Хранитель Империй

Через четыре дня Цезарь пришёл снова, в этот раз ещё до захода солнца, когда город был залит мягким вечерним светом. В это время Тео сидел во дворе гостиницы, на деревянной скамье под вьющимися стеблями винограда, на которых начали распускаться молодые листья… Он уже заканчивал чинить расшатанный резной стул, когда во дворе появилась тёмно-рыжая голова. – Привет, – сияя улыбкой, парень подошёл к Тео и сел рядом, протягивая руку, – как работа? – Работа идёт. Вот, уже заканчиваю, – Теодор поставил стул на землю и пожал руку юноше. – Как ты себя чувствуешь? – Отлично. На мне, как на собаке. А ты? – Уже как новенький. Благо, все кости целы, кажется. – Много было «тротуаров» на одного тебя? – сочувственно спросил Цезарь. – Один. Но огромный. – Чем же ты его спровоцировал? Теодор внимательно посмотрел Цезарю в лицо. – Давай-ка ты первый на вопросы отвечай. Расскажи, что ты забыл здесь, в трактире? Из-за чего принц занимается не тем, что положено принцу? – он говорил тихо. Солнечный двор был пуст, если не считать пятнистой кошки, которая кралась между виноградных кустов, охотясь на воробья. Цезарь посмотрел на Тео тяжёлым взглядом и вздохнул. – Ну, что ж. Тогда слушай. Возможно, это прозвучит для тебя странно, но я во дворце с ума схожу от скуки. Ты бы видел этих напыщенных, накрахмаленных… От них пользы не больше, чем от декоративных попугайчиков. Они бессмысленны. Весь дворец с придворными – одна большая бессмыслица. От меня требуют прилежной учёбы за книгами, я не в силах это выдерживать. До девяти лет я жил на Корсике в семье своей тётки, я был свободным, я помогал рыбакам ловить рыбу в сети. Я вообще не знал, кто мой отец, а потом за мной приехали и отвезли в Марескалл, потому что королю, у которого не было законных детей мужского пола, нужен был наследник, и он вспомнил о своих внебрачных связях. Я прожил во дворце семь лет, но я до сих пор не могу смириться со своей судьбой наследника престола. Я даже хотел сбежать, но меня отговорил Бальзак. Бальзак – это мой лучший друг, дорогой для меня человек, который тоже попал во дворец не по своей воле. Прости, я пока умолчу о деталях… Но, знаешь, Бальзак – единственный по-настоящему разумный человек в этой богадельне. В конце концов, я принял свою судьбу, да, но всё равно часто сбега;ю из дворца по вечерам, чтобы развлекаться, общаться с людьми, узнавать, как и чем живёт народ. А ещё мне нравится проводить время с Бет… Её полное имя Элизабет, но она эту версию терпеть не может, так что даже не пытайся называть её иначе чем Бет… Она учится в королевском военном училище, передаёт мне всю информацию о военном образовании королевской армии. Она знает, кто я на самом деле, и не выдаёт меня. А при дворе, кроме Бальзака, никто не знает, куда я пропадаю, какой внешний вид себе делаю и какое выдуманное имя ношу. Цезарь рассказывал, а Теодор всё больше удивлялся, а заодно и радовался тому, что принц видел императорское окружение насквозь, со всеми их заблуждениями и ложью. Да, Максим Горький был прав в своём негодовании. Роль Императора сводилась лишь к тому, чтобы слушать всё то, что шепчут ему на ухо советники и послы, то есть, плясать под дудку Священного Синода. Ну, и выступать на церемониях, конечно. Поэтому молодой принц решил, что будет самостоятельно следить за всем, что происходит в городе и в стране. Он любил заглядывать в трактиры, притворяясь солдатом, который якобы зашёл с подругой выпить пива и поболтать с людьми в своё удовольствие. Важной целью таких посиделок было впитывание информации от людей, особенно путешественников. Так Цезарь узнал, например, о реальной ситуации с несправедливо завышенными налогами на ввоз товаров. «У Жанны» была второй по объёму гостиницей в столице. Первым был «Белый лев», который принадлежал одному из членов Синода. Во «Льве» Цезаря могли узнать как принца, поэтому там он не появлялся. Он умолк на некоторое время, чтобы перевести дыхание. Теодору хотелось узнать об отношениях с Бальзаком, но он сдержался. Вместо этого он осторожно спросил: – Почему ты не хотел показаться врачу, когда тебя порезали? Принц вздохнул. – Об этом пока не могу, извини… Есть причины не доверять марескалльским врачам. Тео кивнул. Сделав короткий вдох, Цезарь, слегка скомкано, продолжил: – Слушай, я подумал… Ты меня очень выручил в трудной ситуации. Придворный врач похвалил то, как ты перевязал меня, и сказал, что без подобной помощи я мог не дотянуть до