Где есть злость, под ней всегда скрывается боль.
©Экхарт Толле
Я захлебнулась воздухом. Тело била мелкая дрожь, а мысли путались, ещё не отойдя от сна. Его образы все ещё ярко отображались в сознании, а с губ сбивчивым шепотом слетало заветное имя.***
– Ай! Больно!– мои возмущения прокатились по кухне, врезаясь в слух. – Я же просил не сидеть так близко к плите,– ворчал Стефан, чуть менее интенсивно перемешивая еду на шипящей и фыркающей каплями горячего масла сковородке. В этот раз я послушалась брата и отсела на более безопасное расстояние. Мы со Стефаном готовили. Ну, как «мы» – Стефан готовил, а я сидела на столешнице и иногда дегустировала его стряпню. Мои познания в готовке ограничивались только пониманием, какой вкус должен быть у готового блюда, но в самом процессе приготовления чего-либо сложнее заварки кофе я ничего не смыслила. Стефан – совсем другое дело. Пока я моталась по штатам, разыскивая опасные магические артефакты и нечитабельные ведьмины гримуары, кое-кто усердно изучал кулинарию. Да, мы с братом жили совершенно разными жизнями. – Я вообще не понимаю, почему я должна помогать тебе в приготовлении ужина для нашего родственника на Д, звук имени которого меня страшно раздражает,– сообщила я, покачивая ногами взад-вперед. Стефан окинул меня взглядом, который ясно переводился «чем именно ты мне помогаешь?», но вслух сказал лишь: – Потому что, как ты верно заметила, он наш родственник, ты на него зла, а я, как единственный обладающий рассудком человек в этом доме, не хочу на утро найти Деймона с головой, отсеченной термо удавкой. – Признаться, я не думала на счёт удавки, но спасибо за ценную мысль. Честно сказать, термо удавкой я ни разу в жизни не пользовалась, но руки внезапно зачесались от желания это исправить. Вряд ли ее можно найти поблизости, но можно спросить у Квентина, потому что ну конечно у Квентина есть термо удавка. Подозреваю, даже не одна. Стефан шлёпнул меня по колену кухонной лопаткой. – Прекрати размышлять над тем, как найти удавку. Неужели я настолько предсказуема? – Послушай, Шэрон,– вздыхает Стефан, приглушая огонь под сковородой.– Хочешь ты этого или нет, но мы втроем связаны и должны терпеть друг друга по меньшей мере вечность. Как думаешь, твоего гнева хватит на вечность? Ты не понимаешь, Стефан. Мой гнев – это не просто гнев. Это средство самозащиты. Это способ отвлечь внимание от собственной слабости. Гневом мы наполняем себя, чтобы не чувствовать уязвимости, пустоты внутри, которая пожирает тебя изнутри, как Черная дыра. Гнев – показатель моей слабости. – Ты не устала? Злиться на него? На себя?– продолжал доламывать меня Стефан. Ты даже не представляешь себе, как я устала, брат. Я не хочу злиться на Деймона, не хочу злиться вообще. Я выгораю изнутри, во мне не остаётся ничего, кроме усталости. Всепоглощающей усталости. Я устала, как же сильно я устала. Я хочу, чтобы все прекратилось. Нет, я не хочу умирать. Умерев однажды, я не горю желанием заглянуть в пасть Смерти. Хочу просто исчезнуть. Никакой загробной жизни, не хочу знать ни мук Ада, ни блаженства Рая. Просто… просто чтобы все закончилось. Раз и навсегда. Стефан берет мою ладонь в свои. Такие же холодные. Смотрит своими глубокомысленными зелеными глазами. – Как ты это делаешь?– тише шёпота.– Как ты справляешься?– спрашиваю, хотя уже задавала этот вопрос. – Никак,– качает он головой. И в глубине зрачка у него засело это необьемлемое понимание святого мученика, прощающего людям все грехи. Стефан. Твое имя означает терновый венец. Как же тебе оно подходит. Святой Стефан. Понимающий и прощающий. Пытающийся примирить врагов. Я так не могу. Я далека от святой. И никогда к этому не стремилась. До земли шесть этажей и у меня начинает кружиться голова от взгляда вниз. Как же ты держишь равновесие, так открыто оглядывая этот вид, как стоишь в жалких сантиметрах от края карниза? – Пожалуйста. Подойди