впрочем, в такой толпе нетрудно затеряться: два шага в сторону, и тебя уже не видно за чужими спинами. Ещё раз вздохнув, Артурия направилась к давно привлекающим её своим запахом шашлыкам – на дне рождении, как-никак. Надо же себе настроение повышать. Еда действительно помогла девушке приободриться. Когда Артурия стаскивала с шампура вилкой последний кусок сочной баранины, к ней подошёл Мишель. - Тебя издалека и не узнать, - поприветствовал, подсаживаясь к ней, парень. - Слышу это уже в четвёртый раз. Какова будет твоя версия произошедших во мне перемен? – подняла на него спокойные глаза Артурия, но внутренне она напряглась, надеясь найти в ответе Мишеля ключ к разгадке настроения Эльвиры. Всё-таки они учились в одном классе. - Ты стала более эффектной. Ты и раньше была звездой в любом обществе, но сегодня ты особенно красива. Ты, может, этого и не замечаешь, но на тебя, между прочим, сейчас засматривается большая часть гостей. - Тебе так кажется, потому что ты не привык видеть меня в платьях. Если бы я одевала их каждый день, ты бы такого не сказал, - равнодушно пожала плечами Артурия, отодвигая в сторону тарелку и пустой шампур. Поняв, что слова парня не несли в себе никакого подсмысла и были простым комплиментом, она тут же потеряла к ним интерес. - А вот по характеру ты всё такая же, - улыбнулся Мишель. – Но, честно говоря, ты меня поразила на выпускном, когда… - Когда – что? – угрожающе переспросил стоящий за спиной Артурии Гильгамеш. Кровавые глаза буравили позволившего себе чрезмерную вольность парня. – Шавка, я пригласил тебя к себе на праздник, а ты осмеливаешься наложить лапы на то, что принадлежит мне? - Совсем нет! – опомнился Мишель, вставая из-за стола. – Гильгамеш, да у меня и в мыслях никогда не было, - одноклассник расторопно задвинул стул, чтобы ничего не напоминало о его присутствии. – Я вообще мимоходом, своего приятеля искал и… ещё раз с днём рождения! - последние слова парень произнёс уже скороговоркой, прежде чем исчезнуть из поля зрения пары. - Опять ревнуешь? – недовольно повернулась к Гильгамешу Артурия. - Не ревную, а оберегаю от поползновений нахальных лакеев, - высокомерно фыркнул парень. – Ещё немного, и он бы тебе в любви признаваться начал. - Ну а я бы его отшила. Не вижу в том никаких проблем, - жёстко возразила Артурия. Привыкшая разбираться со всем сама, девушка не терпела, когда кто-то ограничивал её свободу. А Гильгамеш всегда очень рьяно защищал Артурию от излишнего мужского внимания – настолько рьяно, что порой поводом для разборок могла послужить лишняя улыбка. Надо ли говорить, что Артурия остро реагировала на самовольное вмешательство Гильгамеша в её отношения с людьми и негодовала из-за этого порой даже больше, чем из-за эпитетов, которыми парень щедро награждал её собеседников. Забота Гильгамеша была приятна, но до тех пор, пока не превращалась в короткий поводок. - И я не принадлежу тебе, - сдержанно добавила Артурия. - Ты моя девушка, а значит, это одно и то же, - как и всегда, при подобных заявлениях было непонятно, шутит ли Гильгамеш или серьёзно верит в то, что говорит. Пожалуй, только это и удерживало Артурию от бурного возмущения. - Конечно же, нет, - сухо отрезала девушка. Но даже если Гильгамеш и шутил, сравнение с вещью Артурии было неприятно. - Ты танцевать умеешь, непокорная женщина? – спросил парень, со смехом вытягивая девушку из-за стола. - Разве что вальс, - неохотно отозвалась Артурия. - Тогда пойдём, танец будет бонусом к твоему платью, - объявил Гильгамеш, увлекая её к террасе. – Я ведь так понимаю, что именно твой внешний вид и является мне подарком? - Только я уже не знаю, заслужил ли ты его, - холодно ввернула девушка. - Кончено, заслужил, - самоуверенно заявил Гильгамеш. – Ведь только я могу в полной мере оценить твою красоту. Артурия на это лишь скептически хмыкнула. Следуя за Гильгамешем, она чувствовала, как остальные гости оборачиваются им вслед. Вопреки словам Мишеля, Артурия ещё будучи вместе с Айрисфиль ловила на себе заинтересованные взгляды. Её естественная красота, умело подчёркиваемая пошивом платья, не могла остаться незамеченной. Возможно, Артурия даже была главным объектом