Однажды понимаешь, что человек, в котором ты видел своё счастье, на самом деле давно источник твоих расстройств. Так начинает исчезать любовь. (с)
“Щёлк-щёлк,” – тихо и умиротворяюще щёлкала компьютерная мышь, открывая и закрывая интернет-вкладки. Артурия, подперев ладонью подбородок, быстро пробегала глазами длинные чёрные строки слов. Поодаль на столе валялась пара конфетных обёрток и поблёскивала расписной эмалью остывшая чашка, на дне которой валялся измятый лимон. Таким образом протекало большинство будних вечеров Артурии, когда она, придя из университета, принималась за домашнюю работу. К её возвращению расторопные слуги уже накрывали ужин и вот, слегка разомлевшая от плотной еды и с кружкой горячего чая, девушка отправлялась к себе в комнату. Погода как нельзя лучше способствовала рабочему настроению: июль спровадил своего солнечного брата и заявился, таща за собой серебристый шлейф нескончаемых дождей; небо, точно невеста, то и дело куталось в полупрозрачный муслин облаков, с улицы тянуло липкой тёплой влагой, и не было ничего лучше, чем сидеть дома, прихлёбывая ароматный напиток. Открыв новое окно, Артурия вошла в социальную сеть: однокурсники просили прислать им электронную версию учебника. Что мешало найти его им самим, для Артурии оставалось загадкой, однако у неё не было причин отказывать в помощи. По крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь из них не попробует откровенно сесть ей на шею – такие поползновения Артурия имела обыкновение резко и жёстко пресекать. “Если люди не могут противостоять расхолаживающим поползновениям лени сами, я стану их мечом,” – думала она в таких случаях. Зайдя на свою страницу, Артурия увидела значок нового сообщения. “Должно быть, Айрисфиль соскучилась,” – решила она, наводя курсор. Но нет, писал Гильгамеш. Что было несколько необычно, так как живые разговоры он любил до такой степени, что в их с Артурией диалоговом окне до сих пор висело только два сообщения, да и те от него. Тогда, ещё в марте, они наконец-то обменялись контактами, и вскоре Артурии пришла заявка “в друзья”. Ознакомившись с сопровождавшим её феерично-пафосным посланием, гласящим “Пади в мои объятья, Король-рыцарь!”, Артурия передёрнула плечами, но всё-таки произвела необходимые операции по добавлению контакта. Но буквально через пять минут телефон снова звякнул, оповещая хозяйку о пришедшем сообщении, на этот раз оскорблённо-гневного тона: “И ты мне совсем ничего не ответишь, дерзкая женщина?!”* – Артурия только вздохнула и отключила интернет-связь. В течение последующих трёх месяцев диалоговое окно пустовало, как заброшенная и позабытая всеми детская площадка в старом квартале города. Теперь же, открыв пустое поле, Артурия увидела после пресловутой записи около трёх ссылок на какие-то сайты со следующим комментарием: “Выбери, куда мы поедем на следующей неделе. Поездка займёт пятницу и часть субботы”. Артурия озадаченно моргнула и снова перечитала сообщение, на этот раз внимательнее. Разве они с Гильгамешем уже обсуждали планы на выходные? Она что-то не помнит, чтобы они договаривались куда-либо поехать. Или же… Догадка заставила Артурию нахмуриться и вперить недовольный взгляд в экран. Вот же нахал! Считает, что ему всё дозволено? Хорошо помня страсть Гильгамеша к самоуправству, Артурия не сомневалась, что он уже решил наедине с самим собой, каким образом хочет провести с ней выходные, а Артурию просто поставил перед фактом, “благосклонно” предоставив ей возможность выбрать цель поездки. Щёлкнув по ссылкам, Артурия увидела, что все они были посвящены лесным трассам для велосипедистов и близлежащим гостиницам. Ну да, до леса на поезде ехать около полутора часов, и, если они хотят после пар с удовольствием покататься, удобней всего остаться на ночёвку, а домой возвращаться уже в субботу. Это-то понятно – а ничего, что у неё могли быть какие-нибудь другие планы на субботу? Откуда Гильгамеш знает? Или он отслеживает каждый её чих? Что, в конце концов, за неприятнейшая привычка диктовать другим каждый их шаг? Она что, содержанка, что он возомнил себя в праве распоряжаться её временем? Артурия чувствовала, как в ней нарастает глухое раздражение. Нет, в принципе, если начинать сейчас перепалку, у неё нет никаких основательных доводов, чтобы отказываться от поездки. Бесспорно, скоро сессия, и в ближайшие две недели Артурии ни до каких путешествий дела нет. Но вот если перенести планы на август… Ведь Артурия и сама всегда была спортивным человеком. Безусловно, активное препровождение каникул импонирует ей больше, чем однообразное сидение в своём особняке. Но почему нельзя было по-человечески спросить её, чего она хочет, а затем предложить свой вариант? Почему надо обязательно подчеркнуть своё главенство и принизить значимость её мнения? Она уверена: с Энкиду Гильгамеш так не общается. Спина Артурии, расслабленно откинувшаяся было на спинку стула, выпрямилась, мышцы непроизвольно напряглись, превращая тело в напряжённую, дрожащую струну, и сердце её, точно барабан, дало учащённый ритм. Одним движением свернув страницу, Артурия резко поднялась из-за стола. Безмолвные восклицания, одно возмущённее другого, сливались в её разуме в грозный хор, распаляющий обиду. Но Артурия по-прежнему помнила слова Энкиду во время фестиваля. Глубоко вздохнув, она быстрым шагом пересекла комнату и распахнула окно. В лицо ей тут же пахнуло влажной прохладой, а руки окропило мелкими, тёплыми брызгами капель, разбивающимися о карниз. Артурия прикрыла глаза, вдыхая слабый аромат земляной пыли и опускаясь локтями на подоконник. Вокруг особняка, насколько хватало глаз, перекатывалось волнами море кленовых деревьев; вдали оно смешивалось с молочным туманом, в котором теперь без следа потонула ограда и прежде видневшаяся асфальтированная дорога. Лишь редкий, далёкий шум двигателей нарушал иллюзию того, что особняк Пендрагонов стоит на неведомо необитаемом острове, отрезанный от мира, затерянный в прозрачных струях воды. Артурия смотрела некоторое время на блестящую от влаги сочную листву, на благородно-тёмные, вымытые от пыли стволы, на хлюпающую траву и бурлящую на асфальте воду. Ей нравилась такая погода – спокойная, умиротворяющая. Нравился рваный жёсткий ветер, треплющий волосы и с силой дующий в грудь и плечи. Его неустанная мощь и свобода словно сообщались и ей. Вздохнув глубоко ещё раз, Артурия почувствовала, что возмущение улеглось, оставив после себя лишь горьковатое послевкусие. Тогда она неторопливо закрыла окно и вернулась к столу, на котором лежал её мобильник. Она не собиралась с ним ругаться – нет. Энкиду ей хорошо объяснил, что из этого ничего не выйдет. Поэтому Артурия собиралась просто