***
Больше из них троих суетился Энтони. Конечно, он прикрывался пошлыми и неуместными шутками, пока Вара с Гермионой выбирали сладости для детей в «Сладкой лавке мадам Кенди»; но это была его идея — принести конфет в приют Фенрира. — Ему нужно больше сахара перед тем, как луна вновь взойдёт, — Трейтор острием палочки роется в корзинке с мармеладом. Вара с какой-то слишком милой улыбкой на лице набирает в картонный мешочек разные конфеты. Синие, красные, драже, шоколадные лягушки. Даже крошечные кексы, всё отправляется туда же. — Просто признайся, что полюбил его, — отвечает Варвара, взглянув на Энтони. Он дёргается. Роняет мармелад на пол и носком туфли закидывает его под прилавок. — Я виновен в том, что сделал. И буду присматривать за ним, пока он не вырастет и не будет справляться самостоятельно. — Я почти уверена, что ты это оправдание зубрил перед зеркалом в ванной, — Вара смеётся. — Ты поэтому так долго собирался? — Закрой рот! — Я думала, ты любишь, когда женщины его открывают, — Вара стреляет в ответ, получая одобрение смехом Гермионы. Больше из них радовалась Грейнджер. Компания Энтони и Вары радовала её. Утром, пока Том накладывал на Варвару заклинание зрения, Гермиона ощутила на себе, что и ей перепала его «милость». Он вновь сделал это. Дал ей успокоение. Насытил через метку. Гермиона переживала за Вару. В тот день, когда она нашла её на чердаке, потерявшую сознание, ей стало не по себе. Вара сильно ударилась головой, когда упала в обморок. Уже дома, в поместье, куда Грейнджер сразу её перенесла, Вара рассказала, что не помнила, как очутилась там. И зачем ей понадобилось подниматься. Реддл, встретивший их, обеспокоился её травмой и самостоятельно увёл Вару наверх. Гермиона помнила, что на следующий день явилась Каприс. Том заперся с ней в кабинете, после чего Парето выскочила оттуда разъярённой. Что между ними произошло — неизвестно. И это очень настораживало Грейнджер. — Я так волнуюсь, — Вара просовывает руку под локоть Гермионы, становясь ближе. — Может, нужно ещё конфет купить? Гермиона рывком сдерживает Варвару, которая уже было повернулась вместе с Грейнджер обратно к магазину. — Мы купили достаточно, — успокаивает её. Было ли это волнение связано с тем, что Вара вновь попадёт в приют? Пусть для волшебников. Но всё же… По ее рассказам прошлого отпечаток остался огромным. Будет ли она чувствовать дискомфорт? Гермиона надеется, что нет. Она постарается сделать всё, чтобы этого не случилось. Министерство магии. Камины. Всё было на своих местах. Даже суетливые работники, снующие туда-сюда, пока они вышагивали к транспортному камину, который выходил на улицу, где находился приют. Энтони идёт впереди них, вальяжно рассматривая проходящих мимо молодых женщин. Оборачивается, чуть не сворачивая шею, пока резко не останавливается. — Энтони? Варвара оборачивается первой и освобождает руку из-под локтя Гермионы, становясь спереди Трейтора и закрывая его собой. — Здравствуй, сын. Гермиона узнаёт в лице мужчины отца Трейтора. В первое их знакомство он не казался таким… не похожим на него. Лишь острые высокие скулы и глубоко посаженые глаза были точь-в-точь как у сына. — Почему ты не отвечаешь на наши письма? — мужчина пытается обойти Вару, которая вертится перед Энтони, мешая его обзору. Трейтор хмурится и кривит рот, делая вид, что ничего не происходит. Не глядя на отца, он тянется к рукаву Вары, чтобы дёрнуть на себя и пойти дальше. Грейнджер ничего не понимает, оставаясь сторонним наблюдателем этой сцены. И как только Варвара разворачивается, подталкивая Энтони вперёд, на её плечо опускается рука отца. Он с силой отстраняет её от сына, глядя снизу вверх на высокую девушку. — Не прикасайся к нему, мерзкая сквиб! Здесь уже очухивается Гермиона, но не успевает ничего сделать. Трейтор выходит вперёд, смахивая руку отца с плеча Вары. — Вы для меня умерли. Как и он для вас. Эти слова для старшего Трейтора становятся как пощёчина. Он даже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Вара, взяв под локоть Энтони, шагает дальше. Грейнджер еле проглатывает ком в горле, догоняя их. Ей хочется спросить. Уточнить, что сейчас было, но, взглянув в лицо Энтони, она осекает себя. Никогда она не видела его таким. Убитым. Пустым. Тихим. В его истории было нечто, что болезненно отдавалось. Терзало его, что он посмел отвернуться от семьи. Потому что он примкнул к Реддлу? Войдя в камин, Энтони раскрывает картонный мешок, наугад вытягивает конфету и закидывает в рот. Подсластив свою высказанную горечь.***
Болгарию пронизывает проливной дождь. Они медленно идут по узким улицам центра Софии к дому Тодоровых. Варвара восхищается архитектурой и тем, что многие проходящие мимо люди не пользовались зонтами, сохраняя при этом невозмутимый вид. Она выбегает вперёд из-под зонта Гермионы, пытаясь повторить, но, взвизгнув от грома над головой и от того, как больно дождь бьёт по лицу, юркает обратно. — Ты опять простынешь, — бросает Энтони. В его голосе всё ещё чувствуется напряжённость. Он не смотрит на них. Идёт сбоку, закрыв зонтом лицо. Вара не обращает внимания на его заботу. — Могу поспорить, что в Дурмстранге есть такое испытание. Гермиона, там есть наказание под дождём? Грейнджер улыбается в ответ. Виктор про такое не рассказывал. — Нет, там есть только полоса препятствий. Пешая и на кораблях. Тебе дают три заряда в палочке и выпускают на зачёт. — Я уверена, что ты справилась со всем, не потратив ни единого заряда! — с восхищением произносит Вара. — Ты какой путь выбрала? — На корабле, — бросает Грейнджер и тут же прикусывает язык. Виктор подробно рассказывал только про водный путь, и она не знала, что составляет из себя полоса препятствий. Мерлин, она и с метлой еле справляется, а тут корабль. Чёрт её дёрнул так ответить. Наверняка ей понадобился бы хороший наставник и долгие часы обучения, прежде чем она смогла бы управлять кораблём, не дав ему потонуть и не напоровшись на какие-нибудь всплывающие скалы. Энтони вытягивает руку из-под зонта с зажатым в ней мешком сладостей. Касается плеча Вары, передавая его ей. Они обе улыбаются этому жесту. Ведь он должен держать лицо, будто ему «всё равно». Дом стоит на самом углу улицы, вписывающийся в такие же обычные дома вокруг. Ничего примечательного. Лишь табличка с надписью «Дом Тодоровых» на латунном покрытии скрипуче болтается на двух цепочках. Дверь отворяется, веет теплом и запахом еды. Вкусного сладкого пюре. На пороге стоит пожилая женщина с завязанным платком на голове. Седая коса томится на груди. Она вежливо улыбается, отходя в сторону. — Добрый день, — приветствует она гостей с акцентом. — Прошу, проходите, вы как раз к обеду. Энтони кивает, пропуская сначала Вару и Гермиону, придерживая