внимания на этом вечере. Но, против обыкновения, никто не решался познакомиться с обворожительной незнакомкой: любого, кто приближался к ней, останавливал обращённый к нему спокойный взгляд тёмно-зелёных глаз. Этот взгляд таил в себе свидетельство о глубокой внутренней силе, выработанной в результате многих лет добровольных лишений; его обладательница была выше земных страстей, выше ежедневных человеческих слабостей – даже нечто мужское и жёсткое проглядывало во всём её облике. И молодые люди робели, чувствуя себя незначительными рядом с этим королем среди людей, чувствуя, что вне их способностей держаться на одном с девушкой уровне – ибо в один миг её воля покоряла и подчиняла себе их. А потому, когда Гильгамеш позвал Артурию на танец, это сразу же возбудило всеобщее любопытство. И тут же гостями было единодушно решено, что только именинник и подходит, действительно, этой девушке. Все, кто был приглашён на праздник, некогда уже успели оценить по достоинству как высокомерие Гильгамеша, так и его способность необъяснимым образом притягивать к себе людей. И потому им было видно яснее, чем кому-либо постороннему, что только харизматичность Гильгамеша могла тягаться с царственной аурой Артурии и, казалось, даже в чём-то затмевала её. Рука об руку перед гостями шли два равносильных короля. Даже Энкиду не мог бы удостоиться этого сравнения: он был равен другу, но он никогда не обладал качествами предводителя. На террасе по-прежнему танцевало около десятка пар, которые почтительно остановились, завидев приближающегося именинника. Не торопясь, как полноправный хозяин торжества, Гильгамеш поднялся на дощатую площадку и повелительно кивнул музыкантам: - Вальс. На несколько мгновений музыка смолкла, а затем, подчиняясь желанию именинника, полились нежные звуки всем известного танца. Гильгамеш протянул Артурии руку, и та позволила обнять себя за талию. Подстраиваясь под темп, они неспешно влились в общий поток вальсирующих. Артурия всё ещё сердилась на Гильгамеша за то, что он прогнал Мишеля, и плавный, гармоничный танец совершенно не вписывался в её настроение. Её несколько оскорбило, с какой беспечностью парень отмахнулся от её упрёков, и ей хотелось тоже чем-нибудь досадить ему. В тот момент, когда Гильгамеш шагнул вперёд, Артурия, повинуясь внутреннему импульсу, отступила резче, нежели было надо. Она стремилась сбить Гильгамеша с темпа – маленькая шалость, но, тем не менее, достаточная, чтобы поминутно портить партнёру удовольствие от танца. Однако, вопреки ожиданиям, Гильгамеш промедлил лишь долю секунды, а затем ответил таким же стремительным движением. Напрягши мышцы, девушка ускорилась ещё. Гильгамеш подстроился. Теперь для Артурии шло вращение под рукой партнёра; но вместо того, чтобы вести девушку, Гильгамеш вскинул руку настолько резко, что Артурия едва не упала. Молниеносный шаг назад, головокружительный оборот на триста шестьдесят градусов – девушка почувствовала, как надувается воздухом юбка, открывая прохладному ветру икры, и снова её талию поймала уверенная ладонь Гильгамеша. Хищная усмешка. Пронзительный изумрудный взгляд. Их танец преобразился в буйный вихрь, опасную вспышку двух вошедших в противоборство сил, и оба – и он, и она – стремились взять друг над другом верх. Артурии казалось, что даже музыка ускорилась вместе с ними. Или это лишь иллюзия взбудораженного разума? Внешний мир слился в размытую пёструю ленту, и не было возможности разобрать, что же за ней происходит. Важно было лишь одно: идти шаг в шаг, делать вдох в вдох. И не уступать. Ни миллиметра. Артурия видела, как у Гильгамеша по лбу скатывается капля пота, чувствовала, как жгуче ноют её собственные лёгкие, но ни один из них не собирался сбавлять темпа: ведь это ознаменовало бы его поражение. Переступать через боль, через себя, через “не могу” – это как в фехтовании, когда соревнуешься в ловкости и стремительности с собственным телом. И, преследуя занебесное мастерство, в какой-то момент становишься одним пульсирующим сгустком энергии. Больше Артурия не слышала ни стука своих каблуков, ни свиста воздуха, ни даже стремительной музыки. Была только она, её неутомимое тело, и