поговорить с Гильгамешем – вдумчиво, обстоятельно – и объяснить, что поездку лучше отложить до каникул. Гильгамеш не заставил себя ждать, практически сразу взяв трубку. - В чём дело, моя Королева? – вопрос прозвучал совершенно обыденно, как мог бы прозвучать в любой другой ситуации. И, тем не менее, Артурия нисколько не сомневалась, что Гильгамеш прекрасно догадывался о причине её звонка. Он был для этого более, чем проницателен, особенно учитывая тот факт, что за прошедший год Гильгамеш имел возможность досконально изучить характер Артурии. Как, впрочем, и она его. - Я не смогу поехать в лес в эти выходные, - так же обыденно ответила Артурия. Она решила не акцентировать внимания на том, что, для начала, её мнением в этом вопросе вообще забыли поинтересоваться. - Почему? Ты ведь никуда не уезжаешь, - и даже в этих, казалось бы, невинных словах чувствовалась присущая Гильгамешу властность. Словно подразумевалось, что он знает всегда и всё о жизни Артурии, а значит, имеет право и распоряжаться ею по своему усмотрению. Но и на это Артурия закрыла глаза: - Зато у меня скоро сессия. Между прочим, это и тебя касается. - Брось, от одного отнятого утра субботы у тебя ничего не изменится. Ты же всё равно не целый день за учебниками сидишь, но и в фехтовании упражняешься. Считай, одно заменит другое. - Отнюдь. Мы умотаемся в пятницу в лесу. В субботу нам захочется отдохнуть. Пока выспимся, пока приедем обратно – на это полдня уйдёт. А в фехтовании я сама регулирую длительность тренировок. - Моя несносная Королева, ты должна прыгать от радости, что я готов уделить тебе столько времени, а вместо этого я слышу одно недовольство. Я как будто каждый день тебя на такие прогулки вытаскиваю. - Не каждый день, но повторю ещё раз: ты неудачно выбрал время, экзамены на носу. Тебя самого это нисколько не заботит? - Я и так прекрасно знаю, что умнее всех их вместе взятых, – в трубке послышался смешок. – А отдыхать тоже надо. К тому же, Артурия, ты ведь не учишь всё в последний момент. Готов поспорить, у тебя уже половина всех билетов выучена. Поверь, ты слишком строга к себе. - Я делаю то, что должна делать. Может, это у тебя слишком халатное отношение к учёбе? – жёстко отрезала Артурия и тут же оборвала себя. Незаметно для самой себя, она почти опять начала перепалку. А ведь это получилось совершенно естественно – она лишь сказала то, что действительно думала, не руководствуясь злобой или желанием уязвить Гильгамеша. Но так уж вышло, что часто они смотрят на одни и те же вещи совершенно по-разному. Ещё раз призвав на помощь образ Энкиду, Артурия сменила направление. – Послушай, я же не отказываюсь от поездки насовсем. Давай просто перенесём её на август. Там и суше будет, а сейчас, в сезон дождя, в лесу, наверное, не дороги, а сплошное месиво из грязи. - Нет, - короткое слово было подобно судебному молоту. – Во-первых, сезон дождей на днях заканчивается и за неделю всё успеет подсохнуть. А во-вторых, до августа ещё целых три недели. Если сидеть в ожидании благоприятных условий, так можно всю жизнь прождать и ничего не дождаться. - Энкиду бы тебе на это ответил, что терпение в жизни тоже может пригодиться. - Моя Королева, я дал тебе возможность высказать своё мнение, а тебе всё ещё хватает смелости со мной спорить? - Я не понимаю: ты что, силком меня потащишь? – насколько бы Артурия не абстрагировалась от Гильгамешевой манеры говорить, безапелляционный тон, с каким были отметены все её доводы, на этот раз задел Артурию, и в её голосе не преминули прорезаться грозные нотки. – Вот что хочешь в следующую пятницу делай, а я в сторону вокзала и с места не сдвинуcь. - Ого, вот это настрой, - Гильгамеш засмеялся. – Надо было сразу сказать, что ты заняла настолько категоричную позицию. - Так что – мы пришли к обоюдному соглашению? – недоверчиво спросила Артурия после повисшей паузы. - Несомненно, мой Король-рыцарь. - Я надеюсь, при встрече ты не примешься меня уговаривать по новой? – скептически уточнила Артурия. Что-то ей в согласии Гильгамеша казалось неестественным. Может быть, то, что вместо того, чтобы чувствовать себя уязвлённым (ведь Гильгамеш всегда любил оставлять последнее слово за собой), он довольно рассмеялся? Но, с другой стороны, Артурия не могла придумать уловки, которая её заставила бы поехать. Ну не насильно же он затолкнёт её в вагон поезда. - Даже ни разу не напомню об этом. Но я заеду за тобой после пар. - Хорошо, - “опять прогуляет лекцию,” – подумала Артурия. Но спорить ещё и насчёт этого не стала: уже не было энергии. Пусть делает, что хочет, в конце концов. Главное, она отстояла свою независимость. И только положив трубку, Артурия запоздало и с некоторым удивлением отметила, что в последний раз Гильгамеш назвал её старым лицейским прозвищем, а не собственно придуманным титулом.* * *
В следующую пятницу Артурия, согласно уговору, дожидалась Гильгамеша. После четырёх пар, завершивших рабочую неделю, она, вопреки общему мнению, чувствовала себя весьма утомлённо, и взгляд её, отрешённый, но даже и теперь не утративший своей строгости, бесцельно блуждал по лёгким мазкам облаков в окне. Помимо этой незначительной черты, внешне усталость никак не отражалась на Артурии, отчего среди студентов и ходило мнение, что блондинка-первокурсница за учебой не столько трудится, сколько отдыхает. Но такова уж была натура Артурии: что в отдыхе, что в трудах облик её всегда сохранял печать возвышенного благородства, словно ещё в утробе матери оно было сплавлено с её душой воедино. Полностью собрав рюкзак, Артурия не имела больше никаких особых дел, и разум её был затуманен обрывками неясных, спонтанных образов. Сосредотачивать его на конкретном предмете у Артурии не было никакой охоты: после шести часов напряжённого внимания минутная рассеянность была благодатным и необходимым отдыхом. Но жажда – бич жаркого и душного лета – всегда была безразлична к нуждам людей. С обеденного перерыва у Артурии успело значительно пересохнуть в горле, и сейчас она многое отдала бы за стакан воды. С газом, без газа, сладкой, ароматизированной – не имело значения; один образ свежей журчащей жидкости заставлял горло Артурии непроизвольно сглатывать. От похода к питьевому автомату удерживало только сознание, что с минуты на минуту должен появиться Гильгамеш. И он действительно вскоре пришёл – чуть высокомерный, но благодушный и величественный. - Салют, Артурия! Она была тоже рада его видеть и поднялась навстречу. В руках Гильгамеш нёс – какая удача! – на вид ещё неоткрытую бутылку с водой. Подойдя к парте, он отвинтил крышку и уже было поднёс горлышко к губам, когда заметил вожделеющий взгляд Артурии. - Хочешь? – протянул он бутылку. - Да, спасибо. Припав