Благодаря любви примитивный страх перед собственной смертью превращается в тревогу за другого. И как раз эта сублимация страха делает любовь еще большей мукой, чем смерть, ибо страх полностью переходит к тому, кто пережил партнера.
(с) Эрих Мария Ремарк
Для конца мая в Мистик-Фоллсе было необычайно холодно и родной город радушно приветствовал нас противным моросящим дождиком и тяжелыми, серыми, будто грязными тучами. Звонок Ребекки застал нас на рейве в Амстердаме, и мы добрались до не такой уж и родной Вирджинии в рекордные сутки, что сильно сказалось на моем самочувствии. Вампиризм или нет, а мое тело с трудом переносило пятичасовую разницу в часовых поясах и более восьми часов полета без единой сигареты, между прочим (не считая скольких? Шести часов за рулем автомобиля?). Тем самым, я не смыкала глаз уже третьи сутки, хотя и притворялась спящей в самолете, чтобы читающий комиксы про Дедпула Кол не стал снова волноваться о моем состоянии. Режим сна ни у одного из нас не наладился за месяцы, что я страдала кошмарами во сне и ужасной тревожностью наяву. Они темной тучей нависали над нами в дни наших странствий, как сейчас таковые висели над Мистик-Фоллсом — словно бы следовали за нами по пятам, преследуя, настигая… По не очень и счастливой случайности, день прибытия в город совпал с годовщиной смерти Лили Сальваторе, и Кол мельком упомянул, что в принципе старое кладбище находится по пути. Я не стала отклонять предложения. Ни одному из нас не хотелось этого, но каким-то образом мы оказались перед семейным склепом Сальваторе, с подобающими цветами. Я выглядела нелепо с цветами, здесь, да и еще и в натянутом на меня худи цвета неви, принадлежащее Колу, которое было мне настолько велико, что доставало почти до колен, а рукава нужно было закатывать пять раз, иначе они висели «лапками». Что я черт возьми тут забыла? Первым делом, однако, я решила уважить отца. Кол пристально смотрел за каждым моим движением, пока я ставила достойный отца букет — охапку сухих, осыпающихся, мертвых цветов — в подставку у надгробия. Я чувствовала его взгляд и тяжесть его мыслей. Из-за Ребекки? Или из-за того, каким холодным взглядом я прошлась по строкам «любимый отец»? Кол знал многие подробности моего и братьев детства. Он ненавидел Джузеппе также, как я ненавидела его родителей. Вспоминает ли он сейчас, какой я была, когда мы только встретились? Озлобленная, бесстрастная девчонка, которую отец выучил обдумывать каждый свой шаг, каждой слово, и держать каждую свою эмоцию под жестким контролем. И виновником всему этому было существо, давно сгнившее за этой каменной плитой. Он испоганил жизнь мне, братьям, большей части слуг, и косвенно был виновен в смерти матери. Она имела для него мало значения, и умерла в одиночестве и вдалеке от семьи благодаря ему. Как будто он не достаточно зла причинил во время ее жизни. С детства я крайне часто болела. Наша nonna Агриппина поговаривала своим скрипучим голосом, что в этом всем, разумеется, виновата моя мать, мол, она болела во время беременности. Как будто она сама выбрала заболеть. Я никогда не была одной из тех дочерей, кто защищает честь матери во что бы то ни стало, но однажды спросила у бабушки, не думает ли она, что моя болезненность может быть связана с тем, что мой дражайший padre скорее всего был в стельку пьян во время моего зачатия. Да, именно такими словами. Да, я была несносным подростком. Да, меня выпороли до полусмерти после этой эскапады. И да, лицо бабушки Сальваторе этого стоило. Судя по всему, здоровье матери подкосилось именно после беременности мной.***
В сообщении от Ребекки было указано встретиться с ней в школе. Старшая школа Мистик-Фоллс была жутковатой, когда пустела настолько, что казалось, звук моих шагов можно было услышать даже в самых отдаленных ее уголках. Прям сюжет из фильма ужасов. Но школа не была абсолютно пуста. Я отчетливо слышала голос Ребекки, и шла на него в сторону библиотеки. Она с кем-то разговаривала, и когда я тихо приоткрыла дверь, то смогла увидеть, кем же были несчастные. За столом сидели Стефан, Кэролайн и моя нелюбимая Гилберт. Я не стала прерывать сессию допроса, никем не замеченная, продолжая наблюдать сцену в прорези приоткрытой двери. – ...Я думала ты сделаешь все, чтобы спасти Елену, даже примешь лекарство сам, чтобы состариться и умереть с ней в один день.– Ментальная картина описанного ею заставила меня вздрогнуть. Нет, мне не нравится стремление любимых мне людей внезапно обречь себя на короткую и бессмысленную смертную жизнь. Как много таких «исцелений» я смогу пережить?– Почему ты так удивлена?– Ребекка не получила ответа от явно шокированной Гилберт, поэтому продолжила допрос:– Я чего-то не знаю? Чего же? Не выдержала, что не удивительно, Кэролайн: – Они расстались, ясно?!– Ребекка с трудом подавила смешок. – Теперь отпусти нас. Расстались? – Расстались? – с насмешкой в голосе озвучила волнующий нас обеих вопрос Майклсон. Она продолжила издеваться, обходя стол, пока не оказалась ровно напротив Стефана.– Подождите, я запуталась! Я думала Елена — любовь всей твоей жизни, Стефан. Я спросила что случилось, ты должен ответить, – продолжила Ребекка давить. Видимо, она внушила им всем отвечать на вопросы. – Она переспала с Деймоном,– наконец ответил Стефан, вроде бы и неохотно, а с другой стороны, и с некоторым подавляемым желанием выговориться. И судя по тому, как резко дернулась голова Елены, она не знала, что он в курсе. Елена перевела взгляд на Кэролайн — ах, значит вот от кого он узнал — и та виновато отвела глазки. Такое ощущение, что я попала в мелодраму. Причем, в третьесортную. Воцарившуюся тишину пропороли мерный хлопки моих медленных, издевательским аплодисментов. Все вперились в меня взглядами разной степени шока, пока я вальяжно шествовала ближе к столу. – Bravo, Деймон! Переспал с тремя женщинами рода Петровых. Кто-то назовет это фетишем, я назову это рекордом. – А ты-то что тут делаешь?!– вопросила Форбс, возмущенно, но в то же время испуганно. Неужели моя репутация была даже хуже, чем у Ребекки? Я сэкономила время и без лишних слов показала Кэролайн средний палец. Подошла прямиком к Ребекке и та без вопросов заключила меня в объятья. Я напряглась от неожиданного прикосновения, но расслабилась как только вдохнула знакомых запах ее лавандового шампуня, и вскоре уже сама обхватила ее руками. – Извини, что раньше не поняла, что те сообщения присылал поганый Никлаус,– сказала я ей на ухо. – Это не твоя вина. Этот подонок научился копировать мою манеру общения уже много лет назад. Он годами дурил так Элайджу,– отмахнулась от моих оправданий Ребекка, хотя и не заставила меня чувствовать себя лучше об этом очевидном проколе. Она оставила теплый поцелуй на моей щеке.– Я так рада, что с тобой все в порядке, и благодарна, что вы откликнулись так быстро. Мне жаль, что я выдернула вас с заслуженного отдыха. Где Кол? – Обедает. Как ты сама знаешь, Кол терпением не славится. Подойдет как закончит. – Шэрон,– Стефан попытался привлечь мое внимания. Я глянула на него. Он наклонился как можно ближе ко мне, локтем опираясь на спинку стула Кэролайн. В чем дело? Ребекка внушила им не подниматься с мест? Ни дать не взять строгий педагог младших классов. Примечательно также, как отчетливо Стефан старается не смотреть в сторону Елены.– Что ты тут делаешь? Я думал, что ты на другом континенте. Сейчас в Мистик-Фоллсе не безопасно… Он правда верит, что здесь когда-то было безопасно? Я с детства никогда не чувствовала, что нахожусь в безопасности, Стеффи. – Тшш, Стефано, нельзя говорить во время урока, пока тебя не спросят,– промурлыкала я, обходя стол, а потом обняв Стефана за плечи. Я уткнулась носом в его пропитанную гелем для волос макушку, и прошептала:– Мне жаль, братец. Но ведь я предупреждала. – Итак, Елена распутница, которая любит плохих мальчиков, и поэтому от Стефана несет спиртным. Но это не объясняет, почему добрая, милая, невинная Елена так бессердечна к Стефану. Как она могла так с тобой поступить, Стефан? Отвечай. – Тогда она не знала, что была привязана к Деймону. У Гилберт с моим братом кровная связь? Качество сюжета все падает и падает, не так ли? – Связь!