находящийся напротив Гильгамеш. Чувство свободы и радость переполнили Артурию; от сводящего с ума ощущения скорости и безграничного полёта ей захотелось смеяться. Кровь наполнилась адреналином, ударяя в голову и заставляя шуметь в висках. А дальше Артурия окончательно выпала из реальности и пришла в себя уже под оглушительный град рукоплесканий, стоя с Гильгамешем в плотном кольце восторженных зрителей. Кроме них, в кольце больше никого не было: остальные пары освободили террасу, признав не шедшею ни с чем в сравнение страстную красоту их вальса и предпочтя тоже превратиться в простых наблюдателей. Облегчённо вздохнув, как если бы она вынырнула с большой глубины, Артурия счастливо улыбнулась, и Гильгамеш, снова подхватив её за руку, повёл её в глубь особняка. Артурия полностью поддерживала его решение: ей тоже хотелось передохнуть на одном из находящихся в зале диванчиков и, может быть, пропустить бокал холодного вина. Но стоило им углубиться в толпу, как громкий женский голос, перекрывая царящий вокруг шум, произнёс: - Весьма похвально. Вслед за тем на пути Гильгамеша и Артурии возникла и сама хозяйка комплимента. С самой первой секунды Артурию поразили её алые, невероятной притягательности глаза, в которых светилась такая же притягательная властность. Гостья приближалась неспешно – возможно, этому было виной обрисовывающее её длинные ноги вечернее платье, но Артурия почему-то была убеждена, что эта женщина никогда не позволяет себе спешить, считая карикатурное, неуклюжее поведение выше своего достоинства – и как будто бы не замечая вокруг себя людей. Её давящая, полная ослепительной самоуверенности аура заставляла окружающих невольно уступать ей дорогу. Женщина была немолода – первые лёгкие морщины и подкрашенные, уже теряющие цвет губы выдавали её настоящий возраст, и всё же Нинсун (а это была именно она) могла бы потягаться красотой ещё со многими девушками на этом празднике. Изящные, точёные черты лица, гибкая фигура, подчёркиваемая высоким ростом и сияющее золото волос – даже ещё в свои сорок семь лет эта женщина была способна взволновать невинно выставленной на обозрение щиколоткой немалое количество мужчин. И, как и рассказывал Артурии Гильгамеш, она была очень похожа на своего сына. Те же скулы, то же высокомерное выражение лица, те же пропорции спины, рук – Гильгамеш был буквально мужским слепком Нинсун. - Ты наблюдала? – недовольно спросил, направляясь ей навстречу, Гильгамеш. - Да. Это было весьма… занимательно, - усмехнулась женщина, и Артурия вздрогнула: даже снисходительные интонации были почти как у Гильгамеша. Теперь они стояли друг напротив друга, и кровавые глаза Нинсун – весёлые, но непроницаемые – пристально изучали молодую пару. - Здравствуй, Нинсун, - спокойно сказал ей Гильгамеш. - И я рада тебя видеть, - эхом откликнулась ему гостья. Это была странная картина: мать и сын оценивали друг друга, как если бы всматривались в своё искажённое отражение. – Кто это рядом с тобой? Твоя девушка? - Да, меня зовут Артурия Пендрагон. Мы с вашим сыном учились в одном Лицее, - выступила вперёд Артурия. - Хммм! - загадочно склонила голову на бок Нинсун, как если бы впервые перестала считать Артурию частью местных декораций. – Интересно, что у вас получится. Впрочем, это будет уже не моё дело, - беззаботно добавила женщина. - Вот именно, - надменно заметил Гильгамеш, на что Нинсун только заливисто рассмеялась. - Весь в меня. Я тоже не люблю, когда посторонние суют нос в мои дела, - пояснила она озадаченной Артурии. Из гущи гостей со стороны террасы к ним протолкался дворецкий Гильгамеша: - Всё готова, госпожа Римат. - Что ж, пойду выполнять своё обещание, - улыбнулась им женщина. - Я на тебя рассчитываю, - серьёзно кивнул ей Гильгамеш. И снова неуловимая метаморфоза: испарилась витающая в воздухе настороженность; из примеривающихся друг к другу хищников мать и сын преобразились в слаженно работающих партнёров. Не обронив больше ни слова и каждый следуя своей цели, они прошли мимо друг друга. Однако уже скрываемая толпой, Нинсун обернулась: - Да, Гильгамеш: я тебе прислала небольшую сумму денег в качестве подарка. Ты уже взрослый – если мозги