***
– Нет! Я уже работаю на тебя, зачем тебе она? Оставь Шэрон в покое! – Это не тебе решать. – Она моя младшая сестра, Клаус! Я с силой толкнула дверь, и та с неприятным скрипом отворилась, ручка стукнулась о стену, наверняка оставив вмятину. Стефан смолк и обернулся. Он застыл, упершись ладонями в стол, наклонившись ближе к Клаусу, сидящему по другую сторону со сцепленными в замок руками. Увидев, кто вошел, Стефан выпрямился. – Шэрон… Как ты себя чувствуешь? Не хочешь прилечь? Опять строит из себя заботливого брата. Я слишком устала, чтобы разбираться еще и с ним. – Лучше не бывает,– ответила я, смотря не на Стефана, а прямиком на Клауса.– Оставь нас. – Шэрон…– он прожигал меня взглядом, но когда я продолжила его игнорировать, он взглянул на Клауса. Тот тоже смотрел на меня. – Ты слышал ее. Оставь нас. – Я не собираюсь оставлять ее наедине с тобой,– прошипел Стефан, напрягаясь. Я повернула голову, посмотрев одновременно на Стефана и сквозь него, губы изогнуты в ухмылке. – Гуляй, Стеффи. Взрослым нужно поговорить. Стефан открыл рот, но Клаус полоснул его жестким взглядом, радужка на секунду блеснула неестественным оттенком цитрина. – Я сказал вышел. И я не хочу, чтобы ты подслушивал нашу беседу. Еще с минуту мы с Никлаусом играли в гляделки, пока Стефан, все это время поочередно поворачивающий голову от меня к гибриду, не решил ретироваться из кабинета. – Присядь,– Клаус гостеприимно указал на кресло передо мной. В иной ситуации я бы проявила свою упрямость и продолжила бы стоять, но в другой ситуации у меня бы был неограниченный запас сил, которые позволяли любому действию казаться легким. А сейчас единственное, чего мне хотелось – ссыпаться под стол и больше никогда не вставать. По крайней мере пару десятилетий. Поэтому я уселась в кресло напротив Клауса.– Выпьешь что-нибудь? Думаю, где-то здесь должно быть Шато О-Мольер Руж. От мыслей о вине у меня пересыхало в горле. Мне было нужно отнюдь не оно. Двух пакетов крови, которые я обнаружила вместе со сменой одежды, было явно недостаточно, чтобы утолить жажду и восстановить силы. Все сосуды ныли жаждой, но сейчас об этом стоит забыть. Откинувшись на спинку, я закинула ногу на ногу и устроилась максимально вальяжно. Клаус изменился. Другая стрижка, другая одежда. Все еще несомненно дорогая, но уже гораздо более вольная, намеренно-небрежная. Европейская внешность, волнистые русые волосы, неопределенного цвета глаза, короткая щетина – наверно, попытка придерживаться образа художника. Выглядит Клаус старше, чем положено – явно не на двадцать с хвостиком – но определенно младше своего истинного возраста. На шею одеты четки с распятием и волчий клык на веревочке. Весь образ так и кричит – заметьте меня. – Рад видеть тебя в добром здравии,– улыбнулся он мне, когда я проигнорировала его предложение. – Что ты хочешь? – Прошу прощения?– его откровенно-британский акцент делает эту фразу невероятно раздражающей. Или просто у меня обостренное восприятие в связи с недавними событиями. – Я просила смерти. Вместо этого ты напоил меня своей кровью,– мой рот скривился от воспоминаний.– Явно без моего позволения. – Ты предпочла бы умереть?– Клаус выгнул бровь.– Я все еще могу это организовать. – Ты это сделал не по доброте душевной, она тебе чужда. Мне интересно, что вызвало подобную реверсивную психологию. – Ты ведь знаешь меня,– он расплывается в широкой улыбке.– Мне порой бывает скучно. Я подумал, что двое Сальваторе скрасят мою жизнь. Слава о вас с братом опережает вас. – У тебя был Стефан, зачем тебе еще и я? – Может быть я собираю коллекцию,– пожимает плечами.– Мой брат взрастил в тебе такой потенциал…– я стиснула зубы,– было бы жалко просто так потерять его. Потрошитель Монтерея и Мрачная жница, два худших монстра семьи Сальваторе,– его губы расплываются в широкой улыбке и в глазах пляшет все то, чего боятся люди. Стоит ли говорить, что рядом с ним мы, хоть и являемся известными монстрами – на самом деле, малые дети. – И все?– я повела бровью.– Просто из-за моего звания ты готов рисковать? Я опасна, ты это знаешь. И тебе было бы гораздо лучше, если бы я умерла в том богом забытом месте.– Я упираюсь ладонями в поверхность стола и наклоняюсь ближе к нему.– Зачем? Я пристально смотрю на него, пытаюсь уловить цепочки мыслей, отражающихся в его глазах, в его увядшей улыбке. Давай же, Ник. Подтверди, что все еще есть надежда на то, что твоя семья не потеряна навеки. Скажи это. Скажи, что боялся разочарования – куда уж больше? – в глазах Элайджи; скажи, что не можешь стерпеть ненависти Ребекки. Скажи, что тебя приводит в ужас мысль о гневе младшего брата. Скажи хоть что-нибудь. Клаус прожигал меня взглядом, на лице застыло непроницаемое выражение. Я небрежно улыбалась, стараясь скрыть тот факт, что мне не плевать. Нет, это была не игра для меня, отнюдь, но мне нужно было создать хотя бы ее видимость. – Может быть я не готов уничтожить всякую возможность вновь найти общий язык со своей семьей? Я не смогла сдержать судорожный вздох. Если он собирается однажды их пробудить, значит они не на дне морском. Значит, есть шанс. Как бы я не старалась, я была не в состоянии скрыть свое облегчение. Никлаус вновь вернул свою наглую ухмылку. Я знала, что это его маска, ответ моей собственной игре, но у него в этом был куда более богатый опыт. И от него не ускользнуло изменение в моих эмоциях. Он прищелкнул языком: – Твоя верность моему брату просто потрясает. Неужели ей нет предела? Мне известно, что ты уже встретилась с Элайджей; неужели он не посвятил тебя в то, что отношение Кола к этому слегка иное? Я откинулась на спинку кресла. Я даже не знала, как мне реагировать на его слова, не то, что пытаться скрыть их эффект. – А ведь я тогда был весьма даже за то, чтобы он нашел тебя и объяснился. Я был уверен, что, услышь ты всю историю, увидь меня злодеем, то все поняла бы и вернулась в Новый Орлеан. Но Кол…– с притворным осуждением Клаус покачал головой.