Rejection

      Сказать себе можно всё, что угодно, и это почти всегда оказывается гораздо проще, чем сделать. Как можно вернуть мёртвого с того света, поднять его из могилы? Муссируя в голове этот вопрос целыми днями, продолжая страдать от кошмаров и галлюцинаций, Хидето всё отчётливее осознаёт собственное бессилие. Оно злит его, заставляет снова чувствовать себя никем в этом мире. Проходят дни, ночи, одинаково безликие и холодные, слившиеся в одну серую массу, а обезумевший король, почти забросив дела, с головой тонет в своей депрессии и никак не может найти возможности выплыть из этой чёрной топи.       Хидето даже не знает, сколько времени прошло, чётко уверен лишь в том, что Йошики уже похоронили, потому что помнит, как стоял над роскошным белым гробом, прячась от ливня под огромным чёрным зонтом. Гордый и прямой, словно в позвоночник ему вставили железный прут, он за всю тягостную церемонию не проронил ни одной слезинки, давая окружающим повод в очередной раз шептаться о своей редкостной бессердечности. «Мог бы хоть изобразить горе, муж же всё-таки», «камень бесчувственный, он вообще жалеть хоть о чём-нибудь умеет?», «а какая любовь была, боже, пфе», «может, сам же его и убил?» — это были далеко не самые обидные фразы, которые ядовитыми шипящими змеями текли по толпе за его спиной. Осознав в полной мере, что любимый Йошики и в самом деле умер, Хидето впал в страшное состояние, стал как зомби, никаких эмоций. Но то, что на самом деле это шоковое состояние, понимал только дежуривший возле него врач, со стороны же Хидето казался просто равнодушным. И это — один из двух моментов, которые Хидето помнит чётко. А второй — тёмная спальня и окровавленный Йошики на его руках. Всё остальное же для него разом потеряло чёткие очертания и краски, смылось.       Хидето привычно занимается своими делами, отдаёт приказы шибито, участвует в разборках, но внутри у него царит пустота. И он ни о чём не может толком думать, кроме своей королевы. При этом сам не понимает, каким образом Йошики настолько прочно занял его мысли, что даже после смерти не покинул его, остался навсегда в стенах этой квартиры.       Одновременно Хидето, просиживая днями и ночами в своём штабе, ощупью ищет тех, кто убил его королеву и в каком-то плане уничтожил его самого. Сидя за письменным столом у себя в офисе и почти врезавшись носом в монитор компьютера, Хидето раз за разом просматривает записи с камер наблюдения, установленных тайком в квартире. Как назло, часть из них в ту ночь не работала, а на тех, что действовали, лиц нападающих почти не разобрать. Видно лишь, что это здоровенные, как быки, альфы в чёрных масках и каких-то блестящих одеждах. Хидето изучил уже каждый кадр по много раз, буквально по пикселям эти самые кадры разобрал, прогнал через специальные программы, которые подчищают изображение и выхватывают из него лица. Бесполезно.       В одном только Хидето более чем уверен: убийцы шли за ним, а не за Йошики. Королевы крайне редко подвергаются нападениям, такие случаи практически неизвестны: ведь омега-королева исполняет, по сути, только визуальную функцию, она не имеет права вмешиваться в дела супруга, её задача лишь сопровождать его и радовать глаз окружающих своим видом. Их просто нет смысла убивать — всё равно что куклу сломать, обидно и грустно, конечно, но не смертельно, король погрустит, а к вечеру ему привезут новую игрушку. Хотя в этом плане у Хидето и Йошики случай особенный. Йошики ведь не походил на других омег, он обладал теми редкими чертами, которые королевам обычно не свойственны; такими, как необычайное хладнокровие и редкостная жестокость — стоило хотя бы вспомнить, как он упражнялся в стрельбе на живых пленниках, причём на таких же, как он сам, омегах из трущоб, и лишь злобно улыбался, когда они падали в лужи своей же крови. А его холодный и расчётливый ум даже в чём-то превосходил самого Хидето. Родись Йошики альфой с такими задатками, он непременно стал бы одним из королей, причём очень опасным вариантом. Этими своими качествами он и привлёк Хидето. И Хидето в своё время не мог этого не оценить, бывало такое, что он советовался со своей королевой, и именно Йошики подсказывал ему наиболее выигрышный выход. И почти никогда не ошибался. Но такая ситуация для пар в их кругах буквально одна на миллион, и Хидето предпочитал об этом не распространяться даже своим шибито. Так что очень сомнительно, что целью нападения был Йошики. Скорее всего, он просто крайне неудачно подвернулся убийцам под руку. Получается, что в каком-то плане в этой трагедии виноват и сам Хидето.       И осознание этого только ещё сильнее бесит Хидето, у него от злости руки трясутся, очень хочется найти этих наёмников и лично выпотрошить каждого из них в пыточной. Пустив предварительно по кругу и истыкав ножом, как они поступили с Йошики. На себя ему плевать: на него уже столько раз покушались, что для Хидето это стало делом обыденным, он не боится никаких убийц. И, в отличие от Йошики, сможет сам за себя постоять. Йошики тоже мог, кулаками он орудовал весьма ловко и оружием пользоваться умел, но в полусонном состоянии, против троих здоровенных альф, у него просто не было шансов.       Хидето и впрямь прикладывает много усилий, он приказывает шибито особенно пристально следить за активностью противоборствующих банд и отмечать, не поменялось ли что в поведении их главарей, думая, что к этому точно причастен кто-то из его недругов. Но пока что эти поиски ничего не дали, ему остаётся лишь скрипеть зубами и ждать. И всё больше и больше сходить с ума в процессе этого ожидания.       Хидето уже обезумел. Он и сам это понимает и замечает. Его светло-карие глаза, и так не отличавшиеся особо тёплым и ласковым взглядом, стали совершенно ледяными, а взгляд кажется злым и отстранённым.       