утра! – Ты наверняка не согласился с ним, – заметил Тео. Цезарь улыбнулся, оценив замечание. – Да, он, пожалуй, преувеличивает. Но всё же я вёл себя как идиот, а ты мне очень помог. Мне хочется отблагодарить тебя. Я… хочу сделать что-то для тебя. Тебе нужна хорошая работа? У тебя есть семинарское образование, верно? Расскажи, каким предметам тебя обучали? Теодор перечислил дисциплины. Увидев выражение лица Цезаря, он добавил, смеясь: – Да, Ваше Высочество, понимаю. Семинарское образование хоть и хорошее, но чертовски непрактичное в реальной, земной жизни. – Э-э-э… Нет, ну… Ты изучал языки… Я узнаю, где могут понадобиться помощники, для перевода… Теодор махнул рукой. – Забудь. Я ещё не настолько хорош в переводах, хоть и устремился в этом направлении. Однажды, может, постучусь к тебе, когда буду иметь достаточно опыта, чтобы не облажаться. Он постарался сформировать в голове просьбу, которая засела в голове ещё две недели назад, а после разбитого лица вообще просилась быть озвученной как можно скорее. – Вообще-то, я хотел тебя попросить… Я видел, как ты дерёшься. Ты… Эмм… Я никогда ещё не наблюдал такой ловкости, такого мастерства, ни у кого. Теперь я понимаю, что тебя, наверное, обучали лучшие придворные учителя. Научишь меня, пожалуйста? Пусть это и будет твоей… ну… благодарностью. По лицу Цезаря было видно, что такой просьбы он ожидал меньше всего. На миг его брови взлетели высоко вверх, но в следующий же миг он широко улыбнулся. – Вот это да! Умеешь же ты внезапно удивить! Научить драться, говоришь? Не могу поверить, что ты сам не умеешь. – Почему не можешь поверить? Цезарь не медлил с ответом: – Ты выглядишь сильным, уверенным в себе. Когда на тебя смотришь – такое чувство, что тебя только задень – и отлетишь, размажешься по стенке. Тео фыркнул и откинулся на спинку лавочки. Ему раньше говорили что-то вроде «знаешь, иногда я тебя боюсь», но он не понимал. Да ещё эти пугливые взгляды маминых гостей… – Какой в этом толк? У того, кто в два раза крупнее меня, тоже уверенности хватает. К тому же… Можешь поверить, что в последний раз я дрался лет в десять? – Да ладно! – Цезарь был готов рассмеяться, – почему же так давно? – Не приходилось, – Тео развёл руками, – ко мне не задираются. Меня редко провоцируют. Полагаю, как раз из-за того впечатления, которое ты описал. Теперь Цезарь в самом деле рассмеялся. – Вот оно что! Люди обычно обходят тебя стороной, из-за одного твоего взгляда, я полагаю? – Этого громко сказано, но интересно. Может быть. – И что же пошло не так на прошлых выходных? Тео отвёл взгляд. Слева от него кошка бросилась на воробья, и одновременно из-за пустой винной бочки пулей вылетел кот, бросаясь наперерез. Два пушистых кошачьих тела, играя в песке, поднимали в воздух облака пыли. – Я спал с женой того, кто может позволить себе нанять Голиафа. Ну вот он и нанял, – Тео говорил как можно тише. – Это я ещё отделался «первым предупреждением». Он указал на своё лицо, которое уже почти вернулось в норму, но кожа вокруг ссадины всё ещё была фиолетовой. Цезарь улыбался. – Ну и ну. Да уж, я должен был догадаться. Теодор, такой-то красавец, ну просто лакомый кусочек для дам. – Перестань. Дверь трактира отворилась, на веранде появился грузный загорелый моряк с густой бородой и мохнатыми бровями. Перекинув сумку через плечо, он медленно спустился по деревянным ступенькам, лениво пощурился на солнце и прошёл через двор к воротам, на ходу махнув парням рукой. – И ты хочешь продолжать с ней спать? – спросил Цезарь, когда моряк исчез из виду. – Нет. Я хочу научиться реагировать, когда кому-то вздумается на меня напасть. Мало ли кому и по какому поводу я на хвост наступлю. – Закалять сноровку уличными драками – не вариант? – Да ладно тебе, скажешь тоже, – недовольно отрезал Тео. – Не хочешь учить меня, так и скажи. – А ты нежный, знаешь ли. – Что?! …Ай, ладно. Нежный так нежный. Цезарь поднял руки в успокаивающем жесте. Его глаза не отрывались от Теодора. – Я хочу тебя учить, Тео. Я просто расспрашиваю, чтобы побольше услышать, чем же я тебе подхожу, как учитель. Может, просто чтобы потешить своё самолюбие. – Ну, это без проблем, – Теодор набрал побольше воздуха в лёгкие. – Ты, похоже, имеешь первоклассные знания, и ты знаешь, как применять их на практике. Какой смысл мне, рискуя расквасить своё лицо, задираться с азартными драчунами, если ты мог бы быть хорошим учителем? Если бы захотел. Выделишь на это столько времени, сколько