– Он не желал этого слушать. Желал он совсем иные вещи. Мне приходилось напоминать себе, что в последний раз, когда я не сдержалась в присутствии гибрида он не был так силен и на моей стороне в тот момент было трое Первородных. Не уверена, что сейчас повторная попытка вмазать ему пройдет без последствий, как в тот раз. Нужно держать себя в руках. – Мог бы назвать тебе их по именам, да только такое количество и не упомнишь,– он отвел глаза в задумчивости. Я начала просчитывать, насколько жалким будет сейчас подняться и просто уйти. Будет ли это выглядеть побегом? Определенно.– Хотя, постой. Одна задержалась в его пассиях достаточно долго, чтобы я смог ее запомнить. Белокурая ведьмочка. Мэри-Элис Клэр,– Майклсон блаженно растягивал каждый слог, чтобы убедиться, что и я запомню это имя.– Да, хитрый пройдоха разбил не мало сердец. Тебе не посчастливилось стать одной из них. Слышал, что Кол собирался сделать тебе предложение. Я скрестила руки на груди. – Я не собиралась принимать его предложение.– Не соврала. Но слышать об этом от Клауса не хотелось. Откуда он вообще узнал? Элайджа знал, что мы хотели уехать, но он не упоминал об этом. Только я и Кол знали о разговоре в ту ночь. Так почему же об этом знает и Клаус? – О, чудно,– Клаус прихлопнул в ладоши.– Я так и знал, что ты быстро оправилась. Я ведь присматривал за тобой все эти годы. Я продолжил переписку с человеком Кола в Сент-Луисе и потому знал о всех твоих похождениях. Я был на твоих выступлениях на скачках в тридцать шестом. Захватывающие выдались скачки, скажу я тебе. Я прикрыла глаза. Я и впрямь тогда выставляла лошадей на скачках, и иногда переодевалась, чтобы выступать в качестве наездника. Мои навыки и диета коней из воды, разведенной кровью вампира, хорошо влияла на результаты скачек. – Ты шпионил за мной. – О, нет, шпионили другие, я лишь наблюдал. Я ведь знал, что твоя смерть может огорчить Ребекку. Ребекку. Не Кола. Даже не Элайджу. Именно Ребекку. – Если ты так заботишься о ней, то почему же позволяешь ей пылиться в гробу, вместо того, чтобы держать подле себя?– я прищурилась. Где могут быть гробы? Держит ли он их здесь? Если он так переживает о появлении Майкла, то готов в любую секунду убраться за тридевять земель. А если он и вправду опасается, что Майкл может убить его братьев и сестру, то должен держать их близко к себе. Клаус был достаточно обеспечен и достаточно параноидален, чтобы таскать их везде с собой. Я плохо помню дорогу к дому, где мы находимся, но он выглядит большим. Если он снимает этот дом или позаимствовал его у внушенной жертвы, то только с одной целью: хранить гробы в подвале или на чердаке. В противном случае хватило бы обычного отеля – меньше трат, меньше мороки, меньше шанс быть замеченным. – Это ради ее же блага. – Ты убил ее для ее же блага. Клаус одарил меня кривой улыбкой. – "Ведь каждый, кто на свете жил, Любимых убивал… Милосердный пожалел – Сразил своей рукой." Я подхватила, отвечая на его улыбку холодным взглядом: – "Но ведь не каждый принял смерть, За то, что он убил." Он рассмеялся. Сколько раз мне еще удерживать свои руки, тянущиеся, чтобы придушить его? – С тобой будет намного веселей, Шэрон. Надеюсь, ты согласишься помочь мне в моей миссии. Я подтянула к груди колено, рассевшись максимально вальяжно. – В душе я бизнесмен, Клаус. С чего ты решил, что я за даром соглашусь помогать, тем более, не имея ни малейшего представления, в чем будет состоять эта помощь? – Я спас тебе жизнь, дорогуша,– цокнул он языком. – Нежеланная помощь подобна вреду. Сам спас, сам и разбирайся с последствиями. Я бы с тем же успехом могла бы сейчас быть освобожденной от твоего присутствия. Клаус закатил глаза. – Чего ты хочешь? – А чем ты можешь меня заинтересовать?– издевательски поднимаю бровь. Вздохнув, Клаус притянул ручку и бумагу, начеркал там что-то и протянул мне на рассмотрение. Я фыркнула и вернула листок ему.– Я своему садовнику больше плачу. Клаус повторил процедуру, увеличив сумму, и я вновь повторила свои действия. После трех кругов, Клаус развел руками. – Это уже грабеж. Твое профессиональное мнение не стоит этого,– он скомкал листок и с первой попытки забросил в мусорную корзину в углу.– Легче внушить тебе работать заодно. Я задумчиво вздохнула. – Видимо, на материальной основе мы не договоримся. Что ж. У меня есть идея.– Клаус взглянул заинтересованно.– Если с тобой не будет Стефана, то мне достанется больше работы. А мне нужна лишь малость в обмен: расторгни контракт со Стефаном. Я займу его место и отработаю положенный срок. – А Стефан утверждал, что вы не близки,– хмыкнул он. – Мы делим кровь и имя. Некоторым этого достаточно, чтобы не запирать своих родственников в гробу. А некоторым и собачьей преданности старшего брата не хватит на подобную милость.– Клаус хмыкнул, поняв, что я говорю об Элайдже. – Неужели вы достаточно близки, чтобы ты захотела остаться под моим началом на протяжении десяти лет?– он с любопытством. Разумеется, это не являлось моей целью. Для меня важно остаться ближе к Клаусу, ближе к гробам, но присутствие Стефана может стать фатальным для плана. Больной гибрид может натравить брата на меня, или причинить боль ему, чтобы заставить меня слушаться. Так или иначе, Стефан может дать Клаусу власть надо мной, а он и так имел таковой предостаточно. Но я задумалась, смогла бы я обменять свою свободу на свободу брата? Смогла бы десять теоретических лет провести в его компании, выполнять функции его псинки? Это не так и уж и плохо. Клаус мудак, но и он знает границы. Если его семья и вправду жива и в порядке, то он бы не стал рисковать благорасположением единственных родных людей, связь с которыми он пронес все десять столетий, лишь бы поиздеваться над раздражающей девчонкой. А я… у меня не так уж много вещей, которые связывают меня с этим миром. Братья как-нибудь сами разберутся, мы с ними, бывало, не виделись