Вернуть. Каким угодно образом, какими угодно жертвами, но вернуть. Хидето каждый раз твердит себе это, сидя на кожаном диване и сжав голову в ладонях.       — Зачем возвращать меня? Я и так здесь, с тобой.       Тёплые пальцы, как дуновение ветерка, касаются его встрёпанных малиновых волос, ладонь зарывается в них. И Хидето яростно сбрасывает её, как ядовитую змею.       — Сгинь. Я знаю, что ты ненастоящий. А мне нужен настоящий.       Стоящий перед ним Йошики обиженно морщится и капризно надувает губы.       — Да что ты. Я-то настоящий. По крайней мере, в твоей голове, — он зло улыбается. — Это моя подмена будет фальшивой. И ты прекрасно об этом знаешь.       Хидето медленно поднимает глаза на маячащий перед ним светящийся призрак. И Йошики щурится, окидывая его ледяным взглядом с высоты своего роста. Взлохмаченный, в окровавленной рваной рубашке и с горящими глазами, разгневанный неупокоенный дух. И Хидето, не выдержав, кривит губы. Кто над кем сейчас издевается, кто кошка, а кто — мышка? Такое ощущение, словно из них двоих жертва не Йошики, а сам Хидето. Но в какой момент они так поменялись местами? Сейчас, когда Йошики остался лишь в виде его галлюцинации? Или раньше, когда Хидето, надвигая ему на палец обручальное кольцо, впервые увидел эту злую улыбку?       Йошики умел изображать из себя ангелочка, округлять глаза, плакать, притворяться нежным и беспомощным. А на деле они с Хидето друг друга стоят — оба расчётливые, равнодушные, жестокие и не умеющие по-настоящему любить. Даже то, что Хидето испытывает к супругу сейчас, явно не любовь. Скорее привыкание, одержимость, безумная и болезненная.       — Ты можешь врать кому угодно, Хидето. Но не мне. И не себе самому.       Йошики дёргает головой, отбрасывая за спину спутанные волосы, садится на диван рядом и поджимает под себя обнажённые худые колени.       — О какой подмене ты говоришь? — Хидето медленно моргает и переводит на него взгляд.       — Да о любой. Даже если ты найдёшь омегу, который тебе понравится, что уже очень вряд ли, тебя это не спасёт. Я же сказал — рядом с тобой буду только я, — Йошики щурится и ухватывается за его плечо. — Буду хватать тебя по ночам и шипеть «убью, никому не достанешься».       Хидето опять сбрасывает с себя его руку. Внутри, по ощущениям, всё начинает буквально трепетать. Он обдумывал множество вариантов того, как ему вернуть Йошики: хотел заказать робота с его внешностью, сделать его в виде голограммы, раздумывал даже всерьёз о том, чтобы выкрасть его тело, заморозить и держать при себе. Но почему-то ему в голову не пришло самое элементарное. А ведь всё так просто: найти какого-нибудь омегу, изменить ему внешность, обколоть лекарствами и выдать за Йошики.       — Омегу, который мне понравится, я и не найду, — Хидето медленно поднимается с дивана и ухмыляется. Йошики слегка дёргает бровью. — А вот взять какого-нибудь другого и превратить его в тебя смогу запросто.       И вновь у его виска пистолет. А палец без лишних раздумий давит на курок. Хидето знает, что он сейчас проснётся. И будет теперь точно знать, что именно ему следует сделать.

***

      — Бедный, бедный мой Йошики. Что только эти твари с тобой наделали?       Наверное, его глаза сейчас ещё ярче горят безумием. Сидя на жёсткой больничной постели, опутанной проводами, в окружении тихо пищащих компьютеров, Хидето мягко гладит лежащего на подушках бесчувственного омегу. Водит расчёской по волосам, наклоняется, целует нежно в лоб. Смотрит на белое, ничего не выражающее лицо, улавливая знакомые черты, но не может сдержать печальной улыбки.       Нет, это не Йошики. Конечно же, не Йошики. Но крепко спящий, одурманенный омега просто невероятно похож на него даже без всяких хирургических вмешательств. Он такой же бледный и хрупкий, почти бестелесный, с таким же странно вытянутым овалом лица и глазами, разлетающимся уголками к вискам, у него такие же длинные ресницы, бросающие тени на острые скулы. Нос только другой, крупный на фоне остальных мелких черт и горбатый. И волосы не те — коротко, до плеч остриженные, они мало чем походят на роскошные кудри настоящей королевы. Он лежит без движения, слегка запрокинув голову, лишь видно, как приподнимается его грудная клетка. Спящая красавица, ждущая, когда же её разбудят.       Они разные, но Хидето странным образом становится спокойнее. Он поклялся вернуть свою королеву, и он её вернул — вот же Йошики, спит безмятежно, накачанный по самую макушку успокоительными. И Хидето поглаживает его, по волосам, по лицу, по шее, запуская пальцы за тонкую ткань рубашки.       — Не бойся, моя королева. Ничего не бойся, я никому больше не дам тебя обидеть, — вкрадчиво и ласково шепчет он. Наклоняется, касается губами щеки. — Вот увидишь, ты совсем скоро поправишься и станешь прежним. Твои раны заживут, даже следов почти не останется… И волосы отрастут, станут ещё красивее прежнего. Ты слышишь меня, Йошики?       Длинные пушистые ресницы чуть подрагивают, он явно реагирует на незнакомое имя, но лекарства крепко держат сознание.       Хидето и так знает, что Йошики его слышит, пытается вот так вбить в него нужные установки. Его сознание сейчас очень уязвимо, если постараться, то можно вложить ему в голову то, чем он должен стать. Но ещё Хидето понимает, что своими действиями он скорее убеждает сам себя в том, что его королева здесь, что она не погибла в ночь нападения.       Эта комната, самая дальняя во всей его огромной квартире, долго стояла пустой — Хидето в своё время думал сделать себе здесь ещё один дополнительный кабинет. А теперь, спешно переоборудованная, она похожа на больничную палату. Чёрный гладкий пол, никакой мебели, кроме стоящей возле окна широкой кровати, прикрытые легкими занавесками окна. Постель обвита множеством проводов, которые тянутся к стоящим рядом компьютерам, а те равнодушно мерцают разными лампочками и тихо попискивают, отмечая сердечный ритм, нервируют. Хидето ненавидит больницы, ненавидит всю эту обстановку.       