– воодушевленно подчеркнула Майклсон, присаживаясь на стул по левую руку от Елены и прямо напротив нас со Стефаном.– Как увлекательно! И что ты об этом думаешь, Елена? – Я думаю, тебе грустно,– Елена прекратила игнорировать Ребекку и наконец посмотрела ей в глаза, воображая из себя черт знает кого. Так и хочется вмазать.– И скучно. И тебе очень нужно хобби. – Ты что-то скрываешь,– заметила Ребекка, проигнорировав ее тон.– Говори,– потребовала блондинка, подчеркнув приказ порцией внушения. – Я переспала с Деймоном не из-за кровной связи,– отчеканила Елена, будто бы хотела опровергнуть все вышеуказанные мнения.– Я переспала с ним, потому что люблю его. Я фыркнула, но от меня не ускользнуло и то, как напряглись плечи брата под моими руками. Ему было больно. Мой бедный братец. – Как все это связано с идиотским лекарством? – вмешалась Кэролайн в явном желании как-то сгладить обстановку. Но все уже было сказано и Стефан только тщетно удерживал иллюзию спокойствия. Я-то точно ощущала, как сердце у него ноет, словно сломанная скрипка. – Ты права. Мы ушли от темы. Стефан, как найти лекарство? Или ты хочешь весь день говорит о Деймоне и Елене? – Есть один профессор,– неохотно сказал Стефан со вздохом.– Он знает, где лекарство. – И где нам найти этого профессора? Ребекка отошла, чтобы написать Колу, что ему необходимо заехать в колледж Уитмор и подобрать там загадочного профессора, который с недавнего времени распивает чаи из магической травки с ведьмой Беннетт. Черт разберет. Как раз перед этим мне пришло сообщение от Кола, в котором было указано, что он не может найти кол из белого дуба в доме Клауса. Может Клаус доверил его Элайдже, который так некстати отлучился из города. Не смотря на то, что мы прежде доверились братьям Кола по поводу хранения орудия, Кол предложил изъять его из сейфа брата. Видение неумолимо давило мне на психику, и Кол был согласен на риск попасться ради моего покоя. Но раз он не может найти его прямо сейчас, я написала, чтобы он сделал то, что попросила Ребекка, а позже мы попытаемся разыскать белый дуб. Подозрения на наш счет нам ни к чему. – Почему же ты не послушал меня, дорогой?– обратилась я к брату, совсем так же, как когда разговаривала с Нилом на итальянском перед отъездом, обнимая его и приглаживая лохматые волосы.– Все всегда к этому и шло. Она должна была так или иначе разбить твое сердце на мелкие кусочки. – Я не!..– начала было Елена, но я молниеносно приковала ее взглядом пуще любого внушения. – Ты изменила ему и разбила ему сердце. Я знаю о чем говорю. – Я не изменяла ему,– продолжала защищаться девушка.– Мы не встречались в момент, когда… – Хорошо, перефразирую для особо одаренных, дорогая. Ты предала его и разбила ему сердце. И все присутствующие тому свидетели. Елена поджала губы, явно осознавая, что крыть ей нечем. Она избегала смотреть на Стефана, и поэтому сосредоточила всю ненависть своего взгляда на мне. – Можешь ненавидеть меня, сколько душа пожелает, малышка, вот только сказанного не воротишь. – По крайней мере, я не сплю с мужчинами просто для того, чтобы получить защиту от Клауса,– процедила она с утрированным чувством собственного превосходства.– Надеюсь, он не думает, что ты любишь его. Я знаю, что ты не способна на... Я клянусь, что сделала это не специально. Честное слово. Я не помнила, как запустила ладонь во внутренний карман кожанки и как пальцы с легкостью проскользнули в кольца кастета. Не помню, как в мгновение оказалась рядом с Еленой, и как кулак мотнулся назад, а в следующую секунду со всей силы обрушился на скулу девушки, опрокинув и ее саму, и сломав стул на котором она сидела и пошатнув стол мимоходом. Что я помню, так это отчаянный вопль боли и умопомрачающий хруст треснувшей кости. Кол подарил мне на день рожденья мягкую игрушку Стича, а на день всех влюбленных — кастеты, способные ударить с уроном, пропорциональным мощи противника (что в теории означает, что я могу вырубить Первородного; это немногое, но мне нравится эта идея), над которыми он трудился с Айви и Мелани. Вот такой он у меня романтик. – Что думаешь, Гилберт? Нравится моя новая игрушка? Я слышала хруст. Уверена, половина черепа пошла трещинами. Стефан и Кэролайн возмутились моим действиям как только смогли осознать происходящее, и попытались броситься Елене на помощи, но Ребекка грозно рявкнула на них – «Еще один шаг и вы покинете комнату с большим количеством пустых глазниц, чем пришли, это я вам гарантирую» – напомнив, что им было сказано не покидать стульев. Я игнорировала мольбы Стефана остановится. На его сердце огнем выжжено имя Елены Гилберт и ему больно от каждого вдоха-выдоха, а он все равно ее защищает. Вы поглядите на него, вот же идиот. Я наклонилась и грубо схватила дезориентированную Елену за шиворот, вздернула на ноги, но прежде чем она поднялась, врезала ей снова, в этот раз в бровь, посылая обратно на пол жестоким ударом. Визгливый голос Кэролайн, молящий прекратить, действовал на нервы, но я сосредоточилась на Елене, которой едва хватало сил на стоны. Все же приложила я ее знатно. Я вновь подняла Елену, в этот раз так, чтобы она оставалась на коленях. Мои костяшки болели при каждом движении из-за разрушительной силы, которую я вкладывала в удары и которая отражалась на моих руках. Кровь, моя и Еленина, пачкала холодный метал, обрисовывала печать рунных вязей для удачи в бою на поверхности метала цветом бургунди. Свободной рукой я удержала девушку за плечо, а кастетом врезала Елене под дых, и она захлебнулась, пытаясь сложить вдвое, но я удержала ее в этом положении – Ты выглядишь совсем как твой отец, когда я выбивала из него дух. И зубы,– я хмыкнула когда Елена подняла на меня свои патетические карие глаза, полные слез боли.– Да-да, старый добрый дядя Джон не пропал без вести. На самом деле, он до последнего старался держать себя в руках, даже с раздробленными костями, неузнаваемым лицом и харкая кровью. Самопожертвование — такая муть,– заметила я, сардонически улыбнувшись мрачной иронии своих же слов.– А ведь он был бы так разочарован. Думаешь, он погиб для того, чтобы его дочка стала именно тем, кого он ненавидел больше всего на свете? Он бы тебя возненавидел, мы обе это знаем. На самом деле, я думаю, что и те родители, что взрастили тебя относились бы не лучше. Поделись со мной, милая Елена, каково это — знать, что родители, которые так тебя боготворили, отвернулись бы от тебя нынешней в отвращении? Любой вид любви — большая условность. Пора бы это понять. Я вновь занесла кастет, и Елена, которая начала потихоньку восстанавливаться, попыталась увернуться, из-за чего удар пришелся в челюсть, но явно не позволило ей избежать ущерба. Единственное, чего она добилась – моя хватка на ее плече ослабла, и инерция отправила ее в краткий полет спиной вперед. Из последних сил Елена попыталась отползти, всхлипнув, уж не знаю, от физической муки или от моих слов. Но я нависла над ней, похоронив в своей тени, подошва ботфорта встала на грудную клетку Елены. Ее пальчики вцепились в кожу сапога, она пыталась трясущимися руками столкнуть мою ногу со своей груди, но тщетно. – Прошу...– прошептала Елена, в краешке рта образовалась кровавая пена и, Господи, клянусь, нет ничего приятнее, чем слегка увеличивать давление, с извращенным удовольствием смакуя ощущение прогинающихся костей под моей подошвой. Мученица Елена, добрая, милая Елена. Любимая, желанная дочь со счастливым детством, сестра, за шанс на счастье которой ее брат готов отдать все, окруженная преданными друзьями, слепо идущими на смерть ради нее, и боготворимая сразу двумя мужчинами, которые в ней души не чают. Ей не приходилось засыпать избитой и запертой в треклятой темноте, не приходилось видеть отвращение, прописанное на побледневшем лице матери (за что? За то кем я являлась? Или за то, что Джузеппе с ней сделал?), и она не расшибалась для того, чтобы ее братья со вздохом признали, что да, они, к сожалению, ее все еще любят. Елене никогда не приходилось гадать, любит ли она кого-то — и с какой легкостью она высказала эту свою любовь, с какой проклятой небрежностью, как будто какую-то мелочь — или возможно она просто не способна на любовь. Елена никогда не росла с мыслью, что она монстр — задолго до того, как она им по-настоящему стала. Идеальная Елена Гилберт Я склонила голову на бок, меланхоличная улыбка на моих губах была запачкана брызгами крови, а в глазах застыл бешеный взгляд, обещавший насилие. – Всегда хотела спросить – нимб тебе не жмет? Глаза Елены округлились в высшей степени недоумения. Они сменились ужасом осознания, когда я занесла ногу, но времени избежать столкновения у нее не было. Я опустила ее со всей злостью, со всем скопившимся во мне страхом за жизнь Кола и ненавистью к лицу девушки на полу предо мной. Комнату напомнил оглушающий, восхитительный хруст раздробленных ребер, аккомпонимированный захлебывающимся звуком и истошным воскликом Кэролайн. Я продолжала бить ногой, ломая кости, пока вся майка Гилберт полностью не сменила свой цвет, и ребра не превратились в мелкое крошево, а изо рта Елены не повалила красная пена со сгустками крови. Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоить бешено скачущий в экзальтации пульс; в уши будто забили плотный слой ваты, так гулко шумело давление в висках. Будь я жива, такая тахикардия меня бы убила. Выброс адреналина медленно стихал, все еще витая в венах, но в достаточной мере, чтобы уступить место мандражу, который никогда не покидал меня на долго. Как же я устала от постоянного беспричинного стресса, но все, что я сейчас видела — кол из белого дуба в руках девчонки с разбитой в мелкие осколки реберной клеткой, и слышала лишь последнее «Шэрон», слетевшее с его губ до душераздирающего крика. Я подняла блестящие от противоестественного возбуждения глаза на остальных. Лицо Кэролайн посерело и она выглядела так, будто в любой момент готова упасть в обморок. Стефан… его глаза переполнены таким ужасом, какого я никогда в них не видела, будто на него вылили ведро ледяной воды и впервые за свою долгую жизнь он увидел что-то настолько кошмарное, что воистину уверовал и в ад, и в Князя тьмы, и в Ктулху, и во многое другое, его пальцы сжали край стола так сильно, что хрупкий материал раскололся и покрылся вмятинами. Когда я перевела непроницаемый взгляд на Первородную, она предложила мне успокаивающую улыбку, но было так до банального легко подметить и внезапную бледность, и легкий испуг, застывший в глубине глаз. К горлу подступила тошнота от одного только осознания, как сильно мне понравилось видеть их в таком состоянии. Стефан никогда на меня так не смотрел; как и Ребекка. Я ненавидела это, и ненавидела себя, но огромная дикая кошка внутри меня мурчала от гротескного удовольствия и насыщения. Какая же я клинически больная, думаю я, когда уголок рта против моей воли ползет вверх. И именно сейчас Кол выбрал момент, чтобы просунуть свою голову в помещение и оглядеть всех присутствующих. – Сестра! Вот это да! Ты даже хуже Клауса,– присвистнул он прежде чем его взгляд зацепился за меня. Мгновенно оценив ситуацию и мой внешний вид — я почувствовала натяжение нашей связи через ожерелье на шее, когда Кол стал прощупывать мое состояние, как его сознание легонько коснулось моего, чтобы удостовериться, все ли со мной в порядке — Кол оглядел изуродованную жертву у моих ног, потом вновь поднял взгляд на мое перепачканное каплями крови лицо, и в этом взгляде заплясал неподдельный голод. Все в этой комнате смотрели на меня, как на Сатану. Кол Майклсон смотрел на меня так, будто ничего в своей жизни красивее не видел.***
– Кол… и Ребекка Майклсон,– пробормотал профессор, поочередно указывая на них.– Двое из Первородной семьи. Какая удача… Еще один фанат? Я прошла в кладовую и остановилась в дверях, наблюдая оттуда за тем, как Майклсоны забили мужчину в угол. Ребекка встретилась с ним взглядом и внушила сказать, где лекарство. – Внушение на меня не действует. Научился этому в Тибете,– ответил профессор, краем глаза посматривая на Кола. Он явно считает себя очень крутым в свете этих событий. – А меня знаете, профессор?– влезла я, плечом опираясь на дверную раму, мимолетно стирая капли крови с лица и слизывая их с пальцев, заслужив липкий взгляд моего Майклсона.– Я была широко известна под именем Мрачной Жницы. Нервные глаза профессора Шэйна сосредоточились на мне, и я одарила его маньячьей улыбкой и деликатно помахала ему. – Шэрон Сальваторе. Ученица Доктора. – Профессиональный палач, к вашим услугам,– я драматично поклонилась.– Молва обо мне гремит. Я вижу, ты большой фанат. Что ж, я, так и быть, дам тебе свой автограф,– я достала нож, один из которых был заткнул за колено ботфорта, и сделала шаг в сторону пленника. Но Ребекка загородила мне путь. – Ты не станешь пытать его. – Бекс,– начала я терпеливо.– Из всех присутствующих, я лучше всех владею навыками для этого. Вы можете быть сильнее и опытнее, но я специально этому училась годами. – Он нужен мне живым,– сказала она, окинув меня непроницаемым взглядом. – Я вела пытки месяцами. Много суток подряд без летального исхода,– заверила я подругу, пожав плечами. Что с ней? – Я верю в это. Но то, чему я сейчас стала свидетелем, говорит о том, что в данный конкретный момент ты не показатель хладнокровия. Я напряглась. Так вот оно что. Она считает, что я не могу контролировать себя? Забавно. Ведь именно во время пыток я могла контролировать себя лучше всего. Я научилась сдерживать свою жажду когда думала о человеке как об очередном пациенте — только так. – Только не говори, что ты жалеешь ее,– я скривила губы в пренебрежительной гримасе. – Не в этом дело,– возразила Ребекка. Она солгала.– Вы ведь пришли помогать мне, правильно? Так вот, я прошу Кола заняться пыткой профессора. Я смолчала, обменявшись с Колом мрачными взглядами. Он пожал плечами. Ребекка в последний раз оглянулась и вышла обратно из подсобки, а Кол уже с энтузиазмом приблизился к нашей новой игрушке.***
– Какая скука,– ныла я, лежа на столе, с которого я смахнула все предметы школьного инвентаря. Кол методично опускал голову запыхавшегося мужчины в воду, потом вытаскивал его на воздух, задавал вопрос и повторял все по кругу.– Его лучше подольше оставлять под водой, потом давать время на один глоток кислорода и сразу опускать,– пассивно посоветовала я. – Не нужно оспаривать мои познания в пытках,– Кол цокнул языком.– Ты не одна у нас такая умная, il amore mio.– Я дернулась, подняв на него взор, услышав родной итальянский, слетевший с его уст. Я нахмурилась, но Кол понял, что промелькнуло в моих мыслях. Он задержал Шэйна под водой, как я и предложила, и протянул руку в моем направление. Каким-то образом я инстинктивно знала, чего он хотел, поэтому я скинула ноги со стола и пододвинулась к ближнему к Колу краю. Его теплая ладонь обхватила мое лицо, и я прикрыла глаза, вжимаясь в его прикосновение, покорно наклонившись ближе к нему, когда Кол оставил едва ощутимый поцелуй на моих губах. Затем я почувствовала, как Кол потер носом мою шею, от чего по телу побежали мурашки. – Ti amo.– Я люблю тебя. Легко и непринужденно. Не ожидая ответа. Просто констатация факта. С каждым повтором этой фразы я ненавидела его все больше, пока внутри угнездилось странное чувство, смесь надламывающей боли и приятной истомы. Кол Майклсон меня любит. Кол Майклсон, мать твою, меня любит. Непонятно за что или почему. Меня в свою очередь ненависть к нему порой переполняет настолько, что не остается места для вздоха. Как же я ненавидела его каждый раз, когда он произносил эти идиотские признания, эту нежность в его взгляде и то, как мне хотелось слышать их снова и снова. Дело ведь не в тебе, Кол. И мне жаль, что я не могу ответить на твои чувства так, как ты этого несомненно заслуживаешь — меня никто не научил каково это. Возможно, тебе было бы лучше без меня. На самом деле, я не сомневалась в этом также, как не сомневалась в местоположении собственного сердца. Но ты ведь знаешь меня, Майклсон. Я такая эгоистка. Никогда не смогу отпустить тебя по собственной воле. Шэйн почти перестал дергаться и на поверхности воды всплыли обильные пузыри. Кол с неохотой вытянул пленника из воды, и он разразился хлебками воздуха и кашлем напополам. Повторим ритуальное «Где лекарство?», и не получив ответа, Кол вернул Шэйна в положенное состоянии. – Кстати, едва не забыл,– Кол вытащил продолговатый серебристый предмет из внутреннего кармана своего зеленого пальто, и протянул его мне.