ближе… осторожно. Я… я тебя не трону. Только подойди. В детских глазах можно прочитать больше понимания, чем у многих взрослых. Впрочем, чего же я хотела, если моя одежда запачкана кровью его семьи? Я не хотела, чтобы так получилось. Я не знала, что в комнате есть мальчик. Я… честно не хотела. – Посмотри на меня. Посмотри на меня! Он не смотрит на меня, не позволяет внушить ему подойти ко мне, к раскрытому окну, в безопасное помещение. Он смотрит только вниз, на землю. Я просила, умоляла, пыталась даже угрожать и незаметно дотянуться до мальчика, но все бестолку. Меня подташнивает от беспомощности и того, что я видела в его глазах – ненависть к монстру, который убил его родителей. Да, я тоже себя ненавижу. Особенно в такие моменты. – Нет!– крик в пустоту. Один шажок и маленькое тельце в считанные секунды достигает неумолимого асфальта. А я все смотрю и смотрю, не в силах отвести взгляд от сломанного тела. Внутри что-то перегорает, щелкает переключатель. Все затихает. В груди застыла блаженная пустота. Спасительное ничто. Мне ни плохо и ни хорошо. Мне никак. Я моргаю, уставившись в пустоту перед собой. Внеочередная поездка в прошлое. На тридцать лет назад, если быть точнее. Как же, как же, стоило ожидать, что причина для очередного отключения человечности не даст о себе позабыть. Я могла без всяких угрызений совести идти на многое, но вот дети… Нет, дети были больной темой. Черта, за которую я не переступаю. Обычно, по крайней мере. Стефан коснулся моей щеки, больно полоснул своим этим до тошноты понимающим взглядом. От этого только хуже, Стефан. – Ты нам нужна, Шэрон. Как и мы тебе,– притягивает к себе ближе и касается сухими губами лба, запечатывая мой смертный приговор. Мы трое прокляты и благословлены друг другом. Скованные цепями кровных уз. Навечно. Даже не знаю, радоваться от этого или плакать.***
– Что это? Да, Деймон, я тоже в шоке. Но Стефан – ох уж этот Стефан – твердо намерен устроить семейный вечер. Он пытается провести между нами хотя бы шаткие мосты. Пытается вновь сделать нас семьёй. Пытается сделать то, что делала Лекси когда-то. – Ужин, Деймон,– спокойно отвечает Стефан, ставя на стол очередную тарелку и поправляя салфетки. Его рубашка заляпана томатной пастой, ибо на кухне не оказалось фартука, а искать его неподобающе для вампиров нашего возраста. Только без фартука, только хардкор.– Спагетти, ригатони, омлет с моцареллой и помидорами, запечённая паста зити, пармиджана с курицей, я знаю, ты ее любишь, и лимонад. Лимонад вообще был как-то не в тему после всех этих итальянских блюд, но кто возразит против лимонада? – В холодильнике стоит панна котта, а Шэрон взяла на себя труд заехать в магазин и купить джелато,– Стефан бросил на меня взгляд. Я смотрела на него недовольно. Я это делала не по собственной воле, это он отправил меня в магазин, но попробуйте найти джелато в чертовом Мистик-Фоллсе! Мне пришлось преодолеть много миль и помех с GPS, чтобы добыть ему фирменный десерт, но почему-то он все равно считает, что я сделала лишь незначительную часть работы. Ну и что, что он приготовил все остальное?! – Я смотрю вы подготовились,– заметил Деймон, недоверчиво заглядывая в большую тарелку с пастой зити.– Там есть яд?– поднял он взгляд сначала на Стефана, потом задержал его на мне, причем с бóльшим недоверием. – Не беспокойся,– заверила я его, стоя по другую сторону стола со скрещенными руками.– Не смотря на все мои попытки добавить туда слабительное, Стефан меня остановил. – Это воодушевляет,– хмыкает Деймон.– Какова гарантия того, что это не хитроумный план по моему устранению? – Ее нет,– отвечает Стефан. Садится во главе стола и стелет белую салфетку себе на колени.