Он мягко сжимает лежащую поверх одеяла бледную кисть своей королевы. Разглядывает её, хмурится слегка. Такие нежные руки. Гладкие и белые, шёлковые. У Йошики были совсем не такие — тоже хрупкие, но его тяжёлое прошлое давало о себе знать, ладони были покрыты шрамами, которые он прятал под перчатками. А у этого — загляденье. Тонкие длинные пальцы, которые явно ничего тяжёлого никогда не поднимали и не касались, гладкие подушечки, а ногти синеватые — такие же, как его губы. У этого омеги анемия, причём довольно тяжёлая. С одной стороны это плохо, а с другой — Хидето на руку: это может быть доказательством для особо сомневающихся, что Йошики выжил после нападения и заработал эту гадость из-за кровопотери. Никто не должен знать, что его подменили.       — М-м-м…       Тихий и бесконечно усталый стон, и Хидето, вздрогнув, быстро наклоняется к лежащему. Йошики мучительно пытается проснуться; его глаза уже ходят под плотно закрытыми веками, пальцы бессильно цепляются за одеяло. И в конце концов ему удаётся разлепить веки. На альфу смотрят пустые и безжизненные, кукольные глаза.       — Ты проснулся, моя радость? — Хидето улыбается краем рта и гладит его по щеке. — Лежи, ещё рано.       Йошики молчит, глядя перед собой пустым взглядом. Он будто смотрит, но не видит при этом ничего. Шевелит слегка головой, запрокидывая её назад, опять стонет. Ему явно некомфортно так лежать. Столько времени без движения, даже в состоянии полуспячки, небось спина затекла и болит. Да ещё медицинский бандаж на шее держит его и не даёт двигаться. С его шеей и спиной всё в порядке, но после того, как он некоторое время назад проснулся и в полном ужасе принялся бесноваться, врач велел Хидето надеть на него корсет в качестве ограничителя, чтобы Йошики в случае вспышки истерики не разбил себе голову.       — Снять? — заботливо спрашивает Хидето, проведя рукой по его волосам.       — Сними… Спина болит, я хочу сесть…       Голос тихий и хриплый, еле слышный, Йошики говорит с большим трудом от слабости.       — Конечно, моя дорогая. Сейчас.       Хидето бережно приподнимает его голову, зарывшись пальцами в волосы, расстёгивает бандаж и отводит его в сторону. Ведёт самыми подушечками пальцев по горлу вниз, к ключицам. Осторожно подхватив под спину, приподнимает, помогает выпрямиться, вздрагивает, когда Йошики утыкается носом ему в плечо.       — Тише, Йошики. Не так резко… — Хидето целует его в висок. Его ладонь ползёт по бедру, подхватывая под согнутую коленку, и он тянет вялую королеву поближе к себе. Гладит по лицу, улыбается. — Похоже, тебе лучше, раз уже сесть захотелось.       Тишина. Йошики опять замолкает, обмякнув в его руках, позволяя обнимать себя. Прогресс, раньше не давал, вырывался, кричал и плакал, чтобы его отпустили. Вернее, в его случае это регресс, а не прогресс. Потому что он медленно, но верно перестаёт соображать, что происходит вокруг него. Ещё совсем чуть-чуть — и он станет настолько внушаемым, что сам назовёт себя Йошики.       Такой хрупкий и слабый, что, кажется, может рассыпаться от одного неосторожного движения. Самому Хидето непривычно чувствовать свою королеву такой. Йошики никогда не был слабым. Он обладал хрупкой и нежной внешностью, но внутри был жёстким, даже жестоким, абсолютно несгибаемым. Этот же кажется просто ломким, готовым в любой момент разбиться и физически, и морально. Но Хидето не может сказать, что ему это не нравится. Он будет оберегать свою королеву всеми силами.       — Тебе неприятно? — Хидето чувствует его напряжение и касается губами лба. — Прости. Наверное, тебе теперь все альфы просто отвратительны. После того, что случилось… Да?       — Нет.       Тихо, хриплым голосом, но Хидето вздрагивает и отстраняется от него, глядя в лицо. Бесполезно, всё те же пустые глаза, и Йошики смотрит не на него, а куда-то сквозь него, вдаль.       — Я… — безучастно продолжает он и хлопает длинными ресницами. — …Я не знаю, что произошло. А ты мне не отвратителен… Ты заботишься обо мне. И не делаешь больно.       Хидето слегка кусает губу.       — …А тот, в белом халате, делает, — вдруг плаксиво заявляет Йошики и дёргает губами. — Он меня обижает! Бинты сдирает, у меня течёт кровь… И иголкой колет, так больно, больно, больно…       Он опять начинает плакать, весь дрожит, сжимается в комочек… Прижав к себе хнычущего омегу, Хидето гладит его по волосам.       — Ну-ну, тише… Повязки же надо менять, — тихо и вкрадчиво говорит он в самое ухо. — И иголка тоже нужна, это лекарства, которые необходимы, чтобы ты поправился. Иначе ты остаток жизни проведёшь в этой палате на аппаратах. А мы же этого не хотим, правда, моя королева?       Йошики тихонько всхлипывает ему в плечо, поскуливает, как обиженный щенок. Но, пока Хидето гладит его, успокаивая, судорожный плач потихоньку затихает, и он слабо-слабо цепляется пальцами за шею. А потом и его дыхание выравнивается, став спокойным и размеренным. Хидето опускает на него глаза и улыбается. Надо же, уснул. Прямо вот так, уткнувшись носом в плечо и согнув спину… Всё-таки по-прежнему слаб и может бодрствовать лишь очень короткое время.       — Хидето-сан, — в дверях появляется врач, и Хидето, обернувшись, злобно шикает на него — он никому не даст потревожить покой своей королевы. Понявший его шибито в белом халате быстро зажимает себе рот рукой и как можно тише подходит к кровати. — Больному надо повязки поменять…       — Тише. Поменяешь чуть позже. Видишь, он спит.       Хидето утыкается лицом в мягкие рыжие волосы, прислушиваясь к тихому дыханию. Надо бы уложить его обратно и надеть бандаж на шею, но Йошики впервые уснул вот так в его руках, пригревшись на груди. И для Хидето это знак, что он немного успокоился и скоро станет тем, кем надо. Хидето не хочется тревожить его покой. Наоборот, хочется убаюкивать его. И зацеловывать, как своего драгоценного ребёнка.       