к горлышку, Артурия с наслаждением ощутила, как заскорузлую, стянутую ткань ротовой полости обмывает и смачивает вода; та была ещё холодной, с приятным, чуть кисловатым лимонным привкусом. Артурия зажмурилась от удовольствия и начала пить большими глотками. Гильгамеш тем временем извлёк из кармана брюк телефон. - Подожди, я на секунду, - сообщил он, прочитав пришедшую смс-ку. – Это из компании. Артурия что-то неразборчиво промычала через пластик его удаляющейся спине. Когда она наконец почувствовала пресыщение, бутылка была почти на половину пуста. Артурия сделала ещё глоток, навинтила крышку. Поставила бутылку на стол и некоторое время наблюдала, как преломляется солнце в колеблющейся воде, пронизывая её сияющими нитями. Затем встряхнулась и засунула бутылку в боковой карман рюкзака. Гильгамеш по-прежнему не возвращался, и Артурия, заметив, что с доски забыли стереть маркер, направилась в её сторону. Губка была уже сальная и грязная, а краска маркера – стойкая и липкая, а потому девушка потратила не меньше минуты, прежде чем пластиковая поверхность доски засияла белизной. Убедившись, что линий нигде не осталось, Артурия с сожалением вернулась к рюкзаку. Делать было решительно нечего: аудитория была не просто пуста, она была пустынна, и всё: столы с обколотыми краями, пыльные рамы окон, бледная краска стен, перемигивающиеся лампы под потолком – всё создавало впечатление застывшего, монотонно текущего времени. Обведя эту лишённую красок картину скучающим взглядом, Артурия опустилась обратно на стул. Во всём её теле ощущалась какая-то натужность и скупость движений; добавьте к этому уставший ум – и вы получите лучшее на свете снотворное. Зевнув, Артурия повернулась к окну. Перед стенами университета росли тополи, и их мелкие, колеблющиеся на ветру листья поблёскивали, рябя в глазах. Медленно и монотонно, словно в замедленной съёмке, раскачивались верхушки деревьев. Каждый раз, как аркообразный ствол замирал, достигая максимальной точки, покрывающая его листва вздрагивала и шелестела, и тогда по её тёмно-зелёной массе пробегала волна бликов, как по ровной глади пруда в неспокойный день. Природа, для которой понятия добра и зла бессмысленны и неприменимы, сама по себе нейтральна. Быть может, именно поэтому она кажется людям, которые представляют из себя средоточие противоречивых желаний, столь чарующей и непостижимой? И всё же, даже от созерцания прекрасного рано или поздно наступает усталость. Ещё раз зевнув, Артурия уронила на руку отяжелевшую голову. Во время лекции солнце не казалось ей таким жарким, но теперь девушка почувствовала, что её разморило. Сонливая истома растеклась по телу, подавляя волю и притупляя внимание. Артурия встряхнула плечами, как если бы хотела скинуть тяжёлое одеяло, с силой потёрла лоб, но особо взбодриться это не помогло. Буквально через минуту она уже склоняла лицо на сложенные на столе руки. Мысли сразу поплыли, уступая место ленной слабости и цветной темноте перед глазами. Где же Гильгамеш? Она сейчас заснёт. Впрочем, сидячий сон всегда зыбок. Так что ничего страшного, даже если она позволит себе немного вздремнуть. Совсем чуть-чуть. Где-то в отдалении послышался мерный стук ботинок. Должно быть, это он. Надо бы подняться. Да, она сейчас встанет, вот только досчитает до трёх... С тихим щелчком дверь аудитории открылась, и на пороге её показался Гильгамеш. Он осторожно и вместе с тем уверенно заглянул внутрь, как если бы охотник подбирался к собственноручно вырытой волчьей яме. Убедившись, что лежащая на парте Артурия продолжает оставаться неподвижной, он уверенным шагом обогнул ряды и приблизился к ней. Теперь он мог разглядеть тонкие светлые волоски на её шее, подсвеченные солнцем, чуть приоткрытые, неожиданно мягкие губы в противовес огрубелой от фехтования коже пальцев и жаркий румянец, разлившийся по едва загорелым щекам. - Эй, Артурия, - повысив голос, позвал её Гильгамеш. Сперва легонько, а затем с силой, даже грубо, потряс за плечо. Никакого эффекта. Плечи девушки по-прежнему мерно поднимались и опускались, свидетельствуя о глубоком сне. – Быстро же она, - довольно усмехнулся Гильгамеш. Закинув рюкзак Артурии себе на плечи, Гильгамеш поднял на руки и её саму и покинул аудиторию. Так он спустился по нескольким лестницам, пересёк вестибюль и покинул здание университета; кто-то из заботливых студентов услужливо открыл ему входную дверь. В двух метрах от крыльца Гильгамеша уже ждал золотистый автомобиль, из которого тут же вышел водитель и помог своему господину сесть на заднее сидение вместе с находящейся в беспамятстве девушкой. Едва только Гильгамеш расположился вместе со своей добычей в салоне, как машина тронулась и быстро исчезла в направлении вокзала. Удостоверившись, что Артурия уложена удобно и внезапное падение ей не грозит, Гильгамеш позвонил (на этот раз уже по-настоящему) другу. Через пару гудков, как по хронометру, на другом конце взяли трубку. - Она заснула. Всё прошло очень гладко. - Имей в виду: ты можешь её потерять, – сварливо, как если бы был очень чем-то недоволен, отозвался Энкиду. – Ты хорошо подумал? - Эн, я это слышал от тебя уже раз десять, – невозмутимо ответил Гильгамеш. – Думаешь, я страдаю провалами памяти? - Да потому что… А, ладно, - раздосадовано оборвал себя Энкиду. Он слишком хорошо знал Гильгамеша, чтобы понимать, что упрёками и давлением от него ничего не добьёшься. – Я тебе только одно скажу: я наблюдаю за вами эти четыре месяца и никак не могу понять, чего ты пытаешься добиться от Артурии. Она согласилась быть твоей девушкой, но тебе этого как будто бы и не нужно вовсе. Каждую встречу ты выводишь её из себя, словно проверяешь на прочность, и твои методы становятся всё жёстче и жёстче. Ты Артурию хочешь сохранить рядом с собой или сломать? Неужели тебе мало было периода противостояния, чтобы убедиться в её исключительности? Какие ещё доказательства тебе нужны? - Ты сомневаешься в сознательности моих поступков? - Как хочешь, моё дело предупредить, - в трубке зазвучали короткие гудки. Энкиду был во многом прав, уговаривая Артурию простить Гильгамеша. Например, в том, что Гильгамеш действительно не хотел обижать Артурию, называя её идеалы глупыми. Как и когда назвал Широ “хлыщом” – тоже не хотел. Когда отправлял сообщение в социальной сети – тем более. Сложно даже сказать, существовало ли для Гильгамеша понятие “обиды”. Подобная эмоция была ему чужда, а, следовательно, он редко о ней не задумывался. Все люди делились в глазах Гильгамеша на две категории: на тех, кому дОлжно было ему подчиняться и на Энкиду. Тех, кто выступал против него, Гильгамеш сминал и отбрасывал прочь со своей дороги. К тем, кто демонстрировал