– В семье должно быть доверие. Без гарантий и условий. Мы с Деймоном переглянулись. Нет, доверие – это не про нас. Наверно, плохие семейные отношения у нас в крови. – Стефан Антонио Сальваторе! Он не удосужился поднять на меня взгляд, лишь жадно впился зубами в безвольное тело в своих руках. Он вытягивал из нее жизнь вместе с каждой каплей крови и внутри меня все возмущалась от неправильности происходящего. В комнате было четыре женщины, но я не успела проверить, осталась ли живой хотя бы одна. У всех четырех наблюдался недостаток в одежде, трое лежали и не подавали признаков жизни, последняя же обмякла на коленях Стефана, жертва его новоприобретенного голода. – Что ты устроил в моем доме?!– кричала я, буквально пытаясь достучаться до него ударом подушки по голове. Наконец-то Стефан уделил мне свое бесценное внимание, оторвавшись от разорванной девичей шеи. Он разомкнул руки и тело упало оземь, гулко ударившись головой о деревянный пол. Брат поднялся на ноги, утирая большим пальцем кровь с уголка губ. Его волосы были растрепаны, а жилет расстегнут наполовину и он принялся его застегивать. Он возвышался надо мной, пятнадцатилетней девочкой, увенчав эту сцену снисходительной улыбкой. В его прищуренных глазах засел опасный взгляд раздразненного хищника. – Тише, сестра,– наглый взгляд сверху-вниз. Он считает меня маленьким несмышленым ребенком, докучающим ему своими капризами. Но ведь из нас двоих это он вел себя незрело.– Это не только твой дом. – Неужели? Поэтому тебе нужно мое разрешение, чтобы попасть внутрь?– презрительно хмыкнула я, надвигаясь на него. Стефан показал окровавленный оскал, на секунду позволив маске вампира исказить свое лицо. За спиной послышался шорох в котором я узнала ставшее привычным появление Деймона. – Что здесь происходит?– мрачно осведомился он, вставая у меня за плечом. Стефан окинул его весёлым взглядом и улыбнулся беспечно. – Ничего особенного, Деймон. Просто наша сестра вновь пытается привлечь к себе внимание. Бедное дитя,– он смотрит на меня презрительно,– после всего, что она пережила за последние недели, она смертельно нуждается в присмотре. – Дитя? Я ли здесь дитя, за которым необходим присмотр?– Я схватила его за локоть.– Посмотри на себя… Нет, лучше на это посмотри,– я указала на четыре безжизненных полураздетых силуэта на полу гостиной.– Что бы на это сказала мама? К черту, что бы на это сказал прежний Стефан? Стефан грубо выдергивает свою руку из моей хватки и я чувствую, как сбоку от меня напрягается Деймон, готовый защищать меня в любую секунду. – Какая разница? Они оба мертвы,– осклабился он на меня, а затем и на Деймона.– Брат, сестра, я польщён вашим беспокойством, но мне не нужен ваш присмотр. Я знаю, что делаю. Вам стоит проявить немного доверия ко мне. Он проходит между нами, растолкав нас плечами и выходит из зала. Мы с Деймоном смотрим за его удаляющейся фигурой и переглядываемся. Потом смотрим на четыре свежих трупа с кровавыми подтеками по всему телу. Разве можно здесь что-то говорить о доверии? Я потрясла головой, прогоняя воспоминание. Положение вещей слегка изменилось за эти несколько секунд. Деймон уже втискивает себя за стол, а потом они оба пялятся на меня, ожидая моих следующих действий. Я вздохнула. – Но это не значит, что мы все забыли и теперь являемся примерной семьей,– сообщаю я, прежде чем сделать шаг к обеденному столу. Ладно, возможно он подкупил меня пана коттой.***
Деймон находился в такой близости, что, действуй я быстро, смогла бы поразить его одним ударом. Стоит только шустро свернуть шею, а уж как его убить я решу за те минут семь преимущества, что он будет восстанавливаться. Стефан спит, но сон у него чуткий, нужно постараться не шуметь. Можно оторвать ножку деревянного стула и вонзить аккурат в сердце. Можно вырвать сердце. Здесь два варианта: экспрессивно – через проломленные ребра; или немного быстрее, через уязвимый живот. А можно вытащить на улицу и снять кольцо с лазуритом, пока еще Солнце не скрылось за чертой горизонта. Можно оторвать голову. Еще имеет место быть возможность облить его чем-нибудь горючим, к примеру бензином или его же собственным бурбоном вековой выдержки, но это слишком долго и затратно, ему будет обидней, если я потом этот бурбон сама и выпью. А можно… – Прекрати таращиться,– прервал его голос мои творческие раздумья.