имеются, сам сообразишь, как ей распорядиться, - и уверенно, словно это она была хозяйка особняка, прошествовала дальше. - А что за обещание? – полюбопытствовала Артурия, провожая Нинсун взглядом. - Попросил её выступить с эксклюзивным концертом: толпа требует хлеба и зрелищ, - усмехнулся Гильгамеш. - Не думала, что вы с Нинсун настолько хорошо общаетесь. - Чисто деловые отношения, - пожал плечами парень. – То, что мы не являемся семьёй, не значит, что мы не можем общаться друг с другом как все нормальные люди. Даже наоборот. Отношения между сыном и матерью оказались совсем не такими, как их рисовала себе Артурия. Холода между ними не было и в помине, и казалось – связывала их какая-то незримая нить. Гильгамеш, несмотря на всё своё самомнение, безусловно, питал уважение к своей яркой и властной матери. Возможно ли, что он видел в ней некий идеал для подражания? Артурия даже ощутила лёгкий укол зависти из-за того, что ей не довелось запомнить свою мать. Что касалось Нинсун, то для неё, как и описывал Гильгамеш, мир был сродни театру, и она относилась ко всему с легкомысленным интересом. Они двинулись дальше сквозь толпу, и Артурия поймала себя на мысли, что она совершенно не представляет, куда они направляются. После танца, когда сердце в груди колотилось как бешеное и не хватало дыхания, это было не так уж и важно. Однако теперь целеустремлённость Гильгамеша, с которой он вёл Артурию, благосклонно принимая по пути поздравления гостей, вызвала у Артурии естественное любопытство. Однако, задавшись этим вопросом, девушка тут же поразилась ещё одной, казалось бы, очевидной странности: - А где Энкиду? Не видеть Гильгамеша рядом с другом более десяти минут было чем-то из ряда вон выходящим, и Артурии оставалось только изумляться, как она раньше не обратила на это внимание. Но, читатель тому свидетель, начало вечера было столь бурным, что ей попросту было некогда оглядеться. - Грызёт гранит науки, - усмехнулся Гильгамеш. - Что? В такое время? – удивилась Артурия. - Да тут целая история произошла, пока тебя не было. Слушай, пойдём сбежим на время от этого общества? Погуляем с Раджей в парке, а заодно и об Энкиду поговорим. - Идёт, - празднество как-никак требовало присутствия именинника, и Артурия прекрасно понимала, что концерт Нинсун был для них с Гильгамешем прекрасной возможностью побыть наедине, пока певица будет отвлекать на себя внимание. К тому же, не особо-то Артурия и интересовалась музыкой – если выбирать между певицей и живым тигром, девушка определённо склонялась в сторону последнего. Гости уже хлынули на улицу, желая воочию засвидетельствовать живое выступление некогда гремящей на всю страну звезды, и, обогнув залу по краю, Артурия с Гильгамешем покинули празднующих. Выйдя в короткий коридор, парень, однако, не повёл девушку обратно в главный холл, а свернул в боковой проход, оканчивающийся лестницей. Очевидно, это был служебный путь – поднимаясь, они встретили слугу, несущего поднос с коктейлями, и Гильгамеш тут же прихватил пару стаканов. Прислушиваясь, как сладковатая жидкость прокатывается вниз по пищеводу, распространяя приятную прохладу, Артурия запрокинула голову и увидела, что лестница закручивается высоко-высоко вверх: наверное, она пронизывала собой весь дом. Впрочем, долго идти не пришлось: уже на второй площадке Гильгамеш открыл дверь, и Артурия оказалась на знакомом ей втором этаже. Так они и шли различными коридорами и лестницами, всё больше и больше удаляясь в противоположную часть особняка. Артурия ещё раз для себя отметила, с каким вкусом был обставлен дом. Гильгамеш, без сомнения, уделял большое внимание внешней стороне жизни, и понятие красоты для него выражалось не в строгом аскетизме, которым был пронизан весь особняк Пендрагонов, а в коллекционировании как можно большего количества изящных вещей. Девушка не могла сказать, к какой школе плетения принадлежал тот или иной гобелен или какой тип обжига применялся к выставленным в прозрачной витрине вазам, но её собственное эстетическое чутьё подсказывало, что это были образцы подлинного искусства. И по тому, как Гильгамеш поглядывал по сторонам, Артурия могла с уверенностью сказать, что