покорность, он относился пренебрежительно-равнодушно, а если человек проявлял завидную преданность, снисходил до сдержанной благосклонности. С Энкиду он держал совет и скрашивал досуг. Иногда спорил, но всегда прислушивался. Артурия, несомненно, принадлежала к первой категории. Да, Гильгамеш признавал её “исключительность” и “красоту души”. Но это совсем не означало, что он видел в ней равную себе. В конце концов, “незаурядная личность” – термин весьма неопределённый и в некотором смысле даже двоякий. Гильгамеш посчитал Короля-рыцаря достойным стоять рядом с собой, даровал ему честь принадлежать ему, Гильгамешу – но не более того. В остальном правила для Артурии оставались неизменны, как и для любого другого обывателя. Гильгамеш великодушно закрывал глаза на мелкие неповиновения своей Королевы, развлекался её колкими, своенравными речами, но никогда не воспринимал её протесты всерьёз. Чтобы что-то воспрепятствовало исполнению его желаний? Что за смешная мысль! Весь мир склонялся перед его волей – единовластной и неоспоримой; земля была его садом, а он в ней – полноправным хозяином. С сознанием полной законности своих действий Гильгамеш задумчиво любовался красотой своей пленённой Королевы. Даже сейчас спящее лицо Артурии сохраняло строгое выражение, словно и в забытьи над ней продолжал довлеть чудовищный груз идеалов. Оковы сна надёжно оплели Короля-рыцаря, обездвижив его и лишив собственной воли. Их тяжесть была губительней железных кандалов, крепче толстых стальных цепей, ибо она подавляла силу не только физическую, но и духовную. Но спящий лев – это всегда лишь большая пушистая кошка. Очертив кончиками пальцев шею и скулу Артурии, Гильгамеш убрал невидимый волосок, случайно упавший ей на лицо. И нетерпеливо взглянул в окно, ища на горизонте здание вокзала. Лев интересен только тогда, когда он из кошки превращается в грозного хищника. В остальных случаях это просто обыкновенная кошка. Но что сделало Артурию столь исключительной в глазах Гильгамеша? Что разбудило усталую, пресыщенную всеми мыслимыми благами человеческой цивилизации душу? Не пресловутая ли воинственность Короля-рыцаря? Не то ли бесстрашие, что светилось в тёмно-зелёных глазах всякий раз, как Властитель Лицея оглашал свою волю, пред которой склонялись все остальные люди? И разве не было непоколебимое благородство девушки для Гильгамеша первой искрой, от которой зажглось пламя любви? Подобное противоречие чувств и желаний может показаться на первый взгляд странным, если не несовместимым. В действительности же оно встречается сплошь и рядом. Так люди ещё с древних времён пытаются подчинить огонь. Они хотят, чтобы он готовил их мясо, но не сжигал одежду и жильё. Чтобы его пламя было способно расплавить металл, но не выходило за пределы предназначенного для того очага. Человечество строит дамбы и электростанции, чтобы использовать воду, но при этом жалеет, если река мелеет и теряет свою былую силу. Оно присваивает себе силу атомов, но порой забывает, насколько разрушительными бывают последствия, если допустить хоть малейшую ошибку в обращении с ней. Гильгамеша притягивали в Артурии именно её независимость и твёрдость духа. Он черпал истинное наслаждение, любуясь переливами этих граней её характера, а вместе с тем он постоянно ограничивал её свободу. Гильгамеш стремился подчинить себе каждый шаг Артурии, но начинал скучать, когда их отношения достигали полной гармонии. Не для того ли он при каждой встрече провоцировал Артурию на ссору, чтобы увидеть в ней прежнего Короля-рыцаря? Чтобы в очередной раз убедиться, что она ещё не превратилась в одну из его покорных слуг? Лев на золочёной цепи. Но Гильгамеш не учёл, что лев не может жить на привязи. Льву нужна бескрайняя саванна, в которой он был бы полновластным хозяином – только тогда можно будет любоваться его гордой поступью и величественной силой. Иллюзорная свобода, которую даёт цепь, пока она не натянута, не способна заменить настоящей независимости. И лучше всего это будет чувствовать сам лев. Пойманный зверь всегда будет ощущать удавку на своей шее, готовую в любой угодный хозяину момент подавить собственную волю зверя. А может, Гильгамеш подсознательно продолжал их с Артурией поединок с того самого момента, как впервые встретился с ней в Лицее? Он до сих пор может с отчётливостью воскресить в своей памяти побелевшие костяшки пальцев, стискивающих край парты, и твёрдый, жёсткий голос: “Да, у меня есть вопрос. К Гильгамешу”. Ведь, в конце концов, их период противостояния так и окончился ничем. И сколько бы столкновений у них не было, ни один из королей Лицея не мог взять над другим верх. А значит, продолжал считать Гильгамеш, Артурия должна ему подчиняться. Он с детства привык к собственному превосходству над другими, как в физической силе, как в умственных способностях, так и в силе характера. Необоримый Энкиду был исключением, лишь подтверждающим правило. Доминирование над остальными людьми оставалось фактом, естественной вещью. И поэтому Гильгамешу никогда даже и в голову не приходило, что девушку, которую он любит, девушку, которую он считает неповторимой, девушку, которая обладает столь сильным внутреннем стержнем, надо признать равной самому себе.* * *
“Тук-тук… Тук-тук-тук…” – раздавался в отдалении звук шагов – не слишком далеко, но и не слишком близко. “А вот и Гильгамеш, – сквозь сон подумала Артурия. – Кажется, я всё-таки вздремнула ненадолго. Надо подниматься…”. Мысли ворочались вяло и неохотно, увязая в сладкой дремоте. С трудом Артурия разлепила тяжёлые веки, и перед её взглядом появилось что-то светлое и расплывчатое. Чтобы понять природу этого предмета, необходимо было употребить некоторое количество воли и настойчивости, присутствия которых Артурия в себе сейчас совершенно не ощущала. Ей было тепло и уютно, приятная тяжесть сковывала все члены её тела, наполненные истомой, и даже шея как будто не болела от долгого сидения за столом. Гильгамеш всё ещё где-то шёл, и Артурия, закрыв глаза, дала ласковому, невесомому забытью вновь убаюкать себя, отправляя в туманную страну теней и видений. Однако на этот раз ей уже не удалось так глубоко заснуть. Дремота постепенно отступала, сознание прояснялось, и умозаключения Артурии становились всё отчётливее и связанней; некоторые факты, ранее от неё ускользавшие, проступили теперь с необыкновенной ясностью. Например, то, что уж что-то больно долго Гильгамеш возвращался. Если он уже зашёл в аудиторию, самое время ему потрясти её за плечо и разбудить. Да и, если разобраться, звук шагов не так-то уж напоминал шаги. Гораздо больше сходства обнаруживалось с движением поезда. Поезда? Артурия распахнула глаза. На этот раз зрение сфокусировалось, и