– Хочешь что-то сказать – говори. А нет – так не мешай смотреть. Даже не повернулся в мою сторону. Держит в руке стакан с бурбоном и в темной комнате отблески света от телевизора, проходя сквозь граненные стенки стакана, отбрасывают причудливые узоры на его рубашку и лицо, когда он подносит стакан к губам. Его глаза обесцветились до замутненных голубых стеклышек, взгляд впивается в черно-белые черты лица бодро скачущей по улицам Рима Одри Хепберн. Он хочет выглядеть расслабленным, но я-то вижу, что он начеку. Он мне не доверяет. Впрочем, небезосновательно. Деймон больше всего был похож на черногривого льва. С виду вроде как достоин любования, но вот на деле готов запачкаться в крови любого, кто попадется. Деймон был монстром. Он был жесток, в нем было полно тьмы, да настолько, что она не только поглотила его с головой, но и перекидывалась на окружающих. Он был чудовищем из кошмаров, обаятельный монстр, загубивший не одну жизнь и душу. Он утопал в крови – своей и чужой. Все это было чистой правдой. Вот только я ведь не лучше. Я такая же, точно, черт побери, такая же. Все, что было приписано мной Деймону в грехи ранее, может быть отнесено и ко мне. В этом была вся проблема. Стефан тоже был монстром. Но монстром тихим, монстром сдерживающимся, монстром, который собрал всю свою тьму в охапку, втиснул внутрь себя, как можно дальше, и хранит ее там, запрещает выбираться, пытается не дать ее ядовитым щупальцам задеть кого-то еще. Нет, Стефан был иным монстром, нежели мы с Деймоном. Он хотел быть лучше, тянулся к свету, отчаянно цеплялся за свою человечность, за чистоту своей бессмертной души. Наверно, поэтому к Стефану у нас было иное отношение. Потому что он другой. А вот мы с Деймоном понимали друг друга лучше – наши внутренние монстры откликались друг на друга. Мы оба были испорченные. И нет нашим душам спасения. Я посмотрела на Стефана. Он заснул еще на первых минутах “Римских каникул”, хотя именно он и настоял на просмотре этого фильма. Он согнулся не в самой удобной позе, рассыпал большую часть попкорна, который все равно никто не ел, а его голова лежала у меня на плече, мешая двигаться вообще и осуществить грандиозные планы по уничтожению Деймона в особенности. Как будто даже во сне он мешает нашей семье окончательно скатиться в пропасть. – Знаешь, самое обидное даже не то, что ты обрек меня на мучение,– сказала я, отвернувшись к телевизору.– Хуже всего то, что ты сделал это для нее. Для Елены. Для чертовой Елены Гилберт, которая встала не только между моими братьями, а между нами всеми. – Чтобы завоевать ее. Показать, что ты герой. Стать хорошим для нее. Деймон болезненно морщится, а краешек его губ приподнимается в невеселой ухмылке. – Самое обидное в том, что ты думаешь, что я сделал это для нее. Но я сделал это… не для Елены. Я смотрю на него поверх косм спящего Стефана. Он что, смеется надо мной? – Для чего же тогда? Для кого? Деймон впервые поворачивается на меня, вперивает в меня взгляд призрачно-голубых глаз. – Я уже говорил. Мне нужна была моя сестра. А не бесчувственная тварь с ее лицом,– он оглядывает меня в полутьме, бросает взгляд на Стефана, пускающего слюни во сне и беспомощно льнущего ко мне, будто ищущего опоры.