предметы эти, приобретённые, возможно, немалым трудом, составляют его гордость. Впрочем, это отнюдь не означало, что Гильгамеш любил “делиться” коллекцией с посторонними: насколько Артурия могла судить, на обозрение гостям выставлялась лишь малая часть сокровищ, тогда как всё остальное было сокрыто в глубинах особняка, как в пещере джинна. Как оказалось, в виду многолюдности праздника, Раджа был надёжно заперт в самых дальних от гостей комнатах. Хорошо помня о том, насколько недружелюбно встретил её тигр в первый раз, Артурия была полностью согласна с этой мерой предосторожности, хоть и сочувствовала животному, которое было вынуждено коротать вечер и ночь в четырёх стенах. Впрочем, Гильгамеш тоже жил не в каморке, и его апартаменты были достаточно просторны, чтобы Раджа не чувствовал себя стеснённым. Им с Артурией пришлось даже немного поплутать, прежде чем они его отыскали. Полосатый хищник сам вышел молодым людям навстречу из-за очередной двери: чуткий слух возвестил его о приходе хозяина. В сгустившихся сумерках внимательные кошачьи глаза сверкнули, как два зелёных стекла. По белой пушистой груди, словно мазки акварели, расплывался чёрный узор, и большие, мощные лапы беззвучно ступали по тёмному паркету. Зверь с чувством потёрся о ноги Гильгамеша, получая ответную ласку, затем тщательно обнюхал Артурию, обвив её локоть длинным хвостом. Артурия отметила, что Раджа стал ещё больше – в холке он уже доходил ей до бедра, что составляло в общей сложности около восьмидесяти сантиметров. И, скорее всего, для тигра это не было пределом. Тем временем Гильгамеш извлёк из кармана заблаговременно прихваченный поводок и прицепил его к ошейнику животного. Раджа, казалось, всё мгновенно понял и самостоятельно направился к выходу из покоев – видно, гулять ему таким образом было уже не в первой. - Хочешь? – предложил Гильгамеш Артурии поводок. – Он всё равно сам будет выбирать дорогу, так что тебе придётся лишь следить, чтобы он кого-нибудь не покусал. Девушка с удовольствием приняла металлическую цепочку. Было очень тихо. Слуг в этой части особняка почти не встречалось – все они были сейчас заняты обслуживаем гостей – и вместо праздничной суеты здесь властвовали таинственные вечерние сумерки. Широкие сиреневые тени, обернувшие стены, настраивали человека на созерцательный лад, и Артурия вновь вспомнила об Эльвире, с новой силой ощутив тревогу. Сама она не могла понять, что сделала не так. Ей нужен был кто-то, кто выступил бы бесстрастным наблюдателем в их разговоре, и, раз уж ранее Гильгамеш успел показать себя хорошим психологом, Артурия поделилась своим недоумением с ним. - Ха-ха-ха, - громко рассмеялся Гильгамеш, выслушав её рассказ. – Я не перестаю удивляться твоей способности выбирать неверные пути, моя Королева. Воистину, ты никогда не меняешься. - Что я опять сделала не так? – холодно спросила Артурия. Ей было оскорбительно слышать, как парень потешается над её неудачами, но не могла не прислушиваться к его мнению: если рассказ вызвал со его стороны такую бурную реакцию, значит, она действительно где-то допустила серьёзную ошибку. - Всё дело в том, что ты снова причиняешь людям боль чистотой своей души, - улыбнулся Гильгамеш. – Твоя помощь, когда Эльвиру обвинили в краже документов, произвела на неё сильное впечатление. И она до сих пор не может себе простить, что так плохо к тебе относилась. Эльвира мучается этим, но, если бы ты презирала, осуждала, ненавидела её, ей было бы легче: так она, по крайней мере, могла бы считать, что искупает свою вину. Но ты своим самоотверженным всепрощением лишаешь её даже этого последнего прибежища. Ты хочешь избавить её от оков совести, но вместо этого лишь ещё надёжней закрепляешь цепь. По мере того, как Гильгамеш говорил, Артурия бледнела. Ужас охватил её: теперь, когда всё стало на свои места, она ясно видела всю чудовищность сказанных ею слов – но было поздно. И то, с какой быстротой Гильгамеш разгадал душу Эльвиры, даже не присутствуя при их беседе, причиняло Артурии ещё больше страданий: разве не она, стремящаяся возглавить страну, должна с лёгкостью читать в сердцах людей? - Как же мне теперь поступить? – спросила