Их цветущая юность

Эта глава была переписана 03.10.2015 На город опустился один из тех душных городских вечеров, когда даже легкое дуновение ветерка не приносит ни малейшего удовольствия. Раскаленный, серый от пыли асфальт пышет жаром, отдает добросовестно накопленное за день тепло, не давая остынуть и без того нагретому воздуху. Мороженое плавится быстрее, чем вы его успеваете съесть, не принося облегчения, а холодная вода в придорожных магазинчиках кажется недостаточно ледяной, ни на йоту не освежая. Даже комары не звенят, забившись под сень невысоких городских кустов, туда, где еще сохранились крохи прохлады. В такие вечера измученные жарой горожане приходят в себя, распластавшись где-нибудь в квартире, с включенным на полную мощность кондиционером; молодежь, что посмелее, ватагой выползает наружу, оккупируя ближайшие лавочки. Несмотря на погоду, только и располагающую к валянию дурака, в огромном особняке на краю города подобной атмосферы не было и в помине. Улёгшись на оранжевый, утонувший в складках золотистого покрывала тюфяк и подложив под спину пять-шесть пухлых жёлтых декоративных подушек, Гильгамеш сосредоточенно просматривал объёмную стопку бумаг, изредка потягивая темно-красное вино. Теперь на его строгом лице не было и намёка на высокомерность, которая уступила место серьёзности. Энкиду растянулся рядом же, на животе, беспечно болтая в воздухе босыми ногами и поедая одну за другой засахаренные колечки ананаса. Чуть поодаль стоял и его бокал, но почти пустой. Слуги были предусмотрительно высланы прочь, чтобы никто не мешал юношам держать совет. - Демпинг прошёл успешно: последний конкурент вытеснен с рынка, его фирма будет закрыта в течение ближайших двух недель. Ты представляешь, он пытался перекупить у меня работников. Вот шавка, - фыркнул Гильгамеш и залпом опустошил содержимое бокала, потянулся за добавкой. - Так быстро! Твои действия как всегда сокрушительны и безрассудны, - задумчиво протянул, подавая ему полупустую бутылку, Энкиду. - Почему это безрассудны? – алая жидкость заманчиво заискрилась в тонком хрустале. - А когда они были иными? Ты хороший стратег, но твоя тактика меня всегда поражает: поставить цену товаров настолько ниже себестоимости - так и обанкротиться недолго. Впрочем, тебе как всегда всё удалось, - юноша беззаботно пожал плечами и отправил в рот очередную сладость. - Естественно, – гордо усмехнулся Гильгамеш. – Никто в этом мире не в силах противостоять мне… эй, ты чего смеёшься? Энкиду беззвучно смеялся, зарывшись лицом в покрывало, тяжёлые зелёные волосы слегка подрагивали в искусственном золотистом свете ажурной люстры. Сколько Гильгамеш помнит, этот человек, хоть негласно и уступал ему место лидера, всегда вёл себя с ним как с равным. Наверное, именно поэтому только ему и разрешались подобные вольности в общении. Наконец Энкиду поднял, вытирая выступившие на глазах слёзы, голову: - Ты так забавно говоришь. Меня всегда смешит твой высокомерный тон, - ну, и как реагировать на такой ответ? Гильгамеш неспешно отпил вина, наслаждаясь терпким привкусом, и улыбнулся. Почему-то только замечания Энкиду приятны ему. - Кстати, я прочитал тот отчёт об Артурии: она оказалась даже более занятной, чем можно было предположить. Теперь я действительно рад, что мы перевелись в этот Лицей. - Мммм? – Энкиду не любил говорить с набитым ртом и ограничился вопросительным мычанием. - Список дисциплин, которые она изучала с шести лет, больше подходит для юноши из привилегированной семьи, чем для богатой леди, не находишь? Там всё, чему учили нас с тобой: от экономики до уроков рукопашного боя, есть даже этикет для джентльменов. Я подолгу наблюдал за ней, и знаешь, что? Она действительно