друг с другом и дольше десяти лет; в Сент-Луисе всегда найдется, кому встать у руля, а я могу заехать туда и зарекомендовать Джинджер, сестру Кью, из всего клана она лучше всего управится с руководством. За Нилом кто-нибудь присмотрит, да и он сам уже давно не маленький мальчик; к тому же он может присмотреть за моими кошками. Жалко было, что я вряд ли смогу посетить Гран Мезон или семейное поместье в ближайшем будущем, но я переживу. За домом тоже присмотрят. Хотя, того же не скажешь о моем бизнесе. Но деньги можно снять и сохранить или передать бразды правление той же Джинджер. Лекси самостоятельная, ей никогда не была нужна моя поддержка, скорее она поддержит Стефана. А больше, в общем-то, никого и нет. И Клаус не сможет устоять от инициативы обладать мной, хотя бы так. В наших отношениях никогда не было ни намека на романтику или любовь, хотя, признаюсь, за годы жизни с Майклсонами я привязалась к Клаусу, насколько можно привязаться к раздражающему брату своего любовного интереса. Да, он не является любимым Майклсоном, но он Майклсон, а значит он часть семьи. Но Клаус… у него ко мне было иное отношение. Из-за Кола, из-за привязанности его семьи ко мне. Элайджа был прав, когда сказал, что Клаус бесился от того, что я получала внимание его братьев и сестры, ведь по его мнению только он должен безоговорочно получать все их внимание. А я пошатнула этот порядок. И я была чем-то, чем он не мог обладать, перед чем он смирил свой гнев, поддавшись уговорам Элайджи, что не стоит портить Колу и всем остальным наконец-то пришедшую в норму жизнь, разрушать маленький счастливый мирок, который они возвели в основе Нового Орлеана. А теперь рядом не было ни мрачного Элайджи, ни осуждающей Ребекки, ни ревнивого, вспыльчивого Кола. У него нет соперников. По крайней мере, из физически находящихся здесь. – Если это дарует Стефану свободу – да. Я сестра Деймона также, как и Стефан. Я тоже имею право заплатить за его жизнь. Клаус задумчиво подпер подбородок кулаком. – Боюсь, что это невозможно. Я уже сказал, что мне нужны оба Сальваторе. И ты права: Стефан выплачивает долг за жизнь вашего общего брата. Вы можете выплачивать единый долг – сокращу срок до пяти лет с каждого. Я прожигала его взглядом. Это не должно было быть так сложно. А может это и не сложно вовсе, просто я слишком устала, чтобы разбираться с чокнутым гибридом? Мне хотелось свернуться клубочком в каком-нибудь темном уголке, и чем на дольше, тем лучше. – Ты что, пытаешься меня кинуть, Никлаус? Мне всего-то и нужно, чтобы ты отпустил моего брата. Зачем усложнять жизнь всем троим? – Извини, дорогуша,– если бы не дикая усталость, я бы ему врезала. Если бы.– Либо так, либо никак. Я уже говорила, что Клаус хочет обладать мной хотя бы в качестве должницы, но здесь должно быть что-то еще. Не стал бы он со мной так торговаться, если бы ему не нужно было бы что-то еще. Возможно, он делает то же, что и я – пытается держать врага ближе друга. Он знает, что я могу что-то замышлять. Возможно он знает, что я была в сговоре с Элайджей. Или знает, что я искала способы его убить. Было бы глупо с его стороны выпустить меня из-под своего контроля. – Тогда я хочу добавочное условие.– Интересно, как далеко я могу зайти? – Ты наглеешь,– хмыкнул он, слегка покачиваясь в своем кресле на колесиках.– Излагай. – Мне нужна твоя кровь. Кресло перестало двигаться. – Я уже дал тебе своей крови. Ты не была особо благодарна за это. – Дал,– соглашаюсь я.– Но если я буду работать на тебя, то я хочу иметь гарантию. Ты теперь гибрид. К тому же, ты хочешь расплодить еще гибридов – я ведь правильно поняла? – которые будут представлять опасность для моего вида не только в полнолуние, а постоянно. Тебе жалко трех с половиной литров крови? – Сколько-сколько?– расхохотался Клаус. Его глаза смешливо сощурены, но я вижу в глубине зрачков опасность. Я уже перегнула палку или пока нет?– Губа не треснет? – Как треснет, так и заживет,– съязвила я.– У меня неограниченная продолжительность жизни, а я умею располагать к себе. Кто знает, что случится за это время и в каких мы будем отношениям. Я уже сказала: мне нужны гарантии. К тому же, ты можешь сдать кровь за несколько заходов. С твоей регенерацией ты быстро оправишься,– было видно, что я его не убедила.– Или ты можешь дать мне пробу своего яда. В тех же количествах. Но будет дольше и более болезненно. Надеюсь, ты не боишься дантистов. Правда, я не дантист. Хотя я люблю работать с зубами. Но только в плане изъятия. Желательно на пыточном столе и без анестезии… – Избавь меня от этого словарного излияния,– Клаус прервал мой бред взмахом руки. Хотя, в принципе, это не бред, я действительно люблю вырывать или выбивать зубы, спросите у Джуниора Гилберта.– Хорошо, я сдам тебе свою кровь. Но я считаю, будет справедливым и мне выдвинуть условие.– Я напряглась, но промолчала. Клаус придвинулся ближе, облокотившись о стол.– Ты позволишь мне внушить тебе кое-что. Внутри что-то сжалось. Я могла сколько угодно плести интриги против Клауса, но стоит снять ожерелье, единственную преграду его внушению, и он сможет заглянуть мне в душу, узнать любой секрет, заставить выполнить любой приказ. Да что там, даже ожерелье нельзя было считать полноценной защитой – стоит только вспоминать Деймона, равного мне по силе, с легкостью сдернувшего его с моей шеи, оголив мой разум перед посторонними вмешательствами. Что уж говорить о всемогущем Первородном. Я слишком четко осознавала свое место в этом уравнении. Сколько бы я не прожила, сколько бы не совершила, всегда найдется кто-то сильнее, умнее и опытней. Я медлила слишком долго. Взгляд Клауса блуждал по мне, ловя каждый признак неуверенности. – Как я могу быть уверена, что ты не внушишь мне что-то выходящее за рамки? – Шэрон,– Клаус осуждающе поцокал языком.– Неужели ты думаешь, что я могу опуститься так низко?– Да. Именно так я и считаю.– Поверь,– он почти перегнулся через стол,– если я захочу заставить тебя сделать что-то выходящее за рамки, я буду более изобретательным. У меня нет оснований ему верить. Да, он прав, Клаусу нравится тешить свое самолюбие более сложными способами, но черт, кто знает, что он может мне внушить. Каждая минута промедления стоит слишком дорого. Я медленно потянулась за ожерельем, нащупав застежку. Еще медленней снимала его. – Вот умница.– Можно врезать ему уже только за его напущено ласковый тон.– А теперь посмотри мне в глаза. Я помедлила, прежде чем заглянуть в его серо-голубые в этом освещении глаза. Стоило сфокусироваться на них, как я почувствовала, как он взял мой разум в тугой узел принуждения. Я замерла, ожидая приказа, и ни при каких обстоятельствах не смогла бы отвести взор.***