сам захочешь. Я думаю… – он замялся, отводя взгляд в сторону, – главная моя проблема – это медленная реакция. Не хочу провоцировать тех, кто пожелает по-настоящему причинить вред. Или тех, кто недостаточно… подкован. Понимаешь? Кот и кошка успокоились, уселись на деревянных ступеньках веранды и принялись тщательно умываться. Глаза Цезаря внимательно изучали Тео. Тот посмотрел в ответ. – Ну, ладно, – наконец сказал принц. – У меня есть идея получше. Я отправлю тебя к преподавателю, который занимался с высшими чинами королевской армии. Сейчас он в отставке, он уже старенький, и у него больное колено, но он всё ещё полезен, особенно при дворе. Россен не то чтобы идеальный, но он хорош, и он может научить многим базовым вещам, типа как контролировать устойчивость, правильно реагировать на разные виды ударов, как тренировать мышцы, отвлекать противника… Теодор широко распахнул глаза. – Звучит здорово. Тебя тоже он тренировал? – Нет, – улыбка Цезаря внезапно исчезла. – Меня – нет… У меня был другой учитель, из Германии. Самый лучший мой учитель. Четыре года назад, когда Германия и Бенефийя были ощутимо более дружны, они проводили что-то вроде «обмена знаниями». Наши войска были союзными, и, для усиления их мощи, германские военнокомандующие приезжали обучать наших солдат, а наши ездили в Германию. Возможно, ты слышал о генерале Вольфе Гроссмане? – Имя знакомое, но ничего не помню. Извини, я – комнатное растение. Далёк от этой сферы… – Понимаю, – Цезарь кивнул, его лицо оставалось серьёзным. – В общем, Гроссман – один из самых выдающихся военачальников Европы последнего столетия. Германия гордится им, а восточные народы боятся его. Во время затишья, когда турки успокоились и войн не было, он мог преподавать. Он пробыл здесь два года, многому научив и меня, и студентов училища, и действующих служащих армии. Но, как ты знаешь, долго без войны людям не живётся. Италия во главе с Папой Римским решила, что ей ну очень надо пойти отвоевать у турок Фес (это в Марокко, если ты не знаешь), и заставила Германию и Испанию пойти на африканский континент. Ну, и… Германия не смогла отказать. Генерал Гроссман отправился на штурм. Оттуда он вернулся калекой, который уже не сможет встать с постели… – лицо юноши исказилось болью. – Иногда он пишет мне лично. В каждом письме желает успехов и просит не забывать о моём долге. Сердце Теодора отозвалось сочувствием… – То есть, ты потерял очень хорошего учителя… – Это потеря не только для меня… Теодор снова вспомнил, как его ранил отъезд Иоанна, и ему захотелось сказать Цезарю что-нибудь обнадёживающее. – Возможно, генерал ещё встанет на ноги. Тело черпает силы у могущественного духа, я полагаю. – Тело черпает силы у могущественного духа, – медленно повторил Наполеон, глядя вдаль, на дорогу за воротами, по которой из центра города неспешно двигался экипаж. – Да, хорошая мысль… Надеюсь, я смогу его поддержать своими письмами. Я… стараюсь. Если бы я мог чем-то ещё… – Цезарь часто заморгал. – Тем не менее, возвращаясь к сегодняшнему дню. Россен тоже неплох, и он, возможно, лучший во всей Бенефийе. *** Теодор начал ходить на занятия к Россену дважды в неделю. Посреди закрытого королевского парка, куда его пускали по приказу Цезаря, была оборудована площадка для игр и прочих активных занятий – ровный плацдарм, усыпанный чистым белым песком. Рядом с площадкой стояли деревянные кресла для отдыха и столик, на котором слуга оставлял прохладный лимонад. Со всех сторон площадку окружали высокие деревья, уже нарядившиеся в ярко-зелёные весенние листья, трепещущие под лёгкими порывами ветра. Россен был в самом деле довольно старым, но подтянутым мужчиной, замкнутым и серьёзным, хоть и с редкой искоркой юмора. Это был тот самый тип людей, чья энергия не иссякает никогда, они готовы каждый день встречать с новым рвением к работе, но изношенное годами тело не выдерживает пламенного характера, не поспевает за скоростью мысли. Здоровье то и дело подводило старого полководца. Россен прямо подчинялся приказам принца и покорно согласился учить Тео. Начали с того, что Россен объяснил Теодору эмоциональную составляющую боя, но эту часть они прошли быстро, так как учитель видел, что у Тео с эмоциями проблем нет. Молодого человека сложно было разозлить до состояния неконтролируемой ярости, его сложно было сильно напугать. Наоборот – нужно было найти правильные слова и действия, чтобы вывести его из себя. Потом они перешли сразу к