– Видимо, эти малолетние идиоты стащили его из дома Клауса, а Ребекка у них. У меня волосы встали дыбом от осознания, что я держу вещь, которая может покончить с жизнью Кола. И Бекка так неосторожно оставила его там, где его могут достать любые недоброжелатели, так увлеклась игрой. Я как раз успел убрать орудия подальше, когда в помещение влетела Ребекка. По этому случаю Кол вытащил голову профессора из воды, повторив вопрос. – Ты человек, зачем оно тебе?!– вопросила Ребекка. Едва дыша, Шэйн не постеснялся ответить: – В этом все дело. Оно мне не нужно, мне нужен только Сайлас. Шок Кола прошиб меня, вызвав мигрень. В глубине его глаз вспыхнули проклятья на нескольких десятках языках. Что за черт? – Нет! Кол вздернул Шэйна в вертикальное положение и развернул к себе лицом, удерживая за воротник куртки. – Что ты знаешь про Сайласа?– спросил Кол, сверля Шэйна острым взглядом. Не знаю, что было не так с этим больным, но по всей видимости, ему до безумия нравилось показывать, как много он знает, так что он решил ответить. – Он — первый бессмертный на Земле, которого заточили с лекарством. И я хочу освободить его. Что он такое несет? Я всегда считала, что впервые бессмертия достигли только Первородные вампиры. Но я чувствовала насколько серьезен Кол к заявлению умника. – Нет, – прорычал Майклсон, и окунул непутевую голову профессора в воду. Но в отличие от других разов, он не собирался позволять ему делать вдох. Когда Ребекка это поняла, она прикрикнула, заставив Кола прекратить. Он отпустил Шэйна, и тот оперся о край емкости, чтобы не завалиться наземь. – Мертвым он бесполезен! – Ты не слышала что он сказал?– спросил Кол, повышая голос.– Сайлас убьет нас всех, сестра. – Сайласа не существует, – возразила Ребекка, и Кол обошел ее кругом, качая головой.– Это сказка, чтобы заставлять детей есть овощи. – Сайлас существует,– заверил Шэйн с фанатичным блеском в глазах. Я встречала достаточно фанатиков, чтобы распознать одного из них с первой попытки.– Я знаю, где он похоронен и скоро у меня будет заклинание пробуждение. – Погоди, ты врешь. Его нельзя найти без!.. – ...без надгробного камня? Без двенадцати кровавых жертв?– Слабая надежда на лице Кола сменилась каменной маской.– Поверь мне, я знаю. Я все сделал. Резня противна натуре творца.– Я плохо себе представляла, что происходит и о чем конкретно идет речь, но я испытывала почти непреодолимое желание сломать идиоту нос. Толи от раздражение от его самомнения, толи от смешанных чувств Кола. – Значит, это ты взорвал Совет?– Совет взорвали?! Почему я об этом только сейчас узнаю? Я бы это отметила! – Это была благородная жертва,– драматично заявил Шэйн.– И временная. Потому что когда я воскрешу Сайласа, Сайлас воскресит мертвых.– Я заметила, как Кол тихо взял в руки какую-то железяку за спиной Ребекки.– Он вернет каждую душу, умершую ради него. Стоило Шэйну договорить, как Кол оказался возле него, а железяка пробила его живот. Завалившись набок, он упал и перестал двигаться. – Что ты наделал?! – Ты должна благодарить меня. Я медленно обошла Ребекку, чтобы встать бок о бок с Колом. Я чувствовал в нем напряжение – как электрический ток, бегающий по венам. – Ты уничтожил мой единственный шанс найти лекарство. – Сайлас превратит жизнь на Земле в Ад. – Помимо того,– вставила я,– как бы мне не хотелось тебя осчастливить, бытие смертной слишком опасно для тебя. У тебя поистерлись инстинкты самосохранения, к примеру,– и я позволила ей лицезреть краешек кола из белого дуба, прежде чем затолкать его обратно в карман. – Как вы его достали?– спросила Ребекка, держа иллюзию самоконтроля, но я знала, что ее кровь бурлит от злости на то, что она считала предательством от нас обоих. – Слишком легко,– сказал Кол с упреком и издевкой одновременно. – Ты оставила самое опасное оружие для этой семьи в пределе досягаемости любого, кто хотел бы им воспользоваться. – У меня не было времени спрятать его лучше! – Это не имеет значения. Сохранность ваших жизней – вот приоритет! – Не кричи на меня только из-за того, что жизнь Кола волнует тебя больше, чем мои интересы! Я застыла. Вот как она считает? – Прости, что ваша безопасность так сильно меня заботит. Я почувствовала, как Кол осторожно коснулся моей ладони, а потом деликатно переплел наши пальцы. Я отвернулась от обиженного лица Ребекки и позволила Колу утянуть меня прочь.***
Мы не отпускали друг друга, пока не переступили порога нашего дома, но Кол, сыпя проклятьями, расцепил наши руки как только это произошло. Он сразу вошел на кухню и стал выводить круги по комнате, от его напряжения с каждым кругом воздух заряжался электричеством. – Кол? Поделись со мной, что происходит. Кол проигнорировал меня, бормоча что-то себе под нос, так тихо и смазано, что было сложно разобрать, на каком он языке говорил, и продолжил наматывать круги. – Кол, родной, – позвала я чуть громче. Даже не взглянув на меня, Кол внезапно замер, и прежде чем я успела вновь обратиться к нему, он резко повернулся к столу и в следующую же секунду моя ваза из бирюзового муранского стекла и три подставки для свеч полетели в стену и стекло с грохотом разлетелось, заставив меня вздрогнуть, а черные свечи поломались надвое и раскатились в разные углы комнаты. Кол стоял, ладонями упершись в поверхность стола. Его спина содрогалась и только сейчас я услышала свистящий звук. Мой Майклсон задыхался. Мое сознание затуманилось, однако я отмахнулась от ощущений Кола. Мне нужно было сохранять адекватность, чтобы помочь ему. Я вновь позвала его по имени, но он никак не отреагировал. Паническая атака поглотила все его внимание, отрезав от реальности. Дерево стола заскрипело от его хватки, и рука дернулась к груди. Его пальцы скомкали ткань над сердцем от боли в груди и потихоньку Кол начал оседать на пол. Я оказалась рядом с ним, попыталась как можно спокойнее вынудить его обхватить меня руками и сама прижала его как можно ближе, перенесла его вес на себя, медленно опустив нас обоих на колени. Грудь Кола сотрясалась от судорожных попыток вдохов-выдохов, но воздух ускользал от попыток наполнить им легкие, как будто Кол тонул. Я ласково, но решительно обхватила его пылающее лицо и уместилась в суженный круг его нынешнего восприятия, заставила посмотреть себе в глаза, мгновенно поймав в ловушку цвета индиго. – Anima mio, посмотри на меня, luce dei miei occhi, все хорошо, amore mio bello, слушай мой голос, положись на меня, я помогу, mio cattivello, позволь нести эту ношу с тобой. Я долго повторяла эти слова во всех возможных варияциях, все время удерживая его лицо в своих ладонях, позволяя пальцам пробежаться по его скулам, по черным венам, которые вспыхнули под глазами, как вспышки молнии, называя его самыми идиотскими нежными прозвищами на итальянском, какие только приходили в голову, и которые не за что бы не произнесла вслух, если бы не болезненно колотившееся сердце напротив, вплотную прижатое к моей груди, если бы не страх за него и не всеобъемлющее желание помочь ему, чего бы мне это не стоило. Как ни странно, обычно все эти слова помогали мне успокоить Кола, когда зачастившие панические атаки одолевали его после очередного кошмара — его собственного или моего, уж и не разберешь — и мир сужался до нас двоих посреди чернильной пустоты. По ходу того, как я полностью переходила на итальянский, Кол постепенно преодолевал ужас, и его сердцебиение уже не давило на слух. Кол обнял меня, зарывшись лицом мне в шею, тяжело и глубоко вздохнул полной грудью, и я почувствовала, как он полностью оперся на меня. Не физически, а морально. Иногда я чувствовала себя невообразимо особенной от того, что именно мне он так непоколебимо доверяет. Мне одной. – Все хорошо, малыш. Мы вместе, помнишь?– мурлыкала я, щекой прижавшись к его мягким волосам, зарываясь пальцами в волосы у него на затылке.– Мы вдвоем против целого мира. – Всегда и вечно,– хрипло и приглушенно произнес Кол мне в кожу, с благодарностью поцеловав меня в шею, чтобы показать, что ему лучше, но кольцо из его рук, все еще до синяков сжимающее мою талию, подсказывало, что я была его единственным якорем, который удерживал его в реальности. Объятья потерянного мальчика, которым Кол взаправду являлся. Всегда и вечно, любимый. Вот только нашей вечности никогда не может быть достаточно.***