для них дверь. Небольшой холл начинается с лестницы. Дверь справа выходит в гостиную, Гермиона нагибается, чтобы рассмотреть. Множество диванов, стульев и пуфиков полукругом стоят у огромного зажжённого камина. В углу за столом сидит маленькая девочка, читая книгу и болтая при этом ногами. — Меня зовут Александра, — женщина указывает рукой вперёд. — А вы, должно быть, Варвара? Чудесное русское имя. Улыбка на её лице становится ещё мягче. Женщина касается плеча Вары, когда та проходит мимо. Настаёт очередь Грейнджер, и она хочет представиться, но и тут Александра опережает её. — А вы, — её взгляд скользит по шраму, — вы Гермиона. Девочка, сидящая в углу, с хлопком закрывает книгу. Её маленькая голова резко поворачивается к двери. Она спрыгивает с пуфа и, топоча ногами, подбегает к Грейнджер. Заметив строгий взгляд Александры, чуть опускает голову, но всё же скромно глядит на гостью. — Здравствуйте! — улыбается она. — Фенрир столько о вас рассказывал! Господи. У Гермионы щемит в груди и пылают щёки. Она присаживается, чтобы протянуть руку и поздороваться с малышкой. — Надеюсь, рассказывал только хорошее, — взяв маленькую ладонь в руку, она качает её вверх и вниз. — А как тебя зовут? — Я Елена, — смущённо произносит она. Не успев разогнуться, Гермиона слышит топот. Прямо по коридору, куда ушли Вара и Энтони, несётся Фенрир. Он даже не замечает Александру, которая уже отчитывает его за быстрый бег и то, что он мог напороться на вазу с цветами, потому что уже сжимает шею Грейнджер в объятиях. — Привет, — она оттягивает его за плечи, разглядывая с ног до головы. Аккуратная подстриженная причёска, шорты на кожаных подтяжках, белая рубашка, детский запах от волос и искренняя улыбка. — Гермиона! Ты пришла! Я так рад! Ты останешься на обед? Энтони сказал, что ты тоже пришла, и… — Молодой человек, — Александра прочищает горло, — вы помните, что так неприлично встречать гостей, которые даже не отдохнули с дороги? В её голосе не чувствуется злоба или раздражение. Наставница была похожа на Макгонагалл. Как бы она ни журила, в тоне была любовь и теплота. Сивый отстраняется на шаг и протягивает Грейнджер руку. — Прошу прощения, мисс Гермиона… — Обращение «мисс» должно быть с фамилией, Фенрир, — Александра поправляет его через улыбку. Гермиона еле сдерживается. Шепчет ему свою фамилию, видя, как он кивает. — Прошу прощения, мисс Грейнджер, — он вновь протягивает руку, и Гермиона хватается за неё, поднимаясь. Девочка, не спрашивая, берёт её за вторую руку, и это просто добивает Грейнджер окончательно. Вот так они и направляются вперёд по узкому коридору в столовую, где уже слышатся голоса и смех, главным из которых был смех Энтони, который рассказывал нескольким детям истории. Вара сидит на стуле в углу стола, положив мешок со сладостями к себе на колени. Её спина горбится, и было удивительно, что она молчит. Словно боится каждый раз, когда кто-то из детей заговаривал с ней. Травма детства из приюта, где её ненавидели, давала о себе знать. Вара боялась напугать детей… Боялась стать отвергнутой… Грейнджер до боли смыкает челюсти. Если бы только маленькую Варвару отправили в такой подобный дом для волшебников, всё было бы иначе… — Вара, — Гермиона подходит с девочкой, садится рядом и указывает на неё, — это Елена. Елена, а это Варвара. Детская непосредственность и искренность витает повсюду. Маленькая девочка, схватив стул, подтаскивает его ближе к Варе, а та, заметив её старания, помогает ей забраться на него. А после получает, наверное, самые лучшие слова, которые хотела бы услышать. — Ты очень красивая, Варя, — Елена протягивает ручку, беря прядь белых волос. — Можно я буду дружить с тобой? У Вары дрожат губы. Она быстро отворачивается, делая вид, будто ей что-то попало в глаз, нервно при этом тыкая пальцами в веко. Елена нагибается ближе к ней, отчего Варвара совсем замирает. Девочка начинает дуть изо всех сил, при этом объясняя свои действия: — Мадам Александра говорит, что нужно подуть на ранку, если болит. Вара выпрямляется. Засовывает руку в мешок и вытягивает горсть конфет, кладя на стол перед Еленой. — Вот, — дрожащим голосом произносит она, — это тебе. Это всем вам… Она поднимается с места, подходя к каждому ребёнку и оставляя в их ладонях по горсти конфет. Энтони стирает улыбку с лица, наблюдая за этим. Он встречается с Гермионой взглядом, и каждый думает лишь об одном. О том, что здесь Варвара затягивала свои прошлые раны. Здесь она была своей. Не монстром без зрачков. Не той, у которой заплывали глаза чёрным. Здесь она была девочкой Варей, с которой очень хотели дружить. Шуршание фантиков обрывается. Александра взмахивает палочкой, чтобы все подаренные конфеты взлетели вверх и опустились в большую вазу. — Что нужно сказать? — приподнимает она бровь, и все дети хором благодарят гостей. — Молодцы, сладости после обеда. Фенрир во время обеда не мог перестать улыбаться. Дети слушали Энтони о его рассказах о школах магии. О дисциплинах. О боггартах и привидениях. Никто не говорил, кроме него. Александра с улыбкой наблюдала за детьми. После были опять разговоры, вот только у камина. Вара, не шевелясь, позволяла маленькой Елене расчесывать её волосы, даже несмотря на то, что гребень зацеплялся и выдергивал волоски. Гермиона наблюдала за этим, сидя вместе с Александрой у окна. — Спасибо, что нашли остальных детей из Марёля, — Гермиона оборачивается к женщине. — О них никто не заботился. Они жили на улице. — Мне очень больно об этом слышать, — Александра кутается в шаль, словно защищается. — Ни один ребёнок этого не заслуживает. Энтони сам привел их сюда. Говорит, что помогла Варя. Да, Варвара с помощью снов узнала где находятся дети совсем недавно. Елена обходит Вару и вытягивает гребень вперёд, произнося заклинание, чтобы волосы собрались в причёску. Конечно, ничего не произошло. Варвара подыгрывает ей, беря волосы и глядя на них с восхищением. — Какая красота! — улыбается она. — Ты станешь чудесной волшебницей! — Ох, — Александра берётся за сердце, глядя на искреннюю улыбку Елены. — Эта девочка никогда не станет волшебницей, — шепчет она Гермионе. Грейнджер с удивлением смотрит на наставницу и тут же получает ответ. — Елена магл, — с грустью произносит она. — Её мать жила напротив нашего приюта. Работала уборщицей в бакалее. Бедняжка была больна. Я каждый день видела, как силы покидали её. И когда ей стало совсем худо, я позволила ей остаться в доме вместе с дочерью. Никто из маглов не хотел связываться с больной женщиной с ребёнком, неспособной оплатить жильё. Елена жуёт конфеты, сидя на коленях Вары. Все они слушают рассказ Энтони о Запретном лесе. — Вы не боитесь, что в министерстве узнают, что ребёнок магл? — осторожно