отработке нанесения и блокирования ударов, и Тео был очень доволен, что получает подробные объяснения от опытного профессионала. Почти на каждое их занятие приходил Цезарь. Он появлялся растрёпанный, непричёсанный, в простой одежде. Теодор подумал, что ему представляется возможность увидеть принца таким, какой он есть, без масок. Одним из обличий был «прилизанный сын императора»: с напудренным лицом, в блестящем, изысканном, богато украшенном костюме. Вторым – «молодой студент училища»: в солдатской одежде, с рыжими волосами. И, хотя Теодору нравился тот рыжий цвет, он был рад видеть принца таким, какой он есть. Простая рубашка и штаны, и тёмно-каштановые, слегка вьющиеся волосы, развеянные ветром… Гладкая, как у ребёнка, кожа… Белозубая улыбка, словно навсегда поймавшая в себя летнее солнце, морской бриз, корсиканскую энергию жизни. Наполеон Бонапарт был очень красив, и видеть его всегда было приятно. Во время одной из тренировок у Россена разболелось колено, и он ушёл раньше. Наполеон, полон сил и вдохновения, был тут как тут. Бросив на кресло белый, расшитый золотыми нитями пиджак, принц вышел на песок. Ему захотелось рассказать Теодору немного теории, и он заговорил о взаимодействии двух тел в пространстве. Его размеренная речь звучала негромко, предназначенная исключительно для ушей Тео. Стоя босыми ногами на ровной песчаной поверхности, Цезарь поднял руки на уровень плеч, перенёс вес на правую ногу. Рукава его рубашки, закатанные по локоть, ярко светились в лучах солнца. – Ты ощущаешь приближение противника, и твоё тело реагирует, отвечая на выпад, – он с лёгкостью балансировал и двигался, стоя на одной ноге, и был явно доволен собой. – Тело должно принять такую позицию, чтобы та часть, в какую целились – например, голова – кроме защиты рукой, вот так, ушла от удара, а другая часть, вот, к примеру, моя левая нога – наоборот, подалась навстречу и нанесла удар там, где давление меньше всего ожидается… Одновременно, понимаешь? Он сделал выпад угрожающе близко к лицу Тео, тот ударил в ответ, но Цезарь, иллюстрируя свои слова, закрылся и отклонил голову назад вместе со всем корпусом, балансируя на правой ноге, а левой в это время ударил Тео в колено. Тео покачнулся, утратил равновесие и получил ещё один несильный удар по голове. – Что с тобой? – весело спросил Цезарь. – В прошлый раз ты реагировал лучше. – Я отвлёкся, – недовольно ответил Теодор, потирая висок. – На что отвлёкся? – На свои мысли, как всегда. Многозначительный взгляд. Тео отвёл глаза. – То, что ты показал, напомнило мне приём… Точнее, это, наверное, танец…, который называется капоэйра. Вполне возможно, что ты знаешь о нём… Наполовину танец, наполовину боевое искусство. Двое танцуют, делая выпады, как в бою, сложные выпады… Но при этом не пытаются причинить друг другу вред… Цель их движений – красота и взаимодействие в пространстве… – Да, я знаю об этом танце, – кивнул Наполеон, улыбаясь. – А где ты такое видел? – Не поверишь. В семинарии. – Да ладно тебе! – У нас преподавателем языком был путешественник, отец Иоанн. Он научился у кого-то. И в свободное время нам дал несколько уроков. – Вот как! А я наблюдал капоэйру в исполнении гостей-итальянцев, которые три года прожили в испанских колониях. Это сложно, но… в самом деле красиво, – он прищурился. – Теодор, ты тот ещё эстет. Если ты будешь мечтать о таких вещах во время драки, и отвлекать себя… Теодор ожидал подобного замечания и уже был готов. Резко выпрямился и шагнул на Цезаря. Тот мигом прервался, сконцентрировался и попытался повторить удар ногой в колено. Но Тео резко поднял колено, провернулся в пространстве, имитируя выученное движение из капоэйры, так что правая, а затем левая нога пронеслись в опасной близости к голове Цезаря, и когда тот, не ожидая от партнёра таких движений, резко отклонился назад, Тео, не разгибаясь, повернулся головой к нему, слегка присев, крепко обхватил рукой правую ногу принца и дёрнул на себя, заваливая того спиной на песок. Цезарь успел выставить руку, поэтому не ушибся, а почти грациозно, по-кошачьи, опустился на землю. Тео ещё крепче ухватил его, пропустив свою длинную руку тому под лодыжку и зажав пальцами колено. Улыбаясь, подтянул Цезаря за ногу ближе к себе. – Ах ты ж!!! – громко завопил принц, дёрнулся, вырывая свою лодыжку из хватки, и бросился на Тео уже с абсолютно детским азартом. Забыв о тренировке, они, хохоча, возились в песке, играя в игру «не дай другому