необычная: сами её манеры больше схожи с мужскими, чем с женскими. Если присмотреться, то можно заметить тысячи деталей. За этим определённо что-то стоит, - алые глаза засветились предвкушением тайны. - А ты читал конец доклада? - Энкиду допил своё вино. - Ах, это! Забавное совпадение, мы обязательно навестим её, – в голосе Гильгамеша заиграли весёлые нотки. – Посмотрим, на что она действительно способна. - Не слишком ли много испытаний для одной девушки? - юноша бездумно водил пальцем по прохладному ободку бокала. - Титул Короля-рыцаря чего-нибудь да стоит. Не зря же лицеисты её так прозвали. Сегодня было лучшим тому доказательством: я, честно говоря, не ожидал, что Артурия так стойко вынесет удар. Впрочем, надолго её силы духа не хватит, особенно когда она поймёт всю правду. А это рано или поздно произойдёт. Закончив рассуждать, Гильгамеш перевёл взгляд на Энкиду, уже закончившего с угощением и тщательно вытирающего пальцы салфеткой. Строгого стиля одежда сменилась на какую-то балахонистую хламиду; зелёная масса волос не сдерживалась заколками, а свободным потоком струилась по плечам и спине юноши; в позе отсутствовала та подчеркнутая, иногда даже с оттенком чопорности, галантность; выражение лица смягчилось, утеряв аристократичность и в целом став более рассеянным. Мало кто в этом юноше сейчас признал бы Энкиду из Южного Лицея N***, но это был он. И это был настоящий Энкиду. Голос, жесты, интонация – всё, что видели и слышали окружающие, было лишь кусочками единой маски, любезно выставляемой им на обозрение. Гильгамеш не переставал изумляться способности друга так умело скрывать свою истинную личность под замысловатым маскарадом, ведь она не имела ничего общего с фальшивкой. Тем временем Энкиду отбросил в сторону салфетку, вскочил на колени; в его глазах, ещё несколько секунд назад поддёрнутых пеленой задумчивости, перемигивались озорные искорки. - Всё, хватит серьёзных разговоров. Защищайся, я вызываю тебя на бой! Комета зелёных волос метнулась в сторону, подминая под себя Гильгамеша. Что происходило далее, описать весьма трудно, так как картина представляла собой постоянно перемещающийся клубок тел. Юноши, схватившись, мерялись силами, и никто не собирался уступать. Наконец Энкиду оказался сверху, намереваясь прижать руки блондина к покрывалу. Однако тот продолжал бороться, изо всех сил пытаясь скинуть цепкого противника. Тогда Энкиду, выбрав момент, резко качнулся вперёд, балансируя на напряжённых руках, а затем в ухе Гильгамеша раздалось щекотливое шипение. Не ожидавший подобного манёвра, парень фыркнул, контроль над ситуацией и сразу же оказался придавлен рухнувшим сверху телом. - Ах ты, да как ты посмел! – рассердился, что так бесцеремонно воспользовались его слабостью, Гильгамеш. – Теперь тебе не уйти, - он крепко обхватил Энкиду руками, не давая тому вырваться. - Всё честно! Сдавайся. Ха-ха-ха! – смеялся пойманный. Энкиду смеётся. Это звонкий, беспечный, весёлый смех, слыша который, невозможно не улыбнуться хотя бы краешками губ, и Гильгамеш тоже начинает смеяться. Он чувствует через тонкую рубашку успокаивающее тепло чужого тела, зелёный шёлк волос приятно холодит его шею. Он давным-давно разжал руки, а Энкиду по-прежнему лежит рядом, уткнувшись носом ему в плечо, и уже снова задирает его, на этот раз легонько дёргая за прядь волос. Чуть тронет, и сразу отдёрнет руку, точь-в-точь, как игривая кошка. Что ж, придётся ответить на провокацию. И снова шутливая борьба, и снова обезоруживающий смех Энкиду. Тело становится лёгким, воздушным, все мысли растворяются в море безграничного, пьянящего счастья. Сейчас они – единое целое. Целый мир друг для друга. Совершенная гармония двух душ.