спрашивает Гермиона. — Они знают, — на выдохе отвечает женщина. — Никто не в праве перемещать девочку в приют для маглов. Детям нельзя стирать память. Это чудовищное зверство. Здесь её друзья. Здесь она называет меня бабушкой. Кем нужно быть, чтобы разлучить нас? — Простите, — Грейнджер смущается. — Я ничего такого не хотела… — Не извиняйтесь, — Александра подталкивает её плечом. — Наверное, это и есть различие между маглами и волшебниками. У нас есть человечность. Слова наставницы отдаются в Гермионе с какой-то болью. Она не хочет соглашаться с ними. Ведь столько маглов имеют ту самую человечность, несмотря ни на что. Ведь люди разные. Но вспомнив, как относились к Гарри Дурсли, Грейнджер впадает в ступор. — Когда Елена вырастет и всё поймёт, я буду рядом. Пусть лучше думает, что она сквиб, чем магл. Так будет проще. Под вечер, когда они засобирались домой, мальчишки, окружив Энтони, висели на его руках, играясь. Вара обнимала девочек крепко и долго, обещая, что обязательно ещё раз навестит их и принесёт ещё больше конфет. Уже у двери, когда Фенрир по очереди обнимает Вару и Гермиону, он тянется к Трейтору. — Ты же ещё придёшь, дядя Энтони? Вара, не сдержавшись, хохочет, пряча рот ладонью. Энтони щёлкает Фенрира по уху, нагибаясь к нему ближе: — Я же просил, не при всех, пацан, — и заметив то, как мальчик поник, он притягивает его одной рукой к себе, ероша волосы. — Конечно, приду, через неделю. Уже на улице Трейтор прощается с ним. Грейнджер хочет спросить, куда он направляется и не желает ли присоединиться к ним в ресторане, но Вара её одёргивает. — Ему нужно побыть одному. Вечерняя София отражается жёлтыми фонарями в лужах. Было пасмурно и сыро. Дождь прошёл, оставив свежесть и стойкий запах сырого асфальта. Гермиона прогуливается с Варварой и, не выдержав, спрашивает: — Что было в министерстве? — Встреча с предателем.***
Глаза слезятся. Гермиона стоит напротив Тома, который размешивает зелье в котле. Он закатал рукава, и было заметно, как сильно вздулись вены на его предплечьях, пока он мешал густую, отвратительного коричневого цвета жижу внутри. Кажется, он назвал это экспериментом, когда она вошла сюда. Ингредиентов Гермиона не видела, могла лишь по запаху определить, что в так называемом зелье присутствовала ботва мандрагоры, полынь и что-то ещё… Терпкое, едва уловимое. — Что-то очень знакомое, — она нагибается к котлу и втягивает носом запах. Когда поднимает взгляд, то встречается с вздёрнутой бровью Реддла. — Удивите меня, мисс Грейнджер. Может, я поставлю вам зачёт. Том откладывает палочку и опирается обеими руками о стол, не сводя глаз с Гермионы. В его лице читается интерес. — Это разряд лекарственных, — отвечает она, не задумываясь. — Горькая полынь, ботва мандрагоры… Ухмылка Тома становится шире. Он складывает руки на груди и делает шаг назад, приглашая её к котлу. Грейнджер, обойдя стол и взяв в руки длинную деревянную ложку, чуть зачерпывает вязкое содержимое, поднося к лицу. Рассматривает. Принюхивается. Она была не самой лучшей на курсе по зельям, но основы знала на отлично. Тёртая сухая трава измельчённо плавает в ложке, всплывая наверх даже сквозь плотную массу зелья. Всё становится очевидным. — А это листья Берберки. Так называемый барбарис. Его используют в качестве улучшения зрения, но свойства низкие, как и действие сваренного зелья. Она выливает содержимое обратно в котел, стучит ложкой о край, смахивая остатки, и, отложив её, отходит в сторону, гордо задрав подбородок. Том молчит. Лицо становится нечитаемым, но через секунду он всё же бросает взгляд на Грейнджер, кивая. — Неплохо, — хмыкает он. — Вот только та часть, где ты говоришь о низком свойстве зелья, мне не очень понравилась. Это зелье идеально улучшено, — и, сделав паузу, добавляет: — мною. Таков был Реддл. Уверенный во всём, что бы он ни делал. Самовлюблённый и резкий, когда дело касалось критики. Гермиона поняла это, находясь так близко к нему. И до сих пор ей казалось, что она узнала Тома даже не на половину. Он всё ещё был закрыт для неё. Подпускал к себе умеренно, открываясь дозировано. Он принимается вновь помешивать зелье. Вот только чуть быстрее, чем раньше. Он стоит спиной к ней, не видя её довольной улыбки. Грейнджер также дозировано наслаждалась тем, что ей удалось его задеть. И хотелось больше. Жёстче. — Ей это не поможет, — подходит к столу, опираясь бёдрами о столешницу. Смотрит на него, повернув голову влево. — Она сквиб. Это зелье не поможет ей, точно так же, как не помогло бодроперцовое. Хруст. Ложка в его руке переламывается на две части. Он тихо ругается под нос и вновь опирается обеими руками о стол, уронив подбородок на грудь. Пальцы Тома сжимаются в кулаки. — А что поможет? — насмешка в его голосе холодная и стылая. — Твоя доброта к ней? Он распрямляется, медленно подойдя к Гермионе, останавливается напротив. Он близко, так, что их колени касаются друг друга. — Или то, что я пытаюсь сделать всё, чтобы её зрение было всегда под её контролем? Чтобы она каждое утро не ждала меня, чтобы я наложил на неё чары против слепоты? Чтобы это чёртово зелье, которое, на секунду, идеально сварено, было у неё под рукой двадцать четыре на семь? Грейнджер глубоко дышит, глядя ему в глаза, которые немного потемнели, отливаясь бордовым цветом. Можно даже рассмотреть кровоподтеки на белках и то, как они быстро растут. Так же быстро, как её метка начинает передавать его настроение. А ещё хуже — медальон на груди отдаёт звоном в ушах. Как бы он ни злился, она знает, что права. И Том знает об этом. Но как же сильно его желание помочь Варваре. Сердце больно стучит от всех этих противоречивых мыслей. Дыхание через рот. Её колотит. Ей больно и невыносимо от переполняющих чувств. Она застывает на месте, не в силах пошевелиться. Реддл накидывает на неё своё настроение, зная, что она ощущает это в десятки раз хуже. Змея на предплечье кусает гневом. — Том, — Грейнджер еле вытягивает руку вперёд, касаясь его груди. В глазах плывёт. Душно. — Том… Мне плохо. Под дрожащими пальцами бешено колотится сердце Реддла. — Знаешь, что с ней делали дети в приюте? — выдыхает жаром в её лицо. — Эти грязные маглы? Перекидывали между собой её вещи, пока она, прикрывая свою наготу, пыталась найти хоть что-то, чем прикрыться. Они хохотали, издевались над ней. Знаешь, что было, когда я вбежал туда? Когда увёл её прямо в кабинет директора? Грейнджер трясёт. Ладони потеют, но она ещё крепче сжимает его рубашку. — Он запер меня в комнате в подвале, потому что поверил большинству, поверил что это я с ней вытворял. Маленькое окошко выходило во двор. И я слышал, как они продолжали над ней издеваться. Прямо перед открытыми окнами директора, который в это время стоял и наблюдал за