подняться с земли», подначиваемые горячим солнцем, которое вышло из-за тающих прозрачных туч. *** Так незаметно пролетело два месяца. В июне у Россена снова обострилась болезнь суставов, и он по настоянию доктора уехал лечиться к морю, перед отъездом наговорив Теодору наставлений и советов. Чтобы не терять времени, Наполеон решил научить Теодора тому, что успел перенять у своего учителя – Вольфа Гроссмана. Гроссман много знал от боевых искусств других континентов, и в рукопашном бою он мог научить больше, чем военный стратег Россен. Молодой принц, унывающий в дворцовых кабинетах за скучными книгами, только и ждал возможности поразмяться на свежем воздухе. Он сбегал от своих учителей под предлогом того, что у него дополнительные занятия с Россеном. Боевая практика парней часто переходила в игру. Погода тем временем стала совсем жаркой. Ещё Наполеон учил Теодора тому, что уже умел в фехтовании. Он был рад хорошему партнёру. Во дворце горячий нрав принца мало кто воспринимал хорошо, друзей у него здесь почти не было, а Бальзак же подобными занятиями мало интересовался – у нежного юноши с рождения было слабое здоровье и аллергия на майскую пыльцу, а к оружию он вообще боялся подходить. *** Лето принесло с собой новые хлопоты в гостинице. Каждый день приезжали и уезжали новые гости, мелькали знакомые и незнакомые лица, разливалось пиво, хлопали двери, готовились большие порции еды. В один из таких дней, поздно вечером, Теодор лежал на своей кровати и ему казалось, что тело его становится в два раза тяжелее… Сразу после тренировки ему пришлось рубить дрова, растапливать печи, носить бочки и вёдра с водой, таскать чемоданы и мешки – в этот день одновременно заехало две большие группы постояльцев, и сыновья Тома привезли запасы продуктов и вина. Голова тоже была тяжёлой, словно вылита из металла… Теодор провалился в сон. Ему снилось, как они с Цезарем отрабатывают один из приёмов на лужайке, покрытой свежей зелёной травой, под яркими лучами солнца. Оба были уже изрядно испачканы зелёным соком травы. Цезарь, улыбаясь, снял рубашку и отбросил её в сторону. – Чёрт, жарко-то как. Погода меняется непредсказуемо, – пожаловался он и кивнул на рубашку Тео, – давай, ты тоже снимай, так легче будет. И, не дожидаясь ответа, сам потянулся к Теодору, якобы затем, чтобы стащить с него рубашку. Но вместо этого руки Цезаря залезли под край рубашки и обхватили тело юноши. Он пальцами сжал Теодора в нижней части рёбер. И… Что-то вспыхнуло внутри Тео. Как будто прорвало плотину, как будто кто-то шепнул на ухо: «Можно. Не сдерживай себя…». Теодор совершенно не осознавал своих действий, не задумывался, как будто это был не он, а кто-то другой вселился в его тело. Он обхватил Цезаря рукой, притянул к себе и поцеловал. Это был жадный, просящий, отчаянный поцелуй. Поцелуй-мольба. Ощущение горячей кожи и мягких губ принца моментально опьянило Теодора, и мир сразу стал намного жарче. Казалось, что солнце увеличилось в размерах и приблизилось к Земле на опасно близкое расстояние, угрожая сжечь всё живое и нежное, всех тех, кто не предвидел и не успел спрятаться… Теодор проснулся, резко открыл глаза, тяжело дыша и чувствуя, как сон слетает с него, словно сброшенное на пол одеяло. Сладость желанного поцелуя развеялась как дым, и в сознание ударила неподвижная пустота, осознание иллюзорности увиденного… – Какого чёрта?! – прошипел он во тьму, зол сам не зная на кого. Тьма молчала. Плохое предчувствие скрутило живот. Странное, необъяснимое чувство одиночества и обречённости внезапно переполнило Тео, распирало его, не помещалось в нём, давило изнутри, выплёскивалось наружу и заливало всю комнату, так что тьма ставала тяжёлой, неподвижной и давящей. *** Мир внезапно решил, что пришло время потерять устойчивость и поломаться, несмотря на яркое летнее солнце и цветущую жизнь вокруг. Жанна заболела. Ещё весной она была простужена, и казалось, что к лету выздоровела, но в июне почему-то болезнь атаковала с новой силой. Бедную женщину донимал постоянный кашель и бил озноб, ей было тяжело дышать, она подолгу не вставала с постели. Доктор сказал: «Воспаление лёгких. Запущенное с зимы ещё, не долечили. А я предупреждал». Тома накрыла паника, он ходил взвинченный и истеричный, кричал на всех, кто попадался на пути. Работы для Теодора и Марии стало больше. И посреди всех дел и переживаний, нагружённый обязанностями выше головы, Теодор не мог перестать думать о Цезаре. Руки парня