***
Маленькому а-Юаню едва минуло четыре весны. Место, в котором они живут, мрачное, темное, но очень нравится ему. Здесь никто не плачет, никто никого не бьет. Живот больше не болит от голода, и, если порой а-Юань скучает по мясу, то это не страшно. Цин-цзе умеет готовить редис с пахучими травами. Всем нравится, один только Сянь-гэгэ жалуется, смеясь, что скоро сам превратится в редиску. А-Юань так любит Сянь-гэгэ! Он всегда весел, любит играть с ним и отвечает на все-все его вопросы. Порой, когда на горе идут дожди, а-Юань выпутывается из ласковых объятий бабули, и бежит в пещеру к Сянь-гэгэ, зная, что он не будет ругать и не прогонит его. Можно с порога обнять худую сильную ногу, а потом пристроиться под теплым боком и незаметно слюнявить алую кисточку на черной дудке, слушая, как Сянь-гэгэ, продолжая возиться со своими талисманами и записями, рассказывает очередную сказку про Белого братца — чистого душой и помыслами человека, храбрее и красивее которого никого нет на свете. Сидя у него под рукой, а-Юань не боится ничего, даже дождя и злых людей с громкими голосами. Спокойная ласковая сила этих рук не даст его в обиду. А-Юаню минуло четыре весны, когда он встретил человека, похожего на Белого братца из сказок. Этот человек такой же высокий, как Сянь-гэгэ и очень, очень красивый. А-Юань обнимает его ногу, такую же крепкую и сильную под голубой тканью ханьфу, как и у Сянь-гэгэ. Но красивый гэгэ не улыбается. Смотрит на него тяжелым взглядом, пугая, и успокаивается а-Юань только тогда, когда знакомые руки аккуратно отцепляют его от незнакомца и берут за ладошку. А-Юань незаметно вытирает нос рукавом и задирает голову, глядя на взрослых. Сянь-гэгэ смеется, лучится нестерпимой радостью, какой а-Юань ни разу еще не видел на его лице, а красивый незнакомец смотрит на него так, точно умрет, если перестанет. Красивый гэгэ оказывается богатым и очень добрым. Соломенные бабочки и раскрашенные деревянные мечи — первые игрушки а-Юаня. Перебирая ворох своих сокровищ, а-Юань пытается понять, какое из них порадует Сянь-гэгэ. Сянь-гэгэ сильно изменился после той встречи. Он часто грустит, стал задумчив и молчалив. Но каждый раз, когда а-Юань прибегает к нему с бабочкой на ладошке, Сянь-гэгэ улыбается и накрывает соломенные крылышки загорелой рукой. Все хорошо… А-Юань на пороге своей пятой весны, когда его жизни среди семьи приходит конец. Крик, полный безысходного отчаяния заставляет его споткнуться на пути в пещеру Сянь-гэгэ, но он все равно бежит туда вприпрыжку. Это страшное, полное гнева лицо, повернувшееся на звук его шагов, не может принадлежать Сянь-гэгэ. Но вот она, красная лента в волосах, родинка под губой… Перепуганный а-Юань заливается плачем и бежит прочь, выворачиваясь из рук бабули. Немного времени спустя он видит, как Цин-цзе, дядя Нин, бабуля, Четвертый дядюшка и все-все уходят по тропе с горы. А-Юань всхлипывает и не знает еще, что больше их не увидит. Он засыпает, утомленный слезами, свернувшись за хижиной бабули. Когда он просыпается, ему очень плохо. Болит голова, болят руки и ноги и почему-то очень жарко, несмотря на то, что уже начало зимы. «Сянь-гэгэ, — устало крутится в его голове, — Сянь-гэгэ…». Надо найти Сянь-гэгэ. Он обнимет, улыбнется и а-Юаню больше не будет страшно. А-Юань бредет, спотыкаясь о собственные ноги, к пещере Сянь-гэгэ. Но там оказывается пусто. «Сянь-гэгэ… папа…» А-Юань закрывает глаза, спрятавшись за спальным камнем своего отца и, позволив знакомому аромату диких трав успокоить себя, проваливается в забытье. Лань Юаню едва сравнялось девять весен. Он стоит в ряду ровесников, таких же адептов клана Гусу Лань, и готовится принять «взрослую» налобную ленту и вежливое имя. Плечо касается плеча лучшего друга, а взгляд устремлен на Ханьгуан-цзюня. Прошло чуть больше года с тех пор, как он покинул затвор, и, хоть Лань Юаню и было дозволено навещать Ханьгуань-цзюня, он не может при виде него сдержать широкой радостной улыбки, совершенно непозволительной для адепта клана Лань. Ханьгуан-цзюнь вздрагивает и цепенеет, глядя на него, и Лань Юань невольно вспоминает первые месяцы их знакомства: свои кошмары, спасение от которых