– Нам обоим нужна была наша Шэрон. Я усмехаюсь. – Деймон, милый,– смотрю на него исподлобья,– нам уже давно не нужен никто, кроме нас самих. Мы не нуждаемся друг в друге. Скорее наоборот. Нам никто не нужен. Такое бывает, если жить так долго, как жили мы. Прожив так долго и видев, как столько людей умирают вокруг тебя, ты начинаешь понимать, что однажды придется сказать последнее «прощай» каждому. И что можно пережить их все. В конце концов. Я снова посмотрела на братьев. Смогу ли я однажды и с ними попрощаться навек? Сердце ноет при мысли, но разум отвечает согласием. Пережить-то можно любую потерю, но другое дело – жить с ней после этого. – Если ты так думаешь, то еще глупее моего,– хрипло отвечает Деймон и бросает в меня чем-то шуршащим, взятым им со столика за спинкой дивана. Я поймала это что-то и рассмотрела внимательнее. Ну, конечно. Ты сломал меня, Деймон, теперь доламывай окончательно моими же письмами. Как услужливо с твоей стороны удостовериться, что ты уничтожил меня до конца, без шансов на спасение. – Когда-то ты была умнее. Когда-то я была беспомощной четырнадцатилетней девочкой, которая смеялась слишком звонко и спокойно рассуждала о политике и войне. Эта девушка умерла, и даже не единожды. Деймон поднялся с места и вышел из комнаты, оставив меня наедине с дробящейся и без его помощи душой, вдохновенно храпящим Стефаном и с мелькающими пейзажами Рима на экране телевизора. Я осторожно раскрыла хрупкую обертку большого конверта и выхватила первое попавшееся письмо. Как последняя мазохистка стала вчитываться в выведенные собственной рукой строчки из далекого 1863. Письма были написаны пожелтевшей и выцветшей от старости бумаги, но чернила не потеряли цвета. По краям листы были немного порваны, местами поистерлись или были запачканы. Одно письмо было наполовину залито кровью – Деймон был ранен, когда получил его. Часть писем была написана не мной, я четко различила почерк младшего из братьев. И Деймон с неприсущей ему сентиментальностью хранил их все. Наши письма к нему на войну. К Гражданской я не относилась серьезно. Она была чем-то нереальным, далеким. Я даже присоединялась к обсуждениям войны, которые вели гости моего отца. Но моя незаинтересованность длилась ровно до того момента, когда Деймон принял решение пойти на поводу отца и тоже записаться в армию. Чтобы отец для разнообразия им гордился. Я прощалась с ним дольше часа, не могла отпустить его. Не могла потерять его в угоду бессмысленному кровопролитию. Война – это не страшно. Так кажется, пока часть твоей души не покидает тебя с прощальной улыбкой удаляющегося в военной повозке брата; брата, которого, возможно, видишь в последний раз. Я переметнулась на кухню и выхватила первый попавшийся стакан. Сжала в ладони со всей силы, пока по стеклу не побежали трещины и он с серебристым хрустом не осыпался на крупные осколки в моей ладони. Острые края порвали кожу и кровь щедрыми каплями полилась в раковину в перемешку со стеклянными крупинками. Назревающее внутри воспоминание отступило. Пора это прекращать. Нельзя позволять этим проклятым эмоциям брать надо мной верх. Нельзя оставаться такой уязвимой. Стефан что-то пробормотал себе под нос. Бедняжка, мое внезапное исчезновение не разбудило его, но заставило завалиться на бок и сейчас он почти что упал с дивана. Прибрав кроваво-стекольный беспредел, который я устроила на кухне, возвращаюсь в зал. Укладываю Стефана поудобней, подкладываю подушку под голову, закидываю его ноги на диван, чтобы не свисали с края. Под поднимающимся сидением кресла нашлись пледы и я взяла один из них, чтобы накрыть им брата. Я наклонилась, чтобы поцеловать брата в лоб и наши ладони случайно соприкоснулись. Я невольно скользнула в его разум. – У тебя есть братья или сестры?