* * *

С детства Гильгамеш был лучше всех и во всём. Его неуёмное любопытство и пытливый ум делали любую задачу разрешимой, а требовательный гувернёр взрастил в нём железную волю и непоколебимое упорство. Не было ничего, что Гильгамеш не смог бы заполучить. С самого рождения этот человек обладал незримым, но почти осязаемым обаянием, всегда без исключения становясь центром внимания. Взрослые пророчили ему блестящее будущее, а сверстники не сводили с него глаз, мгновенно признавая в нём лидера. Осознание собственной особенности пришло внезапно, когда его в очередной раз ставили в пример остальным ученикам: - Блестящая техника, вот, что значит шахматист. Эх, да куда вам до Гильгамеша-то! Куда им до меня. Слова глубоко отпечатались в детской душе. Отец, мать и многочисленные наставники лишь добавляли ребёнку ещё больше уверенности в собственной исключительности, неустанно напоминая о его статусе сейчас и в будущем. А раз он особенный, то и отношение к нему должно быть соответствующее; повиновение и восхищение стали восприниматься как нечто естественное и, более того, обязательное. Гордость цепким плющом обвила его душу, пуская всё новые ростки. “Да куда и тебе до меня” – в тот день, когда учитель проиграл ему, Гильгамеш понял, что и взрослые для него не такие уж авторитеты. С тех пор он смотрел на всех свысока, считая себя априори лидером любого общества. И, несмотря на всё сопутствовавшее ему великолепие, Гильгамеш был одинок. Ощущая всегда превосходство над окружающими, он в то же время остро чувствовал и собственную обособленность от мира. Родители не являлись теми людьми, с которыми можно было бы пойти на откровенность. Слабовольный отец, живущий под властью собственных страстей и страстишек, непонятно, каким чудом сумевший сохранить компанию в надлежащем виде, не внушал мальчику ни доверия, ни уважения. Разве что только жалость с примесью презрения, ведь Гильгамеш рос совершенно противоположного склада человеком. Мать крутилась в сверкающем мире шоу бизнеса, лишь раз в несколько месяцев навещая их особняк. С головой погруженная в создание карьеры, она практически не участвовала в жизни сына в том плане, в каком это делают родители. Гильгамешу она представлялась яркой, амбициозной женщиной, но совершенно чужой. Одиночество – вещь достаточно комфортная, чтобы получать от жизни удовольствие и достаточно ущербная, чтобы продолжать желать друга. Но так может сказать лишь тот, у кого были друзья, а Гильгамеш к пятнадцати годам давным-давно забыл, каково это, дружить с кем-то. Наверное, одинаковые люди чувствуют друг друга, так как с первого взгляда Гильгамеш понял, что зеленоволосый юноша, с вежливой улыбкой протягивающий ему руку, тоже одинок. А ещё он понял, что этот юноша совершенно не считает его, Гильгамеша, каким-то особенным: поздоровавшись, как того требовали правила приличия, Энкиду просто повернулся к нему спиной и зашагал дальше, возможно, уже совершенно забыв о произошедшей встрече. Да как он смеет. Выскочки, беспечно заявляющие, что превзойдут Гильгамеша, встречались и раньше, однако они-то как раз обращали внимание на его величие, тогда как Энкиду в первый раз попросту проигнорировал само существование блондина. Впрочем, Гильгамеш это тут же исправил, оттаскав невежу за длинный хвост. Потянулись дни ожесточённого соперничества: мальчишки соревновались во всём, от простых уличных драк до игры в крестики-нолики. И, пожалуй, впервые в жизни Гильгамеш не смог взять “препятствие” с разбегу. И в какой-то момент он проникся уважением к упрямцу, который никак не хотел уступать пальму первенства. Не укрылся от его наблюдательных глаз и тот факт, что настоящий Энкиду прячется за маской. Шаг за шагом он собирал замысловатую мозаику, и однажды увидел, что перед ним стоит совершенно другой человек. И понял, что не в силах ни одолеть его, ни отступить перед ним: они были равны. В тот день Гильгамеш и Энкиду стали друзьями. Присутствие Энкиду расслабляло и успокаивало Гильгамеша. И шумные игры, и совместное молчание – всё было так естественно, словно зелёноволосый юноша был частью его самого. Только с ним он превращался в обычного человека, ведь Энкиду ни в чём не уступал ему. Многие люди жалуются на свою заурядность, мечтая о способностях супергероев, а для Гильгамеша ощущение “обыкновенности” было на вес золота. Всеобщее восхищение – эта яркая блестящая мишура, на которую заглядывается бесчисленное множество людей, - бесспорно, приятно, но через некоторое время начинаешь понимать, что оно не содержит в себе ничего, кроме фальши и подобострастия. Гильгамеш любил жизнерадостность и непосредственность Энкиду, ведь они были искренни. Но самое главное, тоже одинокий, превозносимый всеми и отдалённый ото всех, Энкиду был единственным, кто в полной мере понимал Гильгамеша. Больше, чем друг, ближе, чем брат. До неверия похожий на Гильгамеша и в то же время совершенно иной. Единственный, кто дорог ему во всём мире. Alter ego – вот кто Энкиду для Гильгамеша.