По счастливому стечению обстоятельств, дома оказался большой пакет с кислыми жевательными палочками, так что именно ими я его и снабдила, усадив в кокон из одеял на диване. Он выглядел заметно лучше, но я все равно настояла на том, чтобы ухаживать за ним и сделать ему горячий шоколад. Кол любил и мое внимание, и сладости, так что его не пришлось долго уговаривать. – Я когда-нибудь говорил тебе, что я обожаю слышать итальянские нотки в твоем голосе?– коварно спросил мерзавец. Скорее всего он не мог с точностью вспомнить, что именно я ему говорила, пока он задыхался у меня на руках, но точно уловил итальянскую речь и пришедший с нахлынувшими эмоциями акцент. После того, как мы провели три восхитительные недели в Италии моя итальянская натура все чаще давала о себе знать, и Кол был от этого в восторге. Придурок. – Осади. Изволь наконец поделиться со мной тем, что вызвало у тебя такую бурную реакцию. Лицо Кола снова помрачнело, даже не смотря на горячий шоколад с кучей зефирок, который я ему протянула в этот момент. Я села на диван рядом с ним с кружкой латте, лицом к Колу. – Если вкратце, то искать лекарство — самое идиотское решение и никто, никогда не должен этого делать. Не стану беспокоить тебя подробностями, а то они… – Что «они»? – Обеспокоят тебя. Он отвел взгляд, видимо, сочтя созерцание зефира в своей кружке более увлекательным занятием. – Майклсон,– произнесла я скептически, обхватывая горячую кружку ладонями, чтобы хоть как-то их согреть.– Если ты сейчас не будешь со мной откровенным, но паническая атака в следующий раз у тебя начнется по совершенно другим причинам. Расскажи мне все, что знаешь, ты не хуже меня знаешь, что я должна быть в курсе дела. Кто этот энигматичный Сайлас? Кол глубоко вздохнул, и в этот момент воистину выглядел как маленький мальчик — грустный и потерянный, укутанный в столько одеял, что выглядел меньше, чем есть на самом деле, и цепляющийся в успокоительный напиток в своих руках, как будто он мог помочь. Я всерьез задумалась, стоило ли мне сходить наверх, чтобы принести ему плюшевую игрушку когда он все же заговорил: – Я общался со многими ведьмами на протяжении веков, и много от них слышал. Ведьмы в Африке в четырнадцатом веке, на Гаити в семнадцатом, в Луизиане в двадцатом — все они имели что-то общее. Те группы ведьм поклонялись существу, которое называли Сайласом, и проводили ритуалы в его честь, которые по идее должны были помочь пробудить Сайласа от его вечного сна, чтобы он мог вернуть умерших, в процессе порешив весь мир. Звучит пугающе похоже на культ Ктулху из рассказов Лавкрафта. Что не есть хорошо, как на это ни посмотри. Но я все еще не вполне понимала, как все это приурочить к нынешним событиям. – Я успею сходить за второй чашкой кофе пока ты дойдешь до сути дела? Кол посмотрел на меня исподлобья. Пусть раздражается, главное чтобы рассказал. – Так и быть. Сайлас — самый первый бессмертный, за тысячу лет до того, как мать превратила нас в монстров. Его невеста, Кетсия, создала заклятие бессмертия, и собиралась разделить его с Сайласом в день их свадьбы. Вот только Сайлас любил другую, и имел другие виды на заклятие бессмертия и с кем он собирается принять его. – Вот же мудак,– вставила я. – И впрямь. Прознав про измену, Кетсия рассерчала, поэтому убила возлюбленную Сайласа, и создала Другую сторону — чистилище для сверхъестественных существ, в которое неизменно попадет и она, и Сайлас после смерти, но не его любовница. После этого, Кетсия запечатала бессмертного Сайласа в удаленном краю земли, и оставила с ним лекарство от бессмертия, чтобы у него был выбор принять его и покинуть жизнь смертным — и тогда быть запертым на Другой стороне, вместе с бывшей и без надежды когда-либо воссоединиться со своей истинной любовью. – И поделом. Но как я понимаю, он не принял лекарство. – Верно,– хмуро согласился Кол, отпивая горячего шоколада. Сложно было воспринимать всерьез рассказ человека, который по мере повествования охотится за зефирками в своей кружке.– Сайлас иссох, как бывает с нами, и ждет часа, когда сможет воскреснуть. Если это случится, то откроются врата Ада. Или закроются. С другой стороны. На засов. – Мда,– признала я,– звучит не очень привлекательно. Но как с этим всем связаны мы? – Кетсия была ведьмой из древнего рода, наследники которого ныне известны под фамилией Беннетт. Тайна заклятья бессмертия передавалась в роду, и именно от потомка Кетсии — Аяны — моя матушка добилась раскрытия этой тайны. Результат тебе известен,– Кол провел рукой между нами, подразумевая наш вампиризм. – То есть, Эстер даже не создала его сама. Просто присвоила себе результат магии более древней и могущественной ведьмы,– фыркнула я. Кол слегка улыбнулся моему недовольству, но продолжил свой рассказ, пока я не начала развивать социологическую дискуссию: – Один из предков Беннетт создал братство Пяти, специальных охотников на вампиров. Она снабдила их серебряными клинками, и если вкратце, в итоге Клаус порешил их всех и присвоил клинки себе. Отступая от темы, хочу предупредить, что нельзя убивать Охотников, потому что проклятье ляжет не любого, кто помешает им исполнять их благородную миссию, пока убийца не сойдет с ума и не дойдет до стадии непреодолимого желания покончить с собой. Снять это проклятье практически невозможно. После смерти Охотника, на его место приходит другой, и их единственная цель — уничтожать вампиров. – Как Баффи, Истребительница вампиров,– кивнула я серьезно. Кол посмотрел на меня сконфуженно. Я махнула ему рукой, мол, не обращай внимания. – Охотники физически подготовлены для того, чтобы уничтожать вампиров, и магия в их венах требует этого. Чем больше он убивает, тем больше становится татуировка на коже Охотника — ее не видно никому, кроме им подобным — и в конечном итоге она сложится в карту, которая приведет к месту захоронения Сайласа. Задача Братства — скормить Сайласу лекарство и убить. Вот только я не хочу подпускать ни одного идиота с манией истребления бессмертных и близко к Сайласу. Он слишком могуществен и есть большая вероятность того, что все пойдет ужасно не по плану, особенно при наличии постороннего вмешательства. Чокнутый профессор сказал, что он уже провел жертвенные ритуалы, у него есть Охотник — пацан Гилберт — и надгробие Кетсии с заключенной в него кровью ведьмы. Стоит им только завершить татуировку, и у них будет заклинания для нахождения и пробуждения Сайласа и лекарства. А это никому из нас на самом деле не нужно. Точно не такой ценой. – Ты уверен во всем этом?– спросила я серьезно. Кол ответил точно таким же взглядом. – Абсолютно. – Хорошо,– кивнула я, показывая, что полностью доверилась ему.– Из этого явствует, что нам нужно остановить всю честную компашку от завершения татуировки Джеспера Гилберта. – Что не будет легко, так как против нас стоит компания Гилберт, включая твоих братьев, Ребекку, Ника и черт знает кого еще. – У меня есть идея как урезонить Никлауса, и быть может его отказ сотрудничать — буде я добьюсь своего — побудит остальных остановиться, без его поддержки. Или по крайней мере, высока вероятность того, что они не справятся без его поддержки. – Каким образом ты собираешься это сделать?– поинтересовался Кол, поглощая остатки шоколада. Потом поднимая на меня грустные-грустные щенячьи глазки, явно просящие добавки. Я закатила глаза. Как ребенок, честное слово. Но чашку я все же взяла, и направилась на кухню. – У меня есть кое-какие соображение. Из любой проблемы можно вывести ряд преимуществ. Ты мне веришь? – Шэрри, я доверяю тебе как никому другому. Кружка в моих руках была близка к тому, чтобы упасть и разлететься вдребезги.***
Из голосовых сообщений Элайджи Майклсона