она увидела перед собой блестящий кусок бежевого пластика, облицовывающего, очевидно, некую вертикальную поверхность. Некоторое время Артурия смотрела на неё бессмысленным взглядом, не в силах до конца побороть всё ещё одолевающую её сонливость. Затем непонимающе моргнула – как-то это было странно. Медленно просыпающийся мозг сопоставлял посылаемые органами чувств ощущения с последними запечатлёнными в памяти событиями. Она же была в аудитории. Парты были точно другого цвета. Может, она ещё спит? Движимая недоумением, Артурия протянула руку по направлению к блестящей поверхности; тело непроизвольно дёрнулось, и в этот момент девушка с изумлением осознала, что лежит на полугоризонтальной поверхности. Подняв ладонь, она ощутила скользкую прохладную материю – Артурия была укрыта какой-то тканью, больше всего напоминающую внутреннюю обшивку одежды. Что за мистика? Что вообще произошло? Она же была в университете и… Нет, она совершенно уверена, что именно там она и осталась! Остатки сна как рукой сняло. В полном замешательстве Артурия поднялась с… с чего бы то ни было. Виски тут же заломило, очертания предметов вновь расплылись, и Артурия со стоном схватилась за лоб. Впрочем, через пару секунд всё прошло, только голова оставалась по-прежнему ватной и тяжёлой. Что-то с шелестом соскользнуло с груди и упало Артурии на колени – это был лимонного цвета пиджак. Озадаченно оглянувшись, она обнаружила, что действительно находится в вагоне скоростного поезда. Блестящий пластик оказался облицовкой стен и потолка, а сама она сидела в кресле с сильно откинутой назад спинкой. Артурия ошеломлённо тряхнула головой – что за чертовщина? Ведь она совершенно ничего подобного не помнит. Она смотрела в окно, ждала Гильгамеша… Это какой-то гипноз! И, тем не менее, все органы чувств подсказывали Артурии, что происходящее было слишком реально для внушённой иллюзии. В нарастающем смятении повернувшись к окну, за которым один пейзаж стремительно сменял другой, Артурия наконец заметила сидящего напротив Гильгамеша, который увлечённо читал журнал “Текнолоджи”. Когда он поднял на неё свой спокойный и невозмутимый взгляд, Артурия подумала, что ещё немного и она поверит, что сошла с ума. Собственное её появление в вагоне было настолько сюрреальным, что она бы не удивилась, если бы Гильгамеш, увидев её, в ужасе закричал, словно она была перенёсшимся сюда против своей воли фантомом. Однако вместо этого он лишь как ни в чём не бывало спросил: - Уже пришла в себя, моя Королева? - Почему я здесь? - Потому что мы едем отдыхать, в лес. - Какой ещё лес? – беспомощно наморщила лоб Артурия, силясь вспомнить хоть какую-нибудь зацепку, которая дала бы ключ к настоящему. - Оу, кажется, я всё-таки немного переборщил со снотворным, - усмехнулся Гильгамеш, и что-то хищное прорезалось в очертаниях его скул. Артурию охватило смутное ощущение опасности, от которого внутри что-то сжалось и напряглось. Состояние это было ей знакомо: оно посещало Артурию каждый раз, как она брала в руки саблю. Лес. Велосипеды. Прошлая пятница. Разговор. Очень медленно, неохотно, и, тем не менее, неотвратимо, разрозненные кусочки загадки складывались в одну логическую цепочку. Артурия недоверчиво заглядывала в изучающие её рубиновые глаза и к своему возрастающему ужасу читала в них единую, неизменную, неизбежную правду, в которой эти глаза ей открыто признавались. В одно мгновение нелепый калейдоскоп событий обрёл определённый и единственный смысл, не оставляя Артурии ни капли сомнений и приводя её во гнев. - Так это значит, ты меня усыпил? - Да. - И таким образом отвёз на вокзал? - Да. - И перенёс меня в поезд? - Да. - И теперь мы едем на ту самую прогулку, на которой ты настаивал в прошлую пятницу? - Да. - Да ты с ума сошёл, что ли, так делать? – угрожающе проговорила Артурия, испепеляя Гильгамеша взглядом. Бессильная злость, недоумение, обида от обмана, негодование – всё смешалось и, как огнём, охватило её душу. Но даже в такой ситуации Гильгамеш умудрялся смотреть на Артурию сверху вниз. Вся его расслабленная, удобная поза являла собой ту снисходительность, с которой взрослый смотрит на маленького неразумного ребёнка - и это было ещё одним оскорблением для Артурии. - Я уже говорил, моё слово – закон. Прими это и смирись. Женщина по-настоящему чувствует себя счастливой только тогда, когда ей есть, кому подчиняться. - Хочешь сказать, что я даже собственным телом распоряжаться не могу?! Не говоря ни слова, Гильгамеш перелистнул страницу журнала и вновь погрузился в чтение. Потому что ответ был очевиден. Конечно, он имеет право решать, где и сколько его любимая пробудет. Разве она предполагала как-то иначе? Жгучее негодование переполнило Артурию, заставляя её на мгновение онеметь; лицо её, перед этим начавшее было набирать краску, побледнело, исказившись в чертах и являя собой безмолвное, но самое выразительное восклицание. Однако вскоре шок прошёл, возвращая Артурии самообладание. Решительно встав, она выхватила из рук Гильгамеша журнал и, подождав, пока тот поймёт, что произошло, нарочито медленно, с треском разодрала журнал пополам. Помятый глянец с сухим хлопком шлёпнулся на откидной столик. И теперь уже поднялся Гильгамеш. Неторопливо, со свойственной ему одному манерой, в которой читались сила и способность повелевать другими. В следующий момент они сцепились, он – пытаясь заставить её сесть, она – сопротивляясь. Сколько Артурия ни знала Гильгамеша, вид его никогда её не устрашал: его поступки могли шокировать, но как человека, Артурия никогда не боялась Гильгамеша. Возможно, в этом была заслуга Утера: нрав отца научил девушку никогда не тушеваться. И сейчас, рыча сквозь стиснутые зубы, Артурия бесстрашно боролась с противником, рядом с которым казалась вдвое меньше ростом. Всю свою мощь вложила она в этот поединок, в очередной раз доказывая, что не просто так прозвали её Королём-рыцарем. Откуда в ней было столько стали, столько неистовства – столько нечеловеческого напора? Ни на миллиметр не сдвинулись её подрагивающие от напряжения плечи. И – о да, как она была в этот момент прекрасна! С грозно сведёнными бровями, с яркой зеленью глаз, потемневшей от ярости, это была вновь та самая девушка, которая некогда так дерзко бросила Гильгамешу вызов. Её звёздное сияние невозможно было перепутать ни с чем иным. Свирепый лев, способный оставить смертельные раны, если ты его не укротишь. Глядя на Артурию, Гильгамеш чувствовал, что, если бы это было возможно, он бы влюбился сейчас по второму разу. То, как она самозабвенно сопротивлялась ему и телом, и душой, будоражило нервы и кровь, пробуждая от смертельной скуки. Ярость Артурии была дурманящим ядом, заставляющим