он находил лишь рядом с Бай-гэгэ*, его ласковые руки, осторожно баюкавшие а-Юаня несмотря на боль от кровавых ран на спине, и горячие слезы, капавшие ему на лицо, когда он рассказал Бай-гэгэ про темного человека из снов. Ханьгуан-цзюнь стал тем, кто научил его красиво писать, кто помог ему сформировать золотое ядро… Он — тот, кто вырастил Лань Юаня. Лань Юань знает, что Ханьгуан-цзюню он напоминает кого-то бесконечно дорогого сердцу, знает, что именно из его уст услышит свое имя. Это имя будет тоской по тому человеку… Слезами на темном дереве гуциня… Кровью на изодранных пальцах и растерзанной спине, глухими рыданиями за запертыми дверями цзинши… Непримиримым и несокрушимым намерением помнить, вопреки всем. Лань Юань все понимает. И старается, как может, ободрить своего отца взглядом. «Позволь мне говорить за твое сердце и нести твою боль по этому человеку… Позволь мне тоже стать тем, кто не забудет…» Когда Ханьгуан-цзюнь подходит к нему, Лань Юань смело смотрит ему в лицо. За неизбывной горечью в глубине темных глаз он видит отцовское тепло. Белая лента с нефритовым облачком посередине прохладой обнимает лоб мальчика. Глубокий низкий голос произносит: — Лань Юань… Имя — Лань Сычжуй. — Да будет так, — выдыхает непривычно бледный Цзэу-цзюнь. И Лань Юань, отныне Лань Сычжуй, склоняется почтительно перед своим отцом, гордый оказанным доверием.***
Сычжуй был не уверен в том, что смог выразить все, что было на сердце по отношению к его отцам. Цзинъи и Цзычжэнь молчали, потрясенные, но ни тени страха, отвращения или разочарования не было в их лицах. Цзинь Лин, выслушавший его, в кои-то веки, без единого слова, сложил руки и поклонился: — Я был неправ, когда считал тебя посторонним человеком для Вэй Усяня. Сычжуй перехватил руки склонившегося друга, пытаясь потянуть его вверх, когда услышал голос Цзинъи: — С ума сойти… — он улыбался так широко, что его щеки должны были заболеть, — получается, вы братья? Действительно часть одной семьи? Пораженный вздох, который невольно издал Цзинь Лин, утонул в радостных возгласах друзей. Лань Сычжуй, его друг, его… брат… с счастливой улыбкой коснулся его плеча: — Если только, разумеется, молодой глава Цзинь не возражает? Небеса… как он мог возражать, обретая то, чего был лишен всю жизнь? Как он мог возражать обрести семью?***
Цзинь Лин, утомленный переживаниями, вскоре отправился к себе, но после его ухода Вэй Усянь еще много времени провел, сидя перед табличкой с именем своей шицзе. Храм предков клана Цзян он покинул только к исходу часа Свиньи. Чувствуя себя вымотанным до предела, он побрел по мосткам, полной грудью вдыхая воздух, напоенный ароматом ночных цветов и жареных рисовых блинов, который легкий ветерок доносил до него. Воистину, этот день был слишком богат на переживания… Сердце внезапно защемило от острой тоски по Лань Чжаню. Видят Небеса, Вэй Усянь не хотел и не собирался плакаться ему. Но, Небо… уткнуться бы на мгновение усталой головой в его плечо, ощутить бы ласковую сильную ладонь на затылке… Все тревоги и сомнения переставали иметь значение от одного лишь звука его низкого голоса. Погруженный в свои мысли, Вэй Усянь не сразу заметил, куда его привели ноги. Высокая магнолия, из ветви которой он когда-то хотел сделать ножны для Суйбяня, все так же росла за жилыми павильонами, по-прежнему красивая и легкая, несмотря на обилие цветов, благоухающей пеной вскипевших на гибких ветвях. Укрывшись, как в детстве, там, где раздваивался ствол, Вэй Усянь достал Чэньцин. Цзян Ваньинь неслышно подошел и замер, прислонившись спиной к стволу магнолии. — Уже соскучился по нему? Вэй Усянь засмеялся: — Если ты уверен, что хочешь знать ответ на этот вопрос, я с удовольствием отвечу, Цзян Чэн. Он не мог сейчас видеть его лица, но был готов поклясться, что лицо брата позеленело: — Ничего я не хочу, замолчи! Вэй Усянь усмехнулся и вытянулся на ветке. Звезд за пышной кроной не было видно, но они сияли на небесах. Лишь эта мысль помогала ему держаться столько времени до и после возрождения вдали от Лань Чжаня. — Как только зацветут лотосы, — негромко сказал Цзян Ваньинь, — вы вступите в брак. Совсем скоро, Небеса… Совсем скоро…