Хидето увидел его на концерте. Абсолютно случайно. Вскоре после похорон Йошики один из его постоянных партнёров, видя его депрессивное состояние, однажды выволок его вроде как культурно развлечься. Хидето подобные мероприятия терпеть не мог, музыка его особо не интересовала, а то, что было ему интересно, он легко мог найти в Сети. Весь двухчасовой концерт он сидел, ёрзая в неудобном кресле, происходящее на сцене занимало меньше всего, он туда практически и не смотрел, только изображал заинтересованность, надеясь, что так от него быстрее отстанут, и думал «ну когда же эта хрень уже наконец закончится».       И каково же было его изумление, когда в самом финале концерта, именно в тот момент, когда раздражённый Хидето уже поминутно смотрел на часы и морщился, на сцену выкатили белый рояль, а следом вышел худенький омега в длинной белоснежной рубашке и кожаных брюках и, положив пальцы на клавиши, заиграл какую-то медленную нежную мелодию… Казалось, что он едва-едва касался белых клавиш, и инструмент звучал сам по себе. Молодой человек улыбался, показывая красивые белые зубы, прятал лицо за пепельными волосами, тщательно уложенными. Зала и сидящих в нём людей словно для него не существовало вовсе, будто здесь был только он и рояль, который фактически превратился в часть его самого.       Но Хидето потрясла не его игра. В его облике мелькнуло что-то странно знакомое, по спине прошёл холодок. Удивившись непривычным ощущениям и не понимая, что вызвало у него такое беспокойство, Хидето пригляделся и в ту же минуту почувствовал, что сейчас провалится вместе со своим креслом — за роялем сидел Йошики. Его Йошики, которого он пару месяцев назад держал, окровавленного, на руках и не верил случившемуся.       Вернее, ему хватило ума понять, что это не его королева: этот омега старше, у него совершенно другой нос, более пухлые губы и коротко остриженные, до плеч, светлые волосы, но эти отличия казались почти незначительными, сходство между ними было просто поразительное. Если бы Йошики обрезал волосы, выкрасил их в пепельный цвет и перешёл на макияж в натуральных тонах, получились бы почти копии.       Хидето откровенно оторопел. И потерял голову. План у него сложился мгновенно, времени на его проработку не было. Под конец выступления Хидето свистнул верным шибито, которые его сопровождали, указал глазами на сидящего за роялем омегу и прошипел:       — Я забираю его домой. Делайте что хотите, но достаньте мне его, поняли?       Шибито рты разинули от такого приказа, но возражать не осмелились — Хидето выглядел абсолютно безумным, с горящими глазами и трясущимися губами.       И они постарались. Хидето и сам не совсем понимал, каким образом можно провернуть такой финт, совершить похищение при таком количестве людей вокруг, но верил, что его преданные шибито, в рядах которых состояли в основном молодые альфы, такие же отмороженные и жестокие, как сам Хидето, что-нибудь придумают, и ждал в машине. Шибито появились спустя примерно сорок минут, вышли через задний вход. Впереди вышагивал личный телохранитель Хидето и нёс на руках одурманенного омегу. Его уложили на заднее сидение, и Хидето тут же подхватил его и, усадив к себе на колени, с силой прижал к груди.       Принеся его в свою спальню и устроив почти бездыханное тело на кровати, Хидето внимательно осмотрел свою добычу. Этот омега явно был чьей-то радостью, любимцем какого-то богатого человека или ребёнком обеспеченных родителей. Он был весь такой чистенький, ухоженный, с хорошими зубами и красивыми волосами, совершенно не измождённый, без всяких повреждений… И с обручальным кольцом на пальце. Увидев золотой ободок, Хидето даже скрипнул зубами и, стянув кольцо, отшвырнул его подальше. Это явно было плохо, давало понять, что этот омега — это не Йошики, на которого всем было плевать, когда его привезли к Хидето. Этого явно будут усиленно искать. Ещё найдут и заберут…       Хидето тут же подозвал шибито и велел претворять в жизнь очередной безумный план. В самой дальней комнате его квартиры была устроена больничная палата, куда перенесли крепко спящего омегу. Шибито по приказу Хидето со всей осторожностью нанесли ему несколько ран — кровавых и глубоких, но не опасных для жизни. Волосы ему перекрасили из русого в рыжий, в глаза вкололи чёрный краситель. Потом будущего Йошики обкололи сильнодействующими психотропными и успокоительными лекарствами, переодели в шёлковую пижаму и уложили в постель. Хидето сидел возле него всё своё свободное время, наблюдал за ним, гладил, убеждая самого себя, что его королева вернулась, вернее, что она и не умирала, просто больна и нуждается в заботе. И внезапно ему стало спокойней. И Хидето было абсолютно наплевать, что ради своих эгоистичных целей он фактически сломал жизнь этому омеге и тому, кто его любил.       Всё было хорошо, но спустя пару дней «Йошики» внезапно проснулся, хотя накануне его опять накачали лекарствами. К счастью, Хидето в этот момент оказался дома, услышал в «палате» шебуршание, удивился, пошёл посмотреть, что происходит, и обнаружил «королеву» в крайнем возбуждении. Омега бесновался на кровати, пытаясь вырваться из опутавших его проводов, и кричал:       — Где я?! Кто я?! Что со мной такое?!       Хидето ринулся к нему, схватил в объятия, пытаясь удержать, стал гладить по голове, чтобы немного его успокоить. Но «Йошики» злился всё сильнее, вырывался из его рук, колотил его ладонями по плечам и орал:       — Отпустите меня, чёрт побери! Кто вы такие?!       Спешно примчавшийся врач, удивившись и испугавшись не меньше Хидето, принялся ломать ампулы у шприцов. Хидето скрутил хрупкого омегу, и доктор немедля всадил в руку «королевы» шприц. «Йошики» почти сразу обмяк, глаза его стали мутными, как болото. И Хидето бережно прижал его к себе, гладя по волосам и убаюкивая.       — Тш-ш-ш, моя дорогая. Успокойся, всё хорошо, — и, обратив взгляд на врача, он зашипел: — Какого чёрта он проснулся? Ещё слишком рано!       — Комбинация почему-то не сработала, она всё ещё не слишком устойчивая… — попытался оправдаться доктор и развёл руками. — Ну ничего, увеличим дозу, будет спать как миленький.       — Смотри у меня, — прошипел зло Хидето и сжал кулак. Его длинные пальцы угрожающе хрустнули, и шибито в белом халате громко сглотнул слюну. — Если моя королева из-за тебя уронит хотя бы одну слезинку, я из тебя всю воду выжму нахер, руками, понял?       Преданный ему доктор молча кивнул, нервно поправив очки. Уж он-то, тот, кто находился при Хидето уже без малого лет десять, знал крутой нрав своего короля. И явно видел, что Хидето почти лишился рассудка в том, что касалось Йошики.       Омега, лежавший почти неподвижно в руках Хидето и наблюдавший за ними опустевшими глазами, вдруг заплакал.       — Отпустите меня… Пожалуйста… Я хочу домой…       Хидето поцеловал его в висок.       — О чём ты, Йошики? — делано удивлённо спросил он и наклонил голову. — Ты уже дома.       «Йошики» испуганно распахнул глаза, захлопал ресницами.       — Дома?..       Было видно, что он абсолютно растерян и сбит с толку.       — Конечно, — ласково ответил Хидето и уложил его обратно на подушку, прикрывая одеялом. — Не волнуйся, тебе просто приснился кошмар. Сейчас ты поспишь, и всё будет хорошо.       Именно после этого случая Хидето по совету врача и надел ему на шею корсет, из которого «Йошики» не смог бы сам вырваться. Больше всего Хидето боялся, что он опять проснётся вот так, когда дома никого не будет, попытается сбежать, начнёт кричать и привлечёт к себе внимание. Нет, его пока что следовало держать здесь и скрывать. Хотя бы до тех пор, пока его сознание не сломается.       Стремясь контролировать превращение, Хидето сбросил все свои дела на заместителя и почти всё время просиживал на больничной постели. И не зря — «Йошики» просыпался ещё несколько раз, и всё повторялось вновь: вопли, истерика, всаженный в руку шприц, в который каждый раз закачивали всё большую дозу лекарства, после чего опять долгий, почти коматозный сон без признаков жизни. Так прошёл месяц, и ситуация лучше не становилась. «Йошики» слабел, он наотрез отказывался от еды, похудел, подурнел и стал похож на тень. Хидето буквально поселился в его «палате», зачастую даже ночуя рядом на постели; он силой, удерживая «Йошики» за горло, кормил его с ложечки, сам подносил ему лекарства и временами практически заталкивал их в рот, сам перевязывал его раны, доверяя врачу лишь уколы, целовал его, расчёсывал волосы. Хидето было важно показать этому омеге, что он заботится о нём, чтобы тот перестал воспринимать «супруга» как угрозу. Но «Йошики», когда находился в сознании, всё равно только тихо плакал и просился домой, никакие слова Хидето вроде «ты уже дома, о чём ты», на него не действовали. О том, чтобы в скором времени поставить его на ноги и выдать за королеву, не шло даже речи, его поведение казалось слишком нестабильным, не говоря уж о физической слабости, вызванной ударными дозами успокоительного — «Йошики» не мог сам даже повернуться на другой бок или сесть. А ещё, наблюдая за тихо хнычущим омегой, Хидето невольно вспоминал настоящего Йошики: тот тоже до последнего не желал сдаваться на его милость, как бы жестоко Хидето себя с ним ни вёл, именно это обстоятельство ведь и позволило ему остаться в живых и в итоге из временного фаворита стать королевой. Правда, Йошики просто молчал, ничего у него не просил и не плакал.       Но как бы там ни было, Хидето не собирался отступать от своих планов. Ничего, говорил он себе, после нескольких месяцев на психотропных лекарствах этот омега встанет и назовёт себя хоть Йошики, хоть кем угодно ещё. А не назовёт — в ход пойдут куда более тяжёлые препараты.       — Почему-то у меня ощущение, что я весь в крови…       Йошики вяло покачивается из стороны в сторону, пока Хидето заботливо укутывает его в тёплый халат. В «палате» прохладно, и он боится, что королева может простудиться — Йошики физически всё ещё очень слаб, врач предупреждает Хидето, что надо его оберегать, потому что в таком состоянии даже эта самая обыкновенная простуда может сильно ему навредить.       Он поднимает на Йошики глаза и качает головой.       — Это из-за твоих ран, малыш. Ничего, сейчас я помогу тебе помыться, наложим новые повязки, и всё пройдёт, — Хидето обнимает его и помогает встать. — Давай, пойдём.       Йошики бездумно хлопает ресницами, вяло держась за него и делая медленные шаги. Он уже может при помощи кое-как садиться сам, приложив усилия, и понемногу ходить при поддержке супруга — медленно, еле-еле, но всё же переступая ногами. И всё равно видно, насколько расслабили его таблетки и как его собственное тело отказывается его слушаться, каждый шаг даётся невероятными стараниями. Соображает он тоже замедленно и с трудом, но хотя бы больше не вздрагивает, когда Хидето зовёт его по имени. Словно привык немного.       Оказавшись в огромной ванной, уже заполненной густым горячим паром, Хидето помогает ему вывернуться из халата. Его живот крепко-накрепко перетянут бинтами, как и руки. Шибито слегка перестарались, даже спустя пару месяцев лечения бинты то и дело оказываются испачканными в крови, липнут к влажным ранам, отделять их — та ещё проблема каждый раз, марля словно прирастает к телу. И Хидето эту процедуру никому не доверяет: во-первых, боится, что Йошики сделают больно, а во-вторых — не хочет позволять кому-то ещё увидеть его без одежды. Нет, это его Йошики, только его. И никакие чужие глаза никогда не увидят больше, чем дозволено.       