этим — не вмешиваясь. Он хватает её за подбородок. Не сильно. Чуть оглаживает пальцами скулы. — А теперь я спрошу ещё раз, — он нагибается ближе, — ты правда думаешь, что все мои старания напрасны? Змея прячет клыки. Резкое облегчение и чистый разум. Только медленно возвращавшееся дыхание позволяет ей распрямиться. Том позволяет ей ответить без всей нагнетающей ярости, которая отступает. Обида терзает. Слова толкаются, но не находят выхода. Грейнджер смотрит в его серые глаза. Она приподнимает руку, чтобы коснуться его пальцев и отвести их в сторону. — Есть злые без причин люди, — тихо начинает она, — и неважно, маглы они или волшебники. Злые есть с обеих сторон. Мне безумно жаль, что вы прошли через это. И да, я ценю, что ты делаешь для неё. Но неизменно останется то, что она сквиб, так же, как неизменно останется ваше прошлое. Она отходит от стола к выходу и, обернувшись, договаривает: — Ты этим делаешь только хуже. Ей больно, что она лишена волшебства. И этими зельями ты только напомнишь ей об этом.***
На следующее утро Грейнджер спускается на завтрак в ужасном расположении духа. Она знает, что Том, как только она войдёт в столовую, «успокоит» её чувства. Теперь он это делал не только для Вары, но и для неё. Ночью Гермиона вновь попыталась снять медальон, но он не поддавался. Не тянулся наверх, примагниченный силой к её шее. Так она и уснула — с зажатым крестражем в кулаке, будто это помогло бы ей ограничить его влияние. Грейнджер уже на подходе в столовую слышит, как весело Вара общается с Энтони. Значит, он вернулся спустя пару дней после посещения дома Тодоровых. Присев рядом с ним, Гермиона здоровается, интересуясь, как он провёл время. — Так же, как всегда, — Трейтор вытягивает руки ладонями вверх, чуть согнув пальцы, будто держал в них что-то тяжёлое. — Я был с малышкой Джорджией, у которой были свои малышки. — Мерлин, заткнись. — Ты сама спросила, — хмыкает он и вздёргивает бровь. — Кстати, на следующей неделе мы идём? Гермиона не понимает, о чём речь, и поворачивает голову к нему. Энтони задал вопрос Реддлу, но тот, спрятавшись за «Пророком», продолжает читать газету, не отвечая ему. — Идём куда? — Вара облокачивается о стол, нагнувшись вперёд. — Идём куда, Том? Реддл, аккуратно сложив газету, откладывает её в сторону, отпивает из чашечки кофе и без интереса отвечает: — Бал в честь основателей школ волшебства. В будущем, когда Гермиона училась на третьем курсе, она мечтала туда попасть. Такие праздники устраивали каждые десять лет, на которых присутствовали все преподаватели и директора школ. Макгонагалл восхищённо рассказывала об этом так красочно, что невозможно было не захотеть там побывать. Шоу, представления, пение хоров, званный ужин, а после — фейерверки невиданной красоты в форме гербов школ. Минерва говорила, что это нужно увидеть своими глазами. Тогда Грейнджер было четырнадцать и, конечно, никакой речи и не шло, чтобы туда попасть. Но сейчас, несмотря на всё, у неё включается огромное «хочу». — А мы можем туда пойти? — с нескрываемым восхищением спрашивает она. Том это замечает. Даже облизывает губы, меняясь в лице. — А ты хочешь? Вот только после его вопроса в её голове всплывает осознание. Дамблдор. Там будет Дамблдор… Не может не быть. Господи. Конечно, она хочет. Хочет, чтобы он увидел её. Чтобы он увидел крестраж на её шее и понял, что ей удалось заполучить один из них. Грейнджер отправляла ему зашифрованные письма, но не получала ответа. Это возможность поговорить с ним, ведь Альбуса она не видела после заточения в банке Фокса. Она знает, что опасно встречаться с директором, ведь Вара могла увидеть их. Но на балу все будет естественно. — Всегда хотела там побывать, — честно отвечает она. Энтони поддерживает её, добавляя: — Каприс может достать нам приглашения. Она точно там будет. Реддл тканевой салфеткой вытирает уголки губ и поднимается из-за стола. Всё это сопровождается молчанием и скрипом вилки по тарелке, в которой Вара ковырялась в глазунье. — Я напишу Парето, — наконец говорит он, и Грейнджер выдыхает. — Гермиона, после завтрака зайди ко мне. Нам нужно кое-куда сходить. Варвара с Трейтором ловят взгляды друг друга и, не сдерживаясь, давят улыбки, делая вид, что их здесь нет. Вот только Грейнджер кажется, что этот день начался не только с холодного проливного дождя, но и с очередного испытания.***
— Куда мы идём? Гермиона плотнее кутается в пальто, вышагивая рядом с Томом, который любезно держит между ними зонт. Магловский центр города — странный выбор для прогулки, что и настораживает её. — Я много думал над твоими словами, — начинает он, остановившись на светофоре. Вокруг толпится народ, ожидающий зелёный цвет. — По поводу злых людей. И прошлого, которое нельзя изменить. Гермиона поворачивает голову в его сторону, улавливая боковым зрением, как на Реддла реагируют две девушки, стоящие рядом. Они оглядываются и улыбаются. Кажется, даже краснеют. Знали бы они, что его красота ужасна. Они трогаются дальше, сквозь толпу, идущую навстречу с другой стороны улицы. Да, он определённо привлекает внимание — высок, широк в плечах, во всём чёрном. Водолазка под горло и плащ в пол. Но сам Том смотрит прямо, не обращая ни на чьи взгляды внимания. Он держит себя в руках? Идя среди тех, кого ненавидит? Плечо Гермионы резко обхватывает его ладонь, чтобы притянуть к себе ближе. И через секунду мимо неё, чересчур близко, проходит тучный мужчина, чуть не задев её плечом. — Засмотрелась? — хмыкает он, взглянув на неё. — Надеюсь, на меня? — На твою скромность, — колит в ответ, вызывая в нём еле уловимую улыбку. — Я польщён. «Ещё бы». — Так куда мы идём? — вновь повторяет свой вопрос, когда они заворачивают на узкую улицу и через несколько метров выходят на площадку. Вопрос сам отпадает. Ведь Грейнджер видит, куда они направлялись… Она никогда не видела, как выглядит это здание, ведь в будущем оно было снесено. Большой четырёхэтажный дом с башней посередине возвышается перед ними. На каменном заборе висит потёртая табличка: Приют Вула. — Это… — начинает она. — Это моя отправная точка, — заканчивает за ней. — Решил проверить твои слова. Может, ты права, Гермиона? — он толкает калитку от себя, пропуская её внутрь. — Есть и хорошие маглы? Может, всё изменилось и моё прошлое это только моё прошлое? Её предчувствие скребётся в рёбрах. Реддл никогда ничего не делал просто так. Грейнджер хватает его за рукав. — Том, там дети… — Очевидно, что там дети, Гермиона. Ведь это приют. Уже на подходе к входным дверям они скрипуче открываются. На пороге появляется немолодой мужчина, наспех зачесывая расчёской чёлку вбок. Лысина пробивается через пряди. Его лицо, немного приплюснутой формы, больше похоже на крысиную морду. Маленькие