испивать его вновь и вновь. Воистину, не было подобных ей в этом мире. Но хоть короли и были равны друг другу, положение их не было одинаково. Ещё когда Артурия разрывала журнал, она спросила саму себя, чего она хочет добиться помятой стопкой мелованной бумаги. У Гильгамеша наверняка всё продумано. Скоростной поезд дальнего следования ходит не каждые пять минут. Скорее всего, это один из последних рейсов, и хорошо, если поздно вечером ещё будет обратный. Но до того времени она всё равно будет вынуждена оставаться там, куда её привезли, словно потерпевший кораблекрушение и выброшенный на необитаемый остров моряк. Домой звонить бесполезно – слишком большое расстояние. Машина поспеет разве что к утру, если не позже. Недаром же они едут на экспрессе, который преодолевает гигантское расстояние за какой-то час. Дерись – не дерись, а ей уже никуда не деться. Этот вывод лишил дальнейшее сопротивление какого-либо смысла, поставив тем самым в нём точку. Однако логика властна только над разумом, но не над эмоциями. Осознание, что всё выходит действительно так, как того хочет Гильгамеш, ещё больше разозлило Артурию. Навалившись вперёд всей массой, она с силой оттолкнула его от себя, заставив пошатнуться, и самостоятельно опустилась в кресло. По лицу Гильгамеша скользнула тень удивления, однако в виду покорности Артурии, по крайней мере, видимой, ему не оставалось ничего, кроме как тоже вернуться своё место. Некоторое время он ждал ещё какого-либо продолжения протеста, но поскольку Артурия, демонстративно отвернувшись к окну, оставалась нема и неподвижна, словно камень, углубился в конце концов в свой телефон. Артурия смотрела на мелькающие столбы с паутиной электропроводов, и не видела их. Внутри неё всё клокотало. То, что Гильгамеш эгоистичен в своих желаниях, было для неё давно испытанным на собственной шкуре фактом, но никогда, никогда Гильгамеш ещё не поступал с ней настолько бесцеремонно. Наплевав на её мнение (а ведь она ясно дала понять, что против этой затеи), усыпив, как неразумное животное, он взял и, совершенно не заботясь о её чувствах, увёз её туда, куда ему хотелось. Чем в данном случае Артурия отличалась от вещи? С тем же успехом Гильгамеш мог взять с собой вазу или, скажем, щётку для чистки обуви. Всё было бы то же самое: ни сопротивления, ни споров, одна лишь бессловесная покорность. Да разве она вещь? Да разве он ставит её в шкаф в одной из своих обитых гобеленами комнат и закрывает в стеклянной витрине на замок? Нет, она живой человек! Вот когда она отбросит коньки, тогда пожалуйста – возите её в морге хоть целый день с места на место, проводите вскрытие, берите для пересадки органы – ей уже будет всё равно. А сейчас у неё есть свои воля и желания. И, чёрт побери, у неё есть полное право идти туда, куда она сама посчитает нужным. Это её тело, её ноги, её руки, и именно она и только она имеет право распоряжаться ими. Как Гильгамешу вообще хватило наглости претворить свою уловку в жизнь? Артурии было даже сложно охарактеризовать его поступок. Наплевательский? Бессовестный? Высокомерный? Тиранический? Низкий? Как и всегда, она попалась по собственной доверчивости: ей стоило ожидать от Гильгамеша подвоха, зная его коварный нрав и склонность к самодурству. Но Артурия никогда бы и в голову не взяла, что он способен пойти на такие радикальные ухищрения ради собственных прихотей. Так унизить её, втоптать в грязь в её достоинство. Да за кого он её держит? Боль в руках – настолько сильно впились ногти в мякоть ладоней – заставила Артурию вновь очутиться в вагоне поезда. Грудь её часто и тяжело вздымалась, как будто она только что на кого-то кричала. Да так оно и было, только крик это был мысленный, исходящий из жестоко оскорблённой души. Гильгамеш по-прежнему истощал зарядку телефона. Рядом с ним лежал его рюкзак, своего же Артурия нигде обнаружить не могла. Ещё бы, все предосторожности соблюл. Злость кольнула Артурию с новой силой. Некоторое время она провожала равнодушным взглядом проносящиеся мимо сочно-зелёные поля, перемежающиеся редким перелеском, но вскоре потеряла к ним интерес. Как сильная радость способна затмевать собой окружающий мир, так и жгучая обида заставляет человека обратиться внутрь себя, чтобы унять боль ноющих ран. Да, были уже случаи, когда Артурия становилась жертвой самоуправства Гильгамеша. Не первый раз вынуждает он её играть по своим правилам. И, тем не менее, ни один ещё нахальный поступок Гильгамеша не вызывал у Артурии таких негативных эмоций. Непрошенные букеты цветов, провокационные шутки и бесстыдные приставания были назойливым ребячеством. Оно порой раздражало, но по большому счёту Артурии не усложняло жизнь. Случались, конечно, и более серьёзные истории. Однако даже у новогоднего розыгрыша было больше гуманности по сравнению с её нынешним положением. Так или иначе, а у Артурии тогда всё же был выбор: ехать в отель или нет. И если бы она решила остаться дома, никто не стал бы с ножом у горла заталкивать её в автомобиль. Да, Артурия в итоге весело провела время, несмотря на то, что поначалу восприняла Гильгамеша и Энкиду в штыки (да и как тогда было не принять?). Можно даже сказать, что в тот раз именно своеволие Гильгамеша спасло её от дурного настроения и испорченного праздника. Но ведь нельзя путать горячее с холодным. Тогда были каникулы, беззаботное время. А сейчас? На носу экзамены, Артурии надо серьёзно и обстоятельно заниматься, и при том, она ведь не отказывалась от поездки, нет! Она всего лишь предложила отложить её на пару-тройку недель. Разве это не наплевательское отношение? Разве это не эгоизм, граничащий с жестокостью? Чтобы там ни было раньше, на этот раз Гильгамеш определённо перешёл черту дозволенного. Энкиду, милый Энкиду… что бы он сейчас сказал Артурии? У неё нет сил простить Гильгамешу его поступок. Душа её сейчас словно каменная пустошь, выжженная палящим гневом, и нет ни одного родника, который мог бы дать покой и облегчение изнурённому путнику. И, между прочим, с другом бы настолько своевольно Гильгамеш бы никогда не поступал, уж Артурия уверена. И чем же, спрашивается, она отличается от Энкиду? От полынной горечи, опалившей горло, побежали по рукам мурашки. Артурия нутром ощущала тупую, ноющую боль, переходящую почти на физический уровень. И если бы Гильгамеш сейчас поднял голову, то увидел бы, как стекленеют глаза его королевы, превращаясь в две зелёных льдинки, как опускаются и становятся жёсткими уголки губ и как заостряется, приобретая суровую воинскую отстранённость, профиль её лица. И всё же, всякая яркая эмоция скоротечна. Она взметается, фонтанирует, переливаясь многочисленными оттенками, и затем опадает, оставляя после себя определённого