неустанно работали: разделывали рыбу, растапливали печь, точили ножи, мыли окна… Но разум отсутствовал, улетая в вихрь мыслей. Конечно, Теодор почти забросил учёбу – садился иногда за учебники, но не мог сосредоточиться – усталость после тяжёлого дня толкала лечь в постель и не двигаться, а мозг закипал желаниями, которые, будучи загнаны в самые потаённые уголки сознания, то и дело стремились прорваться наружу и устроить какой-нибудь апокалипсис… Теодор пропустил две тренировки. Лето, словно издеваясь, заглядывало в его окно нежной зелёной листвой, когда он просыпался; прикасалось лепестками огненных лилий к его бёдрам и обнажённым предплечьям, когда он шёл через внутренний двор с ведром воды из колодца; садилось на его стол яркой бабочкой, раскрывая крылья; обжигало горячим дыханием солнечного света, когда он выходил на улицу; врывалось в его уши неустанным пением птиц и мурлыканьем кошек. Максим, занятый своими делами, давно не приходил, не посылал записок, и некому было напоминать Теодору о его цели получить работу получше, некому было поделиться с Теодором интересными мыслями и идеями, отвлечь его от ощущения затягивающейся петли на шее. И всё же, Теодор нашёл время закончить перевод «Новой Атлантиды» – произведение было небольшим, и каждая новая страница давалась всё легче. Он отправил рукопись Максиму и ждал его комментариев. *** Наконец-то тучи закрыли солнце, и стало прохладнее. В среду, как всегда, на Рыночной Площади продавцы развернули множество палаток и раскладных столов. Громкие возгласы были слышны повсюду, продавцы размахивали товаром, выкрикивая названия и цены, и переговаривались друг с другом. Над ними низко висело небо неопрятным серым одеялом, тихо и медленно разбухая прозрачной влагой. Ветра не было и казалось, что воздух совсем не движется. Теодор сопровождал Марию, пока она выбирала на рынке травы и специи, необходимые для лечения Жанны, в соответствии с рецептом врача. В наплечной сумке, которую нёс Теодор, лежало два новых тяжёлых масляных светильника, только что приобретённых у торговца. На мгновение колеблющаяся масса продавцов и покупателей, заполнявших площадь, стала тише. По центральной улице мимо рынка проезжала упряжь, тащившая на деревянных подмостках большую клетку – красного волка наконец-то переправляли из Марескалла в большое загородное поместье Бормана. Теодор и Мария как раз выходили из рынка, и повозка проехала вплотную к ним. Теодор, одержимый своим плохим настроением, проводил её взглядом исподлобья. Рядом с клеткой на повозке он заметил Вильгельма – одного из двух торговцев, которые привозили оружие и останавливались на ночь в гостинице «У Жанны». Вильгельм радостно помахал рукой, заметив в толпе Тео и Марию, но парень лишь скупо кивнул в ответ. – Так вот кто привёз волка в Марескалл. Наши оружейники, – сказал он вслух, обращаясь к Марии. Он ощутил прилив неприязни к торговцам. – Да, – ответила Мария, прижимая к груди свёрток с травами. Она была слегка обескуражена холодным тоном Теодора. – А ещё я слышала, что они же оборудовали для него вольер за городом. Там животному будет просторнее, чем в клетке. И… его будут хорошо кормить там. И не будет глазеющей толпы изо дня в день. Тео нахмурился. Попытка Марии указать на положительные стороны раздражала его. – И ты думаешь, это хорошо? – неожиданно для самого себя он повысил голос так, что Мария вздрогнула. – Сильное и красивое существо, жило свободной жизнью… Он мог бегать где угодно, охотится, спариваться с самками своего вида, но теперь он заперт на потеху скучающих супруг Борман и гостей их поместья, он лишён своей свободы! Не вижу здесь ничего хорошего. Глупый, бестолковый каприз! Мария ответила ему сочувствующим и слегка испуганным взглядом. Теодор замолчал, заметив, что на него смотрят около десятка человек. – Каждый день в мире кого-то лишают свободы. С людьми это случается чаще, чем с животными, – раздался голос позади. Теодор обернулся и увидел Джека – тот вёл за узду свою лошадь и широко улыбался. – Если переживать обо всех случаях «несвободы» так, как ты сейчас, Теодор, то, наверное, с ума сойти можно. – А ты, наверное, получил за волка хорошую оплату, чтобы не переживать ни о чём, – огрызнулся Теодор. Улыбка Джека немного привяла, но он не отвёл взгляд. – Получил, да, – он запрыгнул на лошадь и посмотрел на Теодора сверху вниз. – Всё будет в порядке с этим волком. Возможно, он ещё за себя постоит, кто знает, – он подмигнул