глазки и тонкие губы, которые он уже складывал в улыбку. Мужчина подбегает к ним и вытягивает руку для приветствия. — Господин Реддл, — быстро говорит он и выдерживает несколько секунд, после которых понимает, что Том не протянет ему руку в ответ. — Спасибо за ваше письмо, — продолжает любезничать он, — я очень рад, что вы с супругой выбрали наш приют! Идёмте, идёмте, я всё вам покажу! Гермиона замирает, уставившись на Тома. Он оборачивается к ней с самой искренней улыбкой. Самой ложной из всех, что у него была. Вытянув руку вперёд, он слишком просто произносит то, что не укладывается в голове: — После тебя, моя дорогая супруга… Её метка, как назло, посылает ей его настроение. Грейнджер чувствует какой-то азарт. Он намерен сделать всё, чтобы она разделила его настроение. В холле в линию выстроился улыбчивый персонал. Двое молодых мужчин и женщина в возрасте, которая выдвинулась к ним сразу же. — Здравствуйте, меня зовут Клариса Лаер, я жена Тимоти, — она указывает на мужчину, встретившего их. — Добро пожаловать в наш приют. Вы сделали правильный выбор. Она широко улыбается. Морщинки у глаз выделяются ещё четче. Она кажется милой. Гермиона улыбается в ответ, всё ещё не понимая, что происходит. У них забрали верхнюю одежду, повесив в гардероб у входа. Грейнджер улавливает, что только их одежда и висит на вешалках, когда как детская плотно лежит стопками друг на друге. Дверь резко закрывается Тимоти, когда он замечает её интерес. — Ох, мы ждём мастера, который должен починить вешалку. Это пока что вынужденная мера — хранить одежду детей так, — причитает он. Том закатывает глаза: — Сейчас почти каждый день дождь, — начинает он. — Если она будет храниться так, то быстро испортится. Ведь не успевает просохнуть. Гермиона стоит чуть дальше от него, замечая, как он сжимает кулаки, спрятав их в карманах брюк. Неужели он так говорит, потому что в его детстве было точно так же? — Ох, — Клариса хватается за сердце. — Что вы? Что Вы! Мы тщательно следим за этим. Уверяю вас, вешалка сломалась пару дней назад. — Или несколько лет назад, — тихо произносит Том. — Хотите чаю? Или мы можем сразу показать детишек? — мистер Лаер подходит к супруге, кивнув им и сделав при этом вопросительное лицо. — Я бы хотел посмотреть приют, если вы позволите, — Реддл оборачивается по сторонам, разглядывая всё вокруг. — Конечно, конечно, идёмте. Делегация из работников продвигается вперёд, но Гермиона успевает остановить Реддла, чтобы вновь попросить объяснения. — Тебе не кажется, что нужно начать со свиданий, а потом уже думать о детях? — нервно отшучивается, хотя ей совсем не смешно. Она переживает за детей здесь. Ведь ожидать от Тома можно чего угодно. Ей нужно увести его отсюда. Реддл поворачивается к ней, положив обе руки на её плечи и притянув к себе, делая вид, что обнимает. Кажется, из коридора донеслось Кларисино «какая прелесть». Вот только всё, что он делает, не было таковым. Гермиона сглатывает. — Думаешь, я позволю себе убить ребёнка? — шепчет он в ухо. Сердце начинает колотиться. Да! Ещё раз да! С Гарри ты сделал это! — Ты всё ещё видишь во мне монстра? — шёпот царапает ухо. — Вот только оглянись и ты поймёшь, что монстров здесь куда больше. Он отстраняется, предлагая ей свой локоть. — Миссис Реддл, вы готовы? — ухмыляется он. Нет. Она ни черта не готова. Голова кружилась, пока они ходили с так называемой экскурсией. Даже дурак заметит, как наспех были поклеены обои. Кажется, надави на них пальцем, там окажутся дыры. Мистер Лаер отшучивался, закрывая перед ними некоторые двери — «туда пока нельзя, там ремонт» — а когда они отходили, Том тихо рассказывал, что скрывают эти двери. Грейнджер чувствовала, как начинала закипать, когда он говорил о тёмных комнатах, где запирали детей на несколько дней без еды и воды под предлогом наказания. Вот только Реддл, в отличие от неё, пребывал в отличном расположении духа. Ему нравилось, как перед ним любезничали. Извивались, как ужи на сковородке. Ведь он знал, как на самом деле здесь всё обстоит. Но у Гермионы теплится вера в хорошее. Здесь поменялось руководство давным-давно, когда он убил их, сбежав отсюда с Варой. Не все люди злые. Глядя на миссис Лаер, она не чувствовала подвоха. Наставница довольно милая. Когда Гермиона отлучилась в уборную, то выйдя из неё заметила картину: как Клариса помогала зашнуровать ботинки маленькому мальчику, после чего погладила его по голове. — О, а вот и вы, — распрямляется она и прижимает к себе ребёнка за плечи. — Это Тони. Он очень любит рисовать и слушать музыку. Преуспевает в математике и даже умеет складывать цифры, правда, Тони? Мальчик натянуто улыбается, кивая головой. Он не смотрит на наставницу. Только в пол. — Беги, поиграй, — она чуть подталкивает его, и он со всех ног уносится по коридору. — Пойдёмте, я покажу, где наш кабинет. Мы обсудим нюансы… Шагая по длинному коридору вслед за миссис Лаер и слушая о том, какие у них чудесные дети, Грейнджер внезапно останавливается, замечая в раскрытых двойных дверях Тома с Тимоти прямо у низкой трибуны. Она входит к ним, застав разговор. — Наши дети часто сами ставят спектакли, — гордо рассказывает директор. — Вижу, вы заинтересовались сценой. У нас есть и девочки, и мальчики, талантливые в стихотворениях. Но Реддл словно его не слышит. Он гипнотизирует пол трибуны. Гермиона помнит эту историю. Помнит, что сделали дети, когда заколотили доски над ним. То, как он воспламенился. Шрамы на его груди до сих пор заметны. — Здесь замок, — вдруг произносит он, носком туфли пиная железный замок. — Что под полом? Лаер краснеет. К нему подбегает жена и отвечает за него: — Здесь мы храним инструменты, чехлы и фоны для спектаклей. Они очень дорогие, поэтому, чтобы дети не игрались с ними и не портили, мы спрятали их под замок. — Кто же будет играться чехлами? — ухмыляется Реддл. — Наверное те, у кого нет игрушек? Возникает пауза. Грейнджер подходит к Тому, обнимая его за плечо. — Вы, кажется, говорили про ваш кабинет? — пытается исправить положение. — Мы можем выпить чаю? — Конечно-конечно! — улыбается Тимоти. Грейнджер ловит недоумение, когда они входят в кабинет и усаживаются в два дорогущих кресла напротив длинного стола. Он был сплошь в узорах по краям столешницы. По четыре вкрапинок разбросанных в хаотичном порядке. Здесь всё было иначе. Дорогая мебель, магловские сборники книг редкого тиража. За стеклянными стеллажами бокалы, свечи, статуэтки. Клариса садится во главе стола, когда её муж встаёт сбоку. Приютом явно управляет она. Том двигается чуть ближе к столу, вытягивая руку, касаясь пальцами края. Проведя по этим самым четырем выемкам. — Этот стол очень старый, — заключает он. Тимоти ахает. — Вы правы! Этот стол уже лет