рода послевкусие, как опьянение – похмелье. К тому моменту, как поезд приехал на станцию, настроение Артурии можно было бы описать как “мрачная неприступность”. Она по-прежнему была крайне оскорблена и не желала вступать ни в какой контакт с Гильгамешем, однако гнев уже поулёгся. После эмоционального всплеска обычно наступает опустошение, и Артурия, не испытывая в себе больше тяги к активному выяснению отношений, ушла в глухую оборону, игнорируя Гильгамеша и вообще демонстрируя всем своим видом немой протест. - Пойдём, наша остановка, - Гильгамеш беспечно подхватил рюкзак. – А то смотри, уедем ещё дальше. Ни один мускул не дрогнул на лице Артурии. Ответив на шутку ледяным молчанием, она поднялась с полки и, не обращая внимания на упавший на пол пиджак, вышла в проход. Сойдя на людный перрон и миновав турникеты, они вышли на улицу. Гладко заасфальтированная дорога вилась от облицованного плиткой крыльца станции и исчезала в скоплении дачных коттеджей, за которыми сизой стеной поднимался лес. Это была знакомая Артурии картина: в детстве, в младшей школе, она нередко приезжала сюда с Бедивером, а порой и с отцом. Как никак, одно из облюбованных горожанами место для отдыха. До самого леса идти было минут двадцать по сплетениям проездов, и полузабытые места невольно навевали воспоминания. Вот из-за угла показывается добротно выстроенный дом – теперь он выглядит ещё шикарнее по сравнению с семью годами раньше, в тени вытянувшихся и разветвившихся яблоней. И берёзы, в которых Артурия любила играть в прятки с Бедивером, по-прежнему задумчиво шелестят зелёной гривой, только сгнила и покрылась лишайником рядом с ними самодельная лавочка. Всё так же идёт пыльная дорога – ни уже, ни шире, всё с теми же зарослями крапивы и пижмы по обочинам. Удивительна сила человеческих воспоминаний. Вызывая из памяти полузабытые образы и ощущения, мы воочию поворачиваем время вспять. И слышится уже где-то вдалеке смех и голоса приятелей, и небо кажется таким же голубым и юным, как и пятнадцать лет назад, когда мы рассказывали родителям очередную свою наивную, милую детскую фантазию. И только тело, большое, тяжёлое тело напоминает, что тебе уже не пять лет, коля сердце смутной тревогой. Как бы сумрачно ни было на душе у Артурии, а умиротворяющий вид сочной зелени, беззаботная атмосфера нарядных дач произвели на неё впечатление. Стоило сделать пару глотков свежего, напоенного солнцем воздуха, как начинала казаться бессмысленной злость, нелепыми выглядели ссоры и драки. Весь мир казался добрее, чище, и, несмотря на по-прежнему довлеющие над ней горечь и обиду, Артурия самой себе сознавалась, что ей было приятно вновь увидеть эти места. Навстречу им с Гильгамешем попадались семьи с ворохом сумок и корзин, развесёлые, неспешно прогуливающиеся компании, постоянно мелькали велосипедисты. На одном из поворотов Артурию с Гильгамешем окликнул мужчина: - Эй, молодёжь, не знаете, где тут продуктовый магазин? - Да, конечно, - сразу откликнулась Артурия. – Вам нужно вернуться немного назад, пойти по дороге, где облепиха, там повернуть налево и прямо до конца. - Так теперь не пройдёшь, - заметил Гильгамеш. - Почему? – обернулась Артурия. - Владельцы коттеджа, когда меняли забор, насыпали около него кучу песка, и вся вода теперь скапливается в проезде. Думаю, даже спустя неделю после дождей там будет ещё то болото. - Вот как. В таком случае вам лучше будет сделать небольшой крюк, - обратилась Артурия к мужчине. – Идите сейчас до конца этого проезда и потом направо. - Ты же вроде со мной не разговариваешь? – ехидно заметил Гильгамеш после того, как они распрощались с человеком. - Ты и чёрта самого разговоришь, - огрызнулась Артурия, но довольно слабо. В ней уже не было прежней злости, которая бы подпитывала непроницаемый, убийственно-холодный панцирь. Тем не менее, обида и негодование, угнездившиеся в её сердце, были всё равно что безбрежное море, и невозможно было пытаться осушить его или избавиться от него каким-либо иным способом. Чувства эти жили и давали о себе знать, сохраняя у Артурии угрюмый, недовольный вид. Вскоре они подошли к небольшому, но от этого не менее оживлённому отелю, расположившемуся у самого леса. Гильгамеш взял на ресепшене ключ, пока Артурия демонстративно скучала в сторонке, и, поднявшись на второй этаж по лестнице, над которой были развешаны украшения индейцев и пара чучел, они очутились в своём номере. Там Гильгамеш достал из рюкзака две пары футболок и джинсов. - Держи, переоденешься, - протянул он один комплект Артурии, которая тем временем с постным выражением лица изучала чистую, непритязательно обставленную комнату. Смерив Гильгамеша уничижительным взглядом, Артурию молча взяла одежду и удалилась в ванную. Футболка и джинсы на проверку оказались её собственными; повесив их на крючок для полотенец, Артурия подошла к узкому окну. “Сбежать, что ли, из вредности?” – задумчиво спросила себя она, открывая раму. Но, выглянув наружу, к своему разочарованию увидела, что, в отличие от Нового года, побег не представляется возможным. “Да и бессмысленно всё это, - махнула рукой Артурия, возвращаясь к вещам и начиная переодеваться. – К чему устраивать шум, если по своей воле я отсюда всё равно не уеду”. Когда они вышли на улицу, у крыльца отеля стояло несколько привязанных велосипедов, двое из которых Гильгамеш отцепил. - Я так понимаю, домой звонить не надо? – сухо спросила Артурия, пока тот возился с замками. - Нет, - усмехнулся Гильгамеш, выводя велосипеды. – Поехали? - Валяй, - и Артурия первая оттолкнулась от земли. Лес встретил их тенистой прохладой и запахом шашлыков. Быстро пронеслись мимо вытоптанная дачниками опушка, светлый пригорок и ровная, усыпанная душистой хвоей земляная дорога, по которой уже совершали вечерний моцион молодые семьи и хозяева собак. Но стоило, однако, на одном из ответвлений свернуть в сосновую чащу, перемежаемую орешником, как суета и шум остались где-то позади и Артурию с Гильгамешем обступила самобытная, тихая жизнь леса. Теперь тропа стала совсем узкой – двоим только-только разминуться. Свешивающиеся с обеих сторон ветки кустов и крапива скользили по ногам. Почва, изрезанная проступающими из неё корнями и поросшая густым подлеском, всё ещё хранила влагу, и вскоре шины велосипеда матово заблестели с налипшими на них кусочками коры и травинок; сочный шелест резины и поскрипывание сидения служили тихим аккомпанементом к далёкому крику птиц. От сладковатого соснового аромата, от струй холодного воздуха, обнимающих руки, сердце Артурии наполнилось неясной негой. Сложно было это признавать, но сейчас она получала неимоверное удовольствие, выруливая на изгибах тропы, пропуская через себя