„Элайджа Майклсон. При всем уважении, где ты шляешься? Ты же всерьез не думал, что можешь оставить этих идиотов и они не устроят третью мировую? Ну так вот, сюрприз-сюрприз! Они это сделали и теперь призрачная надежда на волшебный антиупырин может погубить без преувеличений весь мир. Ты нужен здесь,“– голос молчит некоторое время, потом ухмыляется.– “Мне снятся кошмары, знаешь. Очень часто я вижу тебя глазами Кола, как ты удерживаешь его, пока Клаус вкалывает неумолимую сталь кинжала в его бедное сердце. И я ненавижу тебя за каждый из этих кошмаров, за все то дерьмо, что ты ему сделал или позволил сделать Клаусу и Ребекке. Ты ведешь себя как их родитель, но я посвящу тебя в секрет – ты хреново с этим справляешься. Так вот, иногда я вижу свои кошмары. И они даже хуже. Потому что я в них вижу то, что грядет. А грядет что-то ужасное, ‘Лайджа. Просто чудовищное. Так что тащи свою запакованную в дорогующие брюки задницу в Мистик Фоллс и помогай мне разгребать бардак после того, как наши родственники совершили ошибки средней ужасности. Начни наконец вести себя как старший брат, которым себя считаешь. Я жду.”***
Я доверяла Колу. В этом не могло быть сомнений. Думала ли я, что он знает, что делает? Не стала бы заходить так далеко. Звонок прорезал мерный гул мотора и писк летучих мышей, слишком высокий для человеческого уха, в ночном небе, и я со вздохом убедилась, что это был один из моих братьев — Стефан, если точнее. Я ненавидела, когда Стефан звонил мне. Он интроверт, а значит все что он хочет сказать он сообщает через СМС, если же он звонит, то случилось что-то экстраординарное. Не говоря уже о том, что после скандальной выходки в школьной библиотеке Стефану полагалось меня избегать. Отвращение в его глазах еще долго будет меня преследовать. Но это было лучше, чем когда его звонки преследовали меня, особенно в таком состоянии. Двадцать часов за рулем без сна и с сорока выкуренными сигаретами давали о себе знать. Как Кол вообще терпел раздражающий запах никотина и дыма, которыми я, казалось, насквозь пропахла. Я взяла трубку на пятом звонке. – Что? – Звоню, чтобы убедиться, что ты в курсе того, что твой любовник пытал Деймона, убил всех вампиров, которых Клаус подготовил для Джереми и внушил Деймону убить его. Полагаю, тебе известно, что убийство Охотника проклянет убийцу на муки такой степени, что ему захочется покончить с собой. В свете этих событий мне хотелось бы уточнить: что он творит? Хороший, мать его, вопрос. Какого черта, Майклсон? Оставила всего-то на день, а он уже успел накрепить мишень на спину моего брата. – Боюсь я не наделена полномочиями адвоката семьи Майклсонов. – Что с твоим Колом не так? Он сходит с ума. – Давай начнем с того, что у семейства Майклсон в принципе изначально не все хорошо с головой. – Шэрон, это не шутки! Наш брат сейчас в большой опасности. Стоит хоть одной вещи пойти не так и он будет пытаться вырвать себе сердце или снять кольцо перед дневным светом, возможно, достаточно продолжительное время, может быть годами, а если мы не помешаем ему, то... – Zitti!– приказала я. Стефан с трудом заставил себя замолкнуть. Мне нужно чаще говорить с ним приказным тоном на итальянском, это удивительно хорошо работает. Может потому, что это было любимым словом Джузеппе.– Где сейчас Деймон? – Я обескровил его и держу в темнице дома. Не подпускаю к нему Елену, чтобы он не мог ей приказать открыть его дверь — она излечилась, кстати говоря, спасибо, что поинтересовалась. Я хитро повела бровью. Как будто мне есть дело до того, что случилось с дорогой Еленой. Все только и делают, что носятся с ней, как куча куриц-наседок вокруг яйца, теперь даже больше, учитывая что я с ней сделала. Единственным плюсом бытия Елены вампиром была возможность избивать ее без последствий. Это вполне могло войти в разряд моих хобби. Ну, и был еще один плюс. Ее кровь обесценилась. Но не та кровь, которую я собрала у нее еще при ее жизни. Та самая, что сейчас лежала в массивном мобильном холодильнике для пикника на заднем сидении Плимута. – Шэрон, пожалуйста. Может быть ты можешь попросить Кола приехать и… снять внушение? Я могла бы, конечно. Он бы не захотел сначала, но в итоге поддался бы уговорам, стоило бы мне надавить на то, что он не***
– Смотрите, кто пришел в мою скромную обитель,– Клаус драматично раскинул руки, а потом сложил пальцы домиком и смерил меня глазами поверх них. Обитель Клауса была далека от скромной, скорее кричала об равно противоположном. И все же… каким бы дорогим не был этот дом, в нем не сложно было уловить ощущения одиночества. В Гран Мезоне, который по размерам и деньгам, вложенным в него, не уступал дому Клауса, было во много крат уютнее. Клаус никогда не признает этого, но он молчаливо страдал от своего одиночества в этом доме мечты. – С чем пожаловал мой враг? – Хватит драматизировать, Никки,– фыркаю я, запрыгивая в кресло через стол от Клауса и забрасывая ноги на его стол, чем вызываю гримасу недовольства на лице владельца дома. – Этот стол… очень дорогой. – Как и эти сапоги,– пожимаю я плечами. Клаус кривит губы, словно пытаясь подавить оскал. Пусть злится. Знал бы, какая я сейчас злая. – Как ты можешь не считаться моим врагом, Сальваторе? Я наслышан о ваших с Колом подвигах. Едва не избила моего двойника до смерти и судя по отзывам о состоянии твоей ауры, в тебя словно черт вселился, а говоря такое о тебе, обычно подразумевается особый, запредельный уровень сумасшествия. Кол убил всех моих вампиров, которые предназначались для моего Охотника,– Клаус раздраженно взмахнул рукой, явно с трудом удерживая поддельную веселость. Как же мне нравится это его собственническое отношение ко всему и всем.– Помимо этого, внушил Деймону — твоему брату, если ты позабыла — прикончить Джереми Гилберта. Стащил кол из белого дуба, а затем этот фигляр уволок и мои клинки. Вы двое просто метите на звание злодейской пары века, эдакий вампирский вариант Бонни и Клайда. – Спасибо, что подал мне идею для костюмов на следующий Хэллоуин, – вставила я, растягивая на лице расслабленную улыбку, которая явно была омрачена мыслями о том, будет ли в следующем году Хэллоуин? Будет ли следующий год в целом?– На самом деле, я пришла сюда для того, чтобы предложить обоюдно выгодную сделку. – Мой интерес зашкаливает,– растянул Клаус блаженно, слегка наклоняясь ближе ко мне, явно припоминая нашу последнюю сделку вроде этой. Тогда выгода была не такой уж и обоюдной и, уверена, и сейчас он собирается ухватить кусок побольше, на что он был большой мастер. Таковы были наши с ним натуры. Вечно пытаемся манипулировать всеми доступными пешками на доске. Но я не хотела облапошить Клауса. Я стремилась лишь выйти из сложившегося затруднительного положения. – Условия таковы: ты отказываешься от попыток найти лекарство… Клаус рассмеялся издевательски и откинулся на спинку кресла, качая головой, будто не мог поверить, что я дерзнула предложить подобное. – Это не случится, дорогая. – Ты не выслушал меня, Никлаус. Твоя ошибка — считать, что ты самый умный и сильный. Ты ослеплен собственным величием, друг мой. Дай мне помочь тебе помочь мне,– я указала сначала на Клауса, потом на себя, и одарила его издевательски-радушной улыбкой.– Ты не ищешь идиотской розовой мечты Елены Гилберт, а я в ответ даю тебе возможность ваять себе армию верных полукровок. – Это невозможно,– решительно и мрачно заявил Майклсон. – Без крови двойника,– осклабилась я.– И по счастливому стечению обстоятельств, у меня как раз завалялась пара литров. Клаус буравил меня прищуренным взглядом. – Я не пытаюсь обмануть тебя, Ник. Будь я проклята,– я начертила крест над сердцем в качестве наглядной клятвы.