Артурия убитым голосом. Она была загнана в угол: с какими утешениями сейчас не подойди к Эльвире, это только усугубит ситуацию. - Просто не общайся с ней больше, - пожал плечами Гильгамеш. – Это лучшее, что ты можешь сейчас сделать. Не согласиться было сложно, но настроение у Артурии опустилось ниже плинтуса. Казалось, и винить себя было не в чем, а всё-таки на душе было так паршиво, что хоть вой от досады. Почему она опять не заметила чувств Эльвиры? Почему опять выходит так, что она причиняет боль людям? Где та невидимая развилка путей, на которой она всегда сворачивает не туда? Неужели она действительно не понимает тех, кого стремиться защитить? И, должно быть, когда-нибудь она вновь ненароком искорёжит кому-нибудь жизнь? Артурия страдала и не находила утешения. Едва различимо шепча, проигрывала иные пути окончания злосчастного разговора, словно надеясь таким образом поменять прошлое. И понимание, что это пустое, бесполезное занятие, что выхода нигде нет, только ещё больше её терзало. Была лишь одна горькая, как полынь, правда – она опять ошиблась. А Гильгамеш ничего не говорил – то ли ему было достаточно молчаливого общества Артурии, то ли он считал необходимым дать своей Королеве в полной мере испытать раскаяние от содеянного. Но вечно человек печалиться не может. Тем более это относится к натурам волевым, чей дух не терпит бездействия и даже после сокрушительных неудач зовёт к новым свершениям. Выйдя с чёрного хода под светло-синее небо, в вышине которого ярко сверкала, словно осколок раскалённого добела металла, луна, Артурия и Гильгамеш ступили на выложенную белым камнем дорожку. Она светлым пунктиром вилась через газон и исчезала под сенью парковых деревьев. Жаркий вечерний воздух, не охладевающий даже после захода солнца, опустился на землю душным маревом. Только иногда плечи обнимал чахлый, тёплый ветер, приносящий с собой светло-серый пух тополей и запах душистого сена. С противоположной стороны особняка доносилось пение Нинсун, и текучая, звучная мелодия будоражила кровь. Глухой шум почти неразличимой, темнеющей на фоне неба листвы, скромная красота усыпавшего траву клевера, перекличка ночных птиц в призрачном сумраке – всё это постепенно заполняло душу Артурии, успокаивая её. Да и сам парк, который девушке так давно хотелось посмотреть во всём его великолепии, не мог не взволновать её воображения. Стояли белые ночи – благословенное время для всех дневных существ, и прозрачная дымка сумерек лишь придавала предметам загадочности. Минут через десять ходьбы Артурия поняла, тот сад, что представал перед гостями, был лишь декорациями, обложкой для отвода глаз, а настоящие просторы, по которым гуляли хозяева особняка, начинались за их особняком. И там возвышались могучие буки-богатыри рядом с тонкоствольными, ветвистыми яблонями, одетыми в шапки пурпурных листьев; пышные цветения глициний и золотистого ланбурнума сплетались над головой в живописные тоннели; по зарослям кустов карабкался гибкий плющ, плетя воздушные кружева, и пушистый мох покрывал декоративные валуны. Светлые рощи перемежались ухоженными лужайками. Сам воздух был напоен ароматами растений, и пока Артурия шла, у неё перехватывало дыхание то от смолистого благоухания сосны, то от свежести жимолости, от нежного аромата липы и приторно-сладкой черёмухи, пьянящего шиповника и душистого жасмина. Наконец, ей встречались такие растения, которых она никогда не знала. Дорожки парка были выложены белым с бежевыми прожилками камнем; вдоль них на равном расстоянии стояли приземистые, округлой формы фонари, льющие на землю ровный желтый свет. Чугунный витиеватый узор и маленькие островки света, превращающиеся вдалеке в сияющую нитку бус – всё это превращало парк из зловещего ночного леса в дивный сад. Развилки украшали небольшие фонтаны, часто выполненные в виде скульптурных композиций, или скамейки для отдыха. Умиротворяющая красота природы, гений архитектора, спланировавшего парк, и присутствие Раджи отвлекли Артурию от сожалений и помогли ей взять себя в руки. - Что с Энкиду? – спросила она наконец у Гильгамеша. … - …Вот так вот, - закончил свой рассказ Гильгамеш. - Как снег на