тридцать стоит. Откуда вы узнали? Мы недавно покрывали его лаком… Реддл распрямляется и расслабляется в кресле, закидывая ногу на ногу. Кто бы ни сидел во главе стола, главным здесь был именно он. Это ощущается в воздухе. — Просто я умею читать мысли. Грейнджер округляет глаза, но не шевелится. Пауза затягивается на несколько секунд, и после оба из четы Лаер начинают смеяться. — У вас шикарное чувство юмора, — бьёт себя по животу Тимоти. — Читаете мысли! Напряжение разбавляет скрип дверей. Входит молодой мужчина с подносом. Поставив его на стол, он принимается разливать чай. Реддл, сузив глаза, внимательно за ним наблюдает. Гермиона была уверена, что он ковыряется в его голове. Ещё ей стало спокойнее, когда Том не делился с ней своими чувствами. Всё, что сейчас происходило, она переживала сама. На «трезвую» голову. Том сигналит рукой. — Продолжайте. Клариса мотает головой, щёлкая пальцами мужу. Тот сразу бежит к стеллажу с бумагами, доставая толстую стопку папок. — Вот дела на всех наших детей, — он вручает стопку Гермионе. — Можете ознакомиться. Уверяю, наши дети здоровые, приличные и умненькие. — Умненькие, — хмыкает Реддл. — Что насчёт усыновления? Документы я подготовил. Грейнджер, стараясь не привлекать внимания, поворачивает голову к Тому. Что он, чёрт возьми, творил, боже? Какие документы? Он блефовал? — Дело в том, что наш приют частный, — женщина опирает подбородок о кулак. — Мы славимся качеством. — Качеством, — опять повторяет за ней Том. Гермиона злится от такой формулировки. Кто вообще будет говорить о детях как о товаре, поставив на них ярлык «качества»? Она открывает первую папку. На маленькой фотокарточке была девочка с выделяющимися синяками под глазами. Она не улыбалась. «Моника, 9 лет/250». Следующее дело. Мальчик. «Кирк, 14 лет/300». С таким же грустным лицом. В его глазах читается тоска и уныние. У Грейнджер сжимается сердце. — Скажем так, мы нуждаемся в спонсорах, — продолжает Клариса. Грейнджер больше не может смотреть на одни и те же эмоции детей и откладывает стопку. Тимоти подбегает и, услужливо улыбаясь, избавляет её от груза. — Правильно ли я понимаю, — Реддл тянется к карману, доставая пачку сигарет и закидывая одну в рот. — Простите, но у нас не курят, — чуть насторожено произносит Лаер. Том из этой же пачки достаёт и металлическую зажигалку, продолжая свою речь после того, как с затяжкой прикуривает: — Правильно ли я понимаю, что, усыновив ребёнка, я буду должен некую сумму денег. Гермиона сжимает руками подлокотники. Она не обращает на его дерзость и поведение внимания. Теперь она наблюдает за Лаер, ожидая ответа. Ожидая, что та вскрикнет, что он не так понял. Что всё совсем не так, как кажется. Но к глубокому разочарованию добавляется ещё одно. Простое подтверждение слов Реддла. Клариса кивает. — Что ж, — Том выдыхает прямо в её сторону, глядя на то, как она смахивает рукой дым перед лицом. — Я вас понял. Без проблем. Любые деньги. Вот только назовём это правильными словами, чтобы не ходить вокруг да около. Сколько стоит мальчик? — Том! — Гермиона резко оборачивается на него. Его взгляд выжигает во лбу Кларисы дыру. — Ничего-ничего, миссис Реддл, — вежливо улыбается Клариса. — Если вы решите усыновить мальчика, ваш спонсорский взнос составит триста фунтов стерлингов. — Сколько стоит девочка? — продолжает он, делая всё чаще затяжки. — Двести пятьдесят фунтов стерлингов. Грейнджер ненавидит это место. Ненавидит, что он привёл её сюда, тыкнув носом в дерьмо, что здесь творилось. Ненавидит, что он мысленно твердит ей: «я тебе говорил». Ненавидит этих людей перед собой. Ненавидит, что для них дети — это товар. Она чувствует бессилие. — Сколько детей сейчас в приюте? — Том опирается головой о спинку, смотря вверх. Цедит дым. — Тридцать один ребёнок. Пятнадцать мальчиков и шестнадцать девочек разного возраста, — лебезит Тимоти. Пауза затягивается. Лаеры переглядываются. Грейнджер же просто хочет испариться. — Итого восемь тысяч пятьсот за тридцать одного ребёнка. Клариса с звонким стуком ставит чашку в блюдце. — Что вы сказали? — сглатывает она. — Плюс две тысячи, чтобы это произошло без документов. Так скажем, моё дополнительное вложение в приют, — Реддл поднимает голову с едкой ухмылкой. Глядя на то, что сделал. Тимоти опирается рукой о стол, схватившись за голову. Когда в это время Кларисса, схватив ручку, начала считать суммы. Грейнджер хочет взорвать этот кабинет. Эти дорогущие кресла. Эти фарфоровые чашки. Она хочет поджечь здесь всё только потому, что эта ужасная женщина вместо того, чтобы выгнать их из кабинета, считала, сколько стоят души детей, и каждый раз, когда она выводила чернилами ноли, её глаза расширялись, и грудь вздымалась всё чаще. — Вы не спросите, зачем нам столько детей? — не выдерживает Гермиона. — Такие усыновления незаконны. На её руку опускается горячая ладонь Тома. Он оглаживает большим пальцем костяшки, не взглянув при этом на неё. Метка на руке передаёт его веселое настроение. Он наслаждается этим — наблюдая за спектаклем, как вдруг Клариса замирает. Прочищает горло и, сложив руки в замок, смотрит на них исподлобья. Том опережает её. — А, — хмыкает он. — Вы хотите гарантий. Женщина меняется в лице. Хмурится и нервно смеётся. — Вы и правда читаете мои мысли. Реддл, не дожидаясь, поднимается на ноги, потянув за собой Грейнджер. — Вы нас проводите? Тимоти подрывается и махает руками. — Но… но как же сделка? Вы передумали? Гермиона идёт под руку с ним, слыша, как быстро стучат каблуки Кларисы, бежавшей за ними. Том останавливается у одной из дверей под номером двадцать семь. Вот тогда Грейнджер слышит его голос в собственной голове: «Это была моя комната». Уже у дверей, когда им отдали пальто и плащ, к Кларисе подбегает та самая девочка из первой папки. Обняв её за ноги, зарывшись лицом в юбку, она хныкает, пока миссис Лаер успокаивающе гладит её по голове. Том не смотрит на это. Он отгибает полы плаща и из внутреннего кармана достаёт широкий конверт, кидая его Тимоти. — Соберите всех детей вечером в столовой напротив театрального зала. Это мой задаток. Гермиона оборачивается, замечая, как они оба склонились над конвертом, проверяя содержимое. Клариса тут же меняется в лице, когда прощупывает пальцами купюры в конверте. — Конечно, мистер Реддл. Мы всё подготовим. Вы как Санта Клаус! Хорошие дети получают подарки. Плохие дети получают уголь в мешках! Как прекрасно, что в нашем приюте только хорошие дети! Агония. Занавес.***
