Их цветущая юность

      

…Золотой Слуга надменно вскинул свой подбородок, глядя на первую в своей жизни женщину, которую он полюбил. [ранобэ Fate/Zero, автор Ген Уробучи, перевод выполнял It.Day]

      Ночь. Её жаркая темнота наполнена тихими вздохами. Девушка, полубессознательно обвивая руками шею юноши, покрывает её настойчивыми поцелуями.       - Ах, люблю... люблю тебя! – страстно шепчут её губы.       Чуть касаясь их, Гильгамеш прижимает к приятно холодящему шёлку невысокую блондиночку. Он чувствует слабый аромат тела партнёрши и её шумное, влажное дыхание, от которого желание становится ещё сильнее. Темп убыстряется, ощущение эйфории заполняет разум, вытесняя из него всё остальное. Чьи-то руки оглаживают его плечи, грудь. “Ар-турия…” – то ли вслух, то ли про себя выдыхает он. Что означает это слово? Гильгамеш не помнит, находясь почти на пике наслаждения. Ещё несколько ярких мгновений, и он останавливается, тяжело дыша. Падает на кровать, и девушка сразу подползает ближе, прижимаясь к его боку разгорячённым телом.       Где-то в призрачной темноте аккуратно хлопнула дверь, и спустя несколько секунд из неразличимых недр комнаты вырисовалась грациозная фигура юноши, бесшумно ступающего по паркетному полу. Поплотнее запахивая просторный халат, Энкиду сначала направился к миниатюрному, искусно инкрустированному перламутром столику, на котором стояли бутылка из тёмного, в сумраке почти чёрного стекла, два золотых, с тончайшей гравировкой бокала и хрустальная ваза, наполненная различными фруктами. В бархатной тишине звякнул металл, прошелестела наливаемая жидкость, и длинная тень Энкиду вскинулась на кровать, принося с собой чуть терпкий аромат вина.       - Что-то ты последнее время всё больше светленьких выбираешь, - флегматично заметил он, отпивая из бокала. – Русые больше не в почёте?       - Даже не задумывался об этом, - фыркнул Гильгамеш, соглашаясь про себя с наблюдением друга. Впрочем, какая разница, кого он там водит в постель? Чёрные, кудрявые, длинноволосые – шлюхи для него на одно лицо.       И снова дом погрузился в душную тишину лета; неясные тени предметов плясали меж стен. Девушка, решив, что пора развлекать господина дальше, села, осторожно, но игриво поцеловала Гильгамеша в плечо. С надменностью юноша наблюдал за смелеющими ласками, а в ушах стоял свист сабель, рвущих полотно воздуха, а в ушах - грозный, категоричный окрик: “Обойдёшься!”. Чувствуя нарастающее недовольство, Гильгамеш вскинул руку, коснулся белеющих во мраке волос девушки; та с готовностью подалась вперёд, и её угождающий, дородный вид вызвал в нём новую волну раздражения.       - Поцелуй меня, - потребовал он, по-прежнему равнодушный к её заигрываниям.       Лукаво взглядывая на юношу, видимо, принимая происходящее за игру, блондиночка наклонилась; тяжёлые, витые локоны светлыми чернилами стекли ему на ключицы. Она долго и страстно поцеловала, стараясь вновь разбудить в нём огонь желания. Перевернувшись, Гильгамеш подмял девушку под себя, жёстко впился в пухлые, мягкие губы, подчиняя ход действий себе. И партнёрша поддалась, согласилась с властным напором, чуть раздвигая стройные ноги.       Резко разорвав поцелуй, Гильгамеш отстранился, долго и с презрением рассматривал смазливое личико шлюхи. Та хотела изобразить очередную каверзную улыбку, но недобрый взгляд алых, словно тлеющие угли, глаз заставил её оцепенеть. Озадаченный затянувшейся паузой, Энкиду обернулся, прервав смакование алкоголя. Впрочем, он не проронил ни слова.       - Довольно. Можешь уйти, - наконец процедил юноша. Испуганная столь внезапной переменой настроения блондина, девушка поспешно накинула на себя короткое подобие платья и скользнула к двери – босые ступни прошлёпали по тёплому полу.       Дождавшись дверного щелчка, Гильгамеш потянулся к прикроватному столику за бутылкой. Тело было удовлетворено, рядом находился верный друг, а перед этим они с Энкиду целый вечер пели, плясали и любовались на зажигательные танцы очаровательных девушек, но, странное дело, напиток казался юноше безвкусен. Под немое удивление друга он водворил бокал на место, нетронутое вино плеснулось через край. Раздражённо передёрнув плечами, Гильгамеш слез с кровати.       - Я в душ, - всё шло не так. Жизнь текла, как и прежде, радужно и ярко, но почему в этот август всё выглядело таким тусклым?       Стены и пол ванной комнаты осветились ровным матовым светом встроенных в них небольших лампочек. Юноша, обогнув по периметру ванну, напоминающую скорее небольшой бассейн, поднялся по широким бежевым ступеням и улёгся на теплый камень, включив душ на режим релаксации. Прозрачные струи обнимали, слегка массируя спину, в воздухе был разлит свежий, ненавязчивый аромат, но недовольство не покидало Гильгамеша.       Та девушка… Да, он знал, что она подчинится, именно поэтому её изящество так и раздражало. Почему, разрази гром, девчонка не могла оттолкнуть его, закричать, ударить, укусить, в конце концов? Хотя бы малейший вздох протеста!       Артурия бы точно сопротивлялась.       Сердито фыркнув, Гильгамеш хлопнул рукой по выключателю и прошлёпал по резиновым коврикам к встроенному в стену шкафчику, на верхней полке которого лежали махровые халаты.       На самом деле, удивительно – поначалу он не обратил на Артурию никакого внимания, а после того, как услышал о её идеалах, и вовсе причислил девчонку к инфантильным мечтателям. Разве можно всерьёз верить в такие вещи, как всеобщая справедливость и тому подобное? Даже семилетний ребёнок скажет, что живут “долго и счастливо” все только в сказках. Тем не менее, девушка с горячечной фанатичностью демонстрировала обратное, опровергая все законы здравого смысла.       В утопавшую в сумраке комнату просачивался свет фонарей, неохотно тёкший сквозь неплотный тюль. Ржаво-рыжие лучи золотили воздушную ткань, и небо, которое должно было быть закутано в чёрный, тоже было подёрнуто рыжеватой дымкой. Тёмный силуэт человека, чётко вырисовывавшийся на фоне окна, шевельнулся, оборачиваясь к вошедшему. По-прежнему храня тяжёлое молчание, Гильгамеш уселся на кровать.       - Боги, что на тебя нашло? - Энкиду опустился рядом с ним. - Она же всё хорошо делала.       - Надоела, - бросил блондин, борясь со вновь подступавшим комком негативных эмоций.       - Ладно, иди сюда, говорят, что для хорошего настроения надо обниматься не менее восьми раз в день, - мягко позвал Энкиду, заставляя Гильгамеша лечь к себе на колени. - Может, фруктов, мой лорд?       - Какой я тебе лорд? - поморщился блондин на шутливое предложение, шаря по простыням в поисках ладони друга.       - Разве тот, кто тебе важнее всего на свете, не господин сердца твоего? – всё тот же ласковый, но не снисходительный тон, на который невозможно огрызаться, даже если захочешь. Тем не менее, ловкий вопрос привёл в замешательство.       - Но я ведь тоже дорожу тобой. Давай поменяемся, - после длительных раздумий решил Гильгамеш.       - Тебе не пойдёт, - покачал головой Энкиду.       - Вот ещё! Давай, проси, я исполню всё, что угодно, - заупрямился блондин, уже воинственно сводя брови перед предстоящим спором.       - Ха-ха-ха, вот видишь, ты даже говоришь не как слуга: слуг ведь не просят, им приказывают, - тихо рассмеялся Энкиду.       Поддаваясь его очарованию, Гильгамеш тоже улыбнулся. Пальцы, нашедшие друг друга, переплелись, сжались: “Ты мой брат. Да, и ты мой брат”. Раздражение спало, уступая разливающемуся по душе теплу, вновь легко и свободно дышалось. Флегматичность длинноволосого друга не удивляла блондина - это окружающие привыкли к вечно активному, лучезарному и беспечному парню, в то время как Гильгамеш прекрасно знал, что темперамент у Лицейского принца гораздо более скачкообразный. Нередко на Энкиду накатывало бурное, безудержное веселье, чтобы через некоторое время, словно уравновешивая прилив энергии, смениться невозмутимой, даже чуть меланхоличной задумчивостью, совсем как в эту ночь.       Внезапно юноши замолчали: сквозь плотную тишину августовской ночи отчетливо пронёсся тоненький то ли писк, то ли скрип. Парни прислушались, оглядываясь в поисках источника звука, и через пару секунд писк слабо повторился.       - Ах, это он, - сообразил Гильгамеш, спрыгивая с кровати и направляясь к выходу из комнаты.       Щёлкнула дверная ручка, неслышно повернулись хорошо смазанные петли, и на пороге появился котёнок со вспыхивающими глазами-бусинами. “Мяа!” – протянул он, потёршись о ногу блондина. Пушистый комочек требовал ласки, нежности, но юноша не умел дарить эти чувства, продолжая в замешательстве рассматривать животное. А котёнок уже пробежал в комнату, и, немного покружив, остановился около кровати. Он был неестественно крупным – почти со взрослую кошку, хоть и было видно, что это ещё детёныш, а никак не зрелая особь, но даже такое преимущество в росте не помогло взобраться ему на высокую кровать. Поскребя лапами некоторое время по свешивающемуся покрывалу, котёнок сел и вновь мяукнул, неслышно стукнув по полу длинным хвостом.       - Чего тебе? – подошёл Гильгамеш, глядя сверху вниз на животное.       - Ему одиноко одному, он же ещё совсем малыш, - объяснил Энкиду, впрочем, не предпринимая никаких действий и лишь наблюдая за реакцией друга.       - Раз так, иди сюда, - решил блондин, неумело беря животное на руки (“За шкирку лучше возьми”, - подсказал продолжающий сидеть друг) и опуская его на простыню.       С любопытством обнюхав угол подушки, котёнок уверенно двинулся вперёд, в неярком свете фонарей на шерсти зверя проступили красные и чёрные полосы.       - Он стал ещё тяжелее, - отметил Гильгамеш, забираясь вслед за ним на кровать.       - Растёт, – подманивая пушистый комочек, кивнул Энкиду.       - Да уж, подарить тигра на день рождения смог додуматься только ты, - протягивая ладонь, чтобы тоже потрогать животное, хмыкнул блондин.       - Сам же говорил, что любишь коллекционировать всё редкое, а чем тебе не сокровище? Даже в красную книгу занесён. Эй-эй, осторожнее! – но парень уже отдёргивал руку от грозно замахивающегося лапой хищника.       - Вот зверь! - прошипел блондин, осматривая поцарапанный палец.       - Ты не так гладишь, - указал на его ошибку друг, - вот ему и не нравится.       - Ишь какой, - Гильгамеш хмуро, по-новому разглядывал тигрёнка.       - Смотри, как надо: по шейке, по спине, за ухом можешь почесать, или вот здесь, - пальцы Энкиду без страха зарылись в мех хищника, довольно растянувшегося на покрывале, - а против шерсти нельзя, и хвост тоже не трогай, а тем более, усы. Это ведь не вещь, а живое существо, которое чувствует так же, как и ты, - спокойно, без учительских ноток объяснял юноша, сопровождая теорию практикой.       - Ты действительно умеешь обращаться с животными, - признал блондин, некоторое время понаблюдав за жмурящим в блаженстве глаза котёнком.       - Хочешь сказать, что не сможешь найти с ним общий язык? – лукаво улыбнулся Энкиду с некоторым видом превосходства.       - Вот ещё! Конечно, найду, - взыграла в Гильгамеше юношеская гордость, и он снова, но теперь уже осмотрительно, потянулся к хищнику.       Обернувшись на светлеющее за занавесями окно, Энкиду задумался. Сам интуитивно умеющий налаживать отношения со зверями, он давно хотел подарить животное Гильгамешу, и день рождения друга был подходящим случаем. Юноша сам выбрал тигрёнка, лично осмотрев всех предложенных. Почему было необходимо сделать именно такой подарок? Энкиду верил, что этот уже сейчас независимый зверь из своенравного семейства кошачьих научит Гильгамеша терпению и умеренности, а возможно, даже чему-то большему. Ведь человек, любящий животных, не может быть по-настоящему жестокосердным.       - Что? – блондин, до этого с довольным видом почёсывающий тигрёнка под подбородком, прервал увлекательное занятие, окликнув друга. Похоже, последнюю свою мысль юноша, забывшись, высказал вслух.       Впрочем, отвечать не пришлось, так как котёнок вдруг вскочил и потрусил к краю кровати. Гильгамеш было перехватил беглеца, и тут же схлопотал удар когтистой лапой.       - Совершенно непослушный, - проворчал он. Котёнок, как ни в чём не бывало, удалялся на дальнейшую инспекцию особняка.       - Не забывай, что он пусть маленький, но царь*, - улыбнулся, глядя на обескураженное лицо друга, Энкиду.       Впрочем, по-настоящему злости Гильгамеш не испытывал, о чём юноша мог судить по его расслабленным чертам лица. Неопределённость, когда блондин в свободное от дел время наблюдал за тигром, раздумывая, как же относиться к мяукающему комочку шерсти, сменилась целью, и блондин уже горел энтузиазмом достичь её. К тому же, мгновения, когда тигрёнок, отвечая на бережные прикосновения, тёрся крохотной головкой о его ладонь, тоже были по-своему приятны.       - Царь, да? – эхом откликнулся Гильгамеш, вновь нашаривая в темноте руку Энкиду.       И всё же, что-то его продолжало томить. Несколько помедлив, блондин подвинулся к вазе, по хрустальным изломам которой переливался слабый свет фонарей. Сладкие яблоки, крупные бусины винограда, сочные груши – из всего этого великолепия Гильгамеш выбрал большой грейпфрут.       - Будешь? – показал он золотистый плод другу.       - Спасибо, но ты же знаешь, я не очень люблю-то горькое, - замотал тот головой. - Лучше кинь мне мандаринку.       С Энкиду хорошо – с ним можно обсудить проблему, устроить бой подушками и хорошо пофехтовать; с ним можно бегать наперегонки по высокой траве пригородного леса и залезать на деревья в саду, наплевав на качающую головой прислугу. Но с Артурией соревнования выходили иного рода: огненные, дикие, где ему приходилось завоёвывать каждую ступень своего превосходства, в итоге так и оставаясь у подножия неприступной крепости. Он мог пробовать бесчисленное множество раз, снова и снова, зная, что в конце его будет ожидать всё та же обжигающая зелень её глаз. Это похоже на хитроумную игру, которой нет конца, и от того ещё более увлекательную. В течение прошедшего месяца, вдали от Лицейских будней, Гильгамеш с удивлением осознал, насколько естественным стало для него противостояние с Артурией.       Брызнул сок - тонкая корка разошлась в стороны, оголяя тёмную мякоть, и ранее августовское утро окрасилось свежестью цитруса. Неторопливо, сосредоточенно Гильгамеш разделял грейпфрут на влажные дольки.       Их последний бой… теперь, прокручивая события заново, он видит, что тогда Артурия по-настоящему сияла – столько стремления идти до конца читалось в ней. Пожалуй, только такая, превосходящая все его ожидания девушка и достойна была бы скрестить с ним клинки на Чемпионате Золотой Сабли.       Узкая долька отправляется в рот, наполняя его горечью, через которую, тем не менее, пробивается сладкая нотка. Это вкус, которого жаждет его душа, а не тело.       Артурия, конечно, дура редкостная, какой ещё свет не видывал. Вспомнив рассуждения наивной фехтовальщицы, юноша усмехнулся и раздавил зубами ещё одну дольку. И всё же, это самая восхитительная девушка, какую он встречал за всю свою жизнь. Гильгамеш прикрыл глаза, с удовольствием катая по языку грейпфрутовый сок и вырисовывая в памяти образ блондинки. Грубые от тренировок пальцы, острые коленки, неожиданно по-мужски сильные, но не чрезмерно мускулистые руки, выбивающаяся из общей причёски прядь на макушке. Гильгамеш почувствовал, как у него закипает кровь. Ему вдруг очень захотелось, чтобы Артурия оказалась сейчас рядом: трогать её мягкие светлые волосы, ощущать на себе непокорный взгляд, чувствовать ладонью тепло её щеки. Он хочет… Он любит… Всё стало вдруг простым и понятным. А как иначе назовёшь эту бушующую в груди смесь восхищения и в то же время дикого желания обладать объектом восхищения? Совсем как вкус грейпфрута.       - Энкиду, - позвал Гильгамеш, дожевав последнюю дольку, - Что ты скажешь о розе, которую можно лишь надломить, но не сломать?       - Она очень редка, если вообще существует в нашем мире, – юноша полулежал, меланхолично поглядывая на потёртый, заглушаемый электрическим светом месяц в окне. Блондин удовлетворённо кивнул.       – Я решил, что Артурия будет моей. Она должна быть моей! – в воздухе всё ещё витал терпкий аромат цитруса.