голову, - посочувствовала Артурия. – И что же он теперь будет делать? - Мы пока вот как решили: за границей семестр начинается после Нового года. У нас второй триместр – в сентябре. Значит, у Энкиду ещё есть возможность попробовать перевестись на биологический. Поэтому он сейчас закопался в учебниках и готовится тайно сдавать экзамены. Вся надежда на то, что, если его возьмут, его родители убедятся в серьёзности его увлечения. - А если он поступит, а родители ему всё равно откажут? - Тогда ему придётся выбирать, - озвучил простую истину Гильгамеш. – Но мне кажется, Эн не способен пожертвовать мечтой ради хороших отношений с родителями. И, в общем-то, он прав: нельзя ставить свою жизнь в зависимость от чужих желаний. Артурия подумала, что в таком случае её жизнь – бесконечная череда ошибок, с чем девушка была категорически не согласна. Даже если она допустила ошибку с Эльвирой. Даже если Гильгамеш вновь смог увидеть то, что ускользнуло от неё. Она ещё только учится, у неё все ещё впереди. Раджа тем временем уводил их всё дальше и дальше в парк. Гордый и независимый, словно бы и не было на нём поводка, он шёл неизменно сбоку от молодых людей, не как ведомое животное, а как полноправный член их общества; останавливался на развилках, над чем-то раздумывая, принюхивался и затем вновь шагал в одном известном ему направлении. Артурии с Гильгамешем было всё равно, куда идти, а потому они беспечно следовали за зверем, разговаривая о своём и позволяя Радже вести их, куда ему заблагорассудится. Постепенно праздничный гул стал глуше, а пение Нинсун и вовсе стихло. Свернув на очередное ответвление от основной аллеи, Раджа вывел их к небольшой деревянной беседке. Она была построена полукругом, с закрытыми стенами, надёжно защищающими на случай дождя или знойного солнца. Под потолком висел зажжённый фонарь, а в глубине беседки сидел Энкиду и сосредоточенно читал. Одна из заколок, сдерживающих тяжёлые волосы, съехала на бок, и выбившаяся прядь свешивалась через лоб, бросая тень на страницы книги, однако юноша этого не замечал. Поодаль на скамейке лежали ещё две довольно объёмных книги и наполовину опустошённая бутылка с водой. - Эн, приём, - окликнул друга Гильгамеш, чтобы как-то привлечь его внимание. - А? – рассеянно поднял голову тот и, увидев гостей, тепло улыбнулся. – Привет, Артурия. Сколько вообще времени? – обратился он к Гильгамешу. - Около десяти. Пришли вот устроить тебе небольшой перерыв, а то скоро мхом покроешься и не заметишь. Энкиду с наслаждением потянулся. Угол света изменился, и под глазами юноши стали видны тёмные круги, свидетельствующие о бессонном труде. Но в остальном, решила Артурия, он выглядел довольным и даже счастливым. - Раджа! Ух ты, мой грозный зверь, - ласково склонился к подошедшему тигру Энкиду, обнимая его и тормоша за загривок. – Ты тоже по мне скучал? Интересно, здесь палки нигде нет? – оглянулся юноша с сожалением. – Ладно, сейчас чего-нибудь найду, - с этими словами он направился в сторону деревьев. Поляна, на которой была построена беседка, уже походила больше на лесное место, нежели на вылизанные садовниками лужайки перед особняком, а потому была покрыта густым разнотравьем. Нарядная белизна ромашек, глянцевые чашечки лютиков, васильки на длинных жилистых стеблях, и, конечно же, крупные, сочно-жёлтые одуванчики виднелись повсюду, устилая землю пушистым ковром, щекоча голые щиколотки. Вид золотистых скоплений на тёмном фоне травы всколыхнул в Артурии туманные, почти стёртые воспоминания детства, отдавшиеся в сердце сладкой ностальгией. Делать было всё равно нечего, и, поддаваясь порыву, она сорвала пару цветов. - Хочу сплести венок, - пояснила она Гильгамешу. – Раньше я часто этим занималась – всё Бедивера заставляла их носить. Так как же тут было-то… - девушка с сомнением посмотрела на два перекрещённых стебля, неуверенная, что с ними делать дальше. – Так, что ли? А, вот как, наверное… Нет, тоже не то… - пальца сгибали и разгибали зелёные трубочки, но нужные движения на память не приходили. - Здесь, по-моему, надо ещё один цветок вплести, - пришёл на помощь Гильгамеш, добавляя третий одуванчик и оборачивая его стебель вокруг первых