– Посуди сам, Кол знает намного больше о колдовстве и ведьмах, чем мы с тобой когда-либо сможем уразуметь. Когда, скажи на милость, он оказывался не прав в подобных вопросах? А если принять его рассказы за правду, что я настоятельно тебе советую сделать, то даже тебе, такому большому и страшному серому гибриду не поздоровится, воскресни Сайлас при попытке добраться до лекарства. Есть силы более темные и древние, чем та, что течет в наших жилах, и только глупец не станет с ней считаться. Лицо Клауса не выражало эмоций и было сложно понять, работает ли мое убеждение. – Я обязуюсь отдать тебе всю имеющуюся кровь двойника, если ты дашь мне слово чести, что отринешь попытки найти идиотскую вампирскую панацею, которую, между прочим, при плохом стечении обстоятельств могут использовать против тебя или твоей семьи, а смертность для тебя станет моментальным смертным приговором, учитывая число людей, которые ненавидят Майклсонов больше жизни. Говоря об этом, я и Кол в ответ обязуемся не предпринимать попыток уложить тебя в гроб кинжалом, который наши ведьмы так услужливо изобрели персонально для тебя,– я плавным движением указала на Клауса. Его выражение расплылось от черных вен, которые извивались под кожей. Надо признать, волчьи глаза Клауса заставили все внутри меня противно сжаться, но я пыталась не подавать виду. – Вы создали кинжал, который… – Все так. Но да будет тебе известно, мы создали его как средство самозащиты, и договорились использовать только если ты попытаешься выкинуть свой любимый семейный жест. Как бы мне не было от этого противно на душе, Кол любит своего старшего брата,– вздохнула я, сильнее зарываясь спиной в мягкое кресло. Голова гудела от нарастающей мигрени. Постоянные стресс и тревожность, заодно с злостным недосыпом все же брали свое. А кресло начинало казаться необычайно удобным. Может быть Клаус смилостивится над мной и позволит здесь вздремнуть?– Кол любит свою семью большего всего на свете. Вы ему очень нужны. Прошу, поверь мне, Ник.– Я устало прикрыла глаза.– Лекарство не приведет ни к чему хорошему, в этом я точно уверена. Ты клятвенно уверял, что семья — это все, чего ты хочешь. Докажи это сейчас. Потому что потом… потом может быть слишком поздно. Я встретилась взглядом с Первородным гибридом и он первым отвел глаза. Не знаю, что послужило тому, моя убийственная серьезность или… Да, неверно все же серьезность. В последнее время я знаменита тем, что заставляю чувствовать монстров некомфортно в моем присутствии, и это меня, как ни странно, не радовало. Что-то внутри меня росло, что-то темное и мрачное. Как у дикого зверя, самого опасного от того, что уже не осталось чего терять. Эта тяжесть на душе не давала покоя ни мне, ни окружающим. Клаус сказал, что те кто был тогда в библиотеке описали это как одержимость чертом. Что они почувствовали эту дикость в моей ауре. И это пугало даже меня саму. Все наваливающиеся на мои плечи проблемы сильно мутили мое психологическое состояние. – Мне сложно согласиться на это,– вздыхает Клаус.– Но я готов рискнуть и согласиться на обмен. Я впредь не стану искать лекарство. Где кровь? – В гостиной на столе,– слегка оживилась я. Клаус закатил глаза. – Ты была уверена в том, что у тебя получится меня уговорить? Столько самоуверенности в таком маленьком существе как ты, Сальваторе. – Я понадеялась, что если провалю переговоры, то ты сменишь свое мнение при нахождении этого презента. Как план Б. Мы договорились, Никлаус? – Еще одно условие: если я оставляю у вас все кинжалы, ты должна достать мне кол из белого дуба. – Это уж слишком. Я отдаю тебе ценный ресурс, который и так обеспечит тебе слишком много могущества. Мало того, это опасное оружие, которое ты даже не можешь сохранить в целости и сохранности, раз даже Гилберт со своей шайкой идиотов смогла его заполучить. – А вы-то держите этот необычайно важный и опасный артефакт под контролем! – Конечно. Кол прямо сейчас забоится о его захоронении. – Я наслышан об этом,– сухо ответил Клаус.– Всего час назад он попытался заколоть Ребекку, и сделал бы это, если бы не мое своевременное вмешательство. Кол, мать твою, идиот. Я не верила в то, что Кол реально был способен навредить Ребекке, несмотря ни на что, даже если его собственная жизнь зависела бы от этого. Человек, который выглядел так, будто весь мир теряет смысл при осознании возможной смертности сестры, ни за что бы не сделал бы этого. Но он вполне мог запугать ее. Даже это меня не так интересовало, как тот факт, что он до сих пор не избавился от проклятого куска древнего дерева, помешенного со второсортным украшением. Его следовало устранить. Немедленно. – Тебе следует знать, что я не могу доверить тебе единственную вещь, при помощи которой я могу приструнить любимого братца. Если то, что вы двое утверждаете – правда, и Сайлас существует, то нужды в лекарстве у меня не будет. Но ты должна контролировать Кола. – Я не могу контролировать его, Никки. Он не пес, которого я могу отозвать к ноге, как бы тебе не хотелось видеть его таковым. Но с ним можно договориться. Именно поэтому я здесь. Сейчас я выступаю от его и своего лица, но в наших же общих интересах – конец света не нужен ни одному из нас. Кол не остановится, потому что он прав. Да, тебе кажется, что он сходит с ума, но каждое его решение ведет к главной цели – остановить возрождение Сайласа.– По крайней мере, мне хотелось верить в его здравомыслие. Я здесь как раз для того, чтобы у Кола было меньше проблем.– Доверься ему, Ник. Хватит пытаться контролировать всех при помощи страха. Будь тираном для всех остальных, но ради Бога, не будь самым на свете паршивым братом. Я замолчала, но в воздухе повис самый ажный, решающий аргумент. «Не будь как твой отец». Ничего не могло убедить Клауса так эффективно, как эта недоговоренная, но такая очевидная фраза. И по неприветливому взгляду среднего брата Майклсона я поняла, что выиграла этот спор. Одним препятствием меньше.***
Колу нравилось лежать на мне. Когда ему было плохо, он забирался в мои объятья пока я лежала на спине, и прижимался щекой к моему сердце пока я гладила его по голове. Ну, или заплетала ему редкие малюсенькие косички. Его волосы за последние месяцы отросли настолько, что он заимел привычку сдувать челку с лица, и выглядел до сумасшествия милым. Когда я пришла домой и встретилась с Колом и мы обсудили то, что сделали за этот день поодиночке, Кол признался, что ему ужасно стыдно за то, что он запугал Ребекку. Я чувствовала, как его тошнит от самого себя при осознании, что его младшая сестра верит, что он взаправду хотел ее убить — и от того, что она хотела вонзить кинжал в его сердце — в такой степени, что сейчас от него слегка пахло виски. Я обещала поговорить с Ребеккой, но только если он снимет с Деймона внушение через пару дней. С огромной неохотой, он согласился. Я не вполне понимала, почему конкретно Кол так ненавидит Деймона. Но не смотря на всю свою неприязнь к моему старшему брату, Кол признавал, что я любила его и Стефана, и что я едва бы его простила, случись с ними что-то дурное по его вине. – Я люблю тебя больше всего на свете. Я никогда никого не любил кроме тебя. Просто хочу, чтобы ты знала. Я посмотрела на него грустно и измученно. Он зачастил со своими признаниями, как только полностью осознал природу и глубину своих чувств ко мне. Я не была уверена, что он их по-настоящему осознавал. Я не была уверена, что его уверенность в своих чувствах совпадала с его чувствами в действительности. – Ты пьян,– шепчу я насмешливо, фиксируя миниатюрную косичку, чтобы она не расплелась в мгновение ока. – Тобой,– произнес Кол, подняв голову и посмотрев на меня слегка затуманенными из-за его расслабленного и сонливого состояния глазами. Кол приподнялся на локтях и нагнулся ближе к моему лицу, внимательно изучая мое выражение. Я не знала, что он видит. Боль? Усталость? Грусть? Что бы то ни было, это заставило Кола замяться на секунду, оставаясь невыносимо близко и все же не касаясь. Его взгляд скользнул к моим губам и вновь поднялся на уровень глаз, а потом Кол осторожно коснулся моих губ, вновь отпрянув, всего лишь на несколько сантиметров, но явно давая мне время отвернуться. Пропустив нескольких ударов сердца, я этого не сделала и только тогда Кол припал к моему рту в поцелуе. Он получился нежным и у меня закружилась голова от того, как трепетно двигались губы Кола, как едва ощутимо его пальцы пробежались по моей щеке, смахнув черный локон с лица. Такая нежность была настолько не присуща Колу, что она была практически болезненной. Обычно он целовал меня грубо, властно, неистово и с голодом, с похотью, удерживая лицо в ладонях, до боли сжимая пальцами талию, вжимая в различные поверхности. Сейчас… это был такой бережный, невинный, переполненный любви поцелуй, что я