Йошики же словно и не чувствует, когда его избавляют от пижамы. Не смущается, не прячется от чужого взгляда, смотрит перед собой бессмысленно. Только ёжится немного от холода и кусает губы. А едва Хидето выпускает его, чтобы взяться за бинты, он заваливается набок, и королю приходится ловить его, чтобы не дать свалиться на кафельный пол. Бесполезно, стоять самостоятельно он не может.       Цокнув языком, Хидето одной рукой берёт его за талию, придерживая, а второй пытается отделить повязки. Бинты опять отходят с большим трудом, в какой-то момент Хидето слишком резко дёргает край повязки, Йошики вскрикивает и внезапно вцепляется зубами в ткань его рубашки.       — Больно!       — Прости, моя дорогая. Я не нарочно, — Хидето нежно целует его в лоб, прислушиваясь к тому, как он дрожит. Кое-как отделив расхлябанные повязки, он мельком оглядывает раны. — Ну-ка, что у нас тут… Уже лучше, чем вчера. Скоро зарастут.       Он помогает тяжело дышащему омеге опуститься в утопленную в пол чашу с горячей водой. И Йошики медленно подтягивает к лицу колени.       — Всё равно я весь в крови… — бормочет он, бездумно подавая руки и позволяя обтирать свою кожу намыленной мягкой губкой. И он поднимает на Хидето пустой взгляд. — Почему?       — Глупости, нет на тебе никакой крови, Йошики. Расслабься.       Хидето произносит это спокойно, а перед глазами у него опять окровавленная мёртвая королева, лежащая на его руках. Может, Йошики тоже мучается от кошмаров? Наверное, надо вообще подумать о том, чтобы поменять квартиру. Хидето даже сам не знает, почему он до сих пор не переехал и не увёз Йошики.       Жарко. Он шумно выдыхает и тянет воротник тонкой чёрной рубашки, ослабляя верхние пуговицы. Слегка растерев по пальцам шампунь, мягко запускает их в рыжие волосы, и Йошики подставляет ему голову, запрокидывает её назад и закрывает глаза, чтобы в них не попало мыло. А в какой-то момент вдруг приподнимает руку и закидывает её на шею Хидето; ведёт по коже кончиками пальцев, оставляя мокрые дорожки, задевает острую кость ключиц. Кусает слегка губу.       — Что? — Хидето улыбается ему краем рта, самой мягкой улыбкой, на которую только способен со своим непроницаемым выражением лица.       — Ничего, я просто… — медленно тянет Йошики, хлопая ресницами. Пальцами касается лица. — Просто пытаюсь вспомнить… Тебя. И себя заодно…       Вспомнить. Всё правильно, именно это Хидето и врач ему и внушают — что у Йошики после трагедии на нервной почве частичная амнезия, поэтому ничего удивительного, что он ничего и никого не узнаёт. До недавнего времени Йошики наотрез отказывался в это верить. А сейчас, похоже, сдался.       Хидето улыбается и, обхватив его лицо ладонями, отводит назад мокрые потемневшие пряди волос. Сейчас, когда они не закрывают почти целиком лицо, становятся отчётливо видны запавшие щёки и чёткая линия челюсти.       — Не мучай себя. Когда будет нужно, оно само вспомнится. Хотя… Я бы предпочёл, чтобы нападение ты так в итоге и не вспомнил. Тебе же спокойней будет.       Слабый кивок в ответ, Йошики слегка кусает губу и опускает ресницы на пустые глаза. При виде такого непривычного выражения его лица сдержаться трудно; Хидето, нервно сглотнув, наклоняется и прикасается к его рту.       Оба на секунду замирают, словно не веря происходящему, чтобы продолжить исступлённо целоваться. Его губы такие холодные, несмотря на то, что он сидит в горячей воде. Дрожат, еле-еле прихватывая в ответ, так робко и неуверенно.       «Он никогда не станет мной, Хидето. И ты не обманешь себя, даже если окончательно сломаешь его».       Злой, дрожащий от ярости голос Йошики в голове, и Хидето невольно вздрагивает. Но он уже не пугает так. Его проявления стали куда более редкими, и Хидето надеется, что рано или поздно мстительный призрак всё-таки окончательно оставит его в покое.

***

      Только спустя ещё почти два месяца Йошики, слегка окрепнув, уже может кое-как сам вставать на ноги и даже потихоньку выползать из своей импровизированной палаты, осваивать просторы гигантской квартиры. Поправляется он очень медленно, ползает еле-еле из комнаты в комнату, натыкаясь на стены и шатаясь, и с какой-то безнадёжностью в глазах осматривается, морщится, будто всё ещё пытаясь вспомнить то, что видит первый раз в жизни. Путь от «палаты» до ванной по коридору у него занимает почти час. А ещё Йошики порой может часами напролёт стоять возле окна в своей комнате, разглядывая с высоты двадцать четвёртого этажа, что же творится снаружи, ему это явно интересно. Но о том, чтобы выпустить его на улицу, пока не может быть даже речи. Да и сам Йошики разглядывает этот мир снаружи, но не хочет становиться его частью.       — Я… Я боюсь выходить отсюда, Хидето. Боюсь того, что может ждать меня снаружи…       Именно это шепчет Йошики, затравленно глядя на окно, когда вечером Хидето, вернувшись из офиса, держит его у себя на коленях, прижимает к груди и укачивает ласково, как ребёнка. Если бы он всерьёз захотел выйти, Хидето бы не стал ему этого запрещать, нанял бы ему телохранителей и велел пасти, глаз с него не спускать ни на секунду и мгновенно убивать любого, кто подойдёт к королеве ближе, чем на два метра. Но Йошики всё ещё слабый и накачанный лекарствами. И он хорошо понимает то, что здесь он хоть и в клетке, но зато в безопасности.       Видя его метания и то, что ему становится откровенно тоскливо в этих мрачных стенах, Хидето, подумав немного, устраивает для него небольшой виртуальный садик, освободив для этого одну из комнат. Маленькое пространство, заделанное целиком экранами, на которых могут появляться разные пейзажи, найденные в Сети. Фальшивые, конечно, но это всё же несколько лучше, чем одни и те же мрачные стены. И Йошики, робко поблагодарив его, проводит там довольно много времени, просто лежит на имитации травы, смотрит в голограмму голубого неба, которого в городе уже не бывает, и слабо улыбается. Но улыбка его так же пуста, как и глаза.       