двух. - А, да, спасибо. Артурия опустилась на землю, всё ещё хранящую дневное тепло, пружинистую и мягкую. Свет, проникающий через неплотно пригнанные доски беседки, помогал видеть переплетения стеблей. Рядом пристроился по-турецки Гильгамеш, выискивая новые цветы и подавая их девушке. Неподалёку раздавалось фырчанье и стук клыков о дерево – Энкиду, раздобыв в осиннике палку, и затеял с Раджей шуточную потасовку, и теперь человек и зверь мерялись силами, пытаясь повалить друг друга. Полузабытые навыки возрождались неохотно, но Артурии нравился сам незамысловатый, размеренный процесс, в ходе которого девушке казалось, что ей снова пять лет и она вернулась в ушедшие, беспечные дни, когда она ещё ни о чём не думала и жила лёгкой жизнью ребёнка. В покорно гнущихся в руках одуванчиках, в белом соке, выступающем на концах стеблей и едва ощутимом медовом запахе было что-то мечтательное и в то же время грустное. И тем ценнее были для Артурии эти волшебные минуты, так как теперь в её жизни их уже осталось не так уж и много. А через несколько лет, наверное, и совсем не останется. А венок тем временем был почти готов. Оставалось только закрепить его, чтобы не распался. - Не помнишь, что дальше? – спросила Артурия Гильгамеша. Тот отрицательно покачал головой. Раздался треск, а затем глухой звук падения: палка наконец не выдержала натиска Раджи и сломалась, лишая Энкиду опоры. Для тигра ничего страшного не произошло, а вот юноша со всего размаха упал навзничь, едва успев выставить локоть и придавливаемый всей массой опустившегося на него зверя. - Ауч, - с досадой потирая ушибленные места, Энкиду бросил то, что осталось от палки и, тяжело поднявшись, направился к друзьям. – Чем занимаетесь? Раджа, поняв, что продолжения игры не будет, разочарованно посмотрел ему вслед, потрогал лапой обломки, и, подманенный Артурией, тоже улёгся рядом. - Вот, не знаем, как закрепить конец, - протянула Артурия венок Энкиду. Немного поколдовав над конструкцией, юноша вернул девушке законченное украшение. Артурия довольно приподняла его на руках, любуясь ровным рядом янтарно-жёлтых в рыжеватом свете беседки одуванчиков. - Чья корона? – усмехнулся Гильгамеш. - Для тебя будет великовата, - не удержалась Артурия. Торжественно, стараясь не задеть тигриных ушей, она водрузила венок Радже на голову. – О, любуйтесь - корона для царя зверей! - Дерзкая женщина, если ты вообразила, что моё великодушие безгранично, то ты глубоко ошибаешься, - пригрозил ей Гильгамеш. Алые глаза высокомерно сузились, выдавая крайнюю степень недовольства. - О, и что ты мне сделаешь? – шутливо и в то же время не без вызова ответила ему Артурия, не забывая ретироваться за пушистую спину Раджи. – Только сунься – у меня есть защитник. - Это мы ещё посмотрим, кого он будет слушаться, - хищно улыбнулся Гильгамеш, приподнимаясь. Тигр, не обращая ни на кого внимания, недоумённо пытался стряхнуть с себя и понюхать венок. Неизвестно, чем бы окончилась намечающаяся борьба, так как в этот момент Энкиду с радостным возгласом и сияющим лицом влез между подобравшимися блондинами: - Смотрите, какая классная! – на ладони у юноши сидела большая, коричнево-зелёная лягушка с желтым пузом. - Фу, чёрт, убери от меня эту гадость! - отшатнулся от него Гильгамеш, демонстративно кривясь и закрываясь рукой**. Артурия прыснула, отворачиваясь и зажимая ладонью рот. Её плечи мелко задрожали, но звонкий, безудержный хохот Энкиду свёл на нет её последние попытки совладать с собственным смехом. И, глядя на всё ещё сохраняющееся на лице Гильгамеша досадливое выражение, как если бы он проглотил целиком кислый лимон, она тоже засмеялась – сначала мелко, вторя Энкиду, затем от души и громко, уже сгибаясь над спиной Раджи, и, наконец, захохотала – открыто и в полную силу, до боли в животе и полного бессилия теле, повалившись на душистую траву. Их с Энкиду смех вознёсся над резной беседкой, над тёмными деревьями, и вскоре к нему присоединился и звучный голос Гильгамеша, поддавшегося их искреннему, бесшабашному веселью. Глядя в светлое, с первыми замерцавшими звёздами, небо и вытирая выступившие слёзы, Артурия думала, что это одна из лучших ночей её жизни.