Этот ублюдок внушил мне не входить в его комнату. При этом бросив игривый взгляд на сиротливо висящей на стене ключ. Он держит гробы здесь. Ключ открывает помещение с гробами. Он знает, зачем мне было так необходимо находиться в этом доме. Сукин сын просто решил поиздеваться. Я врезалась в Стефана в коридоре, ведущем в мою комнату. Это было неожиданно, в первую очередь потому, что мои мысли были заняты подбором ругательств по отношению Клауса на всех известных мне языках процентов на восемьдесят, а оставшиеся проценты уже приступили к поиску способов обхода его внушения. – Что ты тут делаешь?– прошипела я, отряхиваясь после того, как ушиблась о грудь брата. Что ни говори, но его телосложению можно позавидовать. В отличие от меня, оба моих брата могли похвастаться здоровыми, спортивными телами. Обидно даже. – Нет, что ты тут делаешь?– низким тоном ответил он, ухватив меня за плечи.– Ты должна была быть в Сент-Луисе. Какого черта ты была в лесу? – Не твое собачье дело,– огрызнулась я, отпихивая его руки от себя, хотя и не без усилий. Я слишком слаба для того, чтобы тратить столько энергии на препирания со всеми подряд. Вот отосплюсь, напьюсь крови и чего покрепче, а потом заем все это горой шоколада – и можно будет продолжать в прежнем темпе. – Ты могла умереть! – Вот захочу – и умру! Тебя забыла спросить, что мне делать.– Сама не пойму, за что так зла на Стефана. Скорее мне нужно быть злой на Деймона, имевшего достаточную атрофию мозга, чтобы подставиться под укус, себя, за то что сама направила старшего брата к порогу Клауса, и самого гибрида по сотням причин. На Кола, который повел себя как… как Кол. Снова на себя, за то что была идиоткой, которой есть на это разница. Наверно я и злюсь на всех их и на себя. Но передо мной сейчас стоит Стефан, и мою пассивную агрессию суждено встретить ему. – Что с тобой не так? – Я отвратно пою, когда напиваюсь, сплю не с теми людьми и ужасно вожу машину в любом состоянии. А что с тобой не так? Глаза Стефана потемнели. – Ничего. Просто… тяжелый месяц. Я не ответила. Внезапно вспомнилось, что Елена погибла в ритуале Клауса. И теперь Стефану нужно работать на ее убийцу из-за необходимости спасти брата. Такое чувство, будто нашими судьбами занялся Билли Шекспир. – Ах, да, Елена.– Наверно, надо бы сказать, что мне жаль. Но не хотелось врать. В конце концов, я ведь предупреждала. Как и всегда. И, как всегда, брат меня не послушал. Ни один из них.– Я же говорила, что эта девочка разобьет тебе сердце. Так или иначе. Стефан онемел от моих слов, и воспользовавшись этим, я прошмыгнула в свою комнату и заперла дверь, чтобы мне не мешали отсыпаться и восстанавливать силы. И обдумывать способы пробраться в запретную комнату при отсутствии ключа.***
Я тонула в черной, холодной воде. Опускалась все глубже и глубже, вода сдавливала меня в ледяных объятьях, выдирала воздух из легких неохотными пузырям, сжимала череп в адские тиски, заставляя кровоточить нос и уши. Я пыталась вздохнуть, но вместо столь желанного воздуха вдыхала воду. Мороз продирал насквозь, впитывался в кости, сковывал движения, не позволяя двигаться, не позволяя направиться к поверхности… где бы она не была. Я хотела отключиться. Я хотела проснуться. В очередной раз угасающим разумом я пыталась нащупать след мысли Кола, но стоило мне ухватиться за него, стоило ощутить его присутствие, как он снова и снова стряхивал меня, возвращая на мое место под толщей воды. Не позволял он мне и проснуться, будто насильно утягивал к глубине, наказывая… За что? За то, что узнала лишние тайны о нем? За то, что он паскуда и сам виноват во всем, что с ним произошло? Или все же за то, что я пошла на сделку с его братом? Я не знала, и не могла послать достаточно четкую мысль, чтобы спросить его самого. Все продолжалось до самого рассвета, пока его хватка не ослабла и я не вскочила в постели, судорожно захлебываясь воздухом.***
Все комнаты в доме оказались открытыми, кроме комнаты Клауса, она закрыта для меня и только для меня. И кроме двери подвала. Гробы были там, я это точно знала. Чувствовала сонные, скованные сознания нескольких Первородных даже через преграду в виде стены и вороха заклинаний против взлома. Замок не взяли ни мои познания о взломе замков, ни грубая сила, ни попытка проломить дверь пожарным топором. Я пыталась выковырять механизм из двери кончиком стилета, но лишь затупила лезвие прекрасного оружия. Опробовала весь обширный набор отмычек, припомнила каждое слово Себастьяна на воровском мастер-классе после которого и получила этот набор. Цилиндровые замки всегда давались мне с легкостью, но этот игнорировал все мои манипуляции. Пыталась даже выбить механизм из двери, то тщетно. Только лак с двери сцарапнула, да и только. К тому же, на все эти манипуляции у меня было мало времени, только когда и Клаус, и Стефан покидали дом. За неделю пребывания здесь, выходили оба они только пару раз, в основном мы либо все находимся внутри, либо втроем направляемся на охоту. За охоту я была благодарна – хоть как-то удавалось потратить клокочущий внутри гнев, излив его на наших жертв. Я и раньше охотилась со Стефаном в его темные