Марии и снова перевёл взгляд на Тео. – Я бы на твоём месте, Теодор, думал о своей свободе. Счастливо! Джек поскакал вслед за удаляющейся повозкой. Теодор проводил его недовольным взглядом, ещё больше разгневанный поучительными словами. Неожиданная наглость. В доме Тамары этот парень не был настолько смелым. *** В пятницу была очередная тренировка, которую Тео решил не пропускать. Перед тренировкой он чистил масляные светильники в трактире, пока его мысли мучительно и бесконтрольно крутились в голове, а недавний сон о Цезаре не давал покоя. Ему стоило огромных усилий ничего не сломать: пальцы непроизвольно сжимались от напряжения. «Ну, что ж, Теодор. Признайся, ты увлёкся. Влюбился. Влюбился в человека своего пола, да. Увы». «Ну и что плохого-то?» – мысленно огрызнулся Теодор. «Нет-нет, ничего. Конечно, древние греки были бы рады за тебя. И твой любимый писатель, поглаживая Обри Бердслей по бедру, понимающе улыбнулся бы. И томные мальчики, окружённые дымом сигар в салоне Марго, бросали бы на тебя чуть-заинтересованные взгляды под звонкий смех прекрасной хозяйки… Но давай-ка вернёмся на землю. В этой трагедии однополая любовь – не наибольшее зло. Это вообще не зло. У Цезаря уже есть любимый человек – ты видел, ты знаешь. Человек, принадлежащий к двору Императора. А вот ты, Теодор, не имеешь к двору никакого отношения. Ты – мальчик, случайно попавшийся на пути в дождливом парке и навязавший свою помощь. «Да. Я – никто. Работник трактира. Я знаю. С этим всё ясно». «Нет, не ясно. Цезарь проявляет к тебе дружественное внимание, очень сердечно к тебе относится. Именно поэтому ты и бесишься. Ты, как рыбка, пойманная на крючок тёплого отношения симпатичного тебе человека. На тебя не смотрят свысока – ведь это вызвало бы твоё отвращение. После ёмких и основательных тренировок с Россеном тебя не послали к чертям, а, наоборот, продолжают уделять тебе внимание. Тебя пришили волшебными нитками. Тяжело, не так ли?» «Цезарь воспринимает меня, как друга». «Да. Именно. А ты способен продолжать эту дружбу? Или начнёшь сходить с ума и выстроишь вокруг себя стену?..» Теодору хотелось то совсем прекратить встречи с Цезарем, чтобы забыть о нём, то, наоборот, хотелось видеть его как можно чаще. Он мучил и терзал сам себя, не зная, как выбраться из тупика, попросту не умея справляться с подобными ситуациями. Он шёл к императорскому дворцу, нахмурившись, и небо над головой отражало его состояние: затянутое тучами как и прежде, оно всё никак не могло разразиться дождём. Пыль стояла в неподвижном воздухе. Цезарь был, как всегда, в приподнятом духе, только еле заметные мешки под глазами выдавали лёгкое недосыпание и усталость, что, впрочем, не портило красивого лица. Он предложил отработать последние заученные атаки и блокировки, а потом перейти к шпагам. Теодор бесцветным голосом ответил: «Конечно». Чувства кружили в нём, как стая разгневанных валькирий, норовили выплеснуться наружу. Он атаковал Цезаря, и это было легко, потому что за прошедшие тренировки он научился чувствовать движения своего противника. Его удары, питающиеся силой из его злости, были точные и быстрые, но становились всё более несдержанными, и парень причинял Наполеону боль, как будто наказывая принца за то, что он стал причиной его собственной боли. Цезарь, конечно же, заметил состояние Тео. Он уже тяжело дышал от быстрых движений и морщился от ударов. – А ты сегодня хорош. Но почему злой такой? Ай! – он вскрикнул, когда Теодор больно ударил в бедро. Тео шёл на поводу у раздираемых изнутри желаний. Он повалил Цезаря в песок, и, когда тот упал на спину, сел на него сверху, крепко сжал коленями его бёдра, а руками поднял и прижал кисти юноши к песку за его головой, нависая над ним сверху, придавливая своим весом. Наполеон пытался вывернуться, но тщетно: Теодор был крупнее него и умело использовал своё преимущество – крепкую хватку длинных сильных пальцев. Теодор с такой силой сжал руки Цезаря, что тот зашипел. “Ну, и что дальше? – спросил внутренний голос. – Возьмешь силой?” Он снова вспомнил свой сон, вспомнил пальцы Цезаря на своей коже, обжигающий поцелуй, и его злость превратилась в отчаяние. “Нет, я ничего у него не попрошу, ничего не потребую. И я не возьму силой то, чего мне не хотят дать. И вообще. Я должен перестать хотеть. Я запрещаю себе думать об том, что недоступно, запрещаю желать”. Цезарь изворачивался под ним, рискуя вывихнуть кому-нибудь из них запястье. Он был очень раздражён. Теодор отпустил его руки, выпрямился и быстро встал. Цезарь, не поднимаясь на ноги, зарядил Теодору кулаком в живот, сильнее, чем обычно, и тот согнулся пополам. – Ну, что такое?! Почему перестал отбиваться? – воскликнул Цезарь, негодуя. – Что, победил меня? Остыл теперь? «Ага, – про себя ухмыльнулся Теодор. – Вот и мальчишеская гордость». – Ударь меня в лицо, – спокойно попросил Теодор. – Давай, бей. Впервые в глазах Цезаря мелькнул испуг и настороженность. Но детская злость и ярость после того, как Тео оседлал его, перевесили, и Цезарь ударил парня кулаком в лицо, ощутимо, но не слишком сильно. И, казалось, сразу же пожалел об этом: его взгляд стал озабоченно-мягким, на лице появилось выражение сочувствия. – Ну, что с тобой происходит сегодня? Ты скажешь мне? То нападаешь, словно машина для сражений, то вдруг подставляешься, перестаёшь защищаться… Меньше всего Теодору хотелось что-то рассказывать о своём состоянии. Он теперь не хотел смотреть на своего противника, он повернулся, пошёл к деревянным раскладным креслам, стоящим у края песчаной площадки, и упал в одно из них. Он был мокрым и уставшим, разгорячённым, и при этом очень быстро остывал – холод разливался изнутри. Цезарь подошёл и сел рядом, откидывая со лба мокрые пряди волос. «Так, а теперь что? – снова спросил себя Тео. – Теперь – отрезать то, что болит». – Я думаю, нам лучше было бы… – начал он, поворачивая голову в сторону Цезаря. – Лучше было бы… прекратить тренировки. – Что, я уже недостаточно хороший учитель? – бросил принц немного ядовито. Тео удивлённо уставился на него. «Ну, ничего себе. Недооценённая гордость…» – Нет. Ты… очень хороший учитель. – Тогда в чём же дело? Тео помедлил. Он хотел уйти от ответа. – А тебе разве самому хочется тратить своё время, обучая меня? Наполеон задумался, внимательно глядя на Тео. Потом словно что-то переключилось у него внутри, и он вдруг стал спокойным. Повернулся всем телом к Теодору и наклонился к нему. – Знаешь, – заговорил он изменившимся тоном, – я мог бы подумать, что тебе просто всё это надоело, или что ты понял всё, что хотел понять из моих скудных уроков… Но ты сегодня какой-то другой, что-то с тобой неладно. Теодор, что происходит? Ты же знаешь, ты всегда можешь мне рассказать. Тео снова помедлил. Он был достаточно уставшим, чтобы не переживать о будущих насмешках. Он был достаточно настроен «отрезать то, что болит», поэтому не боялся оттолкнуть Цезаря, вызвать его отвращение. Объяснять словами очень не хотелось, поэтому Тео сказал лишь: – Дело в том, что… И наклонился к губам принца. Тот не отвернулся, не оттолкнул его, но и не потянулся навстречу. Он лишь напрягся и замер без единого выражения на лице. Когда губы Тео были в паре сантиметров от губ Цезаря, Тео остановился и отклонился назад. – Вот в этом дело, – сдержанно проговорил он. Какое-то мгновение Цезарь продолжал спокойно смотреть на него, словно изучая. Он не был удивлён. Потом спокойно, но с некоторым напряжением в голосе заговорил: – Ты же понимаешь, что мы с Бальзаком… – Я всё понимаю. – Поэтому я не… Я правда не могу… – Я знаю. – Э-э-э… Значит… Тебе тоже нравятся парни, а не девушки? Теодор уже достаточно много об этом думал, чтобы не медлить с ответом. – Не знаю. Мне нравятся привлекательные люди, независимо от пола. Спал я только с девушками, но, в любом случае, никогда не испытывал такого сильного желания, как сейчас. Как… с тобой… Он спокойно смотрел Цезарю в глаза. Редкие капли дождя упали на песок. Небо становилось всё тяжелее. Цезарь развеселился немного: – А, так я первый? Интересно! – Можно теперь я ударю тебя в челюсть? Так, чтобы ты говорить не смог? – язвительно отреагировал Тео. Улыбка принца стала мягче. – Теодор, мне не наплевать на твои чувства. И, пожалуй, я зря ударил тебя в лицо, пусть даже ты и сам предложил. Мне не стоило этого делать. Я поддался злости. Извини. Теперь у тебя снова синяк будет, на той же стороне лица… Чёрт. Тео пожал плечами. Южная сторона неба неожиданно посветлела, в прореху между облаков заглянула синева и солнечные лучи, пока скудный дождь капал там и тут, безуспешно пытаясь очистить воздух от мелкой пыли. Несколько капель упали на лицо Теодора, словно пытаясь вернуть его в реальность. Наполеон продолжал говорить, меняя темы и улыбаясь. Пока они пили лимонад, облака расползлись, и солнце осветило весь город. Удивительно, но чем дольше продолжался разговор, тем меньше холода оставалось внутри.