Хидето старается не оставлять его надолго одного, велит слугам всячески ему помогать и следить, чтобы он не навредил себе. А камер наблюдения у него теперь больше трёхсот штук на всю квартиру — в одной только «палате» их семьдесят. Это на случай нового нападения, чтобы, если некоторые камеры выйдут из строя, всё равно можно было разглядеть нападающих.       Чувствует Йошики себя уже ощутимо лучше, и в конце концов доктор разрешает Хидето забрать его из «палаты» обратно в спальню. И Хидето этим разрешением пользуется почти сразу, на руках перенеся Йошики в комнату и усадив на постель, скрытую белоснежной вуалью. Правда, перед этим Хидето приказывает шибито убрать из его спальни всё, что может даже отдалённо сойти за оружие — он не исключает вероятности того, что омега притворяется и, едва ему предоставится шанс, тут же попытается убить «муженька». Даже свой именной пистолет в кобуре Хидето в итоге оставляет в кабинете, под замком в ящике стола.       — Зачем это? — вяло спрашивает Йошики, натягивая на колени длинную шёлковую рубашку.       — Так надо, — Хидето целует его в лоб и сжимает на секунду руку. — Хватит с тебя уже этой палаты. Теперь ты будешь спать здесь, рядом со мной.       Йошики окидывает его взглядом, всё таким же пустым и безразличным.       — Спать? — тихо тянет он, наклоняя набок голову.       Хидето уже почти привык к тому, что Йошики почти всё у него переспрашивает по несколько раз. Врач убеждает его, что это временное явление, говорит, что сейчас Йошики буквально опьянён множеством тяжёлых лекарств, но вскоре привыкнет, перестанет так остро реагировать на «коктейль» и уже не будет таким заторможенным.       — Да, спать, — терпеливо повторяет Хидето, поглаживая его по лицу кончиками пальцев. — Пока что только спать. А потом, — он слегка щурится и прикасается к холодным губам своей королевы, — и заниматься любовью. Понимаешь?       Уткнувшись носом в щёку Йошики, Хидето вздрагивает. Тонкий и прозрачный аромат сирени, всегда сопровождающий его, усилился. Йошики громко выдыхает и запрокидывает голову, и поцелуй «стекает» на его шею.       — Йошики… — только и может прошептать ошарашенный Хидето и поднять на него взгляд. — У тебя что, течка?       — Ненавижу, — бормочет Йошики, пока он осыпает прикосновениями острый подбородок. — Почему я должен переносить такие страдания только потому, что я омега… Ненавижу!       Он всхлипывает бессильно, кривит бескровные синеватые губы. А Хидето опускает ладонь ему на живот, отчётливо ощущая, как напрягаются мышцы.       — Моя дорогая…       — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — повторяет Йошики, слёзы ручейками стекают по бледным щекам. — Всё равно я не могу иметь детей, почему я мучаюсь?!       Хидето обнимает его, притискивает к себе, а Йошики с силой цепляется пальцами за его рубашку. Поглаживая его по волосам, Хидето невольно вспоминает сиявшее на его пальце обручальное кольцо. Сдирая с его руки золотой ободок, признак прежней жизни, Хидето ни на секунду не засомневался, не подумал, что этот омега был замужем и, вероятно, счастлив в браке. Нет, его это не волновало, того человека всё равно больше не существует, остались лишь какие-то слабые отголоски, проявления которых Хидето сейчас и видит. А судя по тому, что Йошики плачет, говорит о ненависти к течке и о том, что не может иметь детей, далеко не всё у него в этой семейной жизни было хорошо. Может, его выдали замуж против воли, и муж требовал от него наследников? Вероятно, так многие альфы поступают, женятся только из желания иметь при себе секс-раба и инкубатор. Только вот у Йошики анемия, какие при этом вообще могут быть разговоры о детях? Он умер бы, не успев доносить ребёнка. Или скончался бы в родах.       Хидето со злостью кривит губы. Никто больше не обидит его Йошики.       — Не плачь, моя королева, — Хидето зарывается носом в его волосы, гладит нежно по худой вздрагивающей спине. — Не думай об этом. Не нужны мне никакие дети, я не хочу ни с кем делить любовь к тебе.       — Все вы так говорите! — взвизгивает истерически Йошики. — А потом не даёте пить таблетки, лезете без всякой контрацепции… — он кашляет, словно пытаясь подавить рвоту. — Мерзость!       Хидето мысленно ставит себе второй плюсик, что правильно сделал, забрав его.       — Йошики, — он поднимает голову своей королевы, сжимает её в ладонях. — Я обещаю, я к тебе близко не подойду без резинки, если тебе это так отвратительно.       Йошики замирает, уставившись на него заплаканными глазами. Сейчас они уже не кажутся такими пустыми и безжизненными.       — В конце концов, — продолжает Хидето, — я прекрасно понимаю, как эти суки тебе психику повредили. Удивительно, что ты вообще позволяешь мне к тебе прикасаться после такого.       Чувствуя, что Йошики слегка расслабился и перестал захлёбываться слезами, Хидето прижимается губами к его шее, вдыхая дурманящий аромат кожи.       — Просто скажи мне, — шепчет он едва слышно, — ты хочешь этого, моя дорогая?       Йошики нервно глотает слюну.       — Хочу, — вдруг отвечает он так же тихонько. — Хочу… — и руками обнимает шею своего короля.       Хидето целует его в уголок рта.       — Тогда будем считать, что у нас первая брачная ночь, — со смешком говорит он и щёлкает пальцами; в комнату мгновенно вбегают двое слуг, и Хидето отстраняется от супруга, погладив его по щеке. — Только давай сначала вернём тебе облик королевы.       Искорки в глазах Йошики, сделавшие его взгляд осознанным, вмиг гаснут. И он бессильно опускает голову.       