времена, но участвовать на охоте втроем казалось непривычным, хотя, признаюсь, иногда это добавляло некоторое удовольствие. Я почти начала привыкать к некоторой размеренности нашей совместной жизни под одной крышей. Хотя наше общение сокращалось к минимуму, нельзя было не ощущать присутствие друг друга даже через стены. Я не имела понятия, чего мы ждем и почему находимся на одном месте, если Клаус ведет охоту за оборотнями. Кажется, его главной заботой был Стефан – он не упускал возможности всколыхнуть в Стефане его внутреннего Потрошителя, лишний раз подразнив аппетит монстра. Видимо, Клаус хочет вытащить Потрошителя наружу, чтобы он занял место Стефана. Чем вызвана такая одержимость я не знала, а что касалось состояния Стефана, мне не было принципиально, с каким братом придется иметь дело: с замкнутым и депрессивным или чрезмерно открытым и наглым. Стефан избегал меня с не меньшей настырностью, чем я его, а вот Клаус, напротив, пытался вторгнуться в наши личные пространства при любой возможности. Для меня не было секретом, что Клаусу это нравится – нарушать границы, смущать непрошенной близостью, и в целом делать все, чтобы увидеть, как людям некомфортно находиться в его присутствии. Стефан в принципе был ярым интровертом, а я была не в состоянии терпеть его выходки. Хоть вешай на шею табличку: не подходи, а то укусит. Но приходилось играть отведенную мне роль. Она состояла в том, чтобы обмениваться с Клаусом репликами, не отводить глаза, когда он устанавливает визуальный контакт, отвечать на его ухмылку такой же, только шире, и поддерживать садистское настроение в нашей компании. Все, чего от меня хотел Клаус. Ему нужен Потрошитель? Пусть получит его. Хочет интересного собеседника? Пожалуйста. Хочет сыграть в карты? Не вопрос. Вообще-то, изначально все было достаточно невинно – если расход алкоголя в присутствии внушенных студенток, служащих сосудами для иного вида напитков, можно назвать невинным. Мы просто играли в карты, распивали вино, подначивали друг друга, и периодически подзывали к себе ту или иную девицу: заново наполнить стакан либо вином, либо их кровью. Но вскоре играть просто так оказалось скучно, ведь не было азарта, риска чего-то лишиться. При скором обсуждении выяснилось, что играть на деньги не получится, только двое из троих имели свой счет, Стефан же пользовался… ну, в общем, моим. И то они с Деймоном лишились даже такой поблажки после того случая, как они самым возмутительным образом попытались прикончить моего друга клинком, купленным у моего бывшего, да еще и на мои же деньги. Так что теперь я оплачивала только ежемесячные расходы на особняк. Так или иначе, в итоге мы с Клаусом пришли к выводу, что в таком случае есть только один выход. Карты на раздевание. – Скажи честно, Никлаус, хочешь посмотреть или похвастаться? – Не думаю, что у тебя есть что-то, чего я не видел. – Я говорила о Стефане. Стефан не поддержал инициативу, но и не противоречил, ведь он был послушен любому слову Клауса. Иногда мне было интересно, насколько далеко простиралась безоговорочная власть гибрида над моим братом, и порой я боялась узнать ответ. Но, с другой стороны, и Клаус был достаточно любезен со Стефаном. Чем мой брат так заинтересовал Майклсона, я не понимала, но он обращался со Стефаном вполне неплохо. Ну, для Клауса. – Кажется, ты слегка переусердствовала с вином,– засмеялся Клаус, когда увидел очередную плохую карту.– Мне казалось, что мой брат выучил тебя паре трюков. Куда же делись все твои знания и уловки? Сам он за прошлую партию снял веревку с подвеской-клыком. На Стефане уже не было ничего выше пояса. Я же успела распрощаться с обоими носками. – Да просто подумала, что тебе будет холодно, вот и подставляюсь,– я стряхнула пепел сигареты в его недопитое вино. Клаус раздраженно закатил глаза и подал одной из внушенных знак заменить фужер. Я разлеглась на диване, спиной к подлокотнику, закинув ноги на колени Клауса. Во-первых, так удобнее следить, чтобы он не видел мои карты, а он пытался подсмотреть раз или два, во-вторых, так комфортнее, да и сам Клаус не возражал. Стефан сидел в кресле с противоположной стороны, периодически дергавшись из-за чересчур ярого внимания опьяненной вином и потерей крови блондинкой, все пытавшейся заставить Стефана посмотреть на себя. Две другие девушки танцевали под джаз, льющийся из горна граммофона – Клаус внушил им веселиться. Отпив вина, перемешанного с кровью, и затянувшись, я выпустила дым через нос. Я не особо старалась, но карты и впрямь выдались плохие. Я знала, что проиграла, еще до того, как расскрыла последнюю карту. Клаус прицокнул языком, сгребая колоду и тасуя, заставив их шуршать друг о друга. Стефан нервно наблюдал за его движениями. – Ты знаешь правила, дорогуша. Я со вздохом потянулась к кольцу дневного света. – Не-ет, мы же договаривались. Кольца остаются на своих местах. – Сними ожерелье, Шэрон,– тихо посоветовал Стефан, когда я потянулась уже к краю футболки. Он сканировал меня взглядом, не распознавая ни одного знака, который смог бы правильно истолковать. «Что ты задумала?»– спрашивал его взгляд. Нет, скорее возмущенно вопил. – Черта с два,– фыркнула я, вмяв сигарету в покрытое золой днище пепельницы. Как только руки освободились, я села прямо и стянула футболку через голову, оставшись лишь в бюстгальтере. Одна из девушек захихикала. Клаус хмыкнул. Стефан отвернулся. – Пожалуй, я пойду,– заторопился он встать, в процесе натягиваю всю утерянную за игру одежду, заодно увернувшись от ладони девушки, пытавшейся коснуться его колена. Какие мы нежные. – Куда?