мерное, мощное дыхание леса, и едва ли бы она согласилась променять эти ощущения на очередной поход кино. Все обиды резко отошли на второй план, как затуманенные матовым стеклом. Артурия всё ещё по инерции дулась на Гильгамеша, но беспочвенная, раскрепощённая радость уже захватывала её, заставляя плохое настроение сдавать так прочно до этого удерживаемые позиции. Между тем дорога была практически безлюдной – ибо большинство горожан удовлетворялось необременительной прогулкой вдоль леса – и являла собой настоящее раздолье для велосипедистов. Артурия первая переключила скорость, однако, как ни странно, расстояние между ней и Гильгамешем нисколько не сократилось. Очевидно, люди, в которых течёт могучая, требующая свободного выхода энергия, схоже воспринимают окружающий мир. На одном из поворотов Гильгамеш обернулся, и Артурия уловила довольную улыбку, играющую на его губах. Этого краткого обмена взглядами, подобного проблеску молнии, было достаточно, чтобы разжечь вечно дремлющий в её душе азарт. Воодушевление, радость от обладания достойным соперником сообщились и ей, и чем стремительнее они с Гильгамешем неслись сквозь заросли, тем восхитительнее становилось ощущение бескрайнего, свободного полёта и тем увлечённее налегала Артурия на педали. Вылетев из золотисто-бурой гущи сосновых стволов, они беспрепятственно пронеслись по широкой, гладкой просеке, усыпанной слоем белоснежных щепок, и вновь скрылись в глухом лесу. Однако на этот раз характер тропы сильно изменился. Расширившись до размеров двухполосной дороги, она вместе с тем забугрилась, заныряла по пригоркам, покрылась крупными валунами и колдобинами, выступающими островами из так и не просохших озёр грязи. Одно неверное движение или секундная задержка были бы чреваты печальным падением в целое болото липкой жижи, которая непременно бы заляпала всего путника и заняла бы ему его досуг на весь оставшийся вечер. Не все рисковали комфортом и сохранностью одежды. Многие велосипедисты, особенно те, кто ехал с детьми, останавливались и пересекали опасные места пешком. “Всё или ничего,” – подумала Артурия, даже не пытаясь нажать на тормоза; цепким взглядом обхватив приближающийся участок дороги, она тут же наметила путь, оценила подходящую для него скорость, и в следующий момент резко ушла в сторону, удаляясь от Гильгамеша и выходя на параллельную ему дистанцию. Преодолев пару метров по узкой полосе суши, с размаху влетела в вязкую, глубокую грязь – внизу зачавкало, заворчало, сопротивляясь лихому разгону, но Артурия, не переставая ожесточённо, до боли в мышцах, работать ногами, продолжала прорубать себе дорогу. Медленно, упрямо меся мутную воду, она наконец выехала на твёрдую землю; по дуге обогнула упавший во всю ширину пути ствол, скатилась по крутому, каменистому пригорку, лавируя между крупных булыжников, и тут же, ловко проехав над разлившимся в низине болотом по тонкому – ни дать, ни взять, под ширину колеса – мостку, взлетела на почти такой же неприступный гребень. Тепло крепко удерживаемого руля, влажный шелест, натянутые до предела нервы – вот самые яркие воспоминания, которые остались у Артурии с этого краткого отрезка пути. Уже вытягивая на поверхность заднее колесо, она позволила себе наконец отвлечься от дороги: Гильгамеш только-только заскочил на пригорок. Приключение, заставляющее тебя выложиться на полную; спутник, разделяющий твою страсть – острый восторг охватил каждую мышцу Артурии, смывая мощной волной остальные эмоции и вырывая из её горла беспечный, ликующий смех. Примерно через час Артурия и Гильгамеш стояли у неглубокой речки, берега которой соединял дощатый мост. Ещё подъезжая, они различили разноголосый шум множества птиц, и теперь их взору представала туча чаек, орущая и копошащаяся на расстоянии двухсот метров у зарослей камыша, и ещё целый их хоровод в тускнеющем вечернем небе. Всюду, куда хватало глаз, простиралось огромное поле рогоза, окаймлённое вдалеке стеной сизых елей. Остроконечные верхушки тёмным частоколом выделялись на алом зареве, отражающемся в блёклых, расплывшихся обрывках облаков. Поставив велосипед, Артурия неспешно поднялась на выцветший от времени мост и прислонилась к тёплым перилам. Вскоре к ней присоединился Гильгамеш и тоже задумчиво уставился на ныряющих за пропитанием уток: глубокий, беззвучный нырок, затем торопливые, словно перед взлётом, хлопки вытянутых крыльев, мелкое вибрирование всем телом и, наконец, деловитое подёргивание белым треугольным хвостом. Помимо ещё нескольких отдыхающих велосипедистов, вокруг не было ни души. - Хорошо здесь, - выдохнула Артурия, поднимая голову и прослеживая блестящую змейку реки до маячащих на горизонте высоток города. - Ага, - кивнул Гильгамеш. – Ну что, поехали обратно? В гостиницу они вернулись уже в сумерках, усталые и голодные. О том, чтобы дождаться позднего рейса электрички, не могло быть и речи: заказав в номер ужин и из последних сил поев, они завалились спать. Но даже несмотря на положительные впечатления, Артурия не могла, вернувшись на следующий день домой, спокойно вспоминать об истории со снотворным. Вечером того же дня, войдя в социальную сеть, она обсуждала её с Айрисфиль: - …мне кажется, это уже чересчур! – в возмущении закончила Артурия. - Не спорю, он поступил очень некрасиво. Однако должна признаться, Артурия, что я уже давно за вами наблюдаю, и, на мой взгляд, из всех людей Гильгамеш – единственный, по отношению к кому ты ведёшь себя эгоистично. - Чушь какая. В чём это, по-твоему, проявляется? Может, в том, что я только и делаю, что терплю его выходки? - Ты стараешься на благо других людей, Артурия, но Гильгамеша, того, кто находится непосредственно рядом с тобой, ты игнорируешь. Почему бы тебе с самого начала было не принять его предложение? Судя по тому, что ты нашла время написать мне, твой учебный график не сильно пострадал. Мириться с недостатками человека – это хорошо, но ты, как я ни посмотрю, живёшь исключительно по своему режиму, а для Гильгамеша ты находишь свободное время поскольку – постольку. - Айрисфиль, это вещи несопоставимые. Всё, чего желает Гильгамеш – это лишь бесконечные развлечения. Это не то, что нуждается в моей “помощи”. - Но ты ведь решила с ним встречаться. Отношения тоже требуют от нас каких-то жертв и усилий. Я считаю, что ты в первую очередь не должна была отказывать Гильгамешу в поездке. - Может быть, но это не оправдывает насильственных действий с его стороны! То, что сделал он – это уже перегибание палки. - Мне кажется, вы оба перегибаете палку. - Ладно, спасибо, мне пора заниматься, - тяжело вздохнув, Артурия закрыла диалоговое окно и раздражённо уставилась на пустой экран. Она была не согласна с Айрисфиль.