Хидето спешно вызывает доктора, тот вкалывает зарёванному, трясущемуся Йошики очередную дозу успокоительных. И Йошики больше не плачет. Сидит перед зеркалом, смотрит холодно перед собой невидящим взглядом, бездумными жестами подаёт руки скачущим вокруг него слугам. Те старательно накладывают макияж, расчёсывают его отросшие волосы. А Хидето, развалившись на постели, наблюдает за этим «превращением».       Но даже с макияжем это не его Йошики.       Чёрные тени, наложенные на веки, делают лицо королевы совсем мертвенным и бледным, а синеву губ не может до конца скрыть даже помада. Невесомая искрящаяся рубашка, наброшенная на плечи, открывает взгляд на тело: худенький, как подросток, с узкими плечами и бёдрами и тонкой талией, а кожа у него белая, холодная и почти прозрачная, пронизанная проступающими везде голубыми венами. Не человек, а лишь подобие. Хрупкая пустая оболочка, кукла. Красивая и неживая.       Хидето невольно вспоминает, как увидел его впервые. До чего же трудно сейчас поверить, что тот обаятельный, весело улыбающийся омега и вот это полумёртвое существо в роскошных одеждах — один и тот же человек. И Хидето осознаёт, что это он сделал его таким, сделал частью своего греха и своего отравленного безумного мира. Но никаких угрызений совести не чувствует. Он должен был его забрать. Просто должен. И верит, что рано или поздно всё наладится.       Йошики молчит, не произносит больше не слова. И не вскрикивает даже тогда, когда Хидето за протянутую руку дёргает его и опрокидывает на постель, тут же подминая под себя. Ведёт носом по шее, едва не стонет от блаженства. Как же долго он терпел. Течка королевы — просто очередной подарок ему от судьбы.       — Доктор велел мне тебя не трогать ещё какое-то время, — шепчет Хидето ему в ухо, пока пальцы расстёгивают рубашку, проскальзывают по холодной коже, — сказал, что тебе надо будет долго восстанавливаться. Но я не могу больше ждать, моя королева, ты так вкусно пахнешь… И я так по тебе соскучился, ты даже не представляешь…       Йошики, явно опять опьяневший от дозы, слишком слаб, чтобы всерьёз ему сопротивляться. Да и явно он помнит, как Хидето влёгкую на руках носил его в ванную, когда он не мог ходить, и понимает, что Хидето худой, но очень сильный, и у него нет ни шанса победить. И едва Хидето прикасается к нему, затрагивает кончиками пальцев головку члена и утыкается носом куда-то между шеей и плечом, Йошики шумно и почти сладко выдыхает и запрокидывает голову на подушку, обнимая альфу рукой за шею. Течка зачастую ломает даже самых непокорных омег, инстинктам тяжело сопротивляться. Ему и самому явно очень хочется альфу. И Хидето, который эти месяцы позволял себе лишь прикоснуться легонько к его губам, сейчас готов отдать ему всего себя, раствориться в нём без остатка.       Тяжёлое дыхание и слабые стоны эхом разлетаются в пустой тёмной квартире. Прикрыв ладонью глаза судорожно всхлипывающего и извивающегося Йошики, Хидето медленно двигается внутри него, задевая раздувшимся и сцепившим их насмерть узлом тоненькие горячие стеночки. Целует его плечи, отбросив в сторону рубашку, легонько водит языком по впадинкам под ухом. Он с непривычной даже самому себе нежностью сжимает супруга в объятиях, как хрустального, боится, что ненароком причинит ему боль. И бесконечно шепчет: «Люблю, моя королева, люблю, люблю», чувствуя, как Йошики неуверенно обнимает его и касается холодными губами подбородка. А ещё Хидето сейчас как никогда ощущает пропасть между ним и настоящим Йошики. Йошики в постели был дьяволом, двигался как безумный и стонал во весь голос, доводя этим до сумасшествия и себя, и Хидето. Этот же такой медлительный и тихий, просто позволяет притрагиваться к себе, отвечает, но без рвения. Хотя в какой-то момент ему надоедает лежать на постели, Йошики с некоторыми усилиями заваливает супруга на спину, прижимается к нему, слегка приподнимая бёдра в каком-то своём ритме. Он морщится, кусает губы и стонет, и Хидето успокаивающе поглаживает его спину, приподнимается и обнимает за талию, притискивая к себе.       И вновь безумие до самого утра, чтобы на рассвете обнимать его, тяжело дышащего, и целовать. И думать, что всё окончательно вернулось на круги своя.       …Проснувшись после утомительной ночи где-то около полудня, Хидето привычно целует спящего супруга в лоб, встаёт и, решив не будить его, идёт умываться. А когда он возвращается, сонный растрёпанный Йошики сидит на кровати, прикрываясь одеялом.       — Доброе утро, моя дорогая.       Он не противится, даёт Хидето себя поцеловать. Цепляется пальцами за его красновато-розовые волосы.       — У меня к тебе просьба… — вдруг шепчет Йошики, слегка отстранившись от супруга и глядя на него исподлобья.       Хидето улыбается и трётся носом о кончик его носа.       — Говори, моя королева. Сделаю всё, что ты захочешь.       Йошики слегка задумчиво кидает взгляд на зеркало в другом конце спальни, пальцами крутит прядь волос, а потом переводит глаза обратно на Хидето.       — Назови меня по имени, — медленно произносит королева и щурит свои безжизненные глаза. — Пожалуйста.       Хидето слегка удивлённо дёргает бровью. Но спустя секунду до него доходит: Йошики готов признать всю эту выдуманную историю и хочет самостоятельно забить последний гвоздь в крышку своего гроба.       — Йошики.       Он отзывается, вздрагивает и кусает губу. После чего опять поднимает взгляд.       — Йошики, — повторяет королева. И обхватывает ладонями лицо короля. Делает паузу, словно переваривая, и уже более твёрдым голосом произносит: — Да. Это моё имя. Твой Йошики. Навсегда.       Йошики касается губами его скулы, обнимает за шею, и Хидето прижимает его к себе. Но мельком видит в его глазах всё ту же слепую пустоту. Нет, он не сломался. Скорее смирился. Йошики все эти месяцы так тщательно пытался выбраться из этой поглотившей его тьмы, что в итоге заблудился в ней окончательно. И понял, что живым ему из неё всё равно не выбраться, и есть лишь один шанс уцелеть — раствориться в ней.