растаяла, и сердце заныло, а к глазам подступила влага, неожиданно для самой себя. Ну как же он находит столько оригинальных способов меня мучить? Мне стоило усилий отвечать на поцелуй также, чтобы он продолжал на вкус напоминать воздушную сладкую вату, не смея переходить границ и боясь потерять это незнакомое ощущение. Я не была уверена, что стоила хотя бы одного из его ласковых касаний и его бархатистого взгляда. Я была убеждена, что Кол заслуживает лучшего. И я не могла ему этого дать. Ведь любые проявления любви давались мне с необычайным трудом. Я не умела быть ласковой или нежной или заботливой. А Кол так много, так долго страдал за всю свою жизнь. И может быть так тягостно от его нежности мне потому, что я не могла кривить душой: Кол заслуживает кого-то намного лучше, чем я когда-либо смогла бы стать. Мой Майклсон заслуживал кого-то, кто не был сломан без надежды на восстановление, кто не заставлял бы его страдать каждый день. Кол Майклсон заслуживал того, чтобы я его отпустила. К сожалению, зазвонил телефон Кола и мне пришлось отпустить его в ином смысле. Кол неохотно перестал целовать меня и закатил глаза, явно недовольный тем, что нас прервали. Признаюсь, и мое тело заныло от внезапного расставания, но Кол не стал полностью вставать, остался на локтях, его вес все еще ощутим на мне, и дотянулся до телефона на тумбочке. Взгляд на идентификатор номера заставил Кола лукаво улыбнулся мне, а потом он все же взял трубку. – Мисс Гилберт!– поприветствовал Кол звонящего, и я нахмурилась. Откуда у этой стервы номер Кола? Стефан обещал не помогать ей, а из всех возможных вариантов только у него она могла попросить подсказать как дозвониться до моего Первородного.– Приятно знать, что вы в добром здравии. Знается мне, последнее приключение с моей дорогой Шэрон плохо сказалось на вашем самочувствии. Надеюсь, ты не звонишь чтобы просить извинения. Потому что я провел долгое время, размышляя что мне делать с твоим братом. Я решил, что оторву ему руки. Елена на другом конце связи мрачно фыркнула. – Я позвонила тебе, чтобы предложить перемирие. Кол застыл, а потом поднялся с меня и сел на край кровати. – В честь чего я мог бы согласиться на перемирие с кем-то вроде тебя? – Из-за Сайласа. Кол застыл и потерял свой шутливый тон. – Хочешь поговорить о Сайласе? – Я встречусь с тобой где скажешь. Я приеду к тебе. – Давай лучше… я приду к вам. Через пару минут. И ни дай Бог это окажется какой-то уловкой… Этот город сгорит дотла к утру. Кол сбросил звонок, не давая Елене прокомментировать его решение. Встав с кровати, Кол пустился на поиски своей одежды. Я села на кровати. – Кол!– позвала я требовательно, но тот уже крепил ремень и набрасывает куртку на плечи.– Ты же всерьез не собрался ехать?! – Я хочу посмотреть, что она собирается предложить. Может быть, если она прекратит искать лекарство, то и твоим братьям оно будет без надобности, а коль так, то можно будет оставить их в покое. Ты ведь это у меня просила сегодня. – Но не так, Кол,– прошипела я, вставая впритык к нему. И тут я увидела это. Как Кол убирает белый дуб к себе во внутренний карман куртки. Я схватила его запястье до хруста в костях.– Ты совсем слетел с катушек?! Может быть они все правы и ты тронулся умом? Ты обещал захоронить эту хрень, чтобы она больше не угрожала тебе или твоей семье! Ты обещал мне, что сделаешь это. – Я передумал,– сурово ответил Кол, стряхивая мою хватку со своего запястья и убирая вещь туда, куда изначально намеревался.– Я не нашел места, достаточно надежного, поэтому решил хранить при себе. Никто этого не знает и я не вижу места более надежного, чем под моим контролем. В крайнем случае, я воспользуюсь нашим клинком, и желание пользоваться колом из белого дуба у любого отпадет. А наш клинок, как ты знаешь, не опасен ни для одного из нас. Я непроизвольно вцепилась в отвороты его куртки, непонятно зачем, удерживая ли его на месте или стараясь не упасть сама. Перед глазами поплыло, в голове возникали холодящие душу картины из моего видения, из моих самых худших кошмаров. Внезапная реминисценция, до тошноты отчетливое изображение горящего Кола, его крик слепящей боли, запах паленого… – Кол, прошу, нет. – Шэрри,– Кол вздыхает устало, взяв меня за локти. Его явно достала моя «паранойя», но он старался не подавать виду, потому что он уважал мое мнение, даже если считал его ошибочным; так же, как я помогла ему, не смотря на то, что все считали, что он тронулся умом от паранойи по поводу Сайласа. Но в отличие от моего слепого доверия, Кол не спешил поверить в истинность моих беспокойств.– Прошу тебя совершить прыжок веры еще один раз. Я обещаю, что со мной все будет хорошо,– Кол прижал меня к себе и обнял, я спрятала лицо у него на груди, едва сдерживая эмоции, забравшись руками под ткань его куртки и обхватив талию.– Все будет хорошо, cara mia. – Ты прав,– согласилась я, силой мысли пытаясь укутать сердце в сталь, а вены преобразить в стальную проволоку, которая бы удерживала меня единым целом. Получалось плохо, но это лучше, чем ничего, полагаю.– Все будет хорошо,– согласилась я тихим, доверительным тоном, а потом слегка отстранилась от него, чтобы взглянуть на него. Я грациозно приподняла лицо ему на встречу.– Поцелуй меня, Кол. Я чувствовала улыбку Кола сквозь поцелуй. А потом через него я смогла почувствовать и стон. Я придержала Майклсона, когда его ноги подкосились и глаза заволокло от боли, пальцы Кола слепо вцепились в меня в тщетной попытке удержаться на ногах, и я бережно сместила его в сторону и позволила упасть на кровать, вытащив кинжал (виртуозно и подло вытащенный из-за его ремня в момент объятья) из его груди прежде чем отпустить. Мысленно я сдерживала эффекты кинжала, чтобы не причинить ему больше страданий, чем было абсолютно необходимо, но все же агония была явно ни с чем не сравнима – часть ее прошла сквозь меня через нашу необычную связь. Игнорируя сбивчивое дыхание мужчины в постели, я переоделась и платком стерла остатки крови моего бедного мальчика с блестящего клинка; красный камень пульсировал багровым светом от контакта с таким желанным ресурсом. Этот артефакт был до смеха ироничным, ведь мы использовали его, чтобы причинять боль и убивать других, без возможности самим быть пораженными его эффектами. Но только если удар не был произведен рукой одного из нас. Никто не может ранить Кола так, как я, потому что он так очаровательно, до глупости в меня влюблен, или по крайней мере так считает. А я стерва в достаточной степени, чтобы заставить его мучиться. Молодец, Шэрон, надеюсь, ты собой сильно гордишься. Прежде чем уйти я посмотрела на него, впитывая его образ. Глаза Кола беспокойно двигались под веками, а тело сковывали конвульсии. Было больно смотреть на это, но это было необходимо. – Кол, я… «Я люблю тебя. И мне жаль, что я так редко говорила это, но я люблю тебя, Кол, только тебя и никогда никого иного за всю мою жизнь.» Я не сказала ничего из этого, и вскоре уже бежала к дому Гилбертов. А в голове как на повторе бегали глупые строчки из Хемингуэя: «Если кого-нибудь любишь, его не грешно убить. А может быть еще более грешно?» Через считанные минуты я уже стучалась в дверь, а еще через несколько секунд ее открыли. Меня приветствовало шокированное лицо Елены, распахнувшей дверь, и свирепый взгляд Дж… Джейдена?.. над ее плечом. – Что ты тут делаешь?– ощетинилась Елена.– Тебе тут не рады. Мы ждали Кола… Елена попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, но я заговорила четко и уверенно: – Вы хотели обсудить перемирие. Я пришла от лица Кола, послушать что у тебя есть нам сказать. Если ты отказываешься от переговоров, тогда я прямо сейчас могу пойти по вашим соседям и внушить всем в радиусе километра помочь мне поджечь этот дом. Тогда я могу избежать проклятья и добиться своего. А ведь мне так не хочется убивать ту что так дорога сердцам моих братьев. Елена слушала меня через узкое пространство между дверью и косяком двери. А потом оглянулась на своего брата, ища в его глазах ответ. – Ну что ж, дорогие,– моя улыбка смахивала на кривую трещину в стекле когда я расположила ладони по обе стороны двери.– Поговорим?