– карие глаза Елены сияют живым любопытством. Самые красивые глаза, какие доводилось видеть на своем веку. – Никого, с кем я до сих пор разговаривал бы,– внутри все мрачнеет при воспоминаниях о почти идентичных наглых ухмылках, запачканной кровью одежде, горькое послевкусие от некогда любимых имен – Деймон и Шэрон Сальваторе. Он отгоняет прочь лица родных и вновь переводит взгляд на Елену. Я вырвалась из его воспоминаний. Спасибо, Стефан, я сыта собственными, не нужно добавлять свои. Мне ни к чему знать о том, как ты стыдишься нас с Деймоном. Как тебе приходится из последних сил удерживать воспоминания о том, кем мы некогда были, чтобы не возненавидеть тех, кем мы стали. Я так и сидела на полу, всматриваясь в расслабленные черты лица брата. Обдумывая его эмоции, которые прошли сквозь меня… Чувства к Елене… Почему ты позволил себе так влюбиться в глупую девчонку, Стефан? Разве ты не выучил свой урок? Что любовь несет с собой лишь беды и страдания. Что самую глубокую рану может нанести лишь тот, кто нам дорог. Неужели те крохи счастья, что ты успеешь ухватить, стоят страданий, что ты испытаешь после того, как она тем или иным способом разобьет тебе сердце? Я вздохнула. Чувства – это слишком сложно. Но, к сожалению, достойной замены им пока что не придумано.***
Я шла по коридору почти что вприпрыжку. Между зубов зажат “Лаки Страйк”, белесый дым поднимался от тлеющего кончика сигареты. Спасибо, Деймон, ты вернул меня к дурной привычке, которую я бросила почти десять лет назад. Я вооружилась самой наглой улыбкой в своем репертуаре. Как сказал мне один умный человек, улыбка – самое простое оружие, которое у тебя есть. Ненавижу себя за то, что до сих пор следую советам чертового Майклсона, но что поделать? В большинстве своем советы эти были замечательными. Лишь раз раздается стук в дверь, прежде чем я переступаю порог комнаты Деймона. Он поднимает на меня взгляд поверх “Зова предков”. Разумеется, в этом взгляде можно прочитать осуждение. Деймон впал в свой наихудший режим – режим “ворчливого папочки”. У меня уже был отец, он сыграл эту роль отстойно, не стоит тебе пробоваться на нее, Деймон. – Снова курево, Шэрон? Я смотрю на дымящуюся сигарету, снова перевожу невинный взгляд на мужчину и с самым невозмутимым лицом стряхиваю скопившийся на кончике пепел прямо на деймонов ковер. В груди брата зарождается злобное рычание с едва различимым “стерва”. Да, Деймон, самая настоящая. – Что ты имеешь мне сказать?– Он пытается не показывать этого, но он напряжен до предела. Готов защищаться в любой момент. – О, я бы многое хотела тебе сказать, братец,– хмыкаю я и присаживаюсь в кресле неподалеку от кровати. Осматриваюсь вокруг. Комната Стефана была самой большой в доме, моя была средней, но в то же время казалась меньше деймоновой в связи с большей захламленностью. У Деймона было меньше всего мебели, да и вещей тоже, но вот эта чертова ванна из-за которой я завидовала старшему брату… И камин, да. И балкон. Хапуга Деймон вечно забирает себе все самое лучшее. Снова я отвлеклась. – Впрочем, ничего из того, чего бы ты сам о себе не знал. Не будем понапрасну тратить воздух на разглагольствование о том, какой ты мудак. – И чего же ты тогда от меня хочешь? Я затянулась сигаретой, давая себе время тщательней обдумать решение. Мы оба следим за тем, как колечко из дыма поднимается вверх и растворяется у потолка. – Признаться, я думала о том, чтобы убить Елену. Особенно после того, что ты устроил вчера. Хотела избавить вас обоих от лишних проблем. Но… – Но?– поднимает брови Деймон.– Ты этого не сделаешь? – Нет, родной, я сделаю что-то похуже. Я оставлю Елену Гилберт в живых.– Деймон смотрит на меня скептически. Я пожимаю плечами.– Если я сделаю это, вы будете меня ненавидеть, но избежите бессмысленной грызни. Я не настолько добрая, чтобы подставлять себя под удар во имя вашего со Стефаном благополучия. Я эгоистка. Я оставлю все, как есть. Чтобы вы сами разочаровались в ней или перегрызли друг другу глотки. Это уж смотря как дела дальше пойдут. Короче говоря, я сделаю самое худшее из того, что могу сделать – оставлю все в ваших руках. Ни тебе, ни Стефану, ни девочке от этого лучше не будет, но за этим будет интересно понаблюдать. Деймон хмыкает и отворачивается к книге. – В отличие от тебя, я не готова рисковать взаимоотношениями с единственными оставшимися членами семьи ради их же спасения. Снова поднимает глаза на меня. Он знает. Понимает, про кого я говорю. – Мне жаль Лекси,– говорит он и в его голосе проскальзывает скудная доля сожаления. Я поднимаюсь с места и выхожу из его комнаты. – Стоило думать об этом до того, как ты вонзил ей кол в сердце. У меня за два века было не так много подруг, чтобы какой-то мерзавец отнимал их у меня всякий раз. Особенно если в этот раз мерзавцем оказался родной брат.***