– лениво уточнила я, обратно укладываясь в свою полулежачую позу. – На охоту,– выдавил он, направившись к выходу. Я почувствовала, как задвигался Клаус и подтянула к себе ноги, позволяя ему встать. Он прошел за Стефаном и они задержались в коридоре. Я поднялась, натянула футболку и подозвала к себе девушек, заглядывая каждой в глаза с одинаковыми словами внушения. Я уже заканчивала колдовать над последней, когда Клаус вернулся в комнату. – Зачем ты распустила дам? Мне захотелось уточнить, подразумевает ли он под дамам трех хихикающих, потрепанных девушек с медленно затягивающимися благодаря паре капель моей крови следами от укусов на запястьях. Но я промолчала, пока мы оба провожали гостий взглядом. – Они идиотки. А без Стефана нас здесь остается двое,– я подняла фужер с зацепившимся за край полумесяцем моей помады.– Играть вдвоем не интересно. – Я бы поспорил,– задумчиво произнес Клаус. Мы стояли возле друг друга, ничего не говоря. Клаус смотрел на меня, я – в вино. – Полагаю, остаток вечера ты проведешь в книгах?– нарушил он неудобное молчание. Точнее, неудобным оно было для него, у меня-то было вино. – Почему бы нет?– пожала я плечами. Чтением книг я оправдывала часы, которые я проводила за перепиской с Квентином и ведьмами, с которыми я вышла на связь на следующий день после моей несостоявшейся смерти. Кровь Клаус сдал, даже в запрошенных количествах (даже с перебором, но он этого не знал), и большая ее часть уже была отослана по местам назначения, одним из которых являлся офис ковена Субботы.– Я люблю искусство. Да и иных дел у меня нет. Клаус помялся на месте, наблюдая за тем, как я допиваю остатки вина. Я медлила, чтобы убедиться, что Клаус ничего не хочет добавить, прежде чем пойти оставить фужер в раковине. – Если,– вдруг заговорил он и я обернулась,– если хочешь, я могу показать тебе некоторые из своих картин,– Клаус слегка отвел взгляд. Великий и ужасный, он хотел показать кому-то свои зарисовки, как ребенок, который хочет незатейливо похвастать своей работой. То, кем Майклсоны являются для остальных, и кем они являются на самом деле – две разные картины. – Хочу.***
В мастерской было несколько картин, и я видела кисть Клауса в каждой из них. Клаус может быть ужасным человеком, отвратительным братом, монстром, но нельзя было отрицать и некоторые из его достоинств. Искусство входит в их число. Я всегда восхищалась картинами Клауса. – Одна из моих картин находится… – В Эрмитаже. Знаю.– Клаус пораженно вскинул брови.– Я определила твой стиль, когда увидела фотографию того пейзажа. Это – копия «Рождения божества»?– я указала на одну из картин с сюрреалистическими чертами лица, парящими в воздухе. – Да. Не знал, что ты интересуешься этой сферой искусства,– Клаус появился сбоку от меня с откупоренной бутылкой и наполнил мой бокал. – Не то что бы совсем увлекаюсь. Но искусство есть искусство. В моем доме в Сент-Луисе висит портрет, принадлежащий кисти Сарджента, но, боюсь, он никогда не будет представлен широкой публике – на этом портрете изображены мы с братьями. – Сарджент редко бывал в Америке,– взгляд Клауса засиял интересом. Я повернулась к нему лицом.– Как ты его уговорила? – Капелька внушения не повредила,– хмыкнула я.– Я обязательно покажу тебе картину, если мы окажемся в Сент-Луисе. – Тогда мне стоит обдумать возможность посетить его. Я прошла к следующей картине, медленно проходя мимо них. Остальные картины не были копиями, их Клаус писал сам. – Ты никогда не думала заняться художеством? – Меня учили, как правильно рисовать, но я не добилась никаких заметных успехов,– я посмотрела на него поверх мольберта, разделившего нас.– С музыкой немного лучше, но тоже ничего выдающегося. Я владею лишь одним видом искусства, и многие назовут это извращением. – Каким же?– поинтересовался он. – Пытками. Убийством. "Смерть – мать красоты".– Я услышала, как Клаус согласно хмыкнул. Я прошла мимо нескольких пейзажей, пропустила незаконченный натюрморт в стиле ванитас и застыла. Бурбон-стрит сияла с последнего в ряду холста во всей своей ослепительной красе. Люди – нечеткие силуэты между улочками, на каждой стороне которых стояли более детально прорисованные музыканты. На первом плане художник, стоящий спиной к смотрящему, делал первые мазки на холсте, очевидно, готовясь к тому, чтобы срисовать вид, расположенный чуть дальше. Я медленно протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до поверхности. Казалось, стоит лишь коснуться – и я окажусь посреди этих людей, почувствую запах сигар местных музыкантов, услышу незатейливые мелодии нескольких трупп, разговоры размеренного потока людей, звяканье монет, которые они подбрасывают в шляпу какого-нибудь особо усердного тромбониста. До дома было рукой подать. Ничего из этого не произошло. Краска оказалась слегка влажной, но не достаточно, чтобы смазать ее неаккуратным движением. Я повела вдоль балкона второго этажа домов знакомого переулка. Французский квартал останется в моем сердце также долго, как Кол Майклсон. По всей видимости, это значит, что я не смогу избавиться от притяжения к этому городу до скончания веков. Клаус навис надо мной сзади, заглядывая на пейзаж поверх моего плеча. – Я тоже скучаю по Новому Орлеану,– прошептал он у моего уха.– Мы все были там счастливы когда-то. Да. Были. До того, как ты решил разрушить это. Может быть, если бы Кол тогда уехал со мной, все было бы иначе. Если бы Клаус тогда не вонзил ему кинжал в сердце. – Знаешь, Колу нравился город. Но он никогда его не любил. До твоего прихода, конечно,– продолжал он, заставляя кожу покрытья мурашками.– А после него… что ж, я не мешал ему вернуть тебя. Он сам не захотел.– И эта истина давит на грудь, как многотонный камень.– Я хотел вновь возобновить нашу дружбу. – Да,– вышло тише, чем я собиралась.– Я знаю. Элайджа дал мне твой подарок Колу. – Правда? И что ты о нем думаешь? Я поставила бокал на столик с красками и медленно обернулась. Клаус оказался даже ближе, чем я предполагала, беспардонно нарушая мое личное пространство. От него пахло акриловыми красками, второй отрицательной и дорогим вином. Быстрый взгляд на его губы, потом снова в глаза. В этом освещение его радужка приобрела карий цвет. Почти как у Кола. У них похожие акценты. Разные голоса. Вино, впитавшееся в кровь, помогло найти в них больше схожестей, чем это было возможно на трезвую голову. Но разве не это я делала всю свою жизнь? Я многие годы училась и совершенствовала способность находить маленькие осколки Кола во множестве людей и влюблялась в них, в частички Кола, вместо того, чтобы влюбляться в самого человека. У меня было всего два вида любви: Кол Майклсон и всякий, в ком я его искала. – Я думаю, что ты превзошел себя. – Ты так считаешь?– Мне кажется, или он склонился ближе? – Да. – Да,– произношу, хотя в этом не было необходимости.– Считаю. Легкое касание губ Клауса. Пауза. Вторая попытка, уже более уверенная, требующая ответить. Я повиновалась. Я вцепилась в ткань футболки Клауса – голова кружилась. От чего? От алкоголя? Или из-за неправильности происходящего? Я смутно помнила, как Клаус поднял меня и через несколько секунд мы оказались в его спальне, продолжая целоваться. На мне все еще действовало внушение, не позволяющее мне переступать порог его комнаты. В условиях внушения не был оговорен случай, когда он сам вносит меня внутрь.***
Я едва не падаю, пока на полной скорости сбегаю вниз по лестнице, пока не упираюсь ладонями в дверь подвала. В голове набатом бьет одна лишь мысль. Лишь бы сработало, лишь бы успеть. Непослушными руками вставляю ключ в замочную скважину, которую не взял ни один другой способ, и в глубине души подозреваю, что и сейчас не смогу открыть ее. Но сомнения тщетны. Стоит мне дважды провернуть ключ и ручка с легкостью поддается. Я не знаю, сколько у меня времени. Может быть, двенадцать часов, а может полчаса. Клаус должен проспать пару часов, особенно с учетом моей помощи. Инъекция из смеси выжатых семян вербены в которой настоялись корень самого ядовитого вида аконита, борца клобучкового, листьев болиголова и растертых семян японского тиса – целый коктейль токсичных веществ, которые я смешивала и отмеряла пропорции несколько ночей подряд – должна оставить его в этом состоянии. Но этот самодельный яд, который без сомнения с легкостью бы подкосил множество людей, еще ни разу не был опробован мною на деле, и уж тем более на Первородном. Вербена и аконит ослабят его, как гибрида, а болиголов и тис должны усилить результат, когда задействуют первые два яда. Убить его это не может ни коим образом, но, надеюсь, сможет задержать. Все внутри меня велит кинуться в комнату, но я медлю у порога, хотя время может поджимать. Еще не зайдя внутрь я вижу ряды стеллажей – комната оказалась винным погребом. Пересилив ужасное предчувствие, заставляющее душу неприятно трепетать, я углубляюсь в комнату. В дальнем углу я вижу их. Я почувствовала присутствие чего-то – я чувствовала тоже самое при прошлой попытке проникнуть внутрь. Гробы. Они были вознесены на постаменты на равноудаленном расстоянии, так чтобы была возможность свободно проходить между ними. Все они были идентичными, изготовленными из дорогого дерева. Не было ничего, что могло бы указать на личность постояльцев. Что меня смутило, так это число ящиков. Кол, Ребекка, Элайджа и Финн. Четверо Древних. Пять гробов. – Какого черта? Я не имела понятия, кто может находиться в пятом гробе. Кто знает, что могло взбрести на ум этому чокнутому. К черту. Открою первый попавшийся и выну кинжал из сердца, если увижу знакомое лицо. Я подошла к гробу, находящемуся с правого края. В лакированной поверхности я могла видеть свое отражение. Тянусь к крышке и… останавливаюсь в сантиметре от поверхности. Как будто я уже коснулась чего-то твердого, но это не так. Моя ладонь скользит по невидимому барьеру, отделяющему меня от поверхности. Я нажимаю сильнее, но результата не последовало, сколько бы попыток я не предприняла. Это причиняло мне почти физическую боль. Каждая клеточка тела кричала против пересечения этого миниатюрного барьера. Как вещь может находиться так близко, прямо перед носом, буквально на блюдечке с голубой каемочкой, и тем не менее быть недосягаемой? Ответ приходит сам, всплывая в сознании восстанавливающимся воспоминанием: я вспоминаю власть взгляда Клауса, его голос, велящий не прикасаться к гробам – приказ, которого невозможно ослушаться, как бы сильно этого не хотелось. Я физически была неспособна дотронуться до любого из пяти гробов. Все мое тело было скованно мощью его внушения. Больной ублюдок. Он знал, что я планирую найти и отпустить его братьев (или хотя бы одного из них) и сестру. Он мог с самого начала внушить мне не искать способов это сделать, но нет, он решил поиздеваться. Наложил запрет на пересечение порога своей комнаты – зная, что я смогу найти способ его пересечь – а потом сделал меня неспособной коснуться желаемого. Специально заставил меня предпринять все эти глупые, несуразные в свете нынешних событий, действия, заставил меня… черт побери. Последнее было моей инициативой. Самое легкое решение, самое быстрое. Я могла найти другой способ, но я выбрала этот – и Клаус позволил мне его осуществить, даже зная, что это абсолютно зря. Он получил все, чего желал, и при этом играл мной, как безвольной марионеткой. Сама виновата. Как можно было быть такой идиоткой, чтобы поверить, что он не предусмотрел этого? Я не знаю, сколько проторчала в погребе, так и эдак пытаясь достать гробы. Разбила несколько бутылок, опрокинула один из стеллажей, чем столкнула один из гробов с постамента, после чего он все равно остался запертым. Я была на грани истерики, таившейся во мне с той самой ночи возвращение из почти-мертвых. Я разнесла весь винный погреб, пока он не пропах вином и моей кровью. Когда Клаус вошел в комнату, я сидела в одном из немногих сухих мест помещения, прижав колени к груди. Горло драли невыплаканные слезы. В ушах все еще звенел звук разбитых бутылок, хруст сломанных стеллажей и мои крики, но я безошибочно распознала звук его шагов. Он шел спокойно, как хозяин положения – кем он и являлся. Я еще не видела его, но уже услышала цоканье его языка. – Столько превосходного вина потрачено впустую,– произнес он, оценивающе оглядывая разгром, остановив взгляд на мне.– Надеюсь, тебе стало легче. – Катись к черту,– голос, настолько хриплый, как будто я только что глотала осколки. С хрустом превращающихся в пыль кусков битого стекла под подошвой его обуви Клаус подошел ко мне и встал на корточки. Я отвернулась, не желая видеть ни его, ни кого-либо другого. – Честно сказать, я был слегка не готов. Не думал, что ты предпримешь нечто подобное так скоро, я был приятно удивлен. От той дряни, что ты мне вколола, до сих болит все тело.– Единственное приятное из того, что он мне сказал.– Не знаю, что меня обидело больше: тот факт, что ты использовала нашу ночь вместе как предлог для того, чтобы достать ключ (честно сказать, я ожидал, что ты будешь более оригинальной и поэтому не сразу осознал твои мотивы), или то, что ты назвала меня его именем. Я представила, как я схвачу горсть из россыпи зеленого стекла возле себя и с размаху швырну ее Клаусу в лицо. Впивающиеся в кожу, в глаза осколки, его тошнотворный крик, его кровь, падающая на влажный пол многочисленными каплями… Я не сделала этого. Я просто молчала, игнорируя Клауса, проигрывая в голове бесчисленные способы сделать ему больно – ни одним из которых я не смогу воспользоваться – пока ему не наскучило лицезреть результат своих ухищрений. Он ушел, оставив меня одну. Наедине с пятью гробами.***
С Беверли Бэрроуз меня связывали куда менее теплые отношения, чем с Айви и Мелани. К сожалению, сейчас наша неприязнь не имела никакого значения, потому что в городе был Первородный гибрид и его ручной Потрошитель Монтерея на коротком поводке. По крайней мере, для меня неприязнь не имела значения. – У дверей Волк, Беверли. – Но двери не мои, Шэрон. Я прикрыла глаза и заново пересчитала до десяти – все существующие и несуществующие причины не убивать ведьму прямо сейчас. Первой, сиюминутной причиной являлось то, что она была сильной ведьмой и я не знала, кто из нас в данный момент одержит победу, случись здесь потасовка. Второе – чисто с практической точки зрения, она была главой ковена, а я не хотела, чтобы весь ковен ополчился на меня, это было бы крайне недальновидно. Третье, она мать будущей главы ковена и моей подруги, плюс опекунша местного друида. В четвертых, другим ковенам это тоже не понравится. Пятая причина – она последняя могущественная ведьма в городе, к которой я обращаюсь с просьбой. В шестых… Нет, я не могла придумать больше пяти причин. Может тогда дело стоит свеч? – Это общие, парадные двери, Беверли,– решив, что пяти причин пока что достаточно, продолжила я.– Когда он прорвется через них, он придет и к твоим. Ты явно плохо знакома с Никлаусом Майклсоном. – Я знаю о полукровке достаточно,– она обхватила ладонями чашку чая с травами. Такая же была и по мою сторону стола, но я к ней даже не притронулась. Добавлять вербену в чай к вампиру – не самый гостеприимный жест. Как будто я и так не поняла, что мне здесь не рады.– У него нет дел к моему клану. Он – проблема только для тебя и волков. Что делает его проблемой только для меня. Я убедила Клауса, что в Сент-Луисе есть две стаи оборотней. Все так и было. Только обе стаи съехали отсюда больше недели назад – я сама велела Кью убедиться, чтобы ни одного члена хвостатой братии не было здесь к нашему прибытию. Все оставшиеся коммуны делают вид, что все нормально. Насколько это может быть реальным, когда любое место их сборов может посетить Клаус. Ведьмы накладывали защитные заклинания на свои дома, вампиры стараются делать все то, что делают обычно, только теперь выглядят так, будто на них нацепили несколько килограмм взрывчатки. Я рискнула собственным городом, а теперь ни одна долбанная ведьма в долбанном Сент-Луисе не может мне помочь. Кроме одной ведьмы. Которая просто-напросто не хочет мне помогать. Просто из-за того, что я – это я. Какие бы дружеские жесты я бы не совершала в отношении ковена, Бэрроуз не собирается закрывать глаза на мои кровавые похождения. – Что тебе нужно? Хватит ломаться, милая,– я оскалилась. Почти случайно сверкнув клыками.– Это не должно быть так сложно. Мне что-то нужно, я готова предложить что-то взамен. Всегда есть то, что бы тебе хотелось в обмен на маленькую услугу. – Я ни за что не стану… – Так уж и ни за что?– я промурлыкала обманчиво нежным голосом.– Знаешь, если я не могу предложить тебе что-то, я могу что-то забрать. Чашка гулко стукнулась об столешницу. – Ты угрожаешь мне, Сальваторе?– ее глаза сузились, электричество зажужжал в лампах накаливания, отвечая на ее поднимающуюся магию. – Нет,– я лениво поднесла чашку к губам и осторожно пригубила, позволив чаю обжечь язык.– Не тебе. – Ты не сможешь ничего сделать,– выплюнула она и краем глаза я заметила, как в миг завяли растения в горшках у окна.– Девочки вне города. – Но не вне досягаемости Себастьяна. Лампочки перестали жечь взор, растения прекратили свое увядание. – Он не посмеет,– не с полной уверенностью.– Он к ним привязался. – Граница его привязанностей пролегает там же, где начинается преданность ко мне. Он боится меня больше, чем тебя.– И, черт побери, у него есть основания.– Видит Бог, Беверли, я не хотела доводить до этого.– Но ты последняя ведьма, которая теоретически способна на то, что мне нужно, а я в отчаянье.– Но ты вынудила меня действовать по-плохому. Девочки во многом помогли мне, я не хочу делать этого. Не заставляй меня. Не заставляй снова чувствовать себя последней сукой, которой я и являюсь. Мне не хочется этого делать, но я сделаю, если это будет необходимо. Возможно, будь здесь кто-то другой, она бы засомневалась, но не сейчас, когда угрозу представляю я. Моя репутация отбивает нужду в доказательствах, я делала вещи и хуже. И еще сделаю немало в будущем. – Ходят слухи, что сердце Шэрон Сальваторе гоняет по венам антифриз. – И они верны,– ответила я. Хлопаю в ладоши.– Ну-с. Приступим?