Гермиона идёт так быстро, что воздуха не хватает. Она слышит, как Том зовёт её, будто издеваясь. Ей бы хотелось аппарировать прямо из центра Лондона, но всё, что она может — это упасть на стул перед кофейней, зарываясь пальцами в волосы. Скрип стула напротив. Когда она поднимает глаза, Реддл смотрит прямо на неё. Вот так они и сидят на импровизированной веранде магловского кафе средь идущих людей. Шумно. Невозможно шумно. — Молодец, ты добился своего. Они те ещё отвратительные люди. Ты хотел показать мне это? — Поправка, — бесцветно говорит он, — отвратительные маглы. — Не все, — давится воздухом, играя с огнём. Она вымучена. — Не зли меня, — спокойно проговаривает он. — Я не верю в твоё деление на плохих и хороших. На исключения. Твоя вера в это делает тебя лучше? Достойнее? Выше этих «плохих»? Моё же неверие не даёт мне ничего. — Тогда во что ты веришь? — злостно выговаривает она. — В силу. Она не сдерживается. Просто не может. Она устала. Невозможно всегда держать себя в руках при таком давлении рядом с ним. — В силу? — смеётся она. — Силу, которой ты хочешь контролировать этих плохих и хороших? — Всё верно, Гермиона. Я хочу контролировать это. Хочу, чтобы маглы знали своё место. Она хлопает обеими руками по столу, нагибаясь ближе. — Да как ты себе это представляешь? — спрашивает она, прекрасно зная ответ. Она жила в этом аду. Видела, что он добился своего в будущем. Ей просто-напросто нужны ответы. Как может в таком человеке, где присутствует любовь к сестре, где его чувства, как ей кажется, настоящие, хранится эта чёрная дыра из всего, из чего соткан Волан-де-Морт. — Помнится мне, такой человек уже был. Грин-де-Вальд в Нурменгарде. Том первый отрывает проницательный взгляд, отводя его к дороге, где стоят в пробке машины и двухэтажные экскурсионные автобусы, растягивая молчание. Гермиона же корит себя за то, что сорвалась. Боже. Она устала. Устала быть одной в этом времени… — Ты была в доме Тодоровых, — вдруг говорит он. — Ты видела девочку-магла? Александра приняла её как родную. Тогда ответь мне, Гермиона. Почему в моём приюте так сильно нас ненавидели из-за того, что мы отличались? Она хочет раскрыть рот и ответить, но он останавливает её, вскидывая руку. — Только не говори про это деление на хороших и плохих, Салазар, умоляю! — он всё ещё не смотрит на неё. — Сколько бы я ни встречал маглов, они уничтожают всё, что не могут понять. Потому что боятся этого. Боятся, что это сильнее. Что это может взять над ними верх. Попроси Каприс показать воспоминания её предков. И ты увидишь, как сжигали ведьм на костре. Ведьм, которые помогали людям в деревнях. Варили для них зелья, избавляли от болезней. За что? Чтобы сгореть? Грейнджер молчит. — Так почему мы должны хранить тайну о себе, когда маглы должны бояться нас? Это мы прячемся за незримыми стенами, щемясь в узких улицах, когда они, — он обводит рукой вокруг, — заняли весь мир. И даже не пытаются скрыть свою отвратительную натуру, избавляясь от «не таких», как они. Хочется ответить. «Это другое, ты не понимаешь». Но губы склеились. Она молчит. Он открывается ей. — Ты знаешь, что у Энтони был брат? — вот тогда он смотрит на неё. Его глаза блестят. Гермиона теряется и мотает головой. От приставки «был» становится ещё хуже. — Мы тогда учились на последнем курсе. Как же меня доставал Трейтор с его рассказами о своём братишке. О том, как Оскар поступит в Хогвартс, когда мы его уже закончим. Он души в нём не чаял. Он обожал его. Был тем старшим братом, о котором мечтают многие. Их родители… — он делает паузу, кривя рот, — никогда ими особо не занимались. Всё время на работе, отмахивались от того, когда нужно было быть родителем. Выслушать. Помочь. Одобрить. Всё это делал вместо них Энтони. Он его невозможно любил. Реддл ведёт подбородком по широкой дуге, будто разминая шею, чуть прикрыв красные глаза. Он злится. Грейнджер это чувствует через метку. В горле сохнет. В груди боль. Сердце на износ, торопится выпрыгнуть. Она боится услышать продолжение. Господи. — Когда мы выпустились, Энтони не торопился переехать в особняк. Он хотел быть с Оскаром, пока тот не поступит в Хогвартс в сентябре. В день, когда родители повели Оскара в Косой переулок, они потеряли его. Энтони опоздал всего на десять минут, задержавшись дома, собирая ему вещи. Они даже не вошли в «Дырявый котел», когда поняли что Оскар отстал. Настолько они не обращали на сына внимание. Гермиона сжимает кулаки и челюсти. — Его тело нашла полиция в мусорном баке. Боже. — Мужчина, что отвлёк Оскара, попросил его помочь. У него не заводилась машина. И услышав, что Оскар не знает, что это такое, предложил посмотреть, назвав это самой лучшей игрушкой для мальчиков. Всё это он говорил на следствии во время суда. Ему дали семь лет. Министерство магии, по просьбе Трейторов-старших, стёрло им память, избавив их от воспоминаний о сыне. Но я уверен, как уверен и Энтони, что так они избавили себя от вины. Гермиона понимает, что её пальцы дрожат только тогда, когда смотрит вниз. Невыносимо больше терпеть этот суровый, полный ненависти взгляд Тома. Красный, как и вся ужасающая история об Энтони и его брате. — Министерство не в праве вмешиваться, если преступление произошло в магловском мире маглом по отношению к волшебнику. Его судили по их законам. Семь лет. Столько же должен был учиться Оскар. Найти друзей. Стать старостой или играть в квиддич. Вот на такое время посадили этого магла. Всё ещё думаешь, что есть плохие и хорошие? Грейнджер ломается. Пополам расходится. Вспоминая, как Энтони относится к маленькому Фенриру. Как он топит свою боль в этом мальчике. Отдавая свою заботу. Видел ли он в нём Оскара? Внутри вакуум. Простое ни-че-го. Словно она скребет брюхом дно своего отчаяния. Оно вспарывается. Кровоточит. Разбавляет воду красным. А Том еще сильнее ранит, добивает. Грейнджер словно кит хочет выброситься на берег, чтобы прекратить эти мучения. Невыносимо. Но Реддл… Реддл дырявит ее гарпуном, втягивая обратно в пучину… — Пойдём, — Том поднимается на ноги, обойдя стол и вытянув перед ней руку. Он прекрасно видит её состояние и ничего не делает. Не пытается её успокоить, хотя мог бы сделать это за секунду, лишь передав по метке свои эмоции. Вот только вопрос: спокоен ли он сам именно сейчас? Господи…***
Они появляются на пороге приюта ровно в шесть часов вечера. Грейнджер просто молчит. Она позволяет себе усвоить его урок. Ей интересно, чем это кончится. Чем кончится ложь Лаеров о том, что у них частный приют. Он был государственным. Они делали деньги на детях. На качественных детях с ценниками в папках. — Мистер Реддл! — к ним на встречу выбегает Тимоти. — Дело в том… дело в том… — Дети в столовой? — перебивает его Том, замечая, как следом за мужчиной выбегает разъярённая Клариса. — Да, но… — вновь начинает он, пока его не отпихивает жена, выставив указательный палец прямо в грудь Реддла. — Да как вы посмели? — она дышит через рот. Её щёки пылают краснотой. — Как вы посмели положить в конверт уголь? Реддл коротко усмехается. — Плохие дети получают уголь, верно? — его насмешка витает в воздухе. Грейнджер не сдерживает улыбки. — Мерзавец! — верещит Клариса, топая ногой. — Мы любим наших детей! Они у нас самые лучшие! Мы всё сделаем для них и никогда не отдадим в руки такого, как вы! Она швыряет ему в лицо конверт, из которого вываливается уголь. Один из чёрных камушков ударяет Тома по щеке, оставляя чёрный отпечаток. Чёрт… Гермиона берёт его под руку и тянет назад. — Давай уйдём. Пожалуйста, Том… Но монстр внутри него уже почувствовал запах крови. Реддл напрягся. Его крылья носа раздувались, как у разъяренного быка красной тряпкой. Потянувшись к щеке, он смотрит на пальцы, на которых остался пепел с угля. Чёрный. Точно такой же, как ярость в Реддле. Она нарастает, Гермиона чувствует это и давится. — Том! — стонет она. — Там дети! — Там дети, — повторяет за ней и нагибается, беря с пола два кусочка угля. — Они в столовой? — жёстко обращается он к Лаерам, так, что они застывают на месте. Тимоти качает головой. — В столовой, значит, — улыбается Том сквозь стиснутые зубы. — Напротив театрального зала с очаровательной сценой, пришпоренной замком… Она не понимает, о чём он там говорил. Она понимает, что быть беде. Грейнджер достаёт палочку прямо тогда, когда то же самое делает Том. — Петрификус тоталус. Гермиона застывает. Господи. Он опередил её наплевав, что перед ними маглы. Том напрягает лоб, когда вытягивает ладонь с зажатыми углями в ней. Прикладывает к кулаку острие древка и что-то шепчет. А когда распрямляет пальцы, рука оказывается пустой. — Что за фокусы? — возмущается Клариса. — Что вы тут делаете? Посмеяться над нами решили? — Как вы там сказали? — Том не обращает на её речь внимания. — Вы любите своих детей и что угодно для них сделаете? — Конечно! — вскрикивает она. Грейнджер мычит. Тимоти напрягается, понимая, что она не может двигаться. Тучи сгущаются. И ровно в тот момент, когда гремит гром, Реддл слишком спокойно, слишком насмешливо обращается к Лаерам: — Обернитесь. Взмах палочки. Двери распахиваются, выпуская клубы чёрного дыма на улицу. Широкий коридор становится чётче. Горят две двери. Театрального зала и столовой, откуда слышатся крики детей. Лаеры кричат. Том обходит Грейнджер, забирает у неё палочку и отменяет заклинание. Она висит на его руках, брыкаясь и крича. — Что ты наделал? Что ты наделал? Он медленно ведёт её к дверям, чтобы она увидела. Чтобы осознала весь ужас и ублюдство, происходящее здесь. Супруги бросаются к дверям театрального зала, пытаясь её выбить. Огонь окольцовывает только рамы, оставляя двери невредимыми. Тимоти бьётся плечом в дверь, Клариса дёргает за ручку, каждый раз обжигаясь, когда как за их спинами, в двух метрах, кричат дети, точно так же запертые в ловушке огня. Просящие своих наставников о помощи. Умоляющие их. — Что ты сделал? Это дети! — не успокаивалась Грейнджер. — Успокойся, — шепчет Том, нагнувшись к её уху. — Посмотри в сторону. Из открытых окон на улицу выползают дети, помогая друг другу. Раз, два, три, четыре. Грейнджер считает всех. На тридцать первом она истерически плачет. Том ведёт её внутрь. Дети останавливаются у входных дверей, видя, как их надзиратели всё ещё пытаются пробиться внутрь театрального класса. Взмах палочки. Огонь затухает. Даже дыма не остаётся. Двери, как по волшебству, распахиваются. Клариса падает на Тимоти, который подворачивает ногу. Они ползут к трибуне, уже почти чёрной от сгоревшей древесины. Хватаются за замок и дёргают его. Вновь и вновь. Том сильнее сгребает в объятиях Грейнджер. — Когда меня заперли под ней, когда я вспыхнул, первое, что я увидел — это стопки денег. Наверное, я бредил. Ведь не может директор, говоря своим детям, что у него не хватает средств на них, держать такие суммы под полом. Смотри. Прошло столько лет. Поменялось начальство. А деньги для этих ублюдков значат больше, чем дети. Даже место не поменялось... — Деньги! — кричит Клариса. — Тимоти, чёрт тебя побрал, неси ключ! — Я помогу, — Том выходит вперёд. — Бомбарда Максима! Реддл закрывает собой Гермиону, глядя ей в глаза с этим его «я тебе говорил» взглядом. Защитный купол таранят щепки и доски, а сверху летят купюры. Всё как в замедленной съёмке. Через звон в ушах Гермиона чувствует слабость. Он отходит от неё. Реддл, схватив за волосы Тимоти, с силой нагибает его голову ближе к своему лицу. — За столько времени на твоём чёртовом столе прибавилось отпечатков. Вы просто их маскируете лаком? Вы до сих пор практикуете это наказание, раз их стало ещё больше? — он легонько дважды ударяет его по щеке. — Знаешь, чьих отпечатков зубов на краю стола больше всего? Молчание. — Моих. Тимоти дрожит. Его серые брюки в районе паха набираются чёрным пятном. Крик раздаётся внезапно. Клариса бежит на Реддла, замахнувшись вазой. Ещё секунда, и она разобьётся о его голову. — Петрификус Тоталус! — заряд из палочки Гермионы останавливает женщину и вазу в её руках в считаных сантиметрах от головы Реддла. Он косится в сторону, оглядывая её. Том махом откидывает от себя Тимоти, поднявшись на ноги. Отряхивая руки. Он направляет на него палочку, чуть склонив голову в сторону. — Отныне эти деньги вы будете тратить только на детей. Каждый раз, когда вы будете бить их, ты должен подходить к столу и прикусывать край. А ты, — он вытягивает палочку на Кларису, — будешь бить его так сильно, словно бьёшь самого нелюбимого ребёнка здесь. Обливиэйт… Когда Лаеры падают на пол, Том, не оборачиваясь, берёт Грейнджер за плечи ведёт к выходу, где на улице толпятся дети. Кто-то плачет. Кто-то из них цепляется за его плащ. Кто-то жмётся друг к другу. У них ещё не всё потеряно. Нет… Аппарировав в особняк, Гермиона отталкивает его от себя. Они оказываются в холле, куда выбегает Вара и Энтони, оставшийся подпирать дверь плечом. — Ты… — заикается Грейнджер. — Ты… Ненавижу тебя. Ты мог предупредить, что с детьми ничего не случится. Что это твоя грёбаная игра! Как ты посмел? Она пятится назад, к лестнице, с которой сползает огромная чёрная змея, языком прощупывая воздух. Она шипит, увидев гнев Гермионы. — Тогда всё получилось бы не так эффектно, — безразлично пожимает плечами. Она хочет его смерти. Немедленной. Мучительной. Хочет убить его прямо сейчас. Грейнджер вытягивает палочку, но замирает. Тяжёлый медальон на её груди напоминает, для чего она здесь. Господибоже… Силы покидают её. Голова гудит. Жжётся внутри. Больно и страшно. Грейнджер так ничего и не произносит. Она опускает палочку и молча разворачивается, перешагивая Атрофина, удаляясь к себе в комнату. Плохие дети получают уголь. Она надеется, что Реддл забьёт им себе лёгкие и подожжёт огонь, умирая медленно и мучительно.