Весь город готовится к скорому Рождеству, украшает дома, запасается продуктами. Но не я. Я сижу на холодной кладбищенской плите (надеюсь, ее постоялец не против), вместо того, чтобы укутаться в плед у камина. Я никогда не искала легких путей. – Это точно все ингредиенты?– спрашивает молодая ведьма. Она явно выглядит нервной и ее неуверенность передается и мне. Есть только один шанс, будет неудобно провалиться. – Айви,– смотрю я на нее строго,– ты спросила трижды. Вот книга,– я указываю на гримуар, покоящийся на другой каменной плите вместе с чашей, внутри которого Айви помешивала ингредиенты.– Можешь проверить по ней, если хочешь. Девушка вчитывается в потускневшие строки. Ей лучше бы собраться перед ритуалом. Неуверенность может разрушить любое заклинание, особенно такое, как это. – Ты уверена, что это кровь двойника?– уточняет она, указывая на чашу. – Увереннее некуда, мне приходится терпеть присутствие этого двойника в своем доме. Теперь, когда я сказала Деймону, что не трону Елену, Стефан совсем обнаглел и водит свою пассию в дом практически каждый день. Я стараюсь с ней не пересекаться, да и Гилберт не горит желанием видеть меня лишний раз, но порой нам приходиться лицезреть друг друга в общих комнатах или в школе. Не могу же я каждый раз убегать из дома, когда Стефан решает пошалить со своей девушкой. Я перешла к тактике Деймона – оставаться в доме и громко комментировать, когда они переходят границы дозволенного. С Деймоном у нас отношения наладились. Правда, на днях мы с ним подрались и я сломала ему нос (а он мне руку, но не суть), но какая семья без старой доброй драки, да? Со вздохом Айви принялась за дело, я молча наблюдала. Я не была таким экспертом в ведьмах и магии, как Кол, но я многое узнала от него и во время своего пребывания в Массачусетсе. Айви взяла подготовленный мною мешочек с размельченным до пыли черепом ворона. Набрала в ладонь горсть белого порошка и начала рулады заклинаний, параллельно выводя вокруг чаши по кругу руны футарка. В отличие от большинства заклинаний, это было не на латинском. Ковен Айви имел скандинавские корни – это было одной из причин, почему именно Айви могла провести это заклинание. Только ее ковен (с ужасным непроизносимым названием, которое я так и не научилась выговаривать) способен на подобный ритуал в эту дату. Зимнее солнцестояние, Йоль. Для проведения ритуала существует много условий: например, его должна проводить только молодая ведьма из этого конкретного ковена, необходимы труднодоступные ингредиенты, нужна кровь двойника Петровых, коих в природе не так уж много, проводиться он должен именно на Йоль, еще лучше – доступен лишь раз в сто лет. И тот, над кем ритуал проводится, не должен быть мертв дольше, чем три месяца. Айви закончила последнюю руну, Дагаз, и отряхнула ладони от остатков пыли. Как только это произошло, руны замерцали слабым голубоватым светом. – Ты подготовила прах? Я кивнула. Пришлось встать пораньше и внушить работнику кладбища раскопать могилу и кремировать тело. В дальнейшие манипуляции юной ведьмы я не вникала. Меня вновь преодолело желание закурить. Обычно это снимает нервозность. Я ждала возможности провести это заклинание почти век. Не думала, что оно окажется полезным. В смысле, изначально я хотела быть лишь зрителем на этом магическом представлении, но я не подумала о том, что это будет по-настоящему необходимо. Жизнь полна неожиданностей. И все они, почему-то, происходят со мной.***
В машине повисло напряженное молчание, которое я заполняю сигаретным дымом. Слышно лишь, как мы двое дышим и как шепчет мотор Плимута. – Зачем ты это сделала?– разрезает она тишину. Я судорожно выдохнула. Сама не заметила, как задержала дыхание. Атмосфера и впрямь напряженная, впрочем, как и ее голос. – Не за что,– фыркнула я и перекинула сигарету в другой угол рта.– Ой, извини. Я просто подготовилась ответить на твою благодарность. Обычно это говорят тем, кто возвращает тебя к жизни… Лекси. – Уж извини,– язвительно отвечает она.– В следующий раз непременно так и сделаю. Я хмыкнула. Начинаю узнавать свою старую подругу. – Можешь подать на меня в суд за свое воскрешение,– радушно предлагаю я.– Ну, или можно все вернуть обратно, если тебе так больше нравилось. – Благодарю, мне этого добра не нужно. Хотя… были в положении призрака свои плюсы,– задумчиво изрекает она, надув и без того округлые щеки. Ну, чем не хомячок? – Можно поинтересоваться, какие это плюсы? Вижу ухмылку блондинки в зеркале заднего виденья. – Например, можно было безнаказанно подглядывать за парнями в душе. Да, это определенно Лекси Бренсон.***
– Ты мертва. – Ну, технически, ты тоже. Лекси гримасничает на шокированное лицо Стефана. Потом закатывает глаза и не сдерживает улыбку. – Так и будешь стоять там, как истукан, или все же обнимешь самую лучшую подругу?– она призывно распахивает объятия и Стефан одним широким шагом преодолевает расстояние между ними. Еще недавно это расстояние было непреодолимым, но сейчас мой брат может вновь обнять свою подругу. Благодаря мне. Стефан смотрит поверх плеча Лекси прямо на меня. В его взгляде ясно читаются счастье и благодарность. Не за что, Стефан. Серьезно не за что, я делала это в корыстных целях. Просто жить вечность без единой подруги ну очень тяжело. Я делала это для себя. – Считай, что это компенсация за все пропущенные дни рождения.– Стефан нервно смеется, Лекси подхватывает.– И каждое Рождество. И Новый год тоже. Наконец, они отцепились друг от друга. Взгляд Лекси падает на Деймона, молчаливо наблюдающего за всем этим со стороны, на относительно безопасном расстоянии в семь метров. – Лекс,– осипшим голосом проговорил брат.– Я… Мне… – Жаль?– грубо перебивает его Лекси.– Скажи мне, Деймон Сальваторе, тебе жаль того, что ты вонзил мне в сердце кол на день рождения собственного брата? Лекси смотрит на него в упор, Деймон отводит взгляд, но потом снова поднимает его и смотрит ей в глаза. Обстановка даже еще более напряженная, чем тогда в машине. Я прокашлялась, привлекая к себе внимание: – У меня в багажнике бита есть. Бровь Деймона взлетает вверх, мол, ты серьезно, Лекси ухмыляется. – Я учту. Может в следующий раз. Но это не значит, что мы все забыли,– угрожающе указывает на Деймона указательным пальцем. Почему из головы не исчезает ассоциация с мамой, ругающей ребенка?– Ну, рассказывай, что за чертовщина тут у вас происходит,– обращается она к Стефану. Тот с улыбкой обнимает подругу за плечи и ведет ее наверх, в гостевую комнату, отведенную для Лекси. Улыбка Стефана неестественно лучезарная. Вот уж с кем Стефан счастлив и даже готов делать глупости, так это с ней. Только она вызывает у брата такую радость. Я подхожу к бару старшего брата и наливаю себе бурбон. Честно сказать, от него уже горло сводит, но к сожалению, бейлиса в доме нет. – Ты мне мстишь?– спрашивает Деймон, перехватывая стакан за несколько сантиметров от моих губ. Сволочь.– Хочешь, чтобы Бренсон задушила меня во сне? Я рассмеялась, весело прищурившись на Деймона. – Ты всегда ожидаешь от окружающих то, что предпринял бы сам, не так ли? Так вот, открою тебе один секрет, братик. Если ты сам еще не догадался, Алексия Бренсон не такая, как мы. Деймон хмурится и смотрит на меня непонимающе. Неужели не понятно, Деймон? Лекси не такая. Она хорошая. Она не монстр. Она совсем как Нил. Из нее льется свет, озаряя мир вокруг нее. Тьма ее не пленила. Лекси другая. – В отличие от нас, она умеет прощать.