***
Увидеться получилось раньше. Прямо в тот момент, когда она выходила из спальни, заметив, как ручка его двери поворачивается. Быстрый взгляд. Улыбка. Всё без слов. — Хотел дождаться тебя, чтобы пойти вместе. Том держит её за руку, спускаясь по лестнице. Его пальцы прохладные. От него всё ещё тянется запах пены для бритья. Всё это сочетание, такое холодное, инистое, вот только он сам — как горячий кусок угля рядом с ней. Она это кожей чувствует. Ощущает его энергетику и уже не давится. Она наелась досыта. Привыкла. Ей становится легче рядом с ним. Медальон на шее замолкает и больше не гудит в ушах. Реддл поделился с ней дозой успокоения. Он вскидывает руку к собственному горлу лишь потому, что застёгнутая на все пуговицы рубашка тянет. Гермиона и это подметила. Том всегда расстегивал две верхних, чтобы избавить себя от чувства удушения, чтобы избавить себя от дискомфорта. Даже в мелочах. Он сглатывает, когда они спускаются в холл, Грейнджер улавливает, как его острый кадык ныряет вниз и обратно вверх. Такой острый, что можно порезаться, будто это ещё одна защита… чтобы никто не посмел его душить. Реддл на секунду замедляется. — У нас гости… — по голосу слышно, он недоволен. Когда дверь столовой раскрывается, на них смотрят три пары глаз. Фенрир сидит рядом с Варой, улыбаясь во все зубы. Грейнджер улыбается в ответ. У него выпал молочный клык, это добавляет его лицу ещё больше детской непосредственности. Они проходят на свои места молча. Никто с ними не здоровается, кроме Сивого. Гермиона треплет его по макушке, усаживаясь рядом, чувствуя на себе до ужаса дебильный взгляд Энтони. Варвара сжимает губы, пытаясь скрыть улыбку. Господи… Ведь именно этого она и не хотела. Грейнджер перегибается позади Фенрира, наклоняясь ближе к Варе и шепча ей в ухо: — Предательница… Лицо Тома тут же скрывает новый выпуск газеты. Вот тогда Трейтор не сдерживается. Он вскидывает обе брови вверх, сигналя Гермионе. — Как спалось? — спрашивает её, ехидно ухмыляясь. — Хорошо, — безучастно отвечает она и делает глоток кофе. — Наслышан… — Ты что, ребёнок? — Гермиона срывается. Негромко. Просто стоит понизить тон. Переводит тему, расспрашивая Фенрира о новостях и как ему в приюте. Отвлекается. Мальчик, болтая ногами, бесконечно долго рассказывает о новых друзьях и какая мадам Александра добрая. Говорит и о том, что научился читать. Грейнджер хвалит его. Вара всё это время, повернувшись к Сивому, не перестаёт его слушать, как вдруг… Реддл резко кидает газету на стол, глядя на Вару. Её глаза становятся чёрными. — Каприс. У неё новости. Она сейчас будет… — шепчет Вара и зажмуривает глаза, возвращаясь обратно в реальность. Том взмахом палочки разрешает перемещение через камин, и спустя пару секунд перед ними появляется Каприс. Не одна. За ней выходят трое мужчин, кланяясь Реддлу. Пожиратели. — В кабинет, — командует Том, и все удаляются из столовой. Трейтор наспех откусывает от тоста, делает глоток чая и вопросительно смотрит на Грейнджер, поднимаясь на ноги. — Ты идёшь? Идёт. Конечно, она идёт. В кабинете прохладно. Том стоит у раскрытого настежь окна, выдыхая сигаретный дым, который, гонимый порывами ветра, влетает обратно в помещение. Все рассредоточиваются кто куда. Грейнджер остаётся стоять у дверей только потому, что так проще будет собрать воспоминания. Увидеть лица всех. Она помнит этих мужчин. Они были в Марёле. Ей интересны их чины. Двое выглядят за сорок. А вот третий чуть моложе, с лисьим взглядом и очень отталкивающей внешностью. На его лице написано — подонок. — Том, я не знала, что он роет под тебя, — Каприс стоит позади Реддла в нескольких шагах. — Я… я просто пригласила его с собой, ведь у него уже было приглашение. Я просто… — Повелась на милую морду? — голос Энтони с насмешкой. — Не в первый раз, моя дорогая. Парето на мгновение оборачивается, кривя рот. Явно хочет ответить ему. Но её страх перед Лордом выше. — Сегодня мне передали, что Алекс был в Марёле. Явно не для прогулки по красивым местам. Я сразу подумала о том, что он что-то ищет. Я правда не знала, что он будет искать информацию по Фоксам… Том подносит сигарету к губам, делая последнюю затяжку. Выдыхает через нос, топя окурок в пепельнице на подоконнике. Проходит к столу, опираясь бёдрами о столешницу, скрестив руки на груди. Грейнджер ничего не чувствует. Он не делится с ней эмоциями. Выглядит чертовски спокойным. — Что он искал? — спрашивает, глядя на Парето. Вместо неё отвечает тот, у которого лисий взгляд. — Он посетил его бывший трактир. Спрашивал, какие дела здесь вёл Мари-Себоль, но по моим данным его вежливо попросили оттуда. Парень явно хочет написать сенсацию. Он гоняется за этим. — Что нам сделать? — Каприс ступает вперёд, ближе к Тому. Выражение её лица серьёзное. — Убить его? Переживает ли она о том, что поймают Тома? Или же переживает за то, что если это случится, то поймают и её? Гермионе почему-то кажется, что второе. — Что думаешь? — Том ведёт головой в сторону Грейнджер. В комнате становится тихо прямо в тот момент, когда все поворачиваются к ней. Тишина такая звенящая, бьющая по перепонкам, слишком тяжёлая. Она висит над её головой камнем. Реддл спрашивает её мнение. Гермиона думает, что это очередная проверка. Вот только зачем? Сказать оставить его в живых — означало бы триггер для всех. Пустить ситуацию дальше течь своим руслом. Но она пожиратель. Она одна из них, которая должна точно так же переживать за то, что их могут поймать. Она не Гермиона Грейнджер, выпускница Гриффиндора с львиной кровью в венах, которая всех спасает. Она такая же убийца, которая должна думать так же, как Реддл. Как все здесь присутствующие. Сейчас она понимает Каприс, которая переживает за себя. Грейнджер точно в такой же ситуации. Она может подставить себя. Вот только… Шаг вперёд, ещё один. Каблуки глухо клацают по паркету, пока она идёт к окну, закрывая его. Ей стоит вспомнить всё, продумать. И решить. Можно без жертв. Без убийств. Гермиона поворачивается к Тому, доходит до него и присаживается рядом, зеркаля его позу. — Ты говорил, что тебя раздражали некоторые люди на приёме, — говорит тихо, чтобы только он мог услышать. Приходится чуть ближе нагнуться к нему. Реддл даже голову клонит, чтобы подставить ухо. — Так почему бы нам не подставить одного из них? Это резко. Том коротко хмыкает со всё ещё опущенной головой. Его губы растягиваются в полуулыбку, и вот тогда он поворачивает голову к ней. Глаза в глаза. Близко. Словно нет здесь посторонних. Облизывает взглядом её лицо, которое Грейнджер пытается сделать серьёзным. По телу, через метку, проносится сигнал. Удовлетворение. Восхищение. Глоток воздуха режет глотку от осознания, что ему понравилась эта идея. Ведь однажды он сам так сделал. Подставил домовика Хепзибы Смит, убив её и сделав крестраж из Чаши Пуффендуй. — Каприс, — Том взглядом врезается в женщину. Она сглатывает. — Кто желал Фоксу смерти? — Все, — она разводит руками. — Гоблины, люди, даже прислуга. К чему ты клонишь? — Узнай больше о том, кто сильнее всех хотел заполучить долю в банке Фоксов. И сделал это сразу же, когда братья умерли. Это и будет тот человек, кто поспособствовал самоубийству Мари-Себоля. Парето требуется несколько секунд, чтобы осмыслить. Она хмурится, но всё-таки переспрашивает. — Подставить другого? — и тогда на её лице вырезается та самая ухмылка, с которой Гермиона увидела её тогда, в Марёле. — Я поняла… Направить Алекса по ложному следу. Реддл отталкивается от стола и слишком близко обходит его рядом с Гермионой, погладив рукой её колено. Он нагибается к столу, раскрывая ящик, и достаёт палочку. Древко, ручка которого золотая, с драгоценными камнями. Каприс ловит её с легкостью, когда он кидает древко, как палку собаке. Даже в этом жесте можно понять, где хозяин, а где пёс, жаждущий косточки. — Для убедительности, — ставит последнюю точку Реддл. — Идите. Шум шагов по кабинету. Распахнутая дверь. Каприс на мгновение задерживается, поворачиваясь назад. Она видит всё, что сейчас происходит: Том напротив Гермионы. Одаривает её своей улыбкой. Кажется, Парето хмурится, вздергивая уголок губ, и резко разворачивается, но налетает на Фенрира, который падает назад. — Простите, я шёл во двор, — извиняется мальчик, поднимаясь на ноги. — Мерзкий щенок, — рычит Каприс, замахиваясь рукой. Удар не случается. Её кисть сжимают сильным захватом. Энтони подходит к ней так близко сзади, что касается грудью её спины. — Вот только попробуй, Парето, я отгрызу тебе руку. Цокот каблуков и ругань вслух удаляется. Она уходит, когда Трейтор треплет мальчика по волосам. — Ты хотел прогуляться? Идём.***
Она находит Вару днём, та явно от неё пряталась. Гермиона стучится в её спальню, приоткрывая дверь и замечая, как Варвара тут же прячется за шторой. — Я не злюсь на тебя, — Гермиона прикрывает за собой дверь и входит в комнату, скрывая улыбку. — То, что ты видела утром… — Это ваше личное дело, давно пора, — слышится из-за шторы. Было бы всё так просто… — Ты выйдешь? — Грейнджер ступает вперёд, когда из-за ткани сначала появляется голова Вары, а затем и всё тело. В её руках маленький букет полевых цветов. — Мы с Фенриром собирали, — смущается она. — Это тебе… С прошедшим днём рождения. В груди сжимается. Гудит. Гнётся. Гермиона забирает из рук неаккуратный букет из травы и жёлтых цветов, явно побитых дождём. И это больно. Ей до ужаса хочется сгрести и букет, и Варвару в объятия. Рассказать ей всё. Уговорить бежать, зная, что это бесполезно. Зная, что она не уйдёт. Ведь в её сердце камнем прибит Реддл. Расскажи ей сейчас, кем он будет в будущем… Кем станет сама Вара… Что будет? Будет больно и ей. Дьявол. Грейнджер вдруг в первый раз думает о том, что станет с Варой, когда ей удастся убить Тома, если не получится исправить всё по-другому. Простит ли её Вара? Поверит ли? Попросит ли Гермиону стереть ей память? Эти мысли как хруст стекла под ногами. Не обойти осколки-нюансы. Порежут стопы, оставляя раны. Спасти всех не удастся. В руинах окажутся все, кто причастен. Пусть хотя бы сейчас она наслаждается спокойной жизнью. Хотя бы сейчас. — Хочешь сходить в город? — спрашивает Грейнджер, заранее зная ответ. Всё видно по лицу Вары. — Отметим мой день рождения. В Косом переулке почти не встретишь детей. Все уже в Хогвартсе. Конец сентября. Грейнджер оставляет Вару делать заказ в одном из баров главной улицы, пока сама, отлучившись в уборную, свистком призывает сову. Наспех собирает воспоминания в склянку и накладывает защитные чары. От Дамблдора совершенно ничего не хочется утаивать. Даже тот момент, когда ночью Реддл проснулся от кошмара. Даже то, что именно Гермиона вызывает в нём чувство когда-то потерянной боли. Ей не ясна эта связь. Почему именно она на это влияет? Почему только ей ему удаётся передать свои эмоции через метку? Столько вопросов… Вернувшись к Варе, Гермиона замечает на столе шипучие коктейли, и подруга не терпит паузы. Салютует бокалом и, кажется, смущённо произносит тост. Из-за шума в заведении слов почти не разобрать. Но последние Грейнджер слышит чётко: — Я тебя люблю. Гермиона чокается бокалом и делает глоток. Снова и снова, проговаривая слова Вары в голове. Люблю. Люблю. Люблю. Так же она говорила Гарри и Джинни, напиваясь до беспамятства в спокойные дни. Лёгкое «люблю» приобретало нечто большее. В нём было всё. Дружба. Сражение бок о бок. Переживания. Трепет. И честность. Та же честность, что и у Вары сейчас. Искренне. Господибоже, что будет, когда Вара узнает о том, что Гермиона всё планировала. И планировала подружиться с ней, чтобы узнать информацию, приблизиться к Реддлу. Варвара была ключом к нему. Сначала… Но потом, узнав эту девушку лучше, Грейнджер могла поклясться, что сейчас её «люблю» искреннее. Враг стал другом. А Том стал… Стал… Её мужчиной. Это сложно. Чёрт возьми, Гермиона ненавидит себя за это. Просто презирает. Она видит в нём и мужчину, и врага. Вот так аморально. Запретно. С ума сойти, как неправильно. Сильно. Она искренне считает, что есть тот малейший процент, когда Реддл вызывает в ней жуткий колючий трепет. На уровне физики. Обычного желания. Она никогда в жизни не сталкивалась с таким. Не сталкивалась с тем, что враг показывает себя с другой стороны. С тыльной стороны. С самой уязвимой. Но то, что для Тома остаётся секретом её игра, в которой она сама же тонет, приобретает какой-то садистский смысл. Словно там, внутри неё, что-то шепчет. Что-то подсказывает ей: подберись она совсем близко к нему, в конце концов будет больно только Реддлу. Если всё сложится в её пользу, Реддл умрёт в агонии. Зная, что его предали. Зная, что его обманули самым подлым способом. Вернули боль и заставили её чувствовать. На полную силу… — Почему ты улыбаешься? — Вара вытягивает ноги под столом, расслабляясь на стуле. Алкоголь развязывает язык и тело. — Задумалась, — хмыкает Грейнджер. — О Томе? Порой она очень проницательна. — О нём, — отвечает правдой. — Мне кажется, я о нём мало знаю. Варвара допивает бокал и, взметнув руку вверх, указывает официанту повторить. — Так спроси его. Гермиона вздёргивает бровь. Смеётся. Пьёт коктейль. — Мы точно об одном человеке говорим? — кидает в ответ. Варвара берёт с появившегося перед ней подноса новый бокал. — Будучи слепой я всегда знала, о чём он думает, — вздыхает она. — Мне достаточно было его голоса. Или того, как он держал меня за руку. Достаточно было почувствовать атмосферу вокруг него… Всё становилось ясным. — Просто ты очень проницательна. — А ты попробуй. Когда будешь рядом с ним. Попробуй закрыть глаза и почувствовать. Порой эти мелочи говорят о многом. О настроении. О тревоге. О злости. Для этих чувств не нужны слова. Не нужно зрение. Просто закрыть глаза? Каждый раз, когда она это делает, в мыслях пепелище. Тела. Крики. Будущее, которое она оставила. Это вшито на внутреннюю сторону век. Даже когда моргает, она видит эти картинки. Сплошная кровь и отчаяние. Гермионе редко удаётся абстрагироваться. Она всегда думает. Думает. Слишком много думает. Ищет лазейки, варианты. Её мозг всегда кипит. Просто закрыть глаза… Перестать быть солдатом… Они возвращаются вечером. Довольно навеселе, встретив на пороге Энтони, изрядно надушенного парфюмом. Он поправляет пучок на голове, глядя в огромное, в пол зеркало, когда они проходят мимо него. Не спрашивают, куда он собрался. Это ясно без слов. Грейнджер доводит Вару до её спальни, укладывает в кровать. Она явно перебрала с шипучими коктейлями. Нюхлер тут же взбирается по одеялу к хозяйке, тыча сплюснутым носом ей в шею. Варвара смеётся от щекотки. Гермиона, уже выходя из спальни, слышит её: — Просто закрой глаза, Гермиона! «Хорошо», — думает Грейнджер. Она попытается. Горячая вода в ванне расслабляет. Гермиона наугад берёт одну из склянок на полке, высыпая содержимое. Пенится. Пахнет жасмином. Отчего-то сразу вспоминается Аквамарин. Там пахло так же. Распахнутое окно в ванной, а за ним — искрящееся от молний небо. Ей хочется дотянуться до палочки, погасить верхний свет, чтобы остались одни свечи. Так комфортнее. Едва уловимый сигаретный запах… Стоит прищуриться, чтобы увидеть струйку дыма откуда-то слева от балконного окна. Том курит. Опять. Гермиона вдруг давится глотком воздуха. Вот так, сидя обнажённой в пенистой воде почти рядом с ним. Она списывает это на алкоголь. Чёрт возьми, кому она лжёт? Пытается обмануть саму себя. Становится душно. Если произнести его имя… он услышит? Она сжимает губы. Просто потому что та садистская её часть уже кричит. Воет. Не смей. Не думай. Не делай этого… — Том? Негромко. Так, словно если бы он стоял за дверью. Секундная тишина. И в тот момент, когда очередная молния рассекает небо, с хлопком аппарации на балконе появляется он. Господи… Нельзя. Нельзя быть таким красивым и таким чудовищным. Нельзя… Реддл в своей любимой манере опирается бёдрами о перила. Ставит одну ногу на бортик. Делает затяжку. Почти не видно его лица в тени. Видны лишь алые глаза и то, как он смотрит на неё, продолжая тянуть сигарету. Запрокидывает голову вверх, выдыхая столб дыма. Он молчит. Курит. Смотрит. А она смотрит в ответ и позволяет смотреть на себя. Вот так это и происходит. По-садистски блаженно. Дразня. Но вот только кого больше? Его или себя? Это возбуждающе запретно. Тот, с кем нельзя… Как там говорила Вара? Просто закрыть глаза? Грейнджер так и поступает. Прикрывает веки, откидывая голову назад, упираясь затылком. Поднимает одну ногу, кладёт её на бортик, чуть сжимая пальцы, и, кажется, это даёт реакцию. Она слышит, как он втягивает воздух через прикрытые губы. Свистяще. Шаги. Пена щекочет кожу. Или же это её пробивает дрожь. Ведь она действительно чувствует Реддла. Дышит его запахом, игнорируя воздух. Испытывает себя — насколько далеко она зайдёт? Кажется, у неё нет шансов. Не было шансов после того, как она получила эту метку на руке. Которая сейчас причиняет ей неизгладимое блаженство. Том хочет её. Она хочет его. Здесь нет других координат. Здесь конечная. Шорох ткани. Касание холодных пальцев щиколотки, он тянет её вверх, чтобы сесть на бортик, укладывая её ногу на свои колени, и повести её стопу к паху. Грейнджер раскрывает глаза. Глаза хищные. И взгляд такой же, как у акулы. Его рубашка полностью расстёгнута, видно, как быстро вздымается его грудь. Грейнджер заманила к себе хищника, не зная, ручной ли он. — Холодные, — шепчет она, глядя на его руку, всё ещё сжимающую её щиколотку. Полуулыбка появляется на его лице. Он отпускает хватку, отчего она машинально кладёт ногу в воду, прижимая колени ближе к себе. Это какая-то тянущая мука. Она играет с огнём в собственной голове. Просто расслабиться. Просто забыться… Ему стоит всего лишь нагнуться ближе к ней, чтобы отвлечь внимание. Заглянуть в глаза, впиваясь взглядом, чтобы после этого, пока она не видит, окунуть руку в воду между её разведённых ног. — Тогда согрей меня, — хрипло. Надрывно. Это поражение. Грейнджер со вздохом откидывает голову назад, вновь закрывая глаза. Ощущая этот контраст горячей воды и его холодных пальцев, гладящих её бедро. Она дышит ртом, и всё равно не хватает воздуха. Хочется вцепиться пальцами в бортики, просто чтобы не соскользнуть вниз, опускаясь под воду. Она так и поступает. Резко хватается за ванну прямо в тот момент, когда его рука проходится по низу живота. Пальцы. Его длинные хреновы пальцы… Боже. Она с силой сводит колени, сжимая его руку. Метка терзает её. Расслабляет. Он настаивает на продолжении. Ведь она сама его позвала. Призвала дьявола. А вот и наказание. Сладкое. Тянущее. Проникновенное. Гермиона раскрывает глаза, когда два его пальца входят в неё. Она раскрывает глаза, упираясь прямо в его лицо. Он доволен. Воздух будто кончается. Она пытается дышать. До боли это ощущение раздвигающихся-сжимающихся рёбер. Словно вместо лёгких паровой насос. Терзание… Том травит своей медлительностью, наблюдая за её реакцией. Большим пальцем задевая клитор. Ласкает. — Том… — голос обрывается так же внезапно, как сорванное имя с её уст. Обрывается то ли полустоном, то ли полухрипом, то ли неудавшимся вдохом, когда Реддл вновь толкается в неё. Вода расплескивается, когда она сгибается пополам, хватаясь за его руку, но господибоже, не останавливает его движения. Ей достаточно упереться лбом о его бедро и тихо стонать, пока он продолжает трахать рукой. Чёрт возьми, это ведь только рука… Мысли опасные. Чуждые. Интригующие и горячие. — Откинься назад, — и это не просьба. Это приказ. Он останавливается только для того, чтобы другой рукой, несильно, толкнуть её в плечо. Она ложится. — Раздвинь, — голос хриплый. Скользкий. Мокрый. — Раздвинь ноги. Она бы хотела. Но вместо неё это делает он. Магией. Колени упираются в бортики резко. Она давится от возбуждения этого подчинения. Это не её чувства. Его. Метка шпарит кипятком. Гермионе всего лишь остаётся сдаться. Без сопротивления. Ведь там. Часть её хочет. Хочет дойти до конца. Безнадёжное ощущение силы. Прикусить губу. Почувствовать новый толчок, а за ним следующий. Он ласкает её будто бы везде. Один лишь взгляд алых глаз чего стоит. Он дышит ртом. Хрипло. Опять хрипло. Гермиона на грани. Хочется закатить глаза и опуститься под воду, толкая в лёгкие смерть. Вот так ощущается оргазм от руки Реддла. Сильно. Неописуемо сладко. Когда дыхание выравнивается, он стоит уже у балкона и вновь тянет сигарету. Нега отступает. И самое страшное — она не жалеет об этом. Она давно переступила грань всех своих суждений, когда она была ещё подростком. Эта стадия за плечами. Гермиона давно запачкала руки кровью. Всю себя. Все мысли. Нет. Она не жалеет об этом. Это война, и прежде всего не с собой.***
Проснуться после полудня. Пойти в душ. Сделать всё, что делала прежде. Уставиться на себя в зеркало с едкой нахальной ухмылкой. Вот то самое отражение. Теперь всё сходится. В этом доме всё на своих местах. Грейнджер одна из пожирателей смерти. Такая же убийца. С такими же грязными по локоть руками. С такими же мыслями, подстраивающимися под ситуацию. Она думает, что ещё контролирует это. Ещё всё в её руках. Простая игра. Вот только в этой игре всё как-то происходит чувствительно. Стоит вновь дёрнуть себя за медальон, чтобы скинуть на него вину. Лгунья… Сегодняшний день как-то не задался. Хотя, казалось бы, с чего вдруг. Она получила то, что хотела. Вот только мысль, что это желание не появится вновь, её донимает. Но смелость признать это у неё есть. Связь с Томом для собственной выгоды. Она не знает, что из этого выйдет и выйдет ли, но главное для неё — итог. Удастся ли вновь избежать жертв. Спасти того, кто уничтожит мир в будущем. Повлиять на его разум точно так же, как он влияет на неё. Или Гермиона просто больна. Реддл, как раковая опухоль, растёт внутри неё. Проще отсечь себе руку, чтобы избавиться от его метки. Но и того, что она сама глубоко засела в нём, нельзя не заметить. Он советуется с ней. Он тянется к ней. Он хочет её. Он доверил ей свою душу. Вот она. У неё на груди. Одна из нескольких. Осталось собрать полную коллекцию. Осталось сломать его, пока этого не сделал он сам. Ей сложно. Она одна. Поговорить об этом не с кем. Дамблдор чётко дал понять об опасности встреч. Но как же ей хочется поговорить. Излить душу. Увидеть реакцию, пусть даже не такую, какую она ожидает. Ей просто хочется выдохнуть, чёрт возьми. Она зла. И злу не находит определение. В ушах гудит. Это всё крестраж. Хочется дозы, дьявол бы её побрал. Хочется, чтобы Реддл поделился с ней успокоением. Сердце гремит. Ускоряется. Бросает в пот. Она быстро выходит из спальни, останавливаясь напротив его двери. Стучит. Ответа нет. Спуститься вниз по запасной лестнице, чтобы быстрее. Чтобы не ломало так, как начало. На кухне домовик. Гремит кастрюлями. Ругается под нос, когда оборачивается, и замолкает, кланяясь Гермионе. — Добрый день, мисс Грейнджер. — Где Том? — в горле одышкой. — Мистер Реддл вместе с мисс Бессоновой отправились в город. — Куда? — вопросы короткие, сил не хватает. Это наваливается на неё айсбергом. С каждой секундой крестраж подчиняет всё мощнее. Она горит яростью и гневом. — Не могу знать, мисс. Вы будете завтракать? Гермиона не отвечает. Она выходит из кухни, слыша, как что-то бьётся. Идёт на шум. И сжимает кулаки от картины, которую видит. Фенрир, оставшийся на выходные, лежит на полу, сжавшись в комочек. В его руках нюхлер. Он дрожит. Над ним с вытянутым револьвером стоит Каприс. — Шавка! — Акцио, револьвер! — Грейнджер ловит пистолет, подбегая к мальчику и помогая подняться. — Что здесь происходит? Сивый больше не прячется за Гермионой. Он стоит рядом, двумя пальцами хватаясь за рукав Грейнджер. — Этот щенок украл у Варвары револьвер! Я видела, как он ходил здесь с ним. Это опасно для всех здесь! Что этой собаке в голову взбредёт? Щелчок. Так лопается последний нерв у Гермионы. Последний капилляр в красных от злости глазах. Ей стоит сил собраться, чтобы взглянуть на Фенрира и уточнить то, что очевидно. — Ты отобрал его у Мерка? — спрашивает его и видит, как он тут же кивает. — Иди к Энтони. — Он ещё не вернулся, я проснулся, а его нет… Гермиона ведёт плечом, сжимая рукоятку револьвера. Странное ощущение, что она держала его прежде. Словно сон наяву. — Ступай наверх, — она приседает, выдавливая ложную улыбку. Бодает ласково его лоб своим. — Дождись Энтони, хорошо? И Мерка запри с собой. Сивый неуверенно смотрит то на неё, то на револьвер в её руке, то на Каприс. Сглатывает. Извиняется и убегает наверх. Грейнджер разгибается. Кажется, хрустит колено. Старая травма. Хочется ещё сильнее завыть от беспомощной злости и адреналина в крови. Она, не глядя на Парето, идёт к кабинету, слыша, как в спину летит стрела из сотканных железом слов: — А ты хороша… — Каприс ступает следом, цокая каблуками по мрамору. Гермиона отворяет двери, заходя внутрь. Смотрит в зеркало над камином, чтобы просто защитить свою спину. Каприс позади неё, но палочку не поднимает, хотя от неё чувствуется пассивная агрессия. И когда она перейдёт в активную, Грейнджер будет готова. — Неясно откуда появившаяся, очаровавшая всех вокруг. Знаешь, что говорят про тебя наши? — насмешка в голосе женщины скользкая. — Ты заработала всё своей мордашкой. Необычной рассечённой мордашкой, на которую Том так повёлся. Вокруг него одни диковинки. Наверное, ты стала для него частью коллекции. Очередным экспонатом. Гермиона хмыкает. Улыбается молча. Вот о чём говорил Энтони. Вся её сущность, когда нет хозяина, открылась. Гермионе хочется ответить, но весь её ответ придётся ударным заклинанием. Или чего хуже. Крестраж лишь усиливает её желание навредить кому-то. Гермиону пробивает внезапной сухостью во рту. Говорить вообще желание пропадает. Она уверена, это кончится плохо. Она вскидывает мутный остекленевший взгляд на зеркало. Парето стоит, сложив руки на груди и притоптывая острым каблуком. Раздражая. Распыляя её ещё больше. Господи, дай сил не убить её на месте. — Чего ты хочешь от меня, Каприс? — жёваной плёнкой изо рта. Слова трудно даются. Тон подчинить ещё сложнее. — Как ты за столь короткий срок смогла подчинить его себе? — она даже шаг вперёд делает, чуть наклоняя голову. — Как ты влияешь на него? — Завидуешь? — вот тогда Грейнджер оборачивается. — Жалеешь, что из всех он выбрал меня? — Не понимаю, — кивает правдиво Каприс, — ведь я видела тебя в бою. Видела твоё лицо, когда ты держала Вару в Марёле. Ты трусила. Что это было, когда вошёл… Там был… Она запинается. Даже кулак сжимает, поднося к губам, словно сдерживая слова. — Я уверена, что ты здесь с какой-то целью, — заканчивает. — Как и ты. Как и все мы. Рукоятка револьвера давно нагрелась от её ладони. Гермиона проверяет барабан, с щелчком уводя его в сторону. Два патрона. А внутри самой безвкусный холод, гнущий кости. Внутри неё вой. Крик. Хрип. Чёртов медальон гудит в ушах. Вот-вот перепонки лопнут. Она дёргает головой, отгоняя мысли. Это замечает Парето. — Да ты больная… — А ты сука. Каприс хохочет. Визгливо. Противно. Как лошадь. Держит себя за живот, успокаиваясь. И это последняя капля, чёрт возьми, Грейнджер держалась до последнего. Её вновь дёргает, прежде чем она начинает говорить. — Давай так, — она бьёт в ладонь барабан револьвера, он выплевывает два патрона. Откидывает один на стол, вставляя оставшийся обратно. И резко защёлкивает барабан, раскручивая его. — Отвечу на вопросы, если сыграешь со мной в игру. Гермионе больно. Вот так ощущается всё, что сейчас происходит. Это впервые, когда крестраж так сильно влияет на неё. Так слепо застилает глаза гневом. Адской смесью адреналина и желания уничтожения. Она не почувствовала бы, если бы ей сейчас всадили клинок в спину. Настолько она была напряжена. — Рехнулась? — Каприс улыбается. — Ты больная! Хочешь сыграть в эту магловскую игру? — А говорила, что я трусила… — поддёргивает её этим, видя реакцию. — Всего одно нажатие… с обеих. Парето распрямляет плечи. Хмыкает. — Начинай. Дуло к виску. Щелчок. Выдох жжётся в глотке. Грейнджер не понимает, что творит. Ей невыносимо больно от мыслей. Её дёргает опять. Она кидает револьвер Каприс. Она знает, что сейчас произойдёт. Парето рассматривает револьвер, на секунду замирая, но быстро беря себя в руки. Сглатывает. Прикладывает дуло к виску. Щелчок. — Ты проиграла. Как-то по-глупому… — с дрожью в голосе произносит она, кидая револьвер обратно. Вот только Гермионе не до смеха. Каприс права. Она больна. Она вытягивает руку с зажатым револьвером прямо в голову женщины. — Что-то я не наблюдаю на полу твоих мозгов, — её крошит. Ломает. Она выжигает себе глотку злым тоном. — Ты применила магию. Этот патрон предназначался тебе... И как только Каприс вытягивает палочку, происходит выстрел. Кровь. Парето сгибается пополам, хватаясь за щеку, которую пуля задела по касательной. За её спиной появляются Реддл и Вара, замершие от того, что сейчас происходит; сквозь крик Парето, которая кидается к Тому, крича о том, что Грейнджер спятила. И тут она оказывается права. Гермиону тянет вбок. Она оборачивается, просто потому что нужно обо что-то облокотиться. Ей нужно опереть ладони о стол. Отдышаться. Собраться. Но ни хрена не выходит. Её трясёт. Позади хлопают двери. Голос Каприс отдаляется. Кажется, её уводит Вара. Холодные пальцы на её плечах. Она дёргается. Хочет скинуть их с себя. Но он настойчив. Она дышит громко. Лоб покрывается испариной. Лихорадит бешено. Том с силой разворачивает её к себе, прижимая к груди. Секунда. И всё исчезает. Она не чувствует ног. Реддл толкает её к столу, чтобы она присела на край. Внутри пусто. Ни-че-го. Вот так он избавил её от зародившегося ада. Дьявол. Крестраж замолк. Щеку что-то обжигает. Вторую жжёт так же. Только сморгнув слёзы она понимает, что плачет. Удар ребром ладони в его грудь. Ещё один. Сильнее. Пальцы сжимаются в кулак, и Гермиона колотит его уже изо всех сил, пытаясь выместить остатки злости. Реддл стоит на месте. Даже не шевелится. Ждёт. И когда удары становятся скользкими, когда руки падают, он хватает её за затылок, вновь прижимая к груди. Его сердце колотится быстро. Отчаянно, так же, как её минутами ранее. Зачем? — Где ты был? — шипит она. — Где ты был? Мне было… Она не договаривает. Признаться в этом сродни сделать шаг назад. Холодные пальцы касаются загривка. Ползут к шее, чтобы легко щёлкнуть замком. Крестраж падает в его раскрытую ладонь. Грейнджер проиграла. — Ты слаба для него. Приговором в уши. — Слаба? — хмыкает и отталкивает от себя Тома. Он больше не настаивает. Отходит. — Ты хоть знаешь меня? Настоящую? Гермиона, шатаясь, уходит, прикрывая за собой дверь. Том не закроет глаза, чтобы рассмотреть её, как советовала Вара. Только не он…***
Сегодня её больше никто не беспокоил. Никто не заходил в спальню. Никто не видел её мучений, сожалений. Никто не слышал её плач. В тысячный раз сложно. Трудно быть одной. Иметь при себе на каждый случай ответы, подстраиваясь мгновенно под ситуации. Идти наперекор всему. Трудно. Она жалеет о сегодняшнем поступке. Хоть не под силу было совладать с этим. Она жалеет, что не осталась в спальне, пока не вернулся Реддл, успокоив её меткой. Она жалеет, что упустила крестраж… Мучительно гадко. На часах половина первого ночи. Хочется есть. Грейнджер спускается по лестнице для прислуги прямиком в кухню в надежде что-нибудь перекусить. Находит консервированные персики. Вкус кажется знакомым. Хоть так можно подсластить себе жизнь. Она выплевывает косточку прямо в ладонь. Ловит образ пули, точно так же мирно лежащей в руке. Сдавливает косточку в кулаке. И вновь себя корит. Чёрт. Она резко смотрит на дверь. Слышит приглушённую мелодию. Том в кабинете… Она наспех вытирает липкие руки о полотенце и ступает на звук. Что делать — не знает. Знает только то, что нужно начинать сначала. Приоткрытые двери. Полутьма. Лишь камин и несколько свечей. Грейнджер входит тихо, запирая за собой беззвучно двери. Стоит на пороге, глядя на то, как Том в шёлковом халате истязает клавиши, лаская пальцами. Его длинными пальцами. На подножке его спутник — виски. Отливает янтарным цветом. Везде пахнет им… Гермиона знает, что он почувствовал её вторжение. Знает и продолжает играть. Она узнаёт эти ноты. Именно их он тогда играл, записывая в нотную тетрадь. Он сам её сочинил. Красиво. До души проникновенно. Скрежет сухих клавиш. Теплота звуков. Шуршание ткани от его рук; каждый раз, когда он заносит пальцы, рукав халата задевает рояль. Здесь он весь. Здесь он обнажён, насколько это возможно. Он излагает чувства этой игрой. Интимно. Он играл так, словно завтра бы наступил конец света. Грейнджер перестаёт дышать. Эта мелодия пробирает до самого сердца. Сжимает своими пальцами-клавишами. Он играет её душой. Опять… Именно здесь его место, чтобы сломаться. Подальше от чужих взглядов. Гермионе кажется, что она стала первым свидетелем. Увидев его с такой стороны. В этой полутьме он одинок. Она неспешно подходит к нему. Садится рядом на скамейку спиной к роялю, пока он заканчивает играть. Том задевает её рукой, когда тянется к виски. Этот жест кажется ей холодным. Обида гложет. Всё сначала… — Красивая мелодия, — поворачивает голову к нему, разглядывая профиль. Реддл сжимает челюсть. Желваки ныряют вниз. Кажется, что он зол, но это не так. Зря она пришла. Наверняка нужно больше времени, чтобы дать остыть друг другу. Она поднимается на ноги, но голос её останавливает. — Ты всегда трогаешь своё бедро, — говорит он, смотря вперёд. — Это твоя привычка. Ты хочешь ощутить знакомый холод стали на ножнах, совершенно забывая, что клинков при тебе нет. Гермиона сглатывает. Это правда… — Ты сначала пьёшь кофе, а потом приступаешь к завтраку. Никогда наоборот. Когда ты нервничаешь, ты терзаешь свои пальцы ногтями. Когда тебе правда весело, ты всегда улыбаешься, даже через силу. Тебе необходим сам факт того, что ты действительно чувствуешь себя так лучше. Ты боишься глубины. Это я понял ещё на корабле. Ты сострадательна, но в то же время не даёшь себе паузы убить. Когда ты читаешь, то всё время загибаешь углы на страницах. — Что ты… делаешь? — она смотрит на него. Том, потянув её за руку, усаживает обратно на скамью. Он заводит руку под её волосы, чуть растирая то самое место… — А здесь прядь седых волос. Их не заметишь просто так, — выдыхает он, глядя ей в глаза. — Я знаю о тебе многое, Гермиона. И очень надеюсь, что это то самое настоящее, про которое ты говорила. Её взгляд улавливает отблеск крестража на его голой груди. Это какие-то качели. Сколько раз у неё кружилась голова от этого? От невозможности свыкнуться. Но сейчас она не чувствует это. Сейчас по-настоящему тихо. — Том, я… От его сухих губ с привкусом горького орехового виски пробирает судорогой. Он целует её нежно. Сначала едва касаясь, притягивая за шею к себе. Спустя секунды. Спустя всё, что было сегодня, это нарастает. Становится отчаянной точкой. Будто они нуждались в этом. Он искал в ней что-то своё. Она искала в нём другое. Руки притягивают её за талию, чтобы приподнять, чтобы она переступила скамейку и уселась на него сверху, углубляя поцелуй. Раскаляя. И всё вокруг замедляется. Стягивается. Он гладит её спину, отчаянно прижимая к себе ближе. Спускаясь вдоль позвонков, чуть не раздирая кофту. Сжимает бёдра до мелких морщинок. Давит Грейнджер в свой пах до её стона. Она чувствует… елозит, подаваясь бёдрами вперёд. И от этого прошибает в голову. Выбивая воздух из лёгких. Их поцелуй неконтролируемый. Дикий. Когда Реддл отстраняет лицо, Грейнджер тянется за продолжением, но её саму вытягивают вверх, усаживая прямо на клавиши. Этот звук громкий. Быстрый. Тому нужна ещё секунда, чтобы дёрнуть её за бёдра и закрыть крышку рояля. Вновь вверх. Теперь на гладкий лак. Он разрывает пуговицы на её кофте с жадностью и несдержанностью, помогая её снять, останавливаясь на голой груди. Гермионе же стоит всего-то смахнуть с его плеч халат, который скользко падает на пол. Красивый… Он замирает, глотая воздух, пока Грейнджер с этими мыслями пальцами касается его грудных пластин мышц. Проводит по шрамам, задевая ногтями. Том коротко облизывает губы, пальцем поддевает резинку её штанов. Ей всего-то нужно нагнуться, чтобы избавиться от них сразу же с бельём. Он хрипло стонет от этого действия и вновь целует. Целует теперь медленно. Мокро. Глубоко. Сжимая бёдра. — Ты моя, — гортанно. Отстраняясь. Чтобы в глаза, для убедительности. — Ты моя, Гермиона. И метка подтверждает это. Все его чувства. Змея впаивается клыками намертво. Грейнджер не знает, сколько раз прокатывает эти слова по языку. Они липкие. Сладкие. Такие, которые она хотела услышать. «Ты моя» оседает на нёбе. Он вталкивает это своим языком в её рот, проходясь по деснам. До невозможности хочется услышать это ещё. Повторять. Владеть. Знать, что он опять принадлежит ей. Никакого шага назад не было. Ничего ещё не кончено. Это так осязаемо. «Ты моя». Даже если обронит. Уронит. Грейнджер всё равно. Она будет глотать это даже с земли. Голыми руками. Никакого уважения. Ни к себе, ни к нему. Это то, что нужно сделать. Это то, что откроет путь. Она опускает руку, чтобы через ткань его брюк сжать в ладони член. Услышать сдавленный свист вздоха. Увидеть, как серые глаза сменяют цвет. Да… Красный. Чёртов красный код… У него сухие губы. А у Грейнджер сухое горло, даже воздух застревает. Его просто не хватает. Ей хочется быстрее почувствовать больше. Хочется глубже. Но Реддл не спешит. Он даже хмыкает, сжимая её кисть, вдавливая сильнее в свой пах, чтобы остановить. Сделать паузу. — Не торопись. Гермиона шипит, когда его рука крепко, но небольно сжимает волосы на затылке, оттягивая голову назад. Зажмуривается. Её грудь вздымается. Пальцы Реддла проходятся по соскам. Она стонет. — Открой глаза, — настаивает. Не видит реакции. Сжимает сильнее грудь. — Открой глаза. Но Гермиона чувствует рядом с ним себя на равных в том, что происходит. Это на инстинктах. Ей не хочется подчиняться вот так просто. Она растягивает губы в улыбке, дразня ещё больше. Она вздрагивает от неожиданного проникновения. Ей приходится раскрыть глаза, чтобы убедиться. Чтобы встретиться с ним взглядом. Он ввёл в неё пальцы. Опять. Нагло. Томительно медленно. — Вот так… — шепчет он и ускоряется. Её пальцы сильнее вцепляются в крышку рояля. Чтобы удержаться. Чтобы самой не начать насаживаться. Том расстёгивает пряжку ремня. Она громко клацает. Ей одного взгляда вниз достаточно, чтобы… Боже… Стон. Прерывистый. Громкий. Она чувствует пустоту, когда Реддл убирает пальцы, смазывая ими член. Её трясет. До изнеможения. Это разрывающая позвонки нега. Тупая отчаянная страсть в каждой клетке. В каждом натянутом нерве. У неё никогда не было стыда во время секса. Так же, как сейчас. Желание кончить. Почувствовать в себе его. Избавиться от натянутой нитки, наконец разорвав её. Господи, расслабиться. За долгое время, чёрт возьми, забыться. Забыться в Томе. Вот такой вот грёбаный театр. До чего она докатилась… Просто секс… Просто долбаный секс… Сейчас всё до предела. Всё кажется острым. Даже его линия челюсти, когда Реддл толкается в неё, запрокидывая голову назад. Хмурит несдержанно брови. Не спешит. Дьявол… Травит. Её пятки упираются о скамью. Ладони в крышку. Она держит себя на весу, чтобы ближе. Чтобы громко. Чтобы сильнее. Том сжимает ягодицы Грейнджер, направляя на себя. Толкаясь внутрь то медленно, то быстро. Смотрит на неё, приоткрыв рот. Дышит. «Нравится, когда я на тебя смотрю? — думает она, находя в нём слабость. — Тогда я буду смотреть». Плавится от красноты жара в его глазах. От накала. Каждый толчок, когда ей кажется, что вот сейчас, что вот ещё немного, он замедляется, сопровождая всё передачей через метку чувств. И это как грёбаная легилименция. Только без магии. Более лично. Её ломает. Достаточно одного толчка в его грудь, чтобы он уселся на скамью. Достаточно спрыгнуть с рояля, упереться коленями по обе стороны его бёдер и забраться сверху, наращивая собственный темп. Без замедления — достаточно для Грейнджер… Поцелуи отрывистые. Рваные. Горячие. Злые. Отчаяние. Он царапает её бёдра, насаживая на себя. Теперь без остановки. Хочется выдохнуть, сглотнуть. Но воздуха не хватает. Хочется кончить. В горле зарождается протяжный стон. Грейнджер прерывает поцелуй, продолжая двигаться, глядя ему в глаза. Так, как он хотел. Она не против. Стон длится. И в его взгляде чувствуется — на пределе. Она выдыхает бесшумно, прикрывая веки. Разрядка достигла её. Слыша его: — Открой глаза. Его словно вытягивает изнутри струнами, когда она делает то, что он попросил. Пара секунд. Пара сведенных бровей к переносице. Реддл гортанно стонет, кончая в неё. Пульсирующим ритмом. Вздутыми венами на шее. Сжимая зубы. Хриплое дыхание... Пропахший пылью ковёр встречает обоих. Они валятся на него синхронно, всё ещё целуя друг друга. Нужно всего несколько минут молчания. Копошения. Взмаха палочки. И мерного биения сердца. Ноги Грейнджер до сих пор дрожат. Том допивает свой виски, приподнимая подбородок Гермионы. — Останешься сегодня со мной? — Останусь. Она не даёт себе времени подумать. Всё давно решено. Реддл уходит первым, пока она медленно одевается, приводя себя в порядок. Кофта лежит где-то у стола. Она даже не заметила. Как она туда отлетела? Нагибается, чтобы поднять, замечая под тумбой стола книгу. Цокает. Кто так обращается с книгами? Разгибается и замирает. Альбом выпускников Дурмстранга. Сейчас это не так страшно… Но всё же мысленно благодарит Альбуса. Пальцы касаются обложки. Грейнджер раскрывает его. Кладёт на стол, натягивая кофту. Листает. Листает. Ищет себя. Просто чтобы убедиться, что всё ещё там. Её прикрытие всё ещё работает. Находит. Секунда длится вечность. Гермиона смотрит на свой портрет, ведя взгляд к портрету рядом. Лицо, о котором она не вспоминала. Лицо, которое осталось в будущем. Лицо